RedRoom

Флипчарт был исписан до краёв: красный, синий, зелёный, снова красный. Маркер проседал — последние линии шли с нажимом, словно бумага сопротивлялась. Пост-иты облепили стену, как бумажные пиявки — яркие квадраты с кривыми подписями, на которых уже никто не фокусировался. Некоторые отклеились и держались на честном слове. В переговорке пахло пластиком, тёплой электроникой и спиртом. На часах было почти девять. Остальной офис давно опустел — сейлзы ушли в шесть, тестировщики сбежали раньше. Но в дальнем углу, в последнем квадрате света, переговорка всё ещё держалась. Здесь сидели четверо — те, кто не успел ускользнуть. Кресла поскрипывали, экран бликовал, и всё в этой комнате говорило об одном: переработка. Этот проект должен был быть простым. Косметика. Брендинг. Лёгкость, эмоция, женская аудитория. Они делали десятки таких. Но не таких. Клиент пришёл с готовым ТЗ, деньгами и фразой: «мы выбрали вас, потому что вы не банальны». А потом — отказал всем предложенным концептам. Сначала — лаконично: «слишком холодно», «слишком игриво». Потом — абстрактно: «Нам бы что-то живое, но статусное». А последнее письмо — вообще загадка: «Мы почти там. Но нужно вдохнуть в это душу.» Ана откровенно бесилась. У неё был любимый клиент — стартап, который прислал чёткое ТЗ, сразу одобрил триггеры и даже предложил премию за попадание в инсайт. А этот — словно держал команду на крючке. Но, чёрт возьми, бюджет был серьёзный. И проект открывал двери на фарм-рынок. — Я не понимаю, чего они хотят, — сказала Ана, нервным жестом, отбросив волосы на спину и посмотрела в потолок. — Они говорят «живое», но не «игривое». «Уверенное», но не «агрессивное». Это как: «сделайте нам зиму, но в июле». — Зима в июле — это депрессия, — буркнул Даня, не отрываясь от экрана. Он сидел, обняв колени, в худи с принтом Наруто и ковырялся в Фигме. На пальцах остались следы от маркеров — синий под ногтем, зелёный на подушечках. Лиза перелистывала распечатки — методично, будто искала то, чего в них не было. Веки налились тяжестью, на переносице отпечатался след от очков. Её взгляд скользил по строкам, но не цеплялся — как будто внутри всё уже перегорело. — Они говорят «душа», а смотрят на табличку с воронкой, — отозвалась она. — Это уже даже не противоречие. Это шизофрения маркетинга. — Нет, — сказал Алекс. Он сидел в углу переговорки, вытянув ноги под столом, как будто хотел занять как можно больше места. Спокойный, сосредоточенный. На запястьях — слабые разводы от маркеров, у ног — планшет с расплывшейся схемой фреймов. Волосы заметно отрасли: корни густо темнели, контрастируя с обесцвеченными прядями. Он не подкрашивал. И это раздражало. Её. Ана поймала себя на мысли, что снова смотрит в его сторону дольше, чем нужно. Он не двигался, словно экономил не только слова, но и дыхание. — Проблема в том, — заговорил он, глухо, не поднимая головы, — что они не понимают, кто их конечный покупатель. Они говорят «молодая женщина», но при этом думают «жена фармацевта». Всё, что они сейчас делают, — это попытка понравиться самим себе из прошлого. Позиционирование строится не на целевой, а на самообмане. Пока они не определят, кому действительно продают — мы не соберём им визуал, который будет бить в цель. Можно хоть всю палитру вселенной туда загнать — не поможет. В переговорке на секунду стало тише. Только кулер за стеклянной перегородкой хрипло глотал воздух. — Алекс, прости, ты дизайнер или бренд-психотерапевт? — не выдержала Лиза. — Брендолог, — буркнул Даня. — Лечит концептом и лого. Ана закатила глаза, но уголки губ всё-таки дрогнули в слабой улыбке. Третьяков не ответил. Только пожал плечами, как будто сбрасывал с себя накопившееся напряжение. — Они запускают ребрендинг не потому, что хотят обновления, — продолжил он, ровно. — А потому что боятся. Боятся стать невидимыми. Их продукты перестают попадать в контекст — они не плохие, просто о них перестали говорить. Бренд стареет быстрее, чем они ожидали. И это — не про маркетинг. А про страх. Их «эмоция» — это способ сказать себе: «мы ещё живы». Это не поиск новой идентичности. Лишь попытка убедить рынок, что они ещё могут кого-то волновать. — Всё это звучит как кризис среднего возраста. Только в виде презентации, — сказала Лиза, по-прежнему не отрываясь от бумаг. Ана снова посмотрела на Алекса. Он говорил без нажима. Без позы. Но всё, что он говорил, — резонировало. Как будто он собирал клиента из фраз, жестов, подстрочных пауз. Это было не угадывание — а вскрытие. И чем дольше она слушала, тем отчётливее чувствовала, как внутри нарастает странное, упрямое напряжение. В этот раз не раздражение — скорее… растущая досада на себя. Интересно, в какой момент закончится её личный лимит на «не признавать, что он чертовски умён»? — Это не анализ. Это чистая психология. У всех брендов — синдром самозванца. Особенно у тех, кто долго сидел на рынке и вдруг понял, что больше не вдохновляет. Они не хотят нового. Они хотят вернуть то время, когда всё работало. Тишина теперь не висела — она сидела рядом, молчала с ними за столом. Лиза листала материалы клиента с новой скоростью, в надежде всё-таки отыскать формулу спасения. Она была опытным бизнес-аналитиком, и её задача — считывать цели клиента, переводить желания в цифры и смыслы, находить ту точку, где маркетинг, креатив и бизнес перестают спорить. Но даже ей было сложно держать фокус — проект начал утекать из логики в зыбкость. — Они боятся ошибиться. Но при этом не дают данных. Хотят чуда, но без риска. Они хотят роста, — пробормотала она. — Но говорят так, будто в этом кто-то должен их убедить. — Нет, — Алекс поднял глаза. — Не рост. Они хотят вернуть чувство власти.

