Удачи, NPC!

      Сознание вернулось ко мне, как пьяный гоблин в темный переулок – неуклюже, с грохотом и полным отсутствием достоинства. Первое, что я ощутил – это то, что череп кто-то аккуратно снял, начинил тухлыми яйцами, ржавыми гвоздями и колотым стеклом, а потом водрузил обратно, забив молотком для пущей надежности. Каждый удар пульса отдавался в висках канонадой. Второе – нестерпимая сухость во рту. Язык будто оброс шерстью, и не мышиной, а какой-то особо колючей, медвежьей. Третье – запах. Сладковато-приторный, как перебродившая падь, смешанный с дымом, потом и чем-то... звериным. Знакомым до жути.       Я попытался открыть глаза. Веки слиплись, будто их склеили тем самым липким жгутом Ильного Плавунца. С трудом разлепив их, я узрел потолок знакомой землянки. Знакомые корни, земля... все плыло и двоилось. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в двери, ударил в сетчатку, как ножом, и я застонал.       – О, жив? – раздался голос справа. Голос Гришки. Но не тот, трезвый и деловой, что вчера требовал ответов. Этот был хриплым, усталым и полным глубокого, почти философского отвращения к происходящему. – Поздравляю. Добро пожаловать в мир живых, Микки. Или не совсем живых. Сущих.       Я медленно, с нечеловеческим скрипом в каждом позвонке, повернул голову. Гришка сидел на краю подобия кровати, потирая виски. Его обычно неопрятные волосы торчали во все стороны, словно гнездо разъяренных ос. Лицо было землистого цвета, под глазами – фиолетовые мешки, достойные отдельного багажного места. На нем была только рубаха, и та – навыпуск и заляпана чем-то темным. Он смотрел на меня взглядом человека, видевшего изнанку мироздания и оставшегося этим глубоко разочарованным.       – Гриш... – попытался я выдавить что-то вроде приветствия. Получилось нечто среднее между предсмертным хрипом и шипением лопнувшего меха.       – Не Гриш! – отрезал он резко, но тут же поморщился от собственной громкости. Осознав ошибку, из-за которой я тоже пострадал – черепную коробку засверлили с утроенной силой – он понизил голос до зловещего шепота: – После этого... этого мероприятия... я больше не Гриш. Я – Григорий. Григорий Васильевич. Я поклялся всем духам Скальнолесья, Тьмы и даже этой дурацкой Системе – больше. Никогда. Не пить. С тобой. Самогон. На магической поганке. Никогда, слышишь?       Он ткнул в мою сторону дрожащим пальцем.       – Понимаешь, что это было? – продолжил он. Его глаза дико блестели в полумраке. – Это не просто бодун, Микки. Это... это экзистенциальный кризис в бутылке! Это когда твоя печень подает на тебя в суд духов за жестокое обращение! Это когда из тебя выходит не похмелье, а целая демоническая сущность, обиженная на качество субстрата! Последствия... – он содрогнулся, – ...страшные. Непредсказуемые. Я до сих пор чувствую, как у меня в левой пятке поет хор гномов-альбиносов. А в правом ухе... – он замолчал, боясь продолжать.       Я хотел пошутить про то, что ему повезло – у меня, кажется, в обоих ушах сейчас марширует оркестр троллей с литаврами из моей же черепной коробки. Но сил не было. Я просто застонал снова, пытаясь приподняться на локтях. Мир закачался. Запах усилился. И тут мой взгляд упал на угол землянки.       Все. Мой мозг, и без того напоминающий разбитый горшок с прокисшей кашей, окончательно потерял связь с реальностью... Там, прислонившись спиной к земляной стене, в неестественно сидячей позе, дремал... Бурый. Исполинский гризли. Вожак. Уровень 19. Гроза данжей и просто красиво оформленный кусок живой смерти.       И ладно, я не буду спрашивать, как он уровень поднял – хотя чертовски интересно, но важно сейчас вовсе не это! Передо мной был не великий и ужасный босс данжа, которого все местные игроки обходили стороной, и все было бы ничего, если бы он не был одет… как цирковой клоун. Ярко-рыжий парик, съехавший на один глаз, клоунский нос – огромный, красный, из поролона (где они его взяли?!), и огромные, нелепые ботинки, натянутые поверх его мощных лап. На морде – кривой грим: синие звезды под одним глазом, красные спирали под другим. И в одной мохнатой, когтистой лапище он сжимал... балалайку. Маленькую, игрушечную, но самую настоящую балалайку!       