Удачи, NPC!

      Утро. Если это, конечно, можно назвать утром. Для меня оно наступило где-то на пятнадцатом километре обратной дороги от "Логова Шепчущего Ила", когда солнце, подлая сволочь, решило тыкнуть меня своими лучами прямо в слипающиеся от усталости глаза. Сейчас же оно светило в окна "Кривого Клыка" с издевательской бодростью. А я... я был ходячим, точнее, еле волочащим ноги, воплощением ночного кошмара. Не метафорически. Буквально.       Мои лапы гудели, как улья разъяренных пчел. Каждый мускул стонал отдельной песней страдания. Шерсть была покрыта слоем засохшей грязи, тины и чего-то еще, что пахло как болото после недельной жары, смешанное с подгоревшей кашей и... да, той самой мерзкой тиной от Топьенца. Запах стоял такой, что даже привыкшие ко всему орки у дальнего стола косились в мою сторону и чуть отодвигались. В голове был густой туман, сквозь который пробивались лишь обрывки вчерашнего кошмара: хлюпающие глаза, визгливый шип неудачного зелья и этот жуткий, лохматый труп, покрытый вечным зудом.       Единственное светлое пятно – сумка, туго набитая травами. "Пыль болотного огонька", "Корень могильного мшаника" – все, что могло пригодиться для ритуала, было собрано. Я полз по пещерам, как терминатор на последних батарейках. Пафосное превозмогание? Да ни черта подобного! Спать хотелось так сильно, что сознание периодически мутило.       И нет, я не ною просто так и без повода. Вообще, я довольно-так стойкий к таким вещам человек… или Мышак? Наверное, все же второе. Короче говоря, в прошлой жизни я не одну ночь потратил на прохождение игр, а когда это делать, если ты весь день на работе? Пару часиков после работы? Да этого же мало! Совсем недостаточно для снятия всего накопившегося стресса. Так что я далеко не один раз засиживался почти до утра в какой-то понравившейся новинке из мира игр, и знаете что? Тогда у меня не слипались глаза. Выпил пару энергетиков и уже заряженный бежишь на работу с пониманием, что сегодня вечерком добьешь важный квест и ляжешь спать с чувством выполненного долга.       Но все же, одно – это ночь с играми, крутым сюжетом, и совершенно другое – пятичасовая тренировка с жестким кардио, в рамках которого любой прыжок не в ту сторону может оказаться смертельным.       В общем и целом, состояние было ужасным и хотелось…Сна... О, священный, желанный сон! Я мечтал только об одном: рухнуть куда-угодно, хоть на грязный пол, и провалиться в бездну небытия хотя бы на пару часов. Мои ноги сами понесли меня туда, мимо пустовавшей стойки, мимо удивленных морд пары гоблинов, допивающих вчерашний эль.       Но не тут-то было. Из кухонной двери, как демон кулинарного ада, вынырнула Люся. Невысокая, плотная, с лицом, напоминавшим смятый пергамент, и глазами, в которых горел огонь безжалостной деспотии. В руках – дымящийся котел похлебки, который она водрузила на стойку с таким грохотом, что у меня чуть сердце не остановилось.       – Ага, вернулся! – ее голос прозвучал как скрежет ржавых шестеренок. – Красавчик! Прямо с поля боя, да? Пахнешь... специфически. Отлично! Раздевайся – и за стойку! Пора работать, Микки!       Я попытался издать что-то вроде протеста. Что-то между стоном умирающего тюленя и хриплым шепотом: "Люсенька... родная... часок... только прикорнуть..."       – Прикорнешь! – она отрезала, ткнув грязной ложкой мне в грудь. – Прикорнешь, когда все гости будут накормлены, эль налит, а полы вымыты! А пока живо за работу! Сакура-то ушла, а бардак остался! Ишь, разошлись! – Это последнее было брошено в сторону орков, которые тут же опустили глаза в кружки, стараясь выглядеть максимально невинно. – Ты теперь и трактирщик, и подавальщик, и уборщик! Марш!       