***

— Повторим ещё раз, — проговорила Ана нарочито спокойно. — Чтобы не потеряться в этих дурацких метафорах. Что у нас есть? Алекс поднялся, игнорируя вопрос, и молча вышел из переговорки. Никаких демонстраций или громких жестов: через стеклянные стены было видно, как он медленно идёт по коридору. Не сутулый — просто вымотанный. Он остановился у кофемашины, спокойно поставил воронку, насыпал зёрна и включил воду. Лиза подалась вперёд, поправила очки на переносице и переключила экран презентации: — Клиент — косметический бренд, давно на рынке, работают около десяти лет, преимущественно в регионе. Изначально делали ставку на базовый уход: хорошие составы, средний сегмент, без лишнего шума. Сейчас хотят обновиться — выпустить отдельную линейку для молодой, активной городской аудитории. Без ребрендинга — просто новая ветка развития. — Сбежал? — усмехнулся Даня, наблюдая за Алексом через стекло. — Я бы тоже не отказался от перерыва. Желательно на что покрепче. Он подошёл к окну, приоткрыл его и вытащил сигарету — знакомый жест, который повторяется изо дня в день, когда не знаешь, куда деть руки. — Кстати, на кухне, оставалась бутылка виски с прошлого корпоратива, — аккуратно добавил Даня, бросив вопросительный взгляд на коллег, ожидая поддержки. — Один глоток, и я лучше проникнусь уникальностью вашего бренда. — Мы вообще-то работаем, — мягко ответила Ана, с вселенской усталостью в голосе. — А ещё мы прокурили весь офис по очереди, — тихо подытожила Лиза, поглядывая на приоткрытое окно. — Если не проветрить, нас спасёт только эвакуация. Даня усмехнулся, затянулся и распахнул окно шире. Ана резко, с шумом выдохнула, проводя рукой по лицу, в попытке стереть не только усталость, но и слой пыли, осевший за день от слов, презентаций и бесконечных «живых и осознанных» брифов. — Спасибо, что вы здесь, — произнесла она, вложив в голос всю теплоту на которую ещё была способна. — Я знаю, как это бесит — крутить одно и то же по кругу. Но мне нужно это проговорить вслух, иначе мозг взорвётся. — Мы здесь, — уверенно кивнул Даня. — По крайней мере, пока не закончились запасы кофе и сигарет. Ана улыбнулась, чуть расслабившись. — Им нужно, чтобы выглядело «как у брендов с философией», — напомнил Даня. — Но чтобы эту философию можно было объяснить за восемь секунд на баннере. — В нашей зоне, — Лиза перечисляла по пальцам, — нейминг линейки, логотип, упаковка, палитра, лендинг, баннеры, два ключевых визуала и стартовый медиапакет. Плюс презентация для внутренних инвесторов. По слухам, им нужно что-то показать на переговорах. Алекс вернулся с бумажным стаканом, задержавшись у входа, и внимательно разглядывая экран. — Переговорах о чём? — Мы спросили, но получили стандартный ответ: «не волнуйтесь, это не повлияет на проект». Похоже они надеются, что их выкупит кто-то влиятельный. Ана чуть откинулась назад, прокручивая в голове структуру разговора: сначала цели, затем составы, смыслы. Слова начинали сливаться в единый бесконечный поток. Она продолжала говорить механически, как будто рот действовал независимо от сознания. — Они прислали три страницы прилагательных. — устало вздохнула она. — «Лёгкий, осознанный, женственный, неинфантильный, статусный, честный, эмоциональный, уникальный». Словно мы словарь продаём или курсы личностного роста. — Только без бюджета на амбассадора, — ухмыльнулся Даня. — Философия должна поместиться в фото девушки в сером платье. Ана скривилась, споткнувшись на слове «философия», изображая рвотный позыв. — Простите. У меня уже лицо устало от «инсайтов» и начинается аллергия на «преисполненность». — А у меня глазик дергается — от «уникальности», — откликнулась Лиза. — Они её копируют из брифа в бриф. Из года в год. — Нам не девушка нужна, — негромко, но отчётливо сказал Алекс, всё ещё стоя у стены. — Нужно чувство, в которое захочется погрузиться. Атмосфера. Без героя. Даня удивлённо взглянул на него, но уже не иронизировал, а сосредоточенно что-то записывал на планшете. Казалось, его уже зацепила эта мысль. Ана переключила демонстрационный экран и вздохнула. Алекс наконец сел рядом, поставив стакан на стол между ними. Она машинально, не глядя, протянула руку, взяла стакан и сделала глоток. Ярко-горький вкус кофе без сахара заставил её замереть. Густой, терпкий и дымный, именно такой, какой она любила, но сегодня сделала другой, убедив себя, что сладкий бодрит лучше. До неё вдруг дошло, что она только что коснулась стакана, который уже касался ЕГО губ, ЕГО пальцев. Щёки обдало жаром смущения. Она медленно поставила стакан обратно, осторожно взглянув на Алекса: — Прости… я не специально. Думала, это мой. Алекс спокойно встретил её виноватый взгляд, чуть приподняв бровь — не насмешливо, а с тем лёгким вызовом, от которого по коже пробежал приятный холодок. — Всё в порядке. Если любишь ракетное топливо — можешь