Зрелище было настолько сюрреалистичным, апокалиптически нелепым, что даже моя адская головная боль на секунду отступила, уступив место чистейшему, первобытному ужасу и недоумению.       – Ч-ч-что... – прохрипел я, тыча дрожащей лапой в спящего медведя-артиста. – Э-это... Гришка... это...       Гришка мрачно кивнул, глядя на Бурого с выражением человека, который лично присутствовал при падении Вавилонской башни.       – Одно из "непредсказуемых последствий", – пробормотал он. – И не самое страшное, поверь. Хотя и самое... наглядное. Проснется – сам все расскажет. Надеюсь. Если вспомнит. И если не сожрет нас от стыда.       Вид Бурого в клоунском облачении с балалайкой подействовал на меня, как ушат ледяной воды. Сквозь туман похмелья и боли начали пробиваться обрывки вчерашнего... вечера? Ночи? Вечности?       Похождения вспоминались с большим трудом… Я начал массировать виски, погружаясь в свой омыт из обрывков памяти. Но спустя некоторое время, кажется, я нашел отрывок, с которого все началось – возвращение Гришки из его великого похода к Змееглазу!       И знаете, все ведь начиналось очень цивилизованно. Гришка поведал мне историю о Змееглазе, пожаловался на то, что в его отсутствие всякая нечисть из разрыва, который тоже черт пойми, как появился, начала переть, а ведь ему все это дерьмо разгребать придется! А я, дурак, вместо того чтобы гнать его в шею и бежать за травами для ритуала, угостил его элем. Или он меня? Чертов шаман! Он подлил в мою кружку свою магическую настойку на тех самых поганках! Короче, язык у меня развязался, как старый мешок. Изливал душу в три ручья. Поведал о Пепельной Разломе, о том, как Спайк пал смертью храбрых, прикрывая мое мышиное рыло... Мы уже вдвоем ревели в четыре водопада, заливая таверну горькими слезами. Прекратила наши скорбные потуги Люся, вручив нам швабры и ведро с ледяной водой.       – Плакальщики! – рявкнула она, ткнув шваброй мне в грудь. – Убирайте свое горе вон! У вас под ногами пол, а не огромное блюдце! Вы – лужи слюнявые, марш мыть! И чтоб до блеска! Иначе – оба вон, спать на болоте с плавунцами!       Уборка прошла на автопилоте. Швабры мелькали, вода хлюпала, а мы с Гришкой всхлипывали и приговаривали: "Бедный Спайк...", "Вот паук был...". Но продолжить попойку нам так и не дали. Люся, как грозный сержант, выдворила нас за дверь таверны, бросив напоследок: "Алкаши тут не работают! Идите, проспитесь! И чтоб завтра – ни стону, ни вздоха! Чистые фартуки и трезвые головы!"       И знаете, на своей не совсем трезвой головушке, мы решили, что лучшая идея – не идти спать, а продолжить наши похождения. И отправились... в землянку к медведям обсудить ритуал воскрешения Спайка. В теплой компании. Под звездами. Логика была железная: кто лучше шамана и вождя медведей знает про жизнь, смерть и духов леса?       По дороге, подпитываемый "расширяющим сознание" самогончика Гришки, я еще и поведал своему собрату по бутылке о том, что у меня есть шанс вернуть Спайка. Гришка, услышав это, чуть не прыгнул до луны. Он клялся всеми Богами, Демонами, Духами Предков и даже этой дурацкой Системой, что поможет "выдернуть паучка из цепких лап самой Смерти-Коски!" Его энтузиазм был заразителен. И немного пугающ.       Дальше вспоминалось смутнее:       Землянка медведей. Тепло, запах шерсти, меда, земли и... перегара (наш с Гришки). Бурый встретил нас у входа. Его мощная фигура перекрывала свет костра внутри. Он фыркнул, увидев Гришку. Неодобрительно. Очень неодобрительно. – "Шаман. Зачем приполз? Тропы твои пахнут ложью. Как и ты."       Я, уже изрядно "осознавший расширение", полез между ними, едва держась на ногах. – "Бурый! Друг! Вожак! Почему... почему шаман плохой? Он же... он же барьеры ставит! Защищает!" – Я гордо ткнул себя в грудь, чуть не свалившись в грязь. – "Деревню защищает! И таверну! Мою таверну!"       Бурый наклонил свою огромную голову. Его маленькие глазки сверкнули в темноте. – "Защищает? От кого? От нас?" – Он издал низкий, угрожающий рокот. – "Твои барьеры, шаман, не пускают МОИХ. К игрокам. На дорогу. Торговать. Шкуры. Когти. Мясо – не наше! – дичи. Твои барьеры говорят: 'Медведи – зло. Опасность. Держаться подальше'. Это ложь!"       