Раб госпожи

Две недели превратились для Эрика в мучительное испытание. С рассвета до заката седовласый слуга неустанно наставлял его, как угождать госпоже во всём, как находить наслаждение в её наказаниях. Он внушал, что боль от порки может приносить удовольствие, и не раз демонстрировал это на самом юноше. Эрик также учился принимать в себя фаллоимитаторы различного диаметра, вынужденный носить их часами. Ему показывали и более внушительные экземпляры, напоминающие конские, но их, как объяснялось, он должен был принять от рук самой госпожи. Каждый день приносил новые испытания, новые грани унижения и боли, которые, по уверениям слуги, должны были стать для раба источником наслаждения. В глазах старого слуги Эрик видел не злобу, а скорее холодное, отстранённое исполнение долга. Слуга был лишь инструментом, а Эрик – податливой глиной, которую предстояло вылепить по воле Катарины. Уроки проходили в подвале, оборудованном всем необходимым. Слуга говорил ровным, монотонным голосом, лишённым эмоций. Он объяснял, как изгибаться под ударами, как стонать, чтобы звук напоминал экстаз, а не мольбу. Тело Эрика, поначалу сопротивлявшееся, постепенно подчинялось. Страх смешивался с пугающим любопытством. Особое внимание уделялось "принятию". Мужчина демонстрировал, как расслабить мышцы и дышать, чтобы облегчить проникновение. Эрик чувствовал, как его тело становится чужим, как оно учится новым, непривычным ощущениям. Каждый раз, когда слуга вводил очередной предмет, Эрик зажмуривался, пытаясь отстраниться мысленно, но физически был вынужден подчиняться. Он ощущал, как внутренности растягиваются, как тело адаптируется к чужеродным телам. При виде дилдо, напоминающих конские, по спине Эрика пробегал холодок. Эти предметы были не просто больше – они символизировали нечто грандиозное, способное полностью его поглотить. Седовласый мужчина утверждал, что это высшая степень доверия и подчинения, честь, доступная лишь избранным. Эрик не знал, что хуже: страх перед неизвестностью или осознание того, что его готовят к чему-то за гранью понимания. Слуга, словно читая его мысли, продолжал: — Твоё тело – это сосуд, Эрик. Сосуд, который должен быть готов принять всё, что ему предложат. Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее боль. Чем больше ты принимаешь, тем глубже погружаешься в новое состояние. Его слова были как холодный душ, смывающий последние остатки прежнего "я". Раб чувствовал, как его воля истончается, как границы его личности размываются под натиском чужих инструкций и ощущений. Две долгие недели обучения завершились. Сегодня вечером ожидалось возвращение госпожи, и Эрику предстояло показать свои успехи. Тревога сдавила горло, сердце забилось где-то в груди, отдаваясь глухим стуком в ушах. – Эрик, вставай, тебе нужно приготовиться, – услышал он голос мужчины, вошедшего в комнату. Поднявшись, юноша почувствовал, как страх сотрясает его тело. Когда седовласый приказал следовать за ним в подвал, раб понял: его готовят к вечеру с госпожой. Он слышал о подобных процедурах, но никогда не испытывал их на себе. Спустившись в подвал, он увидел, что там уже собрались несколько слуг. – Не стой на месте, ступай за ширму, – приказал ему один из них. Раб обернулся и, сглотнув, шагнул за ширму, к стоявшему там креслу. Он знал, что сейчас ему сделают очистительную клизму, и сколько их будет, зависело от того, как скоро из него начнёт выходить чистая вода. Холодная жидкость, наполняющая трубку, казалась ледяной, когда она начала медленно проникать внутрь. Эрик зажмурился, пытаясь сосредоточиться на дыхании, но каждый новый приток воды вызывал спазм в животе. Он чувствовал, как его тело наполняется, растягивается, и это ощущение было одновременно унизительным и пугающим. Слуга, стоявший рядом, не проявлял ни малейшего сочувствия, лишь методично регулировал поток, следя за его реакцией. Когда первая порция воды была введена, юноша почувствовал острое желание опорожниться. Он с трудом сдерживался, чувствуя, как напрягаются мышцы. Слуга кивнул, словно прочитав его мысли, и указал на стоявший неподалеку таз. Эрик, дрожа, пересел на него и с облегчением, смешанным с отвращением, почувствовал, как из него выходит первая порция содержимого. Это было только начало. Он знал, что впереди ещё много таких процедур, и каждая из них будет проверкой его выносливости и покорности. Раб должен был быть чист, безупречен, готов к любым прихотям госпожи. Процедура повторялась снова и снова. С каждым разом вода казалась всё более прохладной, а ощущение наполненности – всё более невыносимым. Эрик старался не думать о том, что происходит, концентрируясь на тихом шелесте воды и ровном дыхании слуги. Он чувствовал, как его тело становится всё более податливым, как сопротивление уступает место смирению. Когда наконец слуга отсоединил трубку и объявил, что вода стала чистой, юноша чувствовал себя изнеможённым. После этого его провели в душ, где тщательно вымыли, удалив все волосы с тела. Его кожа должна была быть гладкой и безупречной. Затем его намазали маслами и отправили одеваться. Когда он подошёл к своей старой кровати, то не мог поверить своим глазам: на ней лежала одежда, которую он не ожидал увидеть. Это было короткое чёрное платье служанки с кружевным белым подолом, а также белый передник и чулки. Юбка платья была настолько короткой, что при каждом движении становились видны не только края чулок, но и обнажённые части тела, включая попку и член, закованный в пояс верности. — Ни за что на свете! — воскликнул Эрик, отшатнувшись от предложенной одежды. Седовласый мужчина, не обращая внимания на его протест, произнёс ледяным тоном: — Надевай. Госпожа не должна быть разочарована. Эрик почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он не мог поверить, что оказался в такой ситуации. Внутри него боролись страх и гнев, но он понимал, что сопротивляться бесполезно. Седовласый мужчина, казалось, был готов на всё, чтобы выполнить приказ. — Я не собираюсь это надевать! — снова воскликнул он, но его голос звучал уже менее уверенно. Седовласый слуга лишь усмехнулся, его холодные глаза сверкнули, как сталь. — Ты не понимаешь, Эрик. Это не просто одежда. Это твоя новая роль. Ты должен принять её, если хочешь выжить в этом мире. Взгляд раба упал на платье. В его душе бушевали страх и жгучее самоотвращение. Выбора не было. Собрав последние крупицы мужества, он медленно приблизился к одежде. Руки, словно чужие, дрожали, касаясь ткани — мягкой и холодной, как сама безжалостная судьба, что держала его в своих тисках. — Быстрее, — прозвучал голос седовласого, в котором звенела сталь угрозы. Юноша, затаив дыхание, наконец решился. Сбросив с себя жалкое подобие свободы — полотенце, он, стиснув зубы до скрипа, облачился в короткое чёрное платье. Оно обняло его тело, словно вторая кожа, подчёркивая каждый изгиб, каждую линию, которые он так старался скрыть. Чулки, скользнув по ногам, стали их продолжением, а передник, лёгкий и игривый, казался насмешкой над его положением. В зеркале отразилось существо, поразившее его до глубины души: это была не просто одежда, это было рождение новой, чужой сущности. — Теперь ты готов, — произнёс седовласый, удовлетворённо кивнув. — Госпожа ждёт. Сердце колотилось в груди, когда он вышел из подвала в сопровождении седовласого мужчины. Каждый шаг отдавался в его сознании, как напоминание о том, что он теперь другой.