Раб госпожи

Она знала, что его выздоровление будет долгим и мучительным. Но именно в этом и заключалась вся прелесть: наблюдать, как жизнь медленно возвращается в его исхудавшее тело, как в глазах вновь появляется искра, пусть и наполненная страхом и ненавистью. Это было похоже на наблюдение за тем, как расцветает редкий, ядовитый цветок. Она провела рукой по гладкой поверхности зеркала, словно гладя невидимую кожу. - Ты будешь моим, Эрик, - прошептала она своему отражению. - Ты будешь моим, и ты будешь служить мне. И когда ты будешь полностью сломлен, когда в тебе не останется ни капли сопротивления, вот тогда я, возможно, позволю тебе умереть. Но не раньше. В ее глазах зажегся огонек предвкушения. Она уже видела, как он будет стоять перед ней, полностью подчиненный, его взгляд будет прикован к ее ногам. И в этот момент она почувствует истинное удовлетворение, истинное наслаждение своей властью. Катарина отвернулась от зеркала, ее шаги были легкими и уверенными. Она направилась к окну, откуда открывался вид на ее обширные владения. Все это принадлежало ей. И скоро, Эрик тоже будет принадлежать ей. Полностью. Она прислонилась лбом к холодному стеклу, закрыв глаза. В ее воображении уже рисовались картины их будущих "игр", и каждая из них была пропитана ее желанием доминировать, ее жаждой власти. Молодая женщина отвернулась от окна, ее взгляд скользнул по комнате, останавливаясь на изысканных предметах интерьера, каждый из которых был свидетельством ее богатства и власти. Но ничто из этого не могло сравниться с тем предвкушением, которое она испытывала, думая об Эрике. Она подошла к своему туалетному столику, где лежали флаконы с духами и драгоценные украшения. Взяв в руки золотой гребень, она начала расчесывать свои длинные волосы, каждое движение было отточено и грациозно. В отражении зеркала она видела не просто красивую женщину, а воплощение силы и контроля. Госпожа отложила гребень и взяла в руки тонкую серебряную цепочку с кулоном в виде змеи. Надела ее на шею, чувствуя прохладу металла на коже. Змея, символ мудрости и коварства, казалась ей идеальным отражением ее собственной натуры. Она подошла к двери, ее шаги были бесшумными. Открыв ее, она увидела слугу, который все еще стоял у стены, ожидая дальнейших указаний. Его лицо было бледным, а глаза полны страха. - Ты все еще здесь? – спросила Катарина, ее голос был ровным, но в нем чувствовалась сталь. - Я думала, ты уже выполнил мои приказы. - Госпожа, я ждал ваших дальнейших распоряжений, – пробормотал мужчина, низко поклонившись. - Хорошо, – сказала молодая женщина, ее губы тронула легкая улыбка. - Приготовь мне ванну. И принеси мне мою книгу. Пока ждем доктора. - Да, госпожа, - ответил седовласый, поклонившись. Катарина прошла мимо слуги, даже не взглянув на него. Все ее мысли уже были поглощены Эриком. У дверей, ведущих в его комнату, она остановилась, затем открыла их и вошла. Юноша лежал на кровати, его лицо было бледным, как простыни, на которых он покоился. Молодая женщина снова коснулась его щеки. Эрик поморщился во сне, словно моля о пощаде, умоляя не причинять ему больше боли – еще одну он не вынесет. — Что сказал врач? Когда он приедет? – спросила госпожа, возвращаясь в свою комнату, ее голос звучал напряженно. — Он уже выехал, но на дороге пробки. Путь займет больше часа, – ответил слуга, его тон был ровным, но в нем чувствовалась скрытая тревога. — Ясно. Налей в таз воды и принеси полотенце, – велела Катарина, возвращаясь к юноше, ее решимость была непоколебима. – Я не дам тебе умереть, Эрик. Я еще не закончила. С этими словами она присела на край постели, чувствуя под пальцами хрупкость его тела. Намочив полотенце, она начала осторожно обтирать его кожу, обнажая не только синяки, но и воспаленные, болезненные следы от плети, каждый из которых рассказывал свою историю страдания. Ее пальцы осторожно скользили по его груди. Каждый раз, касаясь раны, Эрик вздрагивал, издавая тихий стон, словно вырвавшийся из самой глубины его измученной души. Она видела, как