допивать. — Люблю, — пожала плечами она, стараясь выглядеть невозмутимой, хотя пунцовые щёки выдавали с головой. Он едва заметно усмехнулся, скользнув по её лицу коротким, но внимательным взглядом. — Тогда можешь считать, что тебе повезло. Ана отвела глаза, старательно делая вид, что увлечена экраном, хотя испытующий взгляд Алекса, казалось, уже просочился глубже, чем она могла ожидать. Слайд на экране замер на заголовке: «Пульсация.» — Значит так, — Романова щёлкнула пальцами, собирая остатки самобладания. — Мы не на стадии «что делать», мы на стадии «как вытащить из этого максимум». Концепция у нас есть. Макс её одобрил. Основа — «Пульсация». На экране появилась обложка — светлая, с едва заметной текстурой ткани. Затем кадры: кожа крупным планом, движение воздуха, плавные волны материи, очертания тела без лица. Никакого глянца — только ощущения. — Это про телесность, — напомнила Ана. — Про контакт с собой. Уход — это не маска, а дыхание. — Твоя кожа не должна притворяться, — прочитал Даня. — Хорошо. Без давления, но с месседжем. — Можно раскрыть это через упаковку, — тихо сказал Алекс. — Прозрачный пластик, текстурированная бумага, внутренняя тень на тюбике, как дыхание. Градиент от цвета к цвету — вдох и выдох. — Лендинг — с ритмом. Мягкие анимации, которые ведут взгляд, — добавила Лиза. — Только лендинг, или e-com тоже на нас? — уточнил Даня. — Лендинг точно нужен. Как посадочная под рекламную кампанию, — Лиза загибала пальцы. — Но линейка идёт на основной сайт бренда, значит, интеграция в e-com тоже нужна. Возможно, как отдельный раздел. — Тогда нужен плавный переход, — нахмурилась Ана. — Чтобы после вдоха не было «купи три по цене двух». — Гибрид, — предложил Алекс. — Главное — не разбивать ощущение. Бренд должен остаться мягким даже в корзине. Ана поднялась, подошла к экрану, выводя маркером по схеме нужные стрелки и пометки: — Нужен не просто визуал. Нужно создать пространство. Чтобы человек заходил и начинал дышать иначе. Даня вздохнул: — Значит, анимация. Плавная. Ткань или вода. С переходом в продукт. — Медленно, — Алекс подошёл ближе. — Втягивать, а не показывать. — И без агрессии, — добавила Ана. — Без кнопок, без давления. — Нужно что-то другое, — произнёс он почти шёпотом, так близко, что его дыхание задело её волосы. Ана вдруг ощутила, как Алекс на долю секунды притих, вдохнув чуть медленнее и глубже, чем нужно для обычного разговора. Как будто его сбил с толку её запах, и он тут же взял себя в руки: — Чёткое, но без нажима. Вопрос, который заставит человека остановиться. — Например? — спросила Ана, чувствуя его близость всем телом. — «Ты ухаживаешь за кожей или просто повторяешь рутину?» — ответил он, и его голос чуть задел её сознание, как касание пальцев. Ана чуть подняла брови: — Неплохо. — Спасибо, стараюсь, — Алекс даже не улыбнулся, только чуть прищурился, задумчиво глядя на экран. — Просто не хочется, чтобы сайт выглядел как страница благотворительной организации. Лиза негромко усмехнулась: — Я уберу все кнопки «купить сейчас», только если придумаете, как удержать конверсию. Ана снова опустилась в кресло, чуть качнувшись назад: — Мы не конверсию продаём. Мы продаём ощущение. Впервые за весь вечер все трое, даже Даня, молча кивнули одновременно. — Вот здесь, — Ана резко встала и указала маркером на экран, но тот вдруг выскользнул из её пальцев. Она наклонилась, одновременно с ней наклонился и Алекс. Его рука первой коснулась маркера и передала ей — мягко и почти незаметно задев пальцы. Тепло на секунду задержалось в её ладони дольше, чем необходимо. Девушка выпрямилась чуть быстрее, чем следовало. — Этот блок, — её голос дрогнул, но она быстро справилась с собой, — должен быть мостом между тем, что человек чувствует, и тем, что он покупает. — Значит, визуал должен иметь глубину, — спокойно сказал Алекс. — Переход от размытого ощущения к ясному пониманию продукта. — Ощущение → Понимание → Выбор, — Ана повторила негромко, словно пробуя слова на вкус. — Именно, — подтвердил он и, наклонившись к ноутбуку, перехватил курсор, случайно задев её пальцы вновь. На этот раз Ана не отстранилась. Просто осталась стоять рядом, хотя могла уйти. В пространстве между ними что-то едва заметно изменилось. Сначала чувство. Потом осознание. — А что по срокам? — нарушил тишину Даня. — Промежуточный созвон с Максом — через неделю, — спокойно ответила Лиза. — Без визуалов, только сверка направлений. Основной созвон — не раньше двух недель. Там у клиента всё ещё идёт согласование с фокус-группами. — Отлично, — Ана снова села в кресло и потёрла переносицу. — Значит, есть время сделать всё по-человечески. — Или превратить этот проект в вечный, — проворчал Даня. — Начинаем «легко и быстро», заканчиваем «мы тут всё переиграли». — Тогда переигрывать будем не в последний момент, — спокойно, но твёрдо сказал Алекс— Успеем раньше.

