Мелодия рифов

Возвращение в родной город после всех новостей ощущалось как падение с высоты. И хуже всех приземлялся Денчик. Он будто застыл в дне, когда узнал про смерть Кири. С тех пор не проронил ни слова, даже на паспортном контроле: когда девушка что-то спрашивала у него, он только кивал — да-нет. Он не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. В какой-то момент мы с Энди не выдержали и пришли к нему домой. К счастью, в один из дней нам открыла его мама — Валентина Александровна. Увидев наши перекошенные лица, впустила в квартиру без вопросов. Энди просиживал по несколько часов под дверью Дениса в попытке выудить из комнаты хотя бы поесть. Не вышло. Эта возня продолжалась неделю. Так мы и дежурили на детской площадке у дома Дениса, курили одну сигарету за другой, сидя на качелях. — Я уже не знаю, что делать, — Андрей швырнул окурок под ноги, и тот, раскидываясь искрами, утоп в луже. — Вдруг он что-то с собой сделает? Бывают же случаи, когда близкие, не справившись с утратой, сами на себя накладывают руки… Мотивируя это тем, что они могли уберечь самоубийцу, но не смогли и теперь винят себя. Он нервно провёл рукой по лицу. Несмотря на то, что с Энди мы по неведомой мне причине не ладили (во всяком случае, так казалось), друг он был хороший. Его беспокойство за Дениса в полной мере передавалось и мне. Синдром выжившего. Вот как это называется: с момента приезда домой я успел прочитать всевозможные статьи на эту тему. У нас с Денисом он проявлялся максимально по-разному: он замкнулся в себе, а я, наоборот, стал гиперопекающим и беспокойным, дабы не ощущать, что и сам тону в этом дерьме. Навязчивая забота о друге напоминала кривое зеркало, в котором отражался страх — остаться в тишине, в которой меня настигнет та же мысль: если бы я мог что-то изменить? Энди глядел на меня с немым вопросом в глазах: "Что будем делать?". Сейчас мы с ним по одну сторону баррикады. — Его мама, — наконец выдавил я, прерывая тишину. — Надо поговорить с Валентиной Александровной. Объяснить, что Денису нужна помощь специалиста. Мы принялись накидывать примерную речь: что и как сказать бедной матери, что наблюдает изо дня в день за потухшим лицом единственного близкого человека — сына. Когда основной план был продуман, я остановил Андрея. Его палец застыл над контактом Валентины Александровны. — Если она запаникует на счёт денег… — я выдохнул дым из лёгких. — Скажи ей, что у меня есть знакомый врач в частной клинике. — Ты уверен? Это же пиздец дорого. — Уверен, — коротко бросил я. — С деньгами я разберусь. Главное, чтобы она согласилась. Я не стал говорить ему, что это было ни что иное, как попытка откупиться. Каждый рубль, который я заплачу за клинику, ляжет кривым пластырем на моё чувство вины. Я не мог разделить боль Дениса, не мог залезть в его голову и вытащить сгусток чёрной слизи, что называется отстраненностью. Всё, что я мог — найти специалиста и клинику, после которой ему должно стать лучше. Энди отошёл, делая вид, что изучает ржавую детскую горку. Он нервно шагал туда-сюда. До меня долетали только обрывки фраз: “Валентина Александровна… да… нет, мы… специалист… частная… деньги? Не беспокойтесь… да, Стёпа…” Отец бы назвал мой поступок «безрассудством». Ещё хуже — «слабостью». У него был один жизненный принцип, который вдалбливался мне в голову с детства: «Никто не поблагодарит тебя за протянутую руку помощи. В лучшем случае, человек забудет про это со временем. В худшем — выставит тебя виноватым». «Опять потратил деньги на чужого человека? — пронесся в голове холодный, фантомный голос отца. — Он даже не кровный родственник! Ты ведёшь себя как ребенок. Твоя наивность когда-нибудь тебя же и погубит». Самое больное, что он бы не просто осудил… он бы презирал меня до конца жизни. Для него мир всегда делился на сильных (идущих по головам) и слабых (которых используют в угоду себе любимому). Сегодняшний поступок однозначно записал бы меня во вторую