argentum

      Тело ломало. Перед глазами страшно плыло, и Энн не понимала, где она находится. Дыхание перехватывало, горло то и дело сдавливало, а сердце колотилось, будто птица, запертая в клетке. Она попробовала пошевелить руками — и сразу же пожалела, что появилась на этом свете. Её перекосило.       — Адам... — голос не слушался. — Адам, помоги...       «Вик, это Крис, приём, — заскрипела рация у самого уха, — приём, Вик, это Крис. Мы слышали грохот. Где вы?»       В ушах зашумело. Казалось, море проникло под самый скафандр, и теперь мир вокруг Энн стал морем. Спокойным, безмятежным. Волны перекатывались вперёд и назад, и безучастие накрыло её с головой. И плевать, что нет никакой воды здесь, на Марсе. Что вместо неё — бесконечная ржавчина, без единого пятнышка влаги.       — Адам...       На глазах выступили слёзы. Она не хотела умирать. Не хотела оставаться здесь, запертой в металлическом мешке, вдали от дома. В темноте, потому что на космической станции давно не было людей. Они все пропали, затерялись, как она, в тёмных уголках здания, предназначенного для исследований; для того, чтобы проливать свет во мраке незнания.       А между тем шёпот моря плавно перетёк в знакомый звон.

***

      — Помнишь, ты спрашивал, что меня беспокоит? То была первая космическая экспедиция, когда я была просто Chirurgin с отличной физической подготовкой, чтобы отправиться в дебри далёкого космоса. Сейчас эти звёзды кажутся очень знакомыми. Тогда же... Всё было ново, интересно.       Она откинулась на спинку кресла. Прикрыла глаза, погружаясь в воды воспоминаний. Они приняли её легко, потому что она их помнила хорошо.       — Наша команда состояла из пятнадцати человек. Я работала в паре с другим врачом, но он был на опыте, уже летал до Марса и знал, что и как. Он мне многое рассказал, — её губы тронула улыбка. — Показал. Где-то дома у меня лежал подарок от него... Не суть.       Он был первым заразившимся. Что бы не говорили наши криптозоологи, но нулевым пациентом стал он. Я была свидетельницей его кончины. Он упрашивал меня вколоть ему смертельную инъекцию, потому что терпеть бесконечные судороги и кошмары он больше не мог. Я долго колебалась. Я ждала месяц — а потом, в очередной приступ, я сделала то, что он попросил — провела ему эвтаназию. Официальной причиной смерти стала остановка сердца, обстоятельства же остались за бумажной волокитой.       — Мне жаль.       — Я говорю тебе это не ради жалости, Адам. Есть вещи, которые я должна сделать. Но я не могу оставить тебя в неведении. Их... — Энн кивнула на списки людей, висевшие на стене. — ...Без проблем. Они мне никто, и звать их практически никак. Ты мне брат, союзник, товарищ, называй себя, как угодно, смысла особого не прибавится. Ты должен знать правду на случай...       — Случай чего?       — Если меня посадят на вилы, Адам. А меня посадят за убийство человека.       — Какое убийство? — волнение просочилось в голос Адама. — Что ты собралась делать?       — То же, что и тогда. Гек не жилец.       — Нет, Энн, так нельзя! Он всё ещё живой человек. Мы... Мы должны делать всё возможное. Может, мы придумаем лекарство.       — Все страны мира бьются над тайной лекарства уже шестой год. Что можем сделать мы? Из говна и палок сварить вакцину? — Энн поднялась с места — Адам встал тоже. — Адам, он умрёт в агонии. Он будет умолять нас, чтобы мы поскорее закончили его муки.       — Но ничего ещё не произошло!       — И ладно бы дело ограничивалось его состоянием. Ты о других думал? А о себе? Мы всё ещё не знаем пути передачи заболевания, чёрт знает, может, наши дни уже сочтены. Хочешь сохранить всю команду — изолируй одного.       — Мы и так! Мы не будем никого сюда впускать! — в сердцах выпалил Адам. — Но эвтаназия... Энн, это слишком! Я против.       — Хорошо.       Адам замолк. Он замер, пытаясь найти ответы на все свои вопросы в бледном лице Энн. Оно ничего, кроме усталости и недовольства, не выражало. Она вымоталась. Сил на споры у неё не осталось.       — Хорошо? — с недоверием спросил он. — Что хорошо?       — Мы не станем ничего предпринимать, — она бухнулась обратно в кресло. — Будем наблюдать за течением болезни, пытаться купировать симптомы. Однако если Гек попросит вколоть ему инъекцию — а она у меня уже готова, прошу, не перепутай её ни с чем, я тебе потом покажу, — я это сделаю. Я даже разрешу тебе отвернуться, чтобы твоя совесть не загрызла тебя ночью, пока я сплю.       Адам не ответил — их беседу прервал стук в дверь. Энн отозвалась совершенно будничным голосом:       — Да-да?       Дверь открылась. В дверном проёме появилась Крис — она держала коробку с одинаковыми баночками, наполненные желто-оранжевой жидкостью. Их она поставила на свободный столик.       — Вы просили принести еженедельные анализы, — пролепетала Крис. — Когда будет следующая сдача крови?       — Завтра, — ответил уже Адам. — Напомни нашим друзьям, чтобы они утром ничего не ели. В 8:00 я буду ждать всех в соседнем кабинете.       — Хорошо, спасибо.       Крис ушла, оставив после себя неприятное чувство вторжения. Энн прищурилась. Адам закрыл за Крис дверь. Щёлкнул замок — они не договорили. Она чувствовала — ему было, что сказать. Это же был её дорогой сердцу напарник! Адам Моне, добрый доктор, у которого были твёрдые убеждения и мнение, которое даже конец света не изменит.       — Энн, я знаю, ты напугана, — Энн покраснела от возмущения, но он продолжил. — У тебя в медкарте прописано подозрение на ПТСР, но дальше первого похода к психотерапевту ты не зашла. Тебе может казаться, что всё плохо, но, Энн, послушай, мы не можем рубить с плеча. Человек жив здесь и сейчас — не хорони его раньше времени. Мы будем думать. Пытаться. Вместе. Ты не останешься одной, я тебе обещаю.       — Не обещай того, чего не выполнишь, — она скрестила руки на груди. — Сегодня ты жив, а завтра... — её голос дрогнул. — Завтра тоже, в лучшем случае.       — Я не могу умереть, — Адам улыбнулся. — Помнишь регламент? На корабле должно находиться как минимум двое врачей.