Аргументы типа "я только что убил лохматого слизня размером с дом" или "у меня в сумке ингредиенты для воскрешения лучшего друга" явно не произвели впечатления. Люся была воплощением зла в заляпанном жиром фартуке. Ее нельзя было победить. Ей можно было только подчиниться. Или умереть. А умирать мне было категорически нельзя… Нет, конечно, неправильно, что меня строит моя же кухарка, но все же противиться я не стал. Деньги есть деньги. Если я правильно посчитал, то как только я выберусь из этого круга Ада, немного приду в себя в любимой кроватке, можно будет переводить таверну на следующий уровень.       Так я и оказался за стойкой. Вернее, не за, а на стойке. Я не стоял. Я висел. Облокотившись грудью на прохладное дерево, я уткнулся лбом в предплечья и молился, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Хотя бы на пару часов. Один глаз у меня был закрыт, второй – приоткрыт ровно настолько, чтобы наблюдать за сюрреалистичным действом.       Орки и гоблины... сами наливали эль. Аккуратно подходили к крану, ставили кружки, открывали вентиль, наливали ровно до краев, закрывали. Потом доставали монеты – медяки, серебро – и клали их на специально оставленный для этого поднос рядом с кассой. Без криков. Без драк. Без попыток стащить лишнюю ложку. И я бы назвал их даже идеальными посетителями, если бы не один нюанс…       Они перешептывались, бросая на меня жалостливые взгляды и кивая друг другу. – ...видал? Совсем доходяга, – доносился шепот одного гоблина. – Батрак на галерах отдыхает.       – Ага, – кивал орк, причмокивая. – Вампирша его сожрет. Прямо так, чуть что, и хвать! Заберет таверну, а его – на побегушках до скончания веков.       – Или до белого каления, – мудро добавил другой гоблин. – Смотри, как трясется. Еще чуть-чуть – и бац, по стойке головой. И заберет все. Хитрая тварь.       – Жалко Мышака, – вздохнул орк. – Раньше хоть весело было. А теперь... как в храме каком.       Я хотел закричать: "Да я сам отдал ей ключи от кассы, идиоты! Это партнерство! Прагматичное!". Но у меня не хватило сил даже пошевелить языком. Я мог только стонать внутренне: "Белое каление... Оно уже здесь. В виде Люсиной похлебки..."       Потом пришел торговец. Какой-то тощий человечишка с тележкой, пахнущий пылью и дешевым табаком. Он требовательно постучал по стойке.       – Эй, трактирщик! Мне поесть да выпить! И коня напоить! Живо!       Я оторвал голову от рук. Мир поплыл перед глазами. Я моргнул, пытаясь сфокусироваться на его лице, которое двоилось и троилось.       – Эль... вон там, – я махнул лапой в сторону крана. – Сам налей... Деньги... на поднос. Еда... похлебка. Люся! – я крикнул, вернее, прохрипел в сторону кухни. – Порция путнику!       Люся высунулась, бросила на торговца оценивающий взгляд и кивнула. Торговец смотрел на меня как на ненормального.       – Сам налью? Сам заплачу? А ты зачем тут стоишь? Украшение?       – Я... наблюдаю, – выдавил я. – За порядком. – В голове пронеслось: "Ублюдок... я вчера босса лохматого завалил... а ты... войти в положение не хочешь..."       Он что-то буркнул про "свихнувшихся зверюг", налил себе эля, швырнул пару медяков на поднос и уселся за столик, недовольно хмурясь.       Мои глаза, мутные от усталости, сфокусировались на двух жалких монетках, лежавших среди других, куда более весомых серебряков и медяков. Арифметика в моей перегретой голове работала со скрипом, но базовые понятия вроде "цена кружки эля" и "два медяка" не сочетались даже сейчас.       – Эй, – мой голос прозвучал хрипло, как скрип несмазанных ворот. Торговец, уже причмокивая над похлебкой, поднял на меня раздраженный взгляд. – Пятнадцать... медяков. За эль. Ты положил... два.       