категорию. Договорив, Энди вернулся ко мне. — Она согласна, — заметив моё напряжение, Андрей неуверенно похлопал меня по плечу. — Ты хоть не кисни. Я постараюсь помочь с деньгами. Я молча кивнул, делая вид, что меня действительно это беспокоит. К великому счастью, Энди не знал про мои тёрки с отцом. Для него моя мрачность была просто реакцией на сложившуюся ситуацию с другом. И слава богу. Последнее, чего мне хотелось — это объяснять кому-либо подробности семейного лора. На следующий день мы забрали Денчика вместе с небольшой спортивной сумкой, которую утром собрала его мама. До машины и палаты он шёл молча, уставившись под ноги, будто мы вели его на казнь. Собрав через друзей, друзей и их знакомых множество отзывов и убедившись, что всё будет в порядке, я позвонил в клинику, которая находилась в Северном. Главврач заверил, что через пару недель диагностики и терапии Денису полегчает, а также, что о его состоянии он будет сообщать лично на протяжении всего пребывания там. Когда белая дверь за спиной Дениса закрылась, внутри снова появилась пустота. Я вернулся домой, плюхнулся на кровать уставившись лицом в стену. Мысли путались, смешиваясь с отголосками фраз отца: “Наивный… Безрассудный… Ведёшь себя как ребенок”. Сил хватило только на одно сообщение Лизе: “Можешь приехать? Меня кажись кроет”. Минут через пятнадцать я услышал, как Витя открывает дверь. Лиза стояла перед моей кроватью запыхавшаяся, в растянутой кофте и с заспанным видом. Не говоря ни слова, она легла рядом. Я уткнулся лицом в её шею, вдыхая запах древесных духов. — Рассказывай, — тихо произнесла она, целуя меня в лоб. Понеслось. Слова сорвались с губ путаными обрывками: Денис, клиника, голос отца в голове. Я говорил, что чувствую себя предателем. Что отец, возможно, прав, и я слабак. Лиза слушала, не перебивая. Её пальцы медленно перебирали мои кудри в попытках снять нахлынувшую усталость и напряжение. — Родители… — начала она, когда я замолчал. В голосе прозвучала усталая горечь. — Такая срань. Они либо ломают тебя, либо душат любовью. Третьего не дано. Она замолкла, глядя в потолок. Пол ночи мы перекидывались своим семейным лором. Так я узнал, что мама Лизы умерла в ДТП, когда ей было шестнадцать. Через полгода отец привел в дом новую женщину, которая с первого взгляда невзлюбила Лизу. Мачеха убеждала отца, что она обуза, проститутка и прочее. Спустя несколько месяцев отец Лизы начал пить и впервые поднял на неё руку. Мне становилось не по себе, когда перед глазами мелькала карикатурная картина: хрупкая Лиза сидит на кровати, вжавшись в угол, а над ней возвышается огромная, шатающаяся тень отца с ремнем. Я тряхнул головой, прогоняя эти мысли. — В день восемнадцатилетия я собрала рюкзак, вытряхнула все деньги из тайников и уехала на первой попавшейся электричке. Так тут и оказалась. После откровения Лизы навязчивые голоса в голове стихли. На фоне чужих проблем мои казались мелочью. — Ты всё делаешь правильно, кудряш, — твердо сказала она, будто отвечая моим мыслям. — А твой отец… — она пожала плечами, — не знаю. Поговори с ним ещё раз. Если ничего не поменяется, ты вправе перестать пытаться. Мы пролежали ещё так с полчаса, пока за окном не начало светать. Лиза дремала рядом, а я ворочался как уж на сковородке, прокручивая её слова. Через пару дней утром пришло сообщение от главврача: “Денис понемногу адаптируется. Молчит, но реагирует на окружающую среду. Через неделю можно будет навестить”. Я переслал сообщение Энди, тот ответил стикером грустной капибары. Лиза готовила завтрак на кухне. В последнее время она всё чаще оставалась у меня на ночь, когда Витя утопал в командировках. Так, перед очередным отъездом, он вызвал меня на разговор. Мы сидели на балконе, общались и он невзначай бросил: — Слу-ушай, я это… в Турцию перебираюсь. Компания там филиал открывает. Меня назначили руководителем. Квартира стало быть твоя. Одиночество всеми силами тянуло свою холодную руку, норовя задушить меня.