***

Алекс впервые за всё время их ночных «встреч» стримил не из своей привычной полутемной спальни — теперь это была кухня. Новая личная территория, которая так неожиданно открылась перед ней с какой-то совершенно ошеломляющей своей обыденностью стороны. Кухня была на удивление стильной, просторной и… да, безупречно, почти стерильно аккуратной. Чёрная матовая столешница из искусственного камня идеально контрастировала с гладкими белыми фасадами минималистичных шкафов, а холодные серебристые поверхности бытовой техники деликатно отражали мягкий, чуть приглушённый свет от строгих потолочных спотов. Ничего лишнего: ни небрежно брошенных кухонных полотенец, ни забытых на столе грязных чашек или тарелок. Только педантичный порядок, словно он и не жил здесь вовсе, а был редким гостем. И лишь одна деталь выбивалась из этой стерильности. На вытяжке над индукционной плитой висел один-единственный магнит, который с трудом удерживал маленькую полароидную фотографию. Ана наклонилась ближе к экрану своего ноутбука, почти касаясь его носом, напряженно вглядываясь в размытое изображение. Это был Алекс. Тот самый Алекс — или, скорее, Lexx, — с усами, так небрежно нарисованными синим маркером. Снимок, без сомнения, был сделан в тот самый вечер, когда она так отчаянно издевалась над ним, провоцируя его немного подурачиться. И он… он запечатлел этот момент, более того — повесил на самое видное место, как какой-то маленький, очень личный трофей. Или как напоминание. О ней? О том вечере? Ана почувствовала странный, болезненный укол где-то глубоко в груди — непонятную смесь из острого удивления, смущения и чего-то ещё, гораздо более личного, чему она пока не могла подобрать названия. Алекс всё ещё был в той же одежде, в которой несколько часов назад уходил из офиса: в чёрной толстовке с небрежно закатанными до локтей рукавами, в тёмных, чуть потертых джинсах. И хотя всего каких-то пару часов назад она уже видела его точно таким же, сейчас, в домашней обстановке, он почему-то казался ей совершенно другим — более расслабленным, более настоящим и одновременно с этим как-то по-особенно сосредоточенным. Он снова варил себе кофе. Взгляд Аны невольно скользнул по его сильной шее, на мгновение задержался на чуть растрёпанных осветленных прядях волос, упавших ему на лоб, когда он низко склонился над медной туркой, вдыхая аромат свежемолотых зерен. Она снова, уже в который раз за эти дни, остро ощутила себя подсматривающей. Посторонней. Будто случайно оказалась там, где её совершенно не должно было быть, но Алекс почему-то снова и снова негласно позволял ей это. Налив обжигающе горячий кофе в большую черную кружку, Алекс медленно, с наслаждением, сделал первый микро глоток, на мгновение прикрыв глаза. Устало опёрся бедром о край столешницы и только потом, нехотя, бросил мимолетный взгляд в сторону чата на экране ноутбука, где уже вовсю, одно за другим, нетерпеливо мелькали сообщения от его подписчиков. На губах появилась та самая знакомая ей лёгкая, чуть ленивая усмешка: — Ну, здравствуй, моя любимая учительница. Я знал, что ты придёшь добивать меня. Мне сразу достать двойной листочек? CherryPie26: «И тебе нескучного вечера. Сегодня у нас по программе — дроби. Будем делить тебя на мелкие части.» [milkfan]: «УЧИТЕЛЬНИЦА В КЛАССЕ!!!» [ghosttag]: «УРОК НАЧАЛСЯ, ВСЕМ СИДЕТЬ РОВНО» MissVenom: «Ой, опять начались уроки умничанья от самой скромной девочки чата… 🙄» CherryPie26:«@MissVenom если очень попросишь, могу дать пару частных уроков, как привлечь хоть чуточку внимания без нытья 😘» Дыхание на мгновение сбилось и Ана удивилась собственной дерзости, но отступать было уже поздно. Да и не хотелось. Алекс поправил капюшон своей толстовки, и сдержанно, почти беззвучно усмехнулся. Его взгляд, как и всегда на стримах, был устремлен прямо в камеру, открыто и без малейшего стеснения. Он медленно, почти театрально, поднес свою широкую ладонь к лицу, на мгновение скрывая от камеры свою кривую усмешку, его голос от этого чуть заметно сел, стал глуше: — Звучит… многообещающе, Вишенка. Главное, не заставляй меня решать уравнение с трёмя неизвестными, особенно если одно из этих неизвестных — я сам. Боюсь, не справлюсь. Романова подавила рвущийся наружу смешок, словно он действительно мог её сейчас видеть и слышать. CherryPie26: «Ну что ты, Lexx, математика — это же основа всего в этом мире. Даже если ты выстраиваешь чужое тело под нужный тебе угол — чтобы удерживать и не терять контроль.» [CraveTheory]: «МАТЕМАТИКА — МОЙ НОВЫЙ КИНК!» [KissnChoke]: «ГОСПОДИ, Я ТОЖЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ УЧИЛИ ТАКОЙ МАТЕМАТИКЕ!!!» MissVenom: «Вишенка, мы все уже поняли, что ты хочешь внимания. Не устала ещё прыгать перед экраном? 🤡» CherryPie26: «Забавно слышать это от той, кто пишет в чат исключительно чтобы прокомментировать мои прыжки. Не находишь?» Алекс медленно опустился на высокий барный стул у кухонной стойки, поставил свой ноутбук на самый её край, так, чтобы было видно и его, и часть кухни, сел прямо перед камерой, по-хозяйски удобно устраиваясь. Локоть его правой руки уверенно опёрся о гладкую столешницу, в другой руке он все так же держал свою большую кружку. Чёрная, керамическая, с едва заметной трещинкой у самого края. Эта маленькая деталь почему-то показалась Ане невероятно трогательной. Он не засмеялся в ответ на её провокацию. Не попытался как-то вывернуться или отшутиться. И напрочь игнорировал нападки подписчиц в её адрес. Он просто принял этот удар, сконцентрировавшись на Вишенке — и тут же отдал ей в ответ, слегка наклонив голову: — Если бы ты была рядом… я бы, так и быть, позволил тебе самой выбрать угол. Но только один раз. После этого — я бы уже не спрашивал. Алекс смотрел прямо в камеру, не моргая, не улыбаясь. Только монотонно водил указательным пальцем по гладкому ободу своей кружки, по часовой стрелке и обратно. А потом — его палец на мгновение замер. Он ждал. Её ответа. Её следующего хода. Ана почувствовала, как от напряжения болезненно заныли кончики пальцев. Маркер. Его кофе в её руке. Переговорка, где он сидел так близко, смотрел так непозволительно долго, и говорил о проекте так, как будто на самом деле говорил о ней, о них. И теперь — вот это. Спокойный, нарочито равнодушный тон. Снисходительное позволение. Нескрываемый, грядущий захват… Алекс одним точным движением вырвал из её последней фразы всю суть, всю ядовитую соль. Вывернул совершенно в другую, такую неожиданную и такую опасную для неё сторону, от которой стало невыносимо жарко… Ана судорожно вдохнула и быстро, почти не глядя, напечатала: CherryPie26: «Хорошо, Lexx. Давай сыграем в «один вопрос — один слой твоей брони». Не захочешь честно отвечать на мой вопрос — будешь вынужден снять с себя один любой предмет одежды. Идет?» Алекс усмехнулся одними только губами, потом серьезно и спокойно кивнул прямо в камеру: — Начинай. MissVenom: «Вишенка, может просто признайся уже, что тебе нужен не стрим, а приватная сессия с Lexx’ом? 