Он фыркнул, махнул ложкой, брызгая похлебкой на стол.       – Какие пятнадцать? Сам наливал, сам подошел! Это ж самообслуживание! – он ткнул ложкой в сторону крана и подноса. – Значит, и скидка полагается! Два медяка – в самый раз за труд. И не отсвечивай, зверюга, мешаешь трапезничать.       Внутри что-то щелкнуло. Не гнев, не ярость… Нечто более холодное и прагматичное. Белое каление? Нет! То было деловое бешенство! Деньги таверны – это святое. Особенно когда я вот-вот рухну, и мне эти монеты нужны для прокачки. И особенно после ночи, проведенной в аду с лохматым слизнем.       Я не стал спорить. Не стал угрожать. Просто медленно, с нечеловеческим скрипом в каждом суставе, выпрямился из-за стойки и шагнул вперед. Запах гнили, псины и усталости, видимо, ударил торговцу в нос, потому что он сморщился и отодвинулся.       – Пятнадцать, – повторил я ровным, лишенным эмоций тоном. – Положи. Сейчас же.       – Отвали! – огрызнулся он, вставая. – Не стращай, доходяга! Я таких... АЙ!       Он не успел договорить. Моя лапа, дрожащая от усталости, но все еще обладающая остатками силы, натренированной в данжах на убийстве мобов, молниеносно схватила его за шиворот. Адреналин – последние крохи – впрыснулся в кровь. Я рванул на себя. Его лицо с глухим БАМ впечаталось в стойку. Дерево треснуло, а похлебка в его миске расплескалась по полу.       В таверне воцарилась гробовая тишина. Даже Люся замерла в дверях кухни, широко раскрыв глаза. Орки и гоблины застыли с ложками на полпути ко рту.       Торговец застонал, пытаясь вырваться. Я не дал. Приподнял его голову – на лбу уже краснела солидная шишка – и спокойно, методично, как забивающий гвоздь плотник, повторил:       БАМ!       Стойка снова приняла удар. Довольно звонко и убедительно.       – Пятьдесят... медяков, – прошипел я ему в ухо, чувствуя, как его тело обмякло от шока и боли. – За эль. И за ремонт... стойки. Понимаешь?       Он понимал. О, как он теперь понимал! Его глаза, полные слез, боли и животного ужаса, метнулись к подносу, потом ко мне. Он заковылял к подносу, судорожно роясь в своем кошельке. Звякнули монеты – уже не две. Целая горсть медяков шлепнулась на поднос.       – В-вот... п-пятьдесят... ш-шестьдесят даже! – он захлебнулся. – Все! Возьми! И... и извините!       Он шарахнулся к своему столику, схватил плащ и, не глядя на похлебку, бросился к выходу, потирая шишку на лбу и бормоча что-то нечленораздельное. Дверь хлопнула за ним.       Я стоял, тяжело дыша, чувствуя, как последние силы покидают меня. Рука, ударившая торговца, ныла. В таверне по-прежнему стояла тишина. Я медленно повернулся к залу. Орки и гоблины смотрели на меня с новым выражением – уже не только с жалостью, но и с откровенным уважением, граничащим со страхом. Один орк даже незаметно пододвинул свои два лишних медяка на поднос.       – Порядок... – пробормотал я, больше для себя, и снова рухнул грудью на стойку, уткнувшись лбом в предплечья. Мир снова поплыл. Боль, усталость, туман... Но поднос теперь выглядел так, как должен.       Люся, кажется, даже одобрительно хмыкнула с кухни, прежде чем скрыться за дверью. А я... я снова одним глазом наблюдал за сюрреалистичным действом, но теперь шепоток за столиками звучал иначе:       – ...видал? Все-таки Хозяин...       – Ага... Белое каление... Оно страшное. Лучше не злить.       – Два раза стойкой... Эффективно...       Следующие несколько мгновений я провел в блаженном, полусонном состоянии. Я практически засыпал, когда очередная горсть монет падала на поднос, а кто-то из посетителей наливал себе добавки. Не знаю, сколько прошло времени, но Люся меня тоже не беспокоила. Сама выносила тарелки с похлебкой и разносила.       