Швы

— Марк, а ты еще сильнее можешь опаздывать? — орет на меня телефон голосом Вячеслав Анатолича. Это третий звонок от него за это утро. И все три были уже после положенного начала рабочего дня. — Могу, но изо всех сил стараюсь этого не делать, — вторю ему, не сдерживаясь, и со всей силы вжимаю сигнал руля, чтобы вся эта ебаная пробка слышала, как я опаздываю. День сам себя не испортит, а у меня отлично получилось. Проспал, потом, не проснувшись окончательно, даже после душа, перевернул на себя кофеварку вместе со всем содержимым и от этого уже вот проснулся. Пока переодевал рубашку — оторвал пуговицу, ходил с ней потом из угла в угол по квартире, пытаясь понять, есть ли у меня вообще иголка с ниткой. Пока ходил с этой пуговицей в руках пришли новые требования от самого мозгоебного клиента, которые я уже месяц согласовываю и согласовать все не могу. Пишу ему: «Спасибо, я это решу, хорошего вам дня» вместо: «Владимир, я сижу на фенибуте из-за вас и того, как вы общаетесь», собираясь подумать об этом потом, когда перестану опаздывать на чертову работу. Так и поехал с оторванной пуговицей в офис, проклиная этот день. Ну, хуже уже не будет, думаю я, наконец-то поворачивая на перекрестке, где какой-то мудак, не справился по утру с управлением, и въебался в другого, включая Анатолича на громкую: — Ты не мог, хотя бы сегодня вовремя быть?! Ебучие шведы уже звонили и едут из аэропорта! Точно, сегодня же еще и шведы, вспоминаю я, осматривая свою рубашку с оторванной пуговицей на груди, и аккуратно объезжаю аварию и стекло на асфальте. Шведы вообще не моя проблема. — Да еду я, — заверяю Славяна, который на мои заверения не ведется. Славян вообще мужик хороший. Простой, как три рубля, и честный. Взял меня на работу несколько лет назад, по рекомендации моего профессора из горного, с которым у них по юности криминальные мутки какие-то были. Славян относится ко мне как к непутевому сыну, но прислушивается. Ни зарплатой, ни отношением не обижает, поэтому я тоже полностью лоялен и стараюсь не проебываться. — Я тебя уволю, нахер, Марк, — продолжает ворчать шеф, но беззлобно. — Да не уволите. На следующем перекрестке мы снова стоим в пробке и я снова проклинаю Москву и все что с ней связано. Пять лет назад я принял предложение о переводе в горный, и это было правильное решение. Так я думал в первый день, оказавшись в тренировочном зале, так думаю и сейчас, горный окончив. Помню тот день, как будто бы это было вчера. Я стою с документами напротив дома номер шесть на Ленинском проспекте, смотрю на скульптуры горняков, а Юрец рядом пересказывает мне всю историю института, от татарского кладбища до мужского мещанского училища. Он тогда знатно ебанулся на теме истории, но отпустило его так же быстро, когда начались тренировки, которые близко по уровню нагрузки на наши похожи не были. Мы там упахивались так, что себя не помнили, но с кайфом. Этот день помню, а то, что было до него — как какой-то горячечный бред. В полуфинал тогда не прошел, не пройдя по очкам в четверти. Сейчас думаю, что то, что в предварительном-то выиграл — была чистая удача. Юрец, кстати, прошел. Я тогда подумал, вот сейчас мне позвонят еще раз и скажут, ну нет, мы Юрия возьмем, а вас нет. Но такого звонка не поступило. Другого звонка, от Яна, не было тоже. В универе я его так и не встретил за тот месяц, когда закрывал сессию наполовину экстерном, наполовину автоматом. Было желание разрыдаться посреди пары от жалости к себе. Каждый раз когда подходил к курилке думал — вот сейчас он там стоит, сейчас мы встретимся и все это кончится. Окажется все каким-то большим недоразумением. Но не случилось. Первые несколько месяцев я порывался сталкерить его во всех соцсетях, благо Ян их никогда не вел. Потом отпустило, но в каждом парне, что я встречал после, я искал черты Яна. О, вот у этого глаза такие же, но чуть менее яркие, конечно. Этот носит такую же куртку, но сидит она, конечно же, хуже. Сейчас, спустя пять лет — отпустило