🤫» CherryPie26: «Первый вопрос: самое неподходящее место, где ты возбуждался?» — Хм… Это было собеседование. Первая серьёзная работа после университета. Я пришёл в идеально выглаженной белой рубашке, но в голове от волнения была полная каша. Интервью проводила женщина… с таким тихим, таким вкрадчивым, гипнотизирующим голосом, от которого совершенно не хотелось с ней спорить или что-то доказывать, а хотелось просто молча кивать и на все соглашаться. И вот, в самый разгар нашей беседы, она как-то очень изящно закинула ногу на ногу — а юбка на ней была довольно короткой — и я вдруг с ужасом понял, что контроль над ситуацией и над собственным телом стремительно уходит. Прямо в брюки. Я начал лихорадочно вспоминать таблицу умножения, пытался повторять в уме число Пи. 3.14, 159, 265… делал вид, что очень напряженно думаю над её каверзными вопросами. Спойлер: не помогло. — Кстати, должность я тогда получил, — как бы между делом, совершенно небрежно добавил Алекс, отхлебнул немного остывающего кофе, снова посмотрел прямо в камеру: — Но я до сих пор не знаю — благодаря таланту … Или потому, что мою интервьюершу очень сильно впечатлил мой «спойлер». Чат завибрировал от смеха и комментариев. Кто-то откровенно шутил про число Пи и его неожиданные свойства, кто-то восхищался его «горячим резюме», кто-то щедро слал в чат эмодзи с баклажанами и персиками, а кто-то уже даже успел закинуть небольшой донат с настоятельной просьбой лично и в деталях продемонстрировать тот самый «спойлер». Ана заерзала на кровати, как будто пытаясь сбросить с уставших плеч какую-то невидимую, но очень тяжелую ткань. На губах — лишь самый уголок сдержанной усмешки. Но в глазах уже полыхала настоящая ударная волна. «Ладно, Лееекс. Кажется, ты сам этого хотел. Ты хочешь грязной, откровенной геометрии? Ну что ж, значит получишь от меня дифференциальное уравнение прямо в лоб». Её пальцы хищно легли на клавиатуру. Без малейших пауз. Без ненужной лирики. Чётко, быстро, как прицельный выстрел снайпера. CherryPie26: «Остроумно, Lexx. Но не особо отвлекайся на свой «спойлер». Второй вопрос. Фантазировал ли ты о том, что тебя связывают? И если да, то кто и чем?» Вопрос был задан все так же внешне спокойно, сухо, но в животе предательски знакомое напряжение лишь усилилось, то которое началось сегодня в офисе, и с каждой последующей его репликой — всё только усугублялось. Алекс не ответил, лишь снял с запястья часы и очень аккуратно положил их на стол рядом с ноутбуком. Так аккуратно, как будто это был какой-то очень важный, ритуальный жест глубинного согласия, а вовсе не показательного отказа от ответа: — Пожалуй, пропущу. Пас. Но вектор… интересный. Даже очень. И всё. Больше ни слова. Ни единой дрожи в голосе. Ни малейшего намёка на неловкость или смущение. Он не сбежал от ответа. Он просто… он просто закрыл перед ней эту дверь. Снова. Ана сидела, не моргая, не печатая больше ни слова, ощущая, как с каждой прожитой секундой внутри нарастает и копится это тупое, плотное, почти удушающее раздражение. От того, как именно он ушёл от ответа. Уверенно. Спокойно. С полным, почти абсолютным контролем над ситуацией. Как будто сам дал ей милостивое разрешение нанести удар, но при этом демонстративно отказался признавать свое поражение. Алекс мог сколько угодно шутить о провальном собеседовании, о «спойлере», о коротких юбках, и числе Пи. Мог с лёгкостью подыгрывать ей, подкидывая двухходовки — и всё это до сих пор казалось ей вполне приемлемым. И, чего уж там греха таить, даже немного возбуждающим. Потому что в этом сражении был какой-то понятный ей ритм. Было движение и развитие… Но его короткий «пас» одним махом отнял у неё так тщательно выстроенную линию нападения. Он не испугался и не растерялся, просто в очередной раз позволил себе не давать ей никаких объяснений. Как будто его и не нужно было об этом спрашивать. Как будто он был где-то там, вне всех этих её касаний, вне её власти. Недосягаем. Ана просто… она просто бесилась. От того, что он мастерски держит темп, что снова негласно ведёт в этой их странной игре, как будто проговаривая: ты, конечно, очень хороша, Вишенка, но все-таки не для этого уровня. Не для меня. Алекс не сломался под её напором, просто изящно уклонился от прямого удара. И значит, его можно (и нужно!) было ломать дальше. До победного конца. Ана печатала свой следующий вопрос, не давая себе ни малейшего шанса на передышку, не оставляя и ему ни малейшего времени на то, чтобы перегруппироваться, словно действительно хотела сейчас вдавить своим острым ногтем следующий вопрос прямо ему в глотку. CherryPie26: «Очень жаль, Lexx. Лишил меня удовольствия представить тебя связанным. Думаю, кляп тебе бы подошел. Третий вопрос: был ли у тебя секс с человеком, имени которого ты не знал?» — Было дело, Вишенка. Однажды, на музыкальном фестивале под открытым небом. Так получилось. Спонтанно. Без лишних слов, почти вслепую, в палатке. LuxeBitch: «CherryPie, может хватит уже дразнить Lexx’а и других зрителей? Никто не виноват, что в реале у тебя скучная жизнь…» Вот теперь она действительно почувствовала короткий, но очень болезненный укол непонятной ей самой ревности, густо смешанный с неуместным любопытством. Не ревность к другой, призрачной сопернице. Нет. Это была другая, более глубокая, почти экзистенциальная зависть. Зависть к его поразительной простоте. Внутренней свободе. К тому, что в его жизни была легкая, ни к чему не обязывающая история. А у неё — никогда не было. И, возможно, уже никогда и не будет. Что Алекс так легко шагал в ту зону комфорта, где можно было совершенно ничего никому не объяснять. Просто — быть собой. Просто — касаться кого-то. Просто — хотеть. И получать желаемое.

