Сердце в ритме скерцо

Вторник – очень напряженный день. Виктора окружают кучи глупых глаз, сверлящих в нём дырки. Если бы было можно сделать это, то Корчной был бы похож на самый дырявый сыр в мире. "Все так боятся в этой жизни стать никем, что становятся кем попало " Только такая цитата посещает его при взгляде на большинство учеников. Там же нет таланта и дара, нет даже желания что-то делать. Но не Толя. Толенька другой абсолютно. Он горит тем, что делает, работает, даже когда просят отдохнуть. Горит, сгорая. Такой хороший и правильный, что аж страшно его испортить. Сегодня очередное дополнительное занятие с ним, нужно только дождаться конца пары. И вот уже в кабинете только Карпов. Стоит перед ним, весь такой нервно-уставший, но на лице такое одухотворение... – Это вот вам, по традиции, так сказать... – с неловкой улыбкой произносит юноша, протягивая пончики с розовой глазурью и радужной посыпкой, думая лишь о том, что радужная здесь не одна она. – Ой, спасибо! Ты поешь со мной, ладно? У меня тоже кое-что для тебя есть. – с добротой в голосе говорит педагог, выуживая из ящика стола пластинку. Протягивает её ученику, беря из его рук пончики, как бы невзначай касаясь точёных пальцев. Усмешка на лице промелькивает. Толя, ты опять гадалка, угадал чужую радужность, даже не зная об этом... Студент вертит подарок в руках, не веря, что это действительно для него. "Времена года", Пётр Ильич Чайковский. Юноше очень симпатизирует этот композитор, как бы ни было банально. Музыка у него очень красивая, душевная, а ещё он так же противился своей сущности. – Спасибо большое, Виктор Львович - с приятным удивлением в голосе благодарит, была б его воля, то неприменно кинулся бы на шею. Он одержимый, который тотчас становится доверчивым, болезненно привязанным к тому, кто имел неосторожность тронуть душевным участием его сердце, неизлечимо пораженное какой-то дьявольской червоточиной. Он всё прекрасно понимает, просто старается об этом не думать, но сейчас мысли гнут прутья клетки, в которую их запихали, проникая наружу. "Однажды отвергли,теперь тем более отвергнут." – дежурная фраза, которой парень успокаивает себя из раза в раз. С темой собственной ориентации он уже разобрался, сейчас порогом в течении реки становится сам Корчной. Любое слово меркнет пред его описанием, ведь оно неспособно справиться с его шикарностью. Всё это нелепый казус, пробоина в воспитании, сдвиг по фазе – что угодно, но не взаимная любовь. Виктора Львовича любить приятно, но очень, слышите, очень больно. Влюбиться — не самый лучший способ стать счастливым, как оказалось. Так и стоит как вкопанный, боясь даже пошевелиться, будто что-то невидимое держит язык и его самого. Виктор видит, что ученик замер, как вкопанный, на пластинку любуется, будто видит впервые. А мог бы любоваться кем-то другим.... Нет, Виктор Львович не о себе, а о инструменте, за который юноше уже стоило бы сесть, занятие ведь не резиновое. Карпов так мил, когда сосредоточен, не замечает ничего, так ещё и Виктор Львович – мастер бесшумного появления. Вот так зазеваешься, а он уже за спиной. Так и тут. Педагог одной рукой приобнимает за плечи, а другой осторожно вытаскивает пластинку у Толеньки из рук. – Потом налюбуешься, а сейчас надевай заколочки и грей руки. – говорит абсолютно спокойно, будто с детсадовцем, понимает, что так не хочется отпускать мальчика, но надо... Пластинка опускается на стол, а Виктор Львович греет руки массажем, который за годы практики выучился до рефлекса, в это же время садясь за инструмент. Стоит Толе сесть рядом, как Корчной начинает критически его осматривать. Оп, а сидим-то мы сгорбившись. Виктор тут же проводит пальцами по позвоночнику, шепча Толе, сидящему рядом, чтобы выпрямился. Мальчик мгновенно, как струнка, выпрямляется и шумно вбирает воздух в лёгкие. На шёпот шёпотом отвечает, извиняясь за этот промах. А что? За инструментом нужно