окончательно, но иногда, когда раздеваю кого-то, вспоминаю, как тогда было. Все думал в первый год в Москве — ну не бывает так, что ты влюбляешься в человека, а после не можешь его забыть, что бы ты ни делал. Когда-то же должно уже это кончится. А потом началась новая жизнь со старым Юрцом. Юра, как человек адекватный и думающий о своем будущем, пошел на экономику, а я, как жаждущий знаний порывался на физико-технический. Снова, конечно, пришлось переводиться через год, теперь уже к Юрцу, но с потерей курса. Зато, перед последним годом, оказался пристроенным на хорошую работу. Которая сейчас меня ебет, но в целом — жаловаться грех. Мастака взял даже, спустя три года, под конец учебы. Доказал что-то отцу этим. Сам не знаю что. Сейчас бокс в моей жизни присутствует три раза в неделю по вечерам после работы и не более. Что еще исчезло из моей жизни, так это трагичные отношения. Сначала мне казалось, что после Яна я никого никогда не найду. Но, переехав и начав жизнь с чистого листа, жить стало проще, знакомиться стало проще. Первое время я представлял, что я это не я. Что это какой-то другой парень, у которого нет проблем в семье и с выбором ебанутых парней. Первый раз после Яна потрахался с каким-то типом из дэйтинг приложения, почему-то решив, что после дохуя трагичных отношений мне нужен будет просто бездушный секс. Но после того как свалил от него, обещав утром набрать, мне так противно от самого себя стало. Потом даже успел пожить год или около того с другим парнем, думал, что вот они нормальные стабильные отношения. Оказалось, что нет, потому что стабильные отношения собрали вещи и уехали, а я даже не сразу понял, что чего-то не хватает, вернувшись в полупустую квартиру. Теперь, кроме работы у меня ничего и никого тут нет. Юра после выпуска вернулся в Питер и вместе с Санычем расширил наш родной клуб. Семья тоже там, как и Санек, а новых друзей у меня в Москве особо не завелось. Так, приятели с работы. Только и остается, что работать. Это, как минимум, приносит деньги, как максимум — отвлекает от мыслей, какой я все-таки неудачник. Тоска изводила, но пробовать я больше не хотел. Иногда вспоминал Яна, искал взглядом в толпе против воли, но серьезных попыток разузнать как у него дела не предпринимал. Уже почти на подъезде в офис слышу неприятный стук двигателя, и на панели загорается лампочка, не дав мне доехать сто метров до парковки. — Да почему все сегодня-то?! Обещаю себе и тачке, что вот сегодня обязательно заеду в сервис. Залетаю в офис, бегом мимо своего кабинета и опенспейса, сразу к Анатоличу, у которого, судя по сообщениям, шведы уже в кабинете. Это снаружи я в костюме, хоть и с оторванной пуговицей, повзрослевший и рассудительный, а внутри все тот же пацан, с обесцвеченными волосами и пирсой в носу, который просто хочет чтобы от него все отъебались. Перед дверями за большим столом секретаря сидит Маша, неспешно перебирая отчеты. Маша крутая, Маша, не понимая сути проблемы, может посвятить тебя в курс этой проблемы за несколько минут и ты все поймешь. Это талант, не иначе. К тому же Маша нереальная красотка и лучший представитель нашего офиса, по версии меня. А еще Маша единственная в офисе в курсе о моих предпочтениях, после того как мы с ней столкнулись взглядами в клубе, когда я клеил там парня. С парнем тем, кстати, не срослось. Вообще уже не помню, когда у меня с этой работой вообще что-то срасталось. — Давно сидят? — киваю на закрытые двери. — Ну, минут двадцать, Анатолич злой, сказал, что ни на кого положиться нельзя. — Ну, извините, я хотя бы в декрет не пошел. Аня там? Аня — это наш переводчик. Анатолич старой закалки и знает только, что Лондон кэпитал оф Грейт Британ, и дальше вникать не хочет. — Не, у них свой, Анатолич аж выдохнул. Шведы хотят заключить с нами контракт на неприлично большую сумму, наша же сейчас задача, убедить их в необходимости этой сделки. Сам я с этой сделкой знаком поверхностно, раньше ей занималась Ирин Павловна, но неожиданно, для