***

Ей нужно было двигаться дальше. Уверенно. Вперёд. Плотно, не давая ему опомниться. Внезапная откровенность о музыкальном фестивале и сексе «без слов» красивой историей повисла в воздухе. Если бы Ана сейчас остановилась хоть на одну лишнюю секунду, ей бы, возможно, стало слишком ясно, почему вдруг так неприятно похолодело между лопатками, почему её реакция на его слова была не столько телесной, сколько какой-то щемящей, почти горькой — и она совершенно точно не собиралась идти в эти дебри самокопания. Не сейчас. CherryPie26: «Абсолютные табу в сексе? Что-то такое, чего ты никогда, ни за что не сделаешь — даже если тебя будут очень сильно просить? Даже если это будет чьё-то самое сокровенное желание?» Это был уже не просто провокационный выпад или дешёвый зацеп для привлечения внимания. И уж точно не «фетиш для возбужденного чата» — это было выверенное касание в ту единственную точку, где, по её смутным ощущениям, у Алекса ещё не успела загрубеть кожа. Она не надеялась попасть в его главную слабость — но, возможно, именно там, под масками и ролями, ещё оставалось что-то настояще. Алекс подался корпусом назад в попытке найти новый баланс на неудобном барном стуле. Казалось, её вопрос, наконец-то, сместил его маску непоколебимости, и чтобы остаться таким же внешне ровным и невозмутимым, он инстинктивно дал своему телу вернуться в центральную ось. Третьяков на мгновение отвел взгляд от камеры, словно заглядывая внутрь себя, и в его глазах уже не было и тени их обычной игры или иронии. Он не отвёл и уголка рта, который застыл в напряженной линии, не пытался спрятаться за очередным остроумным ответом или саркастической усмешкой. Просто дал ответу вырасти изнутри — медленно, тяжело, как будто там, в его голове, было достаточно нужных слов, чтобы сказать абсолютно всё, кроме, пожалуй, самого главного. — Есть, — голос прозвучал спокойно. Без тени какой-либо защиты, но и без малейшего нажима в голосе. — Я категорически против любых увечий. И никогда не сделаю по-настоящему больно тому, кто мне доверился. Даже если это будет частью игры. Он на долю секунды замолчал, его взгляд снова стал прямым, почти пронзительным. — Даже если будут очень сильно просить. — И снова короткая пауза. — Особенно, если будут настаивать. Для меня это — черта. И, да, я не люблю, когда дело доходит до оскорблений. Доминирование не равно унижение. Алекс не то чтобы полностью раскрылся перед ней, но чётко обозначил свою границу. И это было не простое «нет» или «не хочу», а твёрдое «я сам решаю, где именно заканчивается сцена и начинается реальность». И если до этого момента Ана с азартом задавала вопрос за вопросом, чтобы вывести его из равновесия, то теперь она с удивлением поняла: он всё ещё очень крепко стоит на ногах. Даже после такого вопроса. Сжав челюсти. Ровно. Уверенно. Но его рука… его рука всё-таки едва заметно дрогнула, когда он машинально дотронулся до своей чашки с остывшим кофе. И она это увидела. CherryPie26: «О чём ты обычно думаешь в пиковый момент оргазма, Lexx?» Слова легли в общий чат, как чужая, смелая рука на внутреннюю, незащищенную сторону бедра — слишком близко, слишком интимно, чтобы после этого можно было спокойно притвориться невозмутимым и равнодушным. Алекс замер. На ту самую одну, бесконечно долгую секунду, в которую вокруг обычно овершенно ничего не происходит — но в твоей собственной голове начинает оглушительно гудеть от собственного, бешено колотящегося пульса. Кожаный шнурок с серебряным крестиком… она видела его на нём в офисе много раз. И то, как он сейчас, перед тем как сказать «пасс», медленно снял его с шеи… было сродни публичному раздеванию. И едва уловимая дрожь в пальцах, когда он клал шнурок рядом с часами… она её увидела. И это отозвалось в ней странным, неуместным сочувствием, от которого захотелось отвести взгляд. — Я пасс, Вишенка, — его голос прозвучал глухо, почти безэмоционально. Чат вспыхнул моментально, как сухая трава от брошенной спички. [ghosttag]: «ПАС? ОН СКАЗАЛ ПАС? НА ЭТОМ САМОМ ВОПРОСЕ? LEXX, ТЫ СЕРЬЁЗНО СЕЙЧАС?!» Ана смотрела уже не на его лицо и даже не в камеру, а куда-то глубже — в то почти невидимое пространство между ними, где обычно прячутся все невысказанные слова и долгие, тяжёлые паузы. И сейчас там, в этой зыбкой точке, впервые горело не желание задеть или выиграть очередной раунд в «кошки-мышки». А жаркое, непрошеное, то, что она привыкла глушить в себе железным правилом: никогда, ни при каких обстоятельствах не терять контроль. Не позволять лишнего. Не терять равновесия. Не срываться. Никогда. Спина инстинктивно выпрямилась. Пальцы сами легли на клавиши с принятым, окончательно решением идти ва-банк. Попытка избавиться от удушливого, переполнявшего её напряжения. Она резко потеряла интерес к роли расчетливой, холодной хищницы. Она просто… она просто стояла на самом краю пропасти. Как отчаянный, безумный канатоходец. И точно знала: следующий шаг будет или её последним, сокрушительным падением, или оглушительной, безоговорочной победой. CherryPie26: «Хорошо, Lexx. Если бы я прямо сейчас, в эту самую секунду, сидела рядом с тобой, что бы ты сделал первым делом?» LuxeBitch: «Лекс, если ты продолжишь поддаваться Вишенке, скоро придётся переименовать стрим в CherryRoom. 