Странная шука любовь

Тем временем Лиам, совершенно не подозревая о внутренних терзаниях альфы, мерно катил перед собой коляску с сыном. День, проведенный в обществе учителя, оставил после себя странное послевкусие. Как Райан вообще оказался возле их дома? Омега был уверен, что молодой преподаватель не живет в этом районе. Мысль о том, что учитель мог специально прийти, чтобы встретиться с ним, никак не укладывалась в голове юноши, вызывая легкое недоумение. Лиам отгонял навязчивые мысли, сосредотачиваясь на мерном покачивании коляски и тихом посапывание малыша. Но образ мистера Холта, его внимательный взгляд и неожиданная забота, словно назойливая муха, не давали покоя. Что-то в этом учителе заставляло сердце омеги биться чаще, вызывая одновременно тревогу и необъяснимое любопытство. Почему Райан так настойчиво интересуется его жизнью, так легко переступает границы формального общения? Может, это просто природная доброта и эмпатия, свойственная многим учителям? Но почему тогда Эванс чувствует себя… иначе? Словно его притягивает какая-то невидимая, но ощутимая сила. Он вздохнул, пытаясь унять легкую дрожь в руках. Солнце клонилось к закату, но Лиам не замечал этого, поглощённый своими мыслями. Он вспоминал, как мистер Холт легко и непринуждённо говорил о книгах, как загорались его глаза, когда он обсуждал любимые произведения. Вспоминал, как учитель нежно поправил выбившуюся прядь волос у малыша, и это простое движение отозвалось странным теплом в груди. Это было не просто вежливое внимание, а что-то более глубокое, более личное. Омега никогда не был склонен к фантазиям или излишней эмоциональности. Его жизнь была упорядоченной, предсказуемой, построенной на прочном фундаменте ответственности за сына. Но Райан Холт словно внёс в эту размеренность хаос — приятный, но всё же тревожащий. Лиам пытался найти логическое объяснение своим чувствам, но разум отказывался сотрудничать. Он чувствовал себя так, будто стоит на краю чего-то нового и неизведанного, и это одновременно пугало и манило. Всю дорогу домой Лиам размышлял о мистере Холте. Уже стоя на пороге, он принял решение: в понедельник он извинится за свои резкие слова, но постарается держаться от Райана подальше. Омегу пугали чувства, которые он испытывал в присутствии молодого преподавателя. Он не мог объяснить себе эту странную смесь притяжения и отторжения, которая охватывала его каждый раз, когда они оказывались рядом. Казалось, альфа видел его насквозь, и это было одновременно и пугающе, и почему-то притягательно. Эванс знал, что его решение держаться подальше — это единственное, что может спасти его от самого себя, но где-то в глубине души он чувствовал, что это будет не так просто, как ему хотелось бы. Дома, уложив сына, омега долго сидел в тишине, глядя в окно на темнеющее небо. Он перебирал в памяти каждую деталь их последней встречи: улыбку Райана, его мягкий голос, даже лёгкий запах его парфюма, который, казалось, ещё витал в воздухе. Это было странно, почти болезненно. Он любил Тео, только он был в его сердце. А теперь… теперь его мысли постоянно возвращались к Райану Холту, к его непредсказуемости, к той искре, которая, как ему казалось, промелькнула в глазах учителя, когда тот смотрел на него. Омега вздохнул, проводя рукой по волосам. Он знал, что это неправильно. Тео был его миром, его якорем, его единственной любовью. Но Райан… Райан был как внезапный шторм, который ворвался в его размеренную жизнь, сметая все на своем пути. Он был опасен, притягателен, и от этого становился еще более желанным. Лиам пытался оттолкнуть эти мысли, заставить себя сосредоточиться на привычных вещах: на завтрашнем дне, на сыне, на учебе. Но образ мистера Холта, его уверенный взгляд, его легкая усмешка, словно въелись в его сознание, не желая уступать место другим образам. Он вспомнил, как Райан говорил о музыке, о страсти, о том, как важно жить полной жизнью. В его словах была какая-то особая энергия, которая заставляла Лиама чувствовать себя живым, пробуждала в нем то, что он давно считал уснувшим. И это пугало. Пугало своей новизной, своей силой, своей возможностью разрушить все, что он так тщательно строил. Но в то же время, где-то глубоко внутри, зарождалось странное, тревожное предвкушение. Предвкушение того, что может произойти, если он позволит этой искре разгореться. Юноша закрыл глаза, пытаясь унять бурю, бушующую внутри. Он чувствовал себя предателем, даже просто думая о другом мужчине. Тео не заслужил такого, ведь он единственный о нем заботился до самой своей смерти. Но как можно было игнорировать этот зов, этот шепот судьбы, который звучал в каждом взгляде альфы, в каждом его жесте? Это было похоже на пробуждение после долгого, холодного сна, когда тело еще не готово к свету, но душа уже тянется к нему, жаждет тепла. Эванс боролся с собой, с привычным укладом, с призраками прошлого, которые нашептывали ему о долге и верности. Но голос Райана звучал громче, обещая нечто большее, чем просто существование. Он обещал жизнь. И эта жизнь, такая яркая и манящая, казалась одновременно и спасением, и погибелью. Омега распахнул веки, вновь устремив взгляд в окно. Сумрак, словно бархатная пелена, окутывал мир, поглощая последние отблески угасающего заката. В душе его поселилось чувство потерянности, одиночества, подобного луне, заблудившейся в бездонном океане звёзд. Перед ним стоял выбор. Лиам поднялся, его шаги бесшумно отдавались в тишине комнаты. Он подошёл к каминной полке, где застыла фотография. На ней – он и Тео, запечатлённые в моменты абсолютного счастья: их улыбки, их общий мир, их семья. Всё это теперь лишь эхо прошлого, но Лиам цеплялся за эти воспоминания, за невидимые нити, связывающие их любовь. Ему казалось, что позволить себе новые чувства – значит предать светлую память о Тео. Он осторожно взял снимок в руки, прижал к груди, словно пытаясь удержать ускользающее тепло. – Я должен что-то решить, – прошептал он в сгущающуюся темноту. Слова, рождённые в тишине, вернулись к нему эхом, усиленные внутренней борьбой. Лиам закрыл глаза, пытаясь укротить бушующий внутри шторм: страх, надежду, безмерную тоску. Открыв глаза и осторожно поставив фотографию на место, юноша принял решение. Решение, которое, как он верил, станет верным не только для него, но и для его сына.