сидеть не абы как, а правильно. Виктор же педагог, а не извращенец, который стремится коснуться тела юноши под любым предлогом. Определённо, он учитель. Да... Да? Жизнь — это путь. У кого-то это путь до булочной и обратно, у кого-то — кругосветное путешествие. Булочная в жизни парня присутствует, но она лишь часть пути. И он будет идти - идти, спотыкаться, но идти. Звучит красиво и уверенно, осталось только прожить. Ждёт указаний, снова этюд и "Фонтан Дианы" отрабатывать? Уже скучно, но понятно, что скорее всего так всё и будет. И Карпов не против, с Виктором Львовичем любая идея кажется интересной. Сейчас, когда юноша так много чувствует особенно. Все эти касания, Корчной его с ума свести хочет, но узнал бы он правду о Толе наверняка бы с отвращением убрал руки и никогда больше не трогал бы. Нахуй выскабливать на чертогах разума этот ебучий этюд и Фонтан. Осточертели уже, даже слушать их скучно. Виктор приободряюще поглаживает пальцами по юношеской спине. И ведь знает, что это всё неправильно и отвратно, но ничего сделать не может. "Новых близких встреч робкие шаги, Сделай что-нибудь, от меня беги! " Хочется выкрикнуть это вслух, попросить больше не посещать пары, не доводить его тем, что просто есть такой красивый, тем, какие глаза, а глаза-то губящие. И в карих омутах Виктора Львовича плещется отчаянье, такое горькое и отвратительное, как он сам. Педагог давит улыбку из себя, лишь бы Толя не переживал, что надоел. Нет, не надоел, просто так хочется взять за руку, поцеловать и не отпускать никогда, хоть ум и бьёт в набат о стенки черепа, крича о том, что в аудитории лишь один извращенец. Виктор Львович Корчной. – А хочешь сегодня послушать меня? – с ласковой, почти настоящей улыбкой, произносит педагог. – Да!.. - восклицает юноша, он так давно об этом мечтал, так хотел послушать как играет сам преподаватель и вот наконец-то выдалась такая возможность. Мальчонка согласился, Корчной изволит играть романсы, выдавая себя с головой и пусть. Толя же остаётся в предвкушении. Виктор Львович – человек с большой буквы. Сейчас должен наступить настоящий рай для ушей и услада для глаз. Педагог потирает руки, играя после простой романс, более гитарный, нежели фортепианный. Ассоциирующийся с "Иронией судьбы", который безумно мил сердцу педагога. Он даже слова напевает тихо–тихо, но так бархатно и сладко, что студента успевает промурашивать. Оба успевают подумать про себя: «А вот что, если бы всё было взаимно?» Мне нравится, что вы больны не мною... Не нравится.. Абсолютно, хочется, чтобы Толя болел только им. Мне нравится, что я больна не Вами, Снова ложь. Витенька ужасно болен своим учеником. Мелодия струится плавно и медленно, пока с губ срывается признание бессилия и ужасно сильной любви. Голос становится громче. Правду же надо говорить громко, а почти все строки Цветаевой правдивы и хорошо передают непередаваемое. Фортепианная мелодия прекрасно это дополняет, настолько, что хочется обнять ученика и пустить горькую скупую мужскую слезу прямо в его плечо, ведь так горестно оттого, что ничего у них не будет, да и быть не может. Виктор опускает руки на колени, будто прилежный ученик на академе, ты ещё поклонись и выйди. Романс выпотрошил душу, играть больше не хочется, ничего не хочется, кроме любви, вот не надо решительно ничего. Кислород, еда, вода, кофе, блуд, всё это – блажь, необходим только Анатолий Евгеньевич Карпов. Жизненно необходим. – Это невероятно нежно, Виктор Львович, я вами восхищаюсь. Не зря я учусь у такого талантливого композитора. А у вас есть что-нибудь из своего? – Есть, Толенька, есть. Но я всё продал, а больше особо не писал. Времени не было. – в голосе мужчины слышно явное напряжение, пожалуй, ему стоит хорошенько отдохнуть. – Чтож, спасибо тебе за пончики и за занятие, думаю, сейчас нам лучше пойти домой. – Согласен, сегодня день тяжёлый. Спасибо, что не стали мучать меня «Фонтаном Дианы»!