🤷‍♀️» Алекс не смотрел в камеру. Просто дышал. И дышал как-то совершенно неправильно. Слишком неровно, чтобы этого можно было не заметить. Слишком тяжело, почти с надрывом, чтобы после этого можно было спокойно притвориться, что ничего не происходит. Он представлял. Это было так отчётливо видно по его глазам, по напряжению его тела. Он действительно сейчас видел её там, рядом с собой. Не очередную безликую подписчицу. Не глупый ник в чате. А живую, настоящую женщину. В этой ночной тишине его кухни. На расстоянии одного единственного, такого опасного касания. Алекс не двигался, наверное, целую минуту. Потом, очень медленно, будто бы нажимая на невидимый рычаг внутреннего сопротивления, снял с себя толстовку и небрежно откинул в сторону. Остался в майке — открытый, но не разобранный. Несколько секунд он молчал. И только потом, не меняя положения, не прикрываясь, сказал едва слышно: — Я бы ничего не сказал. Просто… коснулся твоего колена. И смотрел бы, дёрнешься ли. Ана представила это без малейшего усилия. Его ладонь на её коже. Сухое, обжигающее тепло. Медленный, почти невесомый нажим его пальцев. И своё собственное, совершенно непослушное тело, которое от одного воображаемого жеста мгновенно превращается в оголенный, натянутый, звенящий звук, в какую-то невыносимо вибрирующую, почти болезненную проволоку, которой кто-то очень жестокий только что резко провёл между её рёбер. CherryPie26: «Я бы точно дёрнулась, Lexx. Но я бы точно не ушла.» Чат горел десятками сообщений. Истерический смех. Крик капсом. Требования продолжения. Но всё это было уже где-то там, мимо. Слишком далеко. Совершенно не в той комнате, не в той единственно важной сейчас реальности. Остался только он. Полуобнажённый в свете своей лампы. Молчаливый. И так пристально, так открыто смотрящий прямо на нее. И её холодный, мерцающий экран — как тонкое, хрупкое стекло, сквозь которое так отчаянно хотелось провести рукой, чтобы коснуться его. Ана точно знала: это еще не кульминация. И потому она медленно, смакуя каждое слово, напечатала свое последнее на сегодня. Не торопясь. Не давя на него. С тем самым своим внутренним особенным голосом, который не требует — а просто не оставляет никаких других вариантов. CherryPie26: «А если бы я после этого попросила тебя… переместить руку немного выше, Алекс? Ты бы сделал это потому, что сам очень сильно этого хочешь? Или только потому, что я так попросила?»

***

Её последний вопрос — «Ты сделал бы это потому что хочешь? Или потому что я так попросила?» — повис в душном воздухе кухни, как электрический разряд перед грозой. Он требовал ответа. Немедленного. Честного. Того, которого у него не было. Не такого, какой устроил бы её. Не того, который устроил бы его самого. Он больше не мог играть. Не с ней. Не сейчас. Алекс резко вырубил стрим, даже не попрощавшись с ошеломлённой публикой. Просто с силой захлопнул крышку ноутбука — и кухня погрузилась в абсолютную, вязкую тишину, густую, как пар после горячего душа. Будто с отключением камеры кто-то безжалостно обрубил не только прямой эфир, но и сам воздух в его лёгких. Он так и остался сидеть, тяжело навалившись на стол, чувствуя, как на висках выступают крупные капли холодного пота. Одна ладонь была сжата в кулак до боли, другой он бессознательно провёл по влажному затылку — словно пытался выключить сейчас не только камеру, но и себя. Стереть этот вечер. Стереть её вопросы. Стереть Вишенку из своей головы. Ему никогда раньше даже не приходила в голову мысль, что наступит момент, когда он вынужден будет сказать эту фразу вслух, даже самому себе: «Мне просто надо выйти отсюда». Но сейчас именно эта комбинация, такая простая и настолько отчаянная, неотступно вертелась у него на языке. Потому что он действительно — только что вышел. Вышел из своего привычного образа. Из этой намертво приросшей к нему роли. Из всего того, что так тщательно, и упорно выстраивал долгие годы. RedRoom всегда был для него абсолютно понятным и полностью управляемым. Приватные чаты с подписчицами — одно. Платные индивидуальные запросы — другое. Но везде он оставался единственным хозяином. Алекс всегда заранее знал, что именно скажут эти женщины, чего они ждали от него. Он уверенно вёл их туда, где всё подчинялось его правилам. Где каждый жест, каждое слово были выверены, отрепетированы, просчитаны. Где он мог с дьявольской усмешкой сказать любой из них: «Хорошая девочка» — и это всегда легко слетало с губ. Не оставляя после себя ничего, кроме скуки. И пресыщения. Он действительно пробовал в этой жизни всё. Или почти всё. Было время — он вел стримы по заранее прописанным сценариям: случайные подглядывания за переодевающейся «соседкой», хорошо срежиссированные ролевые игры для особо щедрых и искушенных клиенток. С непроницаемой маской на лице, с идеально выставленным светом и игрой теней, с тщательно подобранными музыкальными сопровождением. Его всегда просили очень медленно, мучительно медленно, раздеваться перед камерой, томно облизывать пальцы, говорить грязные, пошлые слова прямо в микрофон, тяжело, прерывисто дышать в него. И его, без сомнения, любили. Или любили тот образ, который он им продавал. За низкий, обволакивающий голос. За сильные, умелые руки. За фирменный, такой притягательный холодный контроль. За то, что он никогда не срывался. Никогда не показывал своих настоящих эмоций. А теперь? Что, блядь, теперь? Теперь он снова и снова, как навязчивый кошмар, вспоминал, как чёртова Вишенка, так спокойно и небрежно спросила его: «А если бы я попросила тебя… переместить свою руку немного выше?» Он вдруг понял, что не может нормально дышать. Воздуха катастрофически не хватало. Алекс на автомате вошёл в ванную, словно пытался там спастись от самого себя, и с такой силой захлопнул за собой дверь, будто мог этим оглушительным звуком заглушить