Дверь таверны снова скрипнула. Я даже глаз не открыл. Еще один торговец? Орк-новичок? Пусть сами наливают, кладут деньги и не отсвечивают. Ясно одно: если бросит два медяка – стойка уже знает, что делать.       Но шаги, раздавшиеся в наступившей тишине, были неторопливыми и не неуверенными. Они были твердыми, мерными, знакомыми... и в то же время чужими. Не вразвалочку, не пошатываясь. Уверенная поступь человека (ну, или гоблина), знающего, куда идет.       Заинтригованные или настороженные взгляды посетителей скользнули к входу. Кто-то даже перестал жевать. Я почувствовал это напряжение и с невероятным усилием оторвал лоб от предплечья, подняв мутный взгляд.       В дверном проеме, окутанный утренней дымкой и дорожной пылью, стоял Гришка. Но не тот Гришка. Не вечно поддатый, веселый и слегка потрепанный жизнью шаман. Передо мной стоял... воин? Путешественник? Его обычно неопрятный плащ был застегнут, на посохе – тотемном посохе! – не висела привычная пыль, а лишь легкий налет дальних дорог. Самое главное – глаза. Обычно подернутые дымкой дешевого хмеля или усталой беспечности, сейчас они горели холодным, собранным светом. Трезвым светом. И были устремлены прямо на меня.       – Микки, – его голос прозвучал неожиданно громко и твердо в притихшей таверне. Никакой хрипоты, никакой шутливости. – Слухи ходили, что ты меня искал.       Я уставился на него, не веря своему единственному открытому глазу и затуманенному мозгу. Торопился? Он ушел... когда? Четыре дня назад? Пять? А говорил – недели две минимум! И этот вид... Этот взгляд... Что за чертовщина? Неужто галлюцинация? Или этот болотный газ из данжа все же подействовал?       – Гри... шка? – выдавил я таким хриплым голосом, будто кто-то решил медленно открыть несмазанную дверь в аду. – Ты... как? Две недели же... вроде...       Гришка сделал шаг вперед, а его тень упала на стойку. Орки за дальним столиком невольно притихли еще больше. Гоблины замерли. Едва ли они могли быть в курсе всех деталей, хотя взлетевшей на небеса дом местного шамана – это очень немалое событие для местных.       – Планы поменялись, Микки, – он усмехнулся, но усмешка была какой-то... деловой. – Особенно когда Фортуна плюет тебе прямо в ладони. Встретил коллегу. Змееглаза из Туманных Топей. Помнишь, рассказывал про него? Скряга и циник, но шаман от Бога. Так вот, он как раз рыскал по округе в поисках Кровавого Лунного Корня. Причем эта штука нужна была ему очень срочно.       – Кровавый Лунный Корень? – Название отозвалось где-то в закоулках памяти. Ооох, это тот ингредиент, который получился случайным образом из котла Гришки, когда в него угодила моя Эпическая ложка… Редчайшая штука – как я понял со слов Гришки. Вообще, стоит озаботиться своим образованием, а-то ощущаю себя идиотом, когда вижу эти непонятные названия трав, растений и грибов, а ведь крафт – это очень важная вещь в любой игре.       – И... он купил? – спросил я, чувствуя, как адреналиновый всплеск от разборки с торговцем окончательно угасает, сменяясь новой волной изнеможения. Но любопытство грызло сильнее усталости. – Срочно? Для чего? – эти вопросы волновали меня не меньше, ведь шаманы очень редко сами ищут все травы – обычно они дают квесты игрокам на сбор и платят за сбор монетами или зельями в зависимости от репутации, настроения и сложности задания, а тут шаман и сам… Ух, это меня напрягает.       – Купил, – кивнул Гришка, подходя к стойке. Он даже не попросил эль. – Не стал долго торговаться, представь! Вид у него был... озабоченный. Сказал, нашел источник пространственных аномалий. Где-то недалеко отсюда, кстати. И источник этот – броня какого-то некроманта среднего пошиба. Заколдована она по самое не хочу, но делал её полный кретин! Напихал всего, что только можно, а про согласование с окружающим фоном и не подумал! Вот эта броня и рвет ткань мира, как гнилую тряпку. А Кровавый Корень нужен ему для ритуала, чтобы эти искажения подавить, пока они весь край не перекосили.       Я почувствовал, как по моей спине пробежали ледяные мурашки.       – Пространственная аномалия? Броня некроманта? – и вот тут мой мозг окончательно пришел в себя. Так, нет, ну не может этого быть! Сакура пользовалась одной такой аномалией, чтобы пофармить в Туманных Топях и проверить слухи о Костяном рыцаре… Ох, видимо, вся эта история как-то связана. Таак, вроде на браслете, что принесла Сакура, была какая-то надпись! Вспоминай, вспоминай, балда!       – И... ты ему отдал корень? – переспросил я, пытаясь не затягивать разговор с Гришкой. Вспомнил! “Лютрик, служи нам верно” – такая там была надпись, но есть кое-что еще, что меня пугает даже сильнее… Лич из Мшистой Лощины! Он же был тоже… Лютрика. Твою же! Данж с тентаклевым монстром уже не выглядит так страшно, как последствия от встречи с тем, кто обладает возможностями призыва Лича 30-го уровня.       Так-так, буду надеяться, что этот самый Лютрик откинул копыта. Все же его броня осталась в Туманных Топях, но… что тогда в Мшистой Лощине делал его Лич? Неужели, потеряв хозяина, нежить решила спрятаться там? Черт, это звучит, как полнейший бред, но, учитывая, что я ни черта не знаю, как работает в этом мире некромантия и магия призыва – предположение вполне обоснованное, пока что.       Ладно, об это подумаю позже. Главное – не сболтнуть лишнего кому-то постороннему на эту тему. Да и Люсе с Сакурой стоит сообщить о том, чтобы держали язык за зубами, а-то у нас может появиться еще куча внеплановых проблем.       – Отдал, – Гришка хлопнул по кошельку, висевшему на поясе. Звякнуло весомо. – За очень даже приличные монеты. Хижину отстрою без проблем, да еще и останется. Но это не главное. Главное – он был так благодарен за скорость, что... – Гришка сделал паузу, а его глаза блеснули чем-то диковатым, но знакомым – старой гришкиной авантюрностью, только без хмельного тумана. – ...что позволил мне воспользоваться одной из тех самых аномалий. Маленькой, нестабильной, но... – он широко развел руками. – ...и вот я здесь! Не на краю Туманных Топей, а буквально в паре часов ходьбы от деревни! Сэкономил кучу времени. Как раз услышал, что ты меня ищешь. Вот и приперся.       Он посмотрел на меня, на мою перепачканную грязью и псиной шерсть, на трясущиеся лапы, на вдавленный в стойку лоб. Его трезвый, проницательный взгляд, казалось, видел все: и усталость, и боль, и следы вчерашней битвы.       – Выглядишь, будто тебя этот самый пространственный разрыв пережевал и выплюнул, Микки, – констатировал он безжалостно, но без обычного подтрунивания. – Что случилось? И зачем я тебе срочно понадобился? С Сакуры ты ту Проклятую погремушку снял, так зачем я тебе нужен?       Его вопрос повис в воздухе с неприятным напряжением. Трезвый Гришка был чертовски неудобен. Никакой размытости, никаких шуток в сторону. Только холодная, собранная деловитость. В его глазах читалось: "Говори по делу, Мышак. У меня мало времени на полумертвых зверюг".       Я глубоко вдохнул. Запах гнили, псины и Люсиной похлебки ударил в нос, но на этот раз не вызвал тошноты. Вызвал ярость. Ярость на усталость, на обстоятельства, на этот проклятый мир, который постоянно подкидывал дерьмо вместо пряников. Но больше всего – ярость на себя, за то, что сейчас могу рухнуть, не успев сказать самого главного, но я все же заговорил.