И вот тут до меня начало доходить, что мой мозг половину из всей перепалки просто решил пропустить, вытащив лишь самое важное. Нет, это, конечно, удобно – моя память не так сильно забита, да вот только что-то мне подсказывает, что разговор мог идти как угодно с такими простоями в памяти, но вернемся к отрывочным воспоминаниям.       Гришка, тоже изрядно поддатый, выпрямился, пытаясь сохранить шаманское достоинство. – "Бурый! Друг! Не зло вы! Вы... редкость! Сокровище! Последние из разумных бурых! Барьеры... они для защиты ВАС! Чтоб тупые игроки не полезли отнимать ваши шкуры! Чтоб не узнали, какие вы умные! Чтоб... чтоб не истребили последних!" – Он развел руками. – "Я вас берегу! Как хрупкий цветок! Как... как последний глоток хорошего эля!" – вот как только я увидел такое в своих воспоминаниях, я нервно покосился на Гришку. Нет, бред нести я тоже умею, но тут видимо особый случай. Хотя опять же, возможно, половину (хочется верить, что половину) мой мозг любезно решил не запоминать.       Бурый замер. Казалось, он обдумывает слова. Потом он громко фыркнул. – "Цветок? ЦВЕТОК?! Мы – ГРИЗЛИ! Нас не берегут! Нами гордятся! С нами торгуют! Твои барьеры... они прячут. Как трусов. Мы – не трусы!" – Он ударил огромной лапой о землю. – "Хватит прятать! Хватит лжи!" – ну, после такого, я точно убедился в своих догадках.       Дальше... напряжение висело в воздухе, густое, как болотный туман. Надо было что-то делать. И я, гениальный дипломат в состоянии "расширенного сознания", предложил: "А давайте... снимем стресс? У меня тут... – я похлопал по фляжке, – ...для духа! И для... для обсуждения ритуала! Чтобы Спайка вернуть!"       Кто-то из медвежат (или это был Гришка?) принес деревянные кружки. Самогон полился. Жгучий, терпкий, с явным привкусом чего-то психоделического. Бурый сначала отказывался, ворчал, но... видимо, аргумент про Спайка и "духа" подействовал. Или просто любопытство взяло верх. Он хмыкнул и протянул свою огромную лапу к кружке.       А потом... потом Гришка, видимо решив, что "духу веселья" нужны подношения, полез в свои бесконечные шаманские мешки. И вытащил... вытащил тряпки, краски, рыжий парик, красный нос и... ту самую игрушечную балалайку. – "Выменял у скомороха-духа за три сушеных корня мандрагоры!" – гордо объявил он, едва стоя на ногах. – "Для... для священнодействий!"       Бурый уставился на этот реквизит с глубоким недоверием. – "Это... для ритуала? Паука воскрешать?" – и перевел многозначительный взгляд на меня.       – "Ага!" – бодро соврал Гришка. – "Самый важный этап! Обряд... веселья для духов! Чтобы они благосклонны были! Надо... надо задобрить! Весельем! И... перевоплощением!" – Он ткнул пальцем в Бурого. – "Ты... ты будешь Духом Лесного Смеха! Главным задобрятелем!"       Бурый что-то заворчал, но в его глазах мелькнуло что-то... неуверенное. Любопытство? Желание помочь Спайку? Или просто "расширенное сознание" начало брать свое? И пошло-поехало... Помню мелькание кисточек с краской, смех Гришки (больше похожий на истерику), мои неуклюжие попытки натянуть на медвежью лапу ботинок клоуна...       Я сглотнул. Ком стоял в горле. Я посмотрел на Гришку, потом на Бурого-клоуна, потом на балалайку в его лапе. Мы устроили священнодействие для духов веселья на медведе, чтобы воскресить паука... Логика пьяного гения.       – И... и что теперь? – выдавил я шепотом, боясь разбудить Духа Лесного Смеха. – Ритуал... сработал? Духи... довольны?       – Ритуал, Микки? – Гришка посмотрел на меня так, будто я предложил прямо сейчас станцевать на спящем медведе лезгинку, да еще и с факелами. Его похмельно-философское выражение лица сменилось чистым, неразбавленным ужасом. – Какой ритуал?! Это был пьяный угар высшей пробы! Мы священнодействовали только в том, чтобы превратить вождя гризли в посмешище цирка Шапито! Духи... – он мрачно кивнул на Бурого, – ...если они тут и были, то точно ржали до колик. А сейчас они, наверное, пошли за попкорном, чтобы посмотреть на финал, который наступит, когда он проснется.       Он резко поднялся, пошатываясь, но с новой решимостью в глазах – решимостью загнанного зверька, унюхавшего волка.       – Надо валить, Микки. Валить отсюда немедленно. Пока он не очнулся и не решил, что лучший способ восстановить репутацию Грозы Данжей – это сделать из нас коврики для лап!       Его слова пронзили похмельный туман острее любого ножа. Чертовски знакомый адреналин впрыснулся в кровь, смешавшись с тошнотой. Я инстинктивно метнул взгляд на спящего Бурого. Балалайка в его лапе вдруг показалась не смешной игрушкой, а символом неминуемой и очень болезненной расплаты. Даже его громоподобное сопение теперь звучало как отсчет времени до казни. Я кивнул Гришке, стараясь не шевелить лишний раз головой, которая все еще гудела, как улей после землетрясения. Поднялся с лежанки, едва удерживая равновесие. Мир качнулся, землянка поплыла.       – Практичность, Иван, практичность! – мысленно буркнул я себе, цепляясь за стену. – "Не упади сейчас. Не шуми. Не разбуди Клоуна Смерти."       Мы двинулись к выходу, крадучись, как гоблины-неудачники в королевской сокровищнице. Каждый шорох собственных лап по земляному полу казался громом. Каждое сопение Бурого заставляло замирать. Гришка шел впереди, его спина напряжена, взгляд прикован к спящей массе меха, парика и нелепых ботинок, которые уже не казались такими смешными. Мы миновали Бурого. Я почувствовал тепло его шкуры и запах – медвежий, грибной и... краски. От этого смеси стало еще хуже.       На пороге землянки, уже почти на свободе, Гришка обернулся и шепотом бросил:       – Я... я пойду вперед. Разведаю тропу. А ты... – он многозначительно ткнул пальцем в сторону небольшого ответвления землянки, служившего кладовкой, – ...проверь, не забыл ли чего полезного. Мало ли. Прагматично же. И... встретимся у тебя в таверне. Через час. Если выживем. И если Люся впустит.       Не дожидаясь ответа, он юркнул в утренний свет, оставив меня одного в полумраке землянки с храпящим медведем-клоуном. Кажется, не я один помнил те детали с Люсей. По все видимости, Гришка тоже еще находился в относительно трезвом уме, хотя… его идея пойти к Бурому заставляет усомниться. Ну, или он согласился на это – черт его разберешь.       – Прагматично – я мысленно повторил за шаманом. Нет, я все понимаю. Меня тоже душит внутренний хомяк, что я оставлю что-то Бурому на хранение (возвращаться несколько дней точно не стоит, ибо есть вероятность оказаться в похлебке медведей), но все же… Сейчас? Когда каждая секунда на счету, а Бурый может проснуться в любой момент?       Хотелось выругаться вслух, но я сдержался. Взгляд невольно скользнул в указанном направлении. В кладовке царил хаос – разбросаны связки трав, кореньев, какие-то грибы в корзинах, свертки. Обычная шаманская кладовая после рейда.       От безысходности (и потому что Гришка все же был шаманом, а вдруг там что-то ценное для ритуала?) я шаркнул туда. Надо было действовать быстро. Я начал лихорадочно шарить взглядом по грудам, пытаясь опознать хоть что-то знакомое среди похмельного тумана в голове. И тут... краем глаза заметил знакомые синеватые искорки в небольшом берестяном туеске.       – Пыль болотного огонька! – припомнил я, а затем… Рядом – скользкие черные отростки. – Корень могильного мха! – не знаю, как я по виду смог распознать эти ингредиенты, но сердце екнуло. Это же как раз то, что я нужно для ритуала!       Лихорадочно оглядевшись, я увидел еще несколько мешков и корзин, туго набитых. Один был заполнен знакомыми тускло-коричневыми кристаллами – "Кристаллы земли". В другом – склянки с зеленоватой слизью ("Яд болотника"). Были и другие травы, грибы, коренья – явно не мои трофеи, а запасы Гришки или самих медведей. Но среди этого хаоса лежало то, что мне было нужно! Видимо, в пьяном угаре я начал собирать нужные травы для ритуала, а потом их просто растащили или добавили к общим запасам. Или Гришка, в порыве "помощи", решил сложить все вместе. Без разницы. Главное – нужные компоненты были тут!       Наскоро схватив два небольших мешка, в которые впихнул туесок с Пылью, связку Мшистого корня и пару кристаллов земли на всякий случай (остальное было в избытке), я выскочил из кладовки. Надо было бежать. Сейчас же.       Перед самым выходом, инстинктивно, я вызвал в уме свой статус. Просто чтобы проверить, не отшибло ли мне окончательно крышу. И... обомлел.