напрягаются его мышцы под тонкой кожей, как подрагивают веки. Закончив обтирать, она снова намочила полотенце и, положив его на лоб юноши, обратилась к слуге: — Как давно он отказывался от еды? — Практически сразу, как вы уехали, — ответил мужчина, дрожа от страха. Молодая женщина уже собиралась ответить, но шум подъезжавшей машины заставил ее замолчать. Она подошла к окну и, увидев знакомого доктора, выходящего из автомобиля, развернулась на каблуках и покинула комнату раба. — Благодарю, что так быстро приехали, доктор Рейнольдс. Пожилой мужчина с усталым взглядом кивнул в ответ. — Рассказывай, Катарина. Что ты натворила с этим бедолагой, что потребовалось мое вмешательство? — спросил доктор, когда они начали подниматься по лестнице. — Боже мой, девочка моя, ты превзошла себя, — воскликнул пожилой врач, выслушав рассказ молодой женщины. — Удивительно, как он вообще остался жив к твоему возвращению. Войдя в комнату, доктор Рейнольдс тут же принялся за осмотр Эрика, лишь изредка качая головой и цокая языком. — Ладно, ладно, хватит причитать, — оборвала его Катарина, скрестив руки на груди. — Что теперь делать? Он выживет? Доктор, не отрываясь от осмотра, пробормотал: — Выживет… если я сейчас же не начну действовать. Но, Катарина, ты должна понимать, это… это уже за гранью. Ты играешь с огнем. Он выпрямился, стряхнул пыль с рук и взглянул на Катарину поверх очков. В его глазах мелькнуло не только профессиональное беспокойство, но и что-то похожее на разочарование. — У него разрыв кишечника, не говоря уже о повреждениях ануса. Это сплошная рана. Ты хотела его убить? — Я хотела его проучить. Он сбежал от меня, — спокойно ответила Катарина. Она не видела ничего неправильного в своих действиях. — Мне нужно его зашить. Обработать раны. Еще немного, и началось бы заражение… — Я поняла, — перебила немолодая женщина седого доктора с явным раздражением. — Делайте что нужно. Я за все заплачу. — При чем тут деньги, Катарина? Он человек, живой человек! И очень молодой, моложе всех твоих предыдущих рабов, — отчитывал ее доктор Рейнольдс. Катарина молча выслушала его недовольство. С кем-то другим она бы давно распрощалась, но с ним… они были знакомы с детства, с тех пор, как она начала осознавать свою странность. И, несмотря на это, он продолжал приходить, помогать, когда ее "эксперименты" заходили слишком далеко. — Ты знаешь, что я не могу иначе, Рейнольдс, — наконец произнесла госпожа, ее голос стал тише, но от этого не менее твердым. — Это не просто прихоть. Это… необходимость. Он пытался сбежать. Он не подчинился. Доктор Рейнольдс тяжело вздохнул, его плечи опустились. Он потер переносицу, словно пытаясь стереть с лица усталость и горечь. — Необходимость, Катарина? Ты называешь это необходимостью? Я видел, как ты обращаешься с ними. Это не обучение, это… жестокость. Ты играешь с жизнями, как с игрушками. И этот мальчишка… с ним ты перестаралась. Он снова взглянул на Катарину, и в его глазах теперь читалась не только усталость, но и глубокая печаль. — Я понимаю, что ты особенная. Я всегда это понимал. Но даже у особенных должны быть границы. Иначе… иначе ты сама станешь тем, чего боишься. Молодая женщина отвела взгляд, ее губы сжались в тонкую линию. Она не могла отрицать его слов. Иногда, в тишине ночи, когда ее сила бурлила в венах, она чувствовала, как грань между контролем и безумием становится все тоньше. Но она не могла остановиться. Не могла позволить себе быть слабой. — Я позабочусь о нем, — тихо сказала она, ее голос звучал почти как обещание. — Ты его зашьешь. А я… я позабочусь, чтобы он больше не пытался сбежать. И чтобы он понял свое место. Доктор лишь покачал головой, его взгляд был полон невысказанного сожаления. Он знал, что спорить с ней бесполезно. Она была упряма, как камень, и сильна, как буря. И он, как всегда, оставался единственным, кто мог попытаться смягчить последствия ее силы. — Хорошо, Катарина. Я сделаю все, что в моих силах. Но помни, что даже самые крепкие цепи могут порваться. И тогда… тогда будет поздно.