Владыка морозногорья

       — Спи, дален. Смотри, за пологом уже совсем темно.        — Усну, только когда братик придёт! Ты говорил, что сегодня он вернётся уж точно!        — А ежели я опять ошибся?        — Ты никогда не ошибаешься! Отчего ты молчишь, дедушка? Расскажи что-нибудь. Когда сказываешь, не так страшно.        — Твоя правда. Что же поведать тебе, зверёныш? Сказку? Быль? Про Волка? Про первого из Боранен? Про злого чародея из авваров, что задумал украсть силу священного зверя, но был проклят богами?        — Про Шемленскую Хранительницу. Ты правда знавал её?        — Правда, дален, правда. Говорил с нею, как с тобою сейчас говорю. Только не Хранительницей тогда она звалась, а Первой, если по-нашему сказать.        — И была она ростом в две сажени, и горели её глаза как угли, а волосы были подобны пламени Эльгарнана? А правда, что в бою она обращалась могучим зверем, как ты и братик, и враги бежали прочь, услышав её рёв?        — Нет, она так не умела. Не то шемы не сделали бы её ни Хранительницей, ни Первой.        — Шемы глупые.        — Всякие бывают. Есть глупые, есть злые, а есть обычные. Такие, как мы с тобою.        — Расскажи же толком, как вы встретились!        — То был страшный год. Зима выдалась снежной и злой, деревья гибли, дичь ушла из Морозных гор, а земля будто бы промёрзла до самых костей. Наши охотники не справлялись, и нам с твоей бабушкой пришлось помогать им. Так повелел Хранитель.        — То есть ты, да?        — Нет, не я. Тогда я был едва ли старше, чем твой брат сейчас, а наш клан вёл почтенный Тейвел, да направит Друг Мёртвых его стопы. Не перебивай, дален, а то я так до утра не доскажу. На чём я остановился?        — Почтенный Тейвел отправил тебя и бабушку охотиться для клана.        — Верно. «Малх, Маллт, ступайте в низину, ведь там ещё осталась дичь», — рёк он. — «Ступайте, да не попадайтесь на глаза шемам, не возвращайтесь в двуногое обличье — не должно знать им о клане Боранен».        — Хранитель боялся, что шемы захотят истребить нас?        — Да. В ту пору в стране низинных шемов шла большая война: император-с-запада объявил их земли своими, его солдаты в золочёных масках рыскали по всей округе, а кровь и смерть шли за ними рука об руку. Те солдаты охотились не только на шемов — они вырубали лес, без пощады били диких тварей, отнимали дары этой земли, не давая ничего взамен. И двух лун не прошло с тех пор, как от их мечей погибли охотники клана Сабре, что на свою беду подобрались слишком близко к селению. Хранитель не хотел для нас такой судьбы, не желал терять ни Первого, ни Вторую.        — Ты тоже тревожишься, что братик ушёл?        — Я хорошо учил его. Лапы его быстры, чары сильны, и даже Ужасному Волку не взять его след.        — Но ты всё равно тревожишься.        — А как иначе, ведь он нашей крови? И потом, кто поведёт клан, ежели с ним приключится беда? Я уже немолод, а ты слишком мал.        — Как тот Первый из легенды?        — Как тот Первый из легенды. Шемленской Хранительнице она тоже полюбилась. Но давай я скажу по порядку. Так вот, спустившись в предгорья, мы с Маллт разделились: она отправилась в промёрзшие глухариные болота к югу, я же ушёл на восток, в кабаньи угодья. Решили, что так сподручнее будет — не одному улыбнётся Андруил, так второму. Да и зверю, опять же, в одиночку охотиться надобно, он простор любит.        — Но охота у тебя не задалась, потому что в лес пришли шемы.        — Отчего же? Ещё до рассвета я задрал косулю и спрятал её в расселине средь скал. Долгий бег утомил меня, метель усиливалась, выла на разные голоса, но я был счастлив: мясо твари Гиланнайн накормит клан досыта, а тёплая шкура согреет в жестокий мороз. Благодаря нам с Маллт клан Боранен переживёт ещё одну лютую горную зиму. Я решил немного отдохнуть, прежде чем возвращаться с добычей к условленному месту, но тут ветер донёс до меня новый запах. Запах крови. Наверное, в двуногом обличье я бы даже не услышал его, но тогда… Резкий, ржавый, он растекался в воздухе, будто горячий пчелиный воск.        — И ты бросил добычу и побежал по следу?        — Сейчас я, наверное, лишь насторожился бы, но в ту пору я был молод и любопытен, как… а вот как твой брат. Прижав уши и подёргивая хвостом, я неслышно крался сквозь валежник, мимо русла схваченной льдом чёрной реки — по насту, через заросли ольхи, через еловые ветки и нагромождения дикого камня. Кровью — шемской, конской и пёсьей — тянуло с рукотворной тропы, похожей на оледенелую дохлую змею.        — С той, что строили магистры?        — Да. «Даже мёртвая змея может укусить», — рассудил я и хотел было повернуть назад, но тут появилась она.        — Шемленская Хранительница?        — Тогда я этого не знал. Я увидел просто шемленскую женщину в шлеме и изрубленном доспехе.        — Какой она была?        — Широкоплечей, несуразной и шумной, как все шемы. А ещё она была ранена. Она неловко припадала на левую ногу и зажимала бок, морщась от боли. Дыхание с хрипом вырывалось из её воспалённого рта, по латной перчатке сочилась свежая кровь, но от неё не пахло дичью. Рука её крепко сжимала меч. Брови были сурово сведены. Движения её были полны какой-то злой, упрямой силы — как у могучего израненного зверя, что припал к земле да оскалил клыки, готовясь забрать с собою как можно больше охотников.        — Она славно билась?        — Да. Едва ли кто из наших воинов решился бы схватиться с нею один на один. Даже с раненой. Но ты опять не даёшь сказывать. Так вот, она остановилась в тридцати шагах от меня, цепляясь за кедровую ветку, а потом сняла шлем.        — Она была красивой?        — Знаешь, на мгновение мне показалось, что не шемленка передо мною, а кто-то из женщин Боранен, а то и вовсе моя Маллт — то же широкое белое лицо, тот же упрямый колючий взгляд исподлобья, те же локоны цвета крови и пламени разом.        — Она была похожа на нас?        — Все мы похожи в час радости иль нужды.        — Значит, она была красивой.        — В тот момент она наверняка думала об ином. Она смотрела на своё отражение в шлеме, и губы её кривились, как от боли. Может, ей и правда было больно. А может, она думала о тех, кто остался там, на тропе. Она шептала имена — много имён, смешных, шемских — выплёвывала их, будто проклиная себя за то, что выжила. «Ваша смерть не станет напрасной. Я обещаю», — клялась она не то ночи, не то припавшему к её ногам раненому псу, не то себе самой. — «Идём же, девочка. Мы справимся. Доберёмся до южного лагеря, соберём ещё людей. Они не могут побеждать вечно, слышишь»! Ночь и собака молчали, потому что они не умели разговаривать.        — У неё была собака? Какая?        — Похожая на ту, что едва не до смерти задавила одного глупого зверёнка, возомнившего себя владыкой чащи. Чего отворотился? На меня гляди! Думаешь, благословение зверя станет беречь тебя само по себе? Ум-то тоже ведь надобен!        — Я усвоил урок, дедушка.        — Хорошо, коли так. На чём я остановился?        — На большой бурой собаке с горящими глазами и вот такими зубами. Правда, что эти псы столь же умны, что и священный зверь?        — Ишь чего удумал! Собаку ту магистры делали, а они, хоть и заморскую империю создали, всё одно смертными были. Им ли тягаться со слитным замыслом самих Творцов? Однако собака была умна. Шемленская женщина не могла увидеть меня своими слабыми глазами, ведь я прятался среди еловых зарослей, а ночные тени сливались с полосами на моей шкуре. Но собака чуяла мой запах, как чуяла бы запах всамделишнего зверя. На слабого детёныша она бросилась бы без раздумий, сам помнишь, но куда ей против вошедшего в возраст владыки морозногорья? Собака лишь жалась к ногам хозяйки и тихо скулила. «Рядом какой-то большой зверь, верно, девочка?» — громко сказала шемленская Хранительница, всматриваясь в чащу, а после удобнее перехватила меч. — «Держись ближе ко мне и отходим. Даст Создатель, обойдётся», — на её губах заиграла горячечная безумная улыбка. — «А коли нет… едва ли тот зверь страшнее и подлее тех, с которыми нам довелось биться намедни. Я не боюсь тебя, слышишь!» — повелительно крикнула она лесу. Её храбрость была достойна похвалы самого Эльгарнана. — «Не подходи, и останешься цел!»        — Ты разгневался?        — По правде говоря, да. Да вот только к чему мне было отнимать жизнь этой благородной женщины иль гибнуть самому? Я уже хотел уйти, оставив шемленку на милость предрассветного леса и её бога, разделившего ложе с покойницей, но Творцы решили иначе.        — Что остановило тебя?        — Звуки, запахи, голоса. Другие шемы пришли в лес — вольно, непочтительно, не таясь, словно в свою вотчину. Пришли убивать. Они бежали по следу моей неслучившейся противницы, будто брехливые псы — за раненым зверем. Я чуял их ярость, их ненависть, их мерзостное предвкушение. Я видел, как сверкает сильверит на их доспехах. Увидела их и она. Усмехнулась широко и страшно, будто разгневанная Андруил. Кивнула псу. Выставила вперёд меч, отражая первый удар. Выбила оружие из руки врага, а после снесла ему голову по самые плечи. Снег под их ногами стал алым. Собака её бросилась на второго из рыцарей, повалила наземь, вгрызаясь в лицо. Третий выл и корчился на снегу, баюкая покалеченную руку. Остальные же семеро взяли их с псом в кольцо, загоняя к тонкому льду реки, будто к краю ловчей ямы.        — Так нечестно!        — В той битве не было ни чести, ни доблести. Шемы-с-запада смыкали кольцо, предвкушая победу, и на их нагрудниках торжествующе скалился золотой императорский лев. Но они не ведали, что в морозногорских чащобах был, есть и будет свой владыка.        — Ты спас её! Я знал, я так и знал!        — Я не стал предупреждать их рёвом, не стал пугать ложными выпадами. Я бросился вперёд тенью, как бросился бы на дичь. Они ведь и стали дичью, как только пришли в мой лес.        — Я бы тоже так сделал! А твой Хранитель не рассердился на тебя за ослушание?        — Рассердился. Но я сказал ему, что, истребив шемленскую Хранительницу, воины-с-запада непременно взялись бы за прочих. Но то было потом. А тогда были лишь снег, быстрая кровь по клыкам да бьющий в ноздри чужой упоительный страх. Кто-то из лучников успел ранить меня. Стрела прошла наискосок, но ярость затопила всё моё существо, упала на глаза алой пеленою. Спустя несколько мгновений всё было кончено. Тела шемов-с-запада лежали вповалку — изорванные, покорёженные, и правда похожие на освежёванную дичь. В горло одного из рыцарей вцепился пёс, не разомкнувший клыков даже в смерти. Он, выведенный для защиты шемов, предпочёл биться бок о бок со зверем. Это показалось мне странным и дающим надежду в одночасье. Жаль, что пёс не умел разговаривать.        — Подожди! А что же Шемленская Хранительница?        — Стояла, привалившись к дереву. Раны её открылась или, быть может, к ним добавились новые. Несколько мгновений она смотрела на меня мутным взглядом, а после тяжело повалилась навзничь. Я не спешил подходить к ней — а ну как притворяется? Метель ярилась всё больше, а в лес пришли новые шемы и новые голоса — к воинам-с-запада шла подмога. Пока они были далеко, но оставаться здесь было нельзя. Я ещё раз посмотрел на спасительную реку, а после перевёл взгляд на шемленскую Хранительницу. Негоже было оставлять её на поживу врагам, и я решился. Взвалил её себе на спину и стрелою сорвался с места.        — Ты не боялся, что воины-с-запада станут преследовать тебя?        — Стоило бы бояться. Но, хвала Творцам, они не пошли за мною. Не то испугались, не то понадеялись, что утащивший шемленскую Хранительницу зверь сделал то, чего не сумели сделать их мечи. А может и вовсе решили, что шемленская Хранительница сама обратилась в зверя. Однако уже поздно. Спи спокойно, дален. Да не учует Ужасный Волк твоих следов.