[Статус

Раса: Миккири

Уровень 13

Профессия:

Отсутствует (открывается на 100 уровне)

Титул:

Владелец дряхлой таверны

Ваша харизма напрямую зависит от очков репутации

Характеристики

Cила — 38(+5)

Ловкость — 49 (+3)

Выносливость — 18 (+5)

Интеллект — 7 (+1)

Харизма — "да ты просто милый неудачник"

Способности: Отсутствуют

Особенности: Хвост шизофреника, Стальной желудок, Язык тела, Грибной Нюх, Алхимия Хаоса

Фамильяры: Ядовитый Тарантул "Спайк" (возможность воскрешения пропадет через 7 ДН 12 Ч 17 МИН]

      Тринадцатый? Как?! Я же был двенадцатым после Шепчущего Ила! Когда я успел? В пьяной драке? В попытках натянуть ботинку на медвежью лапу? В процессе "священного веселья"? Мозг лихорадочно листал обрывки вчерашнего – ничего. Ни намека на бой, на получение опыта. Ничего, кроме мелькания кисточек, Гришкиного истеричного смеха и ощущения, что я пытаюсь впихнуть невпихуемое.       – Система, это ты? Решила нахаляву уровень поднять? Или это компенсация за участие в кошмаре? – мысленно поинтересовался я, но ответа, как ни странно, саркастичного ответа в этот раз не последовало. Лишь цифры замигали еще ярче.       И тут, словно ледяной водой, меня окатило другое осознание. Я вгляделся в таймер, который тускло светился в углу зрения, пробиваясь сквозь похмельную боль:       [7 ДН 12 Ч 17 МИН]       Цифры горели в моем сознании, как раскаленные угли. Не 11 дней. Семь. СЕМЬ дней и чуть больше половины суток.       – Семь? СЕМЬ?! – Мысленный вопль был громче любого крика. – Но... но после Шепчущего Ила было двенадцать! ДВЕНАДЦАТЬ и шесть часов! Я потерял... ПЯТЬ ДНЕЙ?!       Паника сомкнула свои неприятные пальцы на моем горле, начав сдавливать грудь, вытеснив даже адскую головную боль и тошноту. Пять дней. Пять целых дней я провалялся в этом пьяном кошмаре, разрисовывая медведя, слушая несуществующие хоры и роняя идиотские фразы про "практичность"! Пять дней, пока таймер Спайка неумолимо сжимался, как удавка!       – Спайк... Боже, Спайк, прости! Я... я такой идиот! Я тратил время на эту чертову поганку и балалайку, пока ты... – Мысль оборвалась, не в силах сформулировать ужас. Образ маленького паучка, застывшего в янтаре смерти, встал перед глазами ярче любого похмельного кошмара.       Я стоял на пороге землянки, сжимая мешки с травами – этими жалкими трофеями за потерянное время – и глядел на спящего Бурого уже не со страхом, а с глухой, бессильной яростью на самого себя. Его клоунский наряд, парик, съехавший на глаз, и эта дурацкая балалайка в лапе – все это было теперь символом моего чудовищного провала, моей вопиющей непрактичности. Я сам превратил себя в шута.       Ладно, плевать, время еще есть! Нужно перебрать ингредиенты, понять, чего не хватает, а затем уже приниматься за дело с полной отдачей. Сакура уже вот-вот должна вернуться в таверну (надеюсь, с ней ничего не случилось в Перекрестке).