***

      Адам не умер. Ни в тот день, ни в следующий. Прошло три недели с того разговора. Мысли Энн вернулись в привычное им русло — её занимали рутина, личные размышления и воспоминания о хорошем мангале и горах Баварии. Пару раз она вваливалась к Адаму и показывала фотографии с последнего сезона лыжных гонок — Энн заняла второе место. Серебро её ничуть не огорчило, наоборот — воодушевило и раздраконило. К несчастью, после случился карантин, который затянулся на три года, и теперь приходилось радовать себя где-нибудь в лесу, недовольно хрустя снегом вдали от людей.       Так было до второй космической экспедиции.       — Энн...       Ей снились лыжи. Вот она рассекает между деревьями. Вот она хохочет, кричит что-то из разряда «Friss Schnee, du Versager!». В лицо бьёт холодный воздух, щёки горят, а в глазах стоят слёзы. Радость переполняет её.       — Энн...       — Was ist? — недовольно гаркнула она.       — Энн, ты мне нужна. Проснись.

***

      Она открыла глаза. Сон сняло как рукой — её покинули и красивые виды родных гор, и переполнявший тело энтузиазм. Реально вернулась к ней скоро. Выломала двери и встала в позу, оскорблённая тем, что Энн забылась.       Перед ней стоял Адам. Замученный, перепуганный. Его заметно потряхивало.       — Что случилось? — рывком села она.       — Помоги.       Она сорвалась с места. Не переодеваясь, рванула в их кабинет, где находился их нулевой пациент. Она не спрашивала. Не уточняла. Она знала, почему Адам испугался. Слова были излишни.       Увиденное любого бы испугало.       — Я... Он начал... Я не знаю...       — БОГ ЕСТЬ! БОГ ИСТИНЕН, — заорал Гектор. — МЫ ВСЕ ЛИШЬ НАСЕКОМЫЕ В ЕГО РУКАХ. БОЛЬ НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ, ПОКА МЫ НЕ РАСКРОЕМ НАШЕ СЕРДЦЕ.       — Что ты ему давал?       — Успокоительные. Они не работают.       — Сколько?       — Я уже дал ему суточную дозу. Дальше слишком рискованно.       — Гектор, ты меня слышишь?       Мужчина слепо посмотрел на Энн. Энн не шелохнулась. Чужие глаза заволокла пелена из слёз и чего-то ещё, тягучего и плотного. Гек потянулся к Энн и взял её за руку — неожиданно осторожно для буйного больного.       — Мне больно. Анна, — Энн дёрнулась, — Анна, сделай что-нибудь. Оно внутри. Оно тянет. Оно рассказывает страшные вещи. Я... Анна, ты веришь в Бога?       — Нет, не верю.       — Оно говорит, что Он есть. Оно убеждает меня, что все беды в греховности плоти. Что мы изначально греховны, и наши души постылы. Мне страшно, Анна, — его хватка окрепла. — Я чувствую, как умираю. Оно поедает меня изнутри. Я хочу, чтобы это поскорее кончилось. Мне... — он всхлипнул. — Мне так будет не хватать моей семьи. У меня есть дочь. Маленькая... Ей семь. Она в школу пошла... И... Я больше этого не увижу...       — Мне жаль.       — Пожалуйста, передайте моей семье, что я их очень люблю. И буду любить, даже когда приду к Богу. Или к Дьяволу. Я не самый лучший человек, Анна, возможно, поэтому оно меня наказало. Оно хватается за мой рассудок и кричит страшные вещи. Оно меня есть прямо сейчас. Чавкает громко, что самому мне мерзко. Помоги мне, Анна.       — Вы понимаете, что вы подписываетесь на самоубийство? Моими руками.       — Это не самоубийство. Это избавление от страданий. Мне больно. И вам больно, я это вижу. Адам... Ты самый добрый доктор, которого я когда-либо встречал. Прости меня, что я тебя напугал.       — Не извиняйтесь, пожалуйста, — выпалил Адам. — Вы... Тебе плохо. Ты имеешь полное право кричать. Лучше не держать в себе то, что можно выпустить. Крики тоже.       — Пожалуйста, Анна, — Гек отпустил её. — Пожалуйста, выпустите меня. Не держите в этой клетке. Я знал, что умру, когда только заразился. От этого нет лекарства. Оно не стоит того, чтобы я загибался в муках — и чтобы вы в этом участвовали. Я... Терять рассудок страшно. Я хочу уйти хотя бы в трезвом уме.       — Хорошо, — сказала Энн. — Я сделаю это.       — Энн...       — Адам, ты можешь уйти.       — Нет.       Адам не тронулся с места.       — Я тебя не оставлю.       Она не стала сопротивляться. Ничего не ответила, кивнула. Она прошаркала в домашних тапочках до умывальника, затем — до холодильного шкафа, где лежал заготовленный препарат. Она автоматически натянула перчатки, наполнила шприц, оттянув его поршень.       Она всегда рисовала смерть мрачной, костлявой, в тёмном плаще с косой в руках. Такой её описывали всегда: и во времена Чёрной Смерти, и в эпоху Возрождения, и сейчас, в современности, когда практически у всех был доступ в Интернет и возможности для творчества. Она никогда не думала о том, что она могла принять ипостась уставшей женщины в пижаме с котами и абсолютно стеклянными глазами.       — ТАМ ВОРОТА НЕБЕСНЫЕ. НЕТ НИКАКИХ НАПАСТЕЙ — НИ УБИЙЦ, НИ ТВАРЕЙ, НИ НАСИЛЬНИКОВ. ИДИ К НАМ. АННА. АННА. АННА.       — Придержи его руку, — тихо скомандовала Энн. — Пусть он уйдёт с миром.       — Да, Энн.

***

      Анна. Анна. Анна.       Её собственное имя било набатом. Ритм, который она мечтала забыть, как страшный сон. После первой космической экспедиции она просила всех обращаться к ней на «Энн». Говорила, любит она английские мотивы, ей они ближе духовно — хотя все понимали, что это глупое оправдание для причины более личной.       Анна. К ней обращались с надеждой о светлом будущем. Об исцелении. О том, чтобы она заверила, что всё будет хорошо. Болезнь уйдёт, а человек останется живым. Знали бы люди, как она сама желала, чтобы её имя было заклинанием. Чтобы его было достаточно, чтобы отпугнуть смерть.       Но всё повторилось. Смерть не испугалась, а пришла, забрав человека, которого она отдала, практически не задумываясь. Где-то спустя десять минут пульс Гека замер.       Его не стало.       Она не говорила с Адамом. Не спрашивала, в порядке ли он. Равнодушие охватило её с головы до пят. В какой-то степени, оно приняло роль её спасителя — у Энн не было сил плакать или дрожать в страхе. Поэтому, криво пожелав напарнику спокойной ночи, она потащилась обратно в каюту. Там же, зарывшись в одеяла, она поспешила забыться в лихорадочном сне.