всего офиса, решила уйти в декрет и шведы частично упали на мои плечи. На самом деле упасть они должны были плотненько так, но я уже месяц не могу закрыть вопрос с Владимиром, так что с шведами знаком постольку — поскольку. Открываю дверь, здороваюсь с присутствующими серыми костюмами вокруг большого стола, и замираю в дверях, потому что это даже не сбой в матрице и не черный вигвам, а какой-то сон на мефедроновых отходах. Потому что между одним светлым мужиком в сером костюме и другим таким же мужиком, только с бородой и постарше сидит Ян. Повзрослевший, но зуб даю, Ян. Скользит по мне взглядом, и если и удивляется моему появлению, то вида не подает, коротко мне кивнув, сразу же переводит Анатоличу то, что сказал мужик справа. Сажусь на самое дальнее кресло за овальным столом, пытаясь сохранить самообладание, но мысли путаются. Это ощущение себя сейчас как будто не настоящее, а увиденное в телевизоре. Я вроде где-то не в самом себе и смотрю на все со стороны. Но внутри себя меня еще осталось достаточно, чтобы понять, как я глобально, если не галактически, я встрял. — Марк Константинович вам сейчас расскажет как раз про цифры, — говорит Анатолич, Ян переводит это шведам и я в его речи слышу только свое имя, на котором Ян едва заметно запинается. Рассказываю скандинавам то, какие невероятные деньги они смогут заработать, если сейчас вложат в нас немного, стараясь на Яна не смотреть. Смотрю на шведа, а самого трясет почти. Когда наконец-то заканчиваем, и пожимаем друг другу руки, я первым вылетаю из кабинета, руки Яну не подав. Ноги сами несут меня в кабинет. Я не поддался на уговоры Анатолича и не разрешил мне делать модные стеклянные стены, чему сейчас безумно рад. Сейчас, когда сижу за столом, не включая свет. В дверь стучат, когда я уже немного успокаиваюсь. Не знаю, специально ли Ян дал мне это время на передохнуть, а то что это именно он я знаю точно, или решал с Анатоличем какие-то дела, но благодарен ему хотя бы за это. Когда разрешаю войти, в дверях появляется Ян. Он практически не изменился, только теперь вместо треников — строгий костюм. И это так странно, но так охуенно, что я не могу врать об этом самому себе. Это нестерпимо горячий контраст оболочки и содержания. — Привет? — он не проходит дальше от двери, опираясь плечом о дверной проем. Киваю ему, все слова куда-то делись. — Не ожидал тебя тут встретить. — Я тоже, — нахожу в себе силы на диалог, — думал, ты финский учил. — Я и учил, — соглашается Ян, — это финский. — Они же шведы. — У нас офис в Хельсинки, они финны, Марк. Господи, вы что за контора-то такая? — улыбается уголком губ Ян и я не могу сдержать улыбку в ответ, — у тебя кофе на брюках, кстати, ты знал? — Я вообще на другом проекте работаю, — зачем-то оправдываюсь я, опуская взгляд на брюки, на которых и правда кофе, — и я проспал сегодня. — Поужинаем? — без расшаркиваний вкидывает Ян, видимо, решая сделать нашу встречу еще более неловкой. Я в таком ахуе, что передать сложно. — Давай договоримся, что ты ко мне не подходишь и близко, если дело работы не касается? Как жил эти пять лет Ян, о чем думал, чем дышал и что делал, я понятия не имею. Помню только, что мне понадобилось слишком много времени, чтобы прийти в себя после всего. — Просто ужин? — настаивает он. — До завтра, Ян. Он кивает, не напирая больше и скрывается за дверью, а я так и сижу с оторванной пуговицей и пятном от кофе на штанах. Откидываюсь на спинку кресла и пару мгновений смотрю в белый потолок, пытаясь очистить разум от лишних мыслей. Выхожу, надеясь, что скандинавские гости ушли и иду к Славяну, с мыслями, что мне надо просто три дня перетерпеть, пока они тут, или вообще откреститься от этого проекта. Но начинаю с вопроса, который интересует меня сейчас больше всего: — Вячеслав Анатолич, а почему вы их шведами называете? Славян смотрит на меня как на слабоумного. — Потому что они шведы. — А Хельсинки у нас столица чего? — Швеции, Марк. Ясненько, ну хоть этот вопрос мы прояснили.