собственные, такие неуместные сейчас мысли. Не вышло. Они стали только громче. Стянул остатки одежды и яростным движением включил душ. Холодные струи с силой брызнули в лицо — ледяные, почти обжигающие, чтобы их можно было спокойно выдержать, но даже это сейчас не помогло. Стоял так несколько минут, пока дыхание не перехватило, тяжело упёршись обеими ладонями в холодную, скользкую кафельную стену, и физически чувствовал, как что-то горячее и злое жжёт его изнутри. И жжёт уже не его уставшее тело — а воспаленные, мечущиеся мысли. Переключил воду на горячую и нервно, до красноты, тёр шею мочалкой, в надежде стереть с себя её последнюю, такую простую, но убийственную для себя фразу. Но она не уходила. Намертво застряла где-то глубоко внутри. Как приказ, как команда, как клеймо, отпечатанное прямо под кожей. А если бы я попросила… Не требовательный крик избалованной девчонки. Не капризный приказ властной госпожи. А невыносимое, сводящее с ума спокойствие, от которого ему хотелось просто сойти с ума. Выть. Ломать все вокруг. Вишенка ведь не просила. Она просто… предлагала. Давала выбор. И это, пожалуй, было для него хуже всего, выбивая почву из-под ног. Алекс прислонился горячим лбом к ледяному кафелю, лихорадочно пытаясь сосредоточиться хоть на чём-нибудь простом, обыденном — на монотонном шуме льющейся воды, на каплях, стекающих по его волосам, рукам, по напряженной спине. На тяжести собственного прерывистого дыхания. Он не мог отыскать в себе пояснений, почему именно эти слова так намертво врезались в его мысли. Почему сегодняшний странный, так внезапно закончившийся стрим, отзывается навязчивой пульсацией где-то глубоко под рёбрами. Снова, уже в который раз, перебрал в голове свои прежние трансляции. Привычные. С другими девушками. VelvetChains, HexedTouch, LatexLogic… Их были десятки, сотни. Всегда предсказуемо громкие, такие одинаково пошлые, невыносимо требовательные. Они без конца писали ему в личку всякие глупости, кричали в чате, умоляли его о чём-то, постоянно пытались его спровоцировать. Чисто на заказ. Но это… Это был какой-то глобальный сбой в его отлаженной системе… Алекс всегда точно знал, как правильно возбуждать других. Себя — в том числе, если это было нужно для шоу. Да, он не раз мастурбировал на камеру, пока в чате писали «ещё», «глубже», «быстрее». И всегда — под полным своим контролем. С абсолютно трезвой, расчётливой головой. С чёткой, давно заученной до автоматизма установкой: это просто игра. Я здесь управляю процессом. И RedRoom знал его именно таким. Холодным. Контролирующим. Безупречным. А сейчас… сейчас он больше не управлял. Он… он, кажется, впервые в жизни по-настоящему дрожал. И не мог это контролировать. Он ведь даже толком не знал, как на самом деле выглядит его мучительница — аватарка с вишенкой ничего не говорила. Загадочная CherryPie26 — со своей гребаной, выносящей мозг математикой, с вызовом в каждом слове, с тонким, почти змеиным подстрекательством. Она была голосом в его голове, текстом на экране, острым умом, который он не мог игнорировать. Не телом. И это, пожалуй, сводило с ума еще больше… Пальцы бессознательно опустились на уже давно напряженный член. Горячо. Туго. Точно. Словно его тело само, без участия разума, безошибочно знало, что другого выбора в данный момент не существует. Что иначе — он просто не вынесет этого давления. Не сможет. Алекс почувствовал такое знакомое: твёрдость, животную злость, невыносимое, сводящее с ума натяжение. Слишком полно. Слишком туго. Слишком… она. Он начал ласкать себя. Не медленно, не растягивая удовольствие, как обычно делал это для камеры. Ритм движений был рваным, почти судорожным. Пальцы — на удивление грубыми, чужими. Дыхание — сорванным, хриплым. Это была уже не игра. Не RedRoom. Это был не Lexx. Лишь безрассудная попытка — наконец-то сорваться. Вернуть себе хотя бы иллюзию контроля. Стереть её из своей памяти. Из своего тела. Алекс усердно представлял, как в реальности могла бы выглядеть Вишенка. Пытался собрать её образ из разреженного ночного воздуха, из язвительных слов, и смелых вопросов. Но картинка не клеилась. Ни губы, ни силуэт, ни возможный запах. Ни даже примерной интонация её голоса. Только слова, которые продолжали кричать в его в голове: «Перемести руку выше. Глубже. Ещё…» … рыжие, непослушные волосы, рассыпавшиеся по подушке, тёплая, смуглая кожа, лёгкий румянец на щеках, маленькая, едва заметная родинка у самой ключицы. Губы — чуть приоткрытые, немного припухшие, будто она вот-вот что-то скажет, или только что закончила говорить. Узнаваемая смешинка в уголках глаз. Карие, почти чёрные глаза. Иногда холодные, но такие цепкие, такие упрямые. Пронзающие насквозь. Но уже в следующее мгновение от одного только ее мимолетного взгляда можно было сгореть заживо, без остатка… Вся его тщательно выстроенная фантазия о Вишенке мгновенно схлопнулась в одну-единственную, болезненно яркую точку. В одну-единственную женщину, в одно-единственное имя, в одну такую невозможную, запретную для него реальность. Он подался бёдрами вперёд, с силой толкнулся в ладонь. Глубоко, судорожно, вдохнул — и взорвался. Резко. До боли в паху. До ослепительного, невыносимого белого свечения под плотно сжатыми веками. Алекс так и остался стоять под струями душа, боясь сделать вдох, открыть глаза. С ладонями, до побелевших костяшек, сжатыми в кулаки. Опустошенный. С единственным вопросом, который так и не отпустил, продолжая сверлить затылок тупой выматывающей болью: «Ты сделал бы это потому что хочешь? Или потому что я так попросила?»