Мелодия рифов

Слезы кончились быстро, слова будто застряли во рту. Остались только вопросы: «Если?» «Если бы я проводил с ним больше времени?» «Если бы я позвал его таки в этот клуб?» «Если бы мы таки поговорили о том, что его гложет» «Если… Если…» Все вокруг смешалось в один сплошной поток скорби и боли, которая почти физически разливалась по телу и не давала вдохнуть полной грудью. Происходящее вокруг не имело значения: голоса, прикосновения — все покрылось пеленой. Я будто наблюдал за собственной жизнью со стороны и никак не мог повлиять на нее. Или не хотел. Вина сжирала живьем; единственным спасением был сон, но и тот позволял мне не думать всего пару часов в сутки. Я с трудом отделял воспоминания от страшных картин, что рисовал мой мозг. Вот Энди сидит рядом и что-то шепчет, а вот Киря лежит рядом, смотрит сквозь меня. Потом были люди в халатах, скрипучие койки и клопы, что жрали мою задницу. Через толщу горя и транквилизаторов меня начали вытаскивать эти говнистые существа, что изгрызли меня с ног до головы. В итоге нашу палату отправили на стерилизацию, а я впервые за долгое время почувствовал злобу на кого-то, кроме себя. Сколько времени прошло до того момента — сказать сложно. Валентина Николаевна сажала меня перед собой и расспрашивала о моих чувствах, отношении к ситуации и уверяла меня, что сделать я ничего не мог. Но это была ложь, потому что я даже не пытался что-то сделать. Мне пришлось раз десять доказывать ей ее неправоту; на одиннадцатый она просто кивнула без слов и сменила тему. Телефонов у пациентов не было, постоянная тишина палат и коридоров давила и нервировала. Но на следующем приеме у врача меня поставили в известность, что то, что я чувствую себя нервозно, — уже прогресс по сравнению с тем, что было при поступлении. Не мог не согласиться. Она спрашивала меня о впечатлениях под предлогом, что передает новости моим «близким», по всей видимости, матери. Как она вообще согласилась на это и откуда нашла деньги? Если ей пришлось влезать в очередной кредит по моей глупости — я присоединюсь к Кирюхе. Как бы это странно ни звучало, но последние месяцы помогли мне понять поступок друга, насколько бы плохо это ни звучало. С одной стороны, я видел, каким он иногда бывал, и что это у него, по его же словам, не прекратится никогда. Казалось бы, суицид — постоянное решение временной проблемы, но когда проблема — вся твоя жизнь? Каково это — постоянно жить в своей голове, когда тебе постоянно плохо, а сбежать ты не можешь? Я с пары месяцев такой хуйни чуть не отъехал, а Кирилл явно побольше моего прошел. Может, он и правда был в лучшем мире, если таковой имеется. С другой же: суицид — не выход. Мы никогда не знаем, что может случиться завтра и сделать нашу жизнь достойной того, чтобы ее жить. Риторика о «Суицид — это эгоизм, подумайте о близких» мне не нравилась никогда. Кто эти близкие такие, чтобы заставлять человека жить ради них? Тот ли я близкий, который, возможно, просил бы Кирю жить ради меня, если бы тот пришел и сказал, что он собирается делать? Пожалуй. Мыслей в один момент стало так много, появлялись и «за», и «против», и вся эта мысленная борьба с самим собой казалась жуть какой неправильной. Как бы там ни было, Кирюхи мне очень не хватало, и, возможно, я просто пытался заставить себя верить в то, что он «выбрал» такой исход, потому что по-другому никак, чтобы убедить и успокоить себя. Энди не хватало в том плане, что он явно помог бы мне разложить все по полочкам. В минуты, когда мысли не вертелись вокруг Кирилла, они вертелись вокруг второго постоянного жителя моего черепа. Будучи не совсем в себе, я все еще помнил часть того, на что тот шел, чтобы помочь. Я чувствовал себя так жалко и злился до желания разбить что-нибудь. Страх и жалость в его глазах, когда он в очередной раз просил меня поговорить с ним, снять с себя футболку, чтобы помыться, засунуть ложку в рот самостоятельно… — Yeah, I’m a pathetic piece of shit… Туалет был пуст, и пусть дверей у кабинок не было, санитары не ходили за мной последние пару дней. По всей видимости, знали, что я ебаный трус и никогда ничего с собой не сделаю. Мое отражение смотрело на меня презрительно; волосы были полны колтунов, до которых дела не было. Андрей пару раз расчесывал меня до отбытия сюда, а тут я совсем забыл о том, что обязан следить за собой. Ел и пил — уже хорошо. Глаза будто ввалились еще глубже, губы потрескались. Сплошной стыд. Последнюю неделю я провел меж двух огней. Ладно, вру, огней было куда больше, но основными так и оставались мои непонятные чувства к смерти Кирилла и мои еще более непонятные чувства к… Энди в целом. В какой-то момент я начал испытывать вину за то, что вообще думаю о нем в момент, когда должен скорбеть. Вышло так, что даже скорбел я через жопу. Мама, как обычно, работала в это время, так что на выписку приплелся Энди, который тоже выглядел не самым свежим. — Привет, — Андрей смотрел так, будто был готов в сотый раз не получить ответ. — Привет, Энди, — я как мог улыбнулся ему и забрал у санитаров свою сумку. — Как ты? — Живой, как видишь, — кивая в сторону выхода, я сам поплелся к дверям. Уже успел устать от этого места и окружающих меня тут людей. — Хоть бы так, — Андрюха подкурил и протянул одну мне. — Как тебе санаторий? — Ну-с… три из десяти. Бара с безлимитом не было, дверей в туалетах тоже. Люди не самые приветливые, даже говном по стенам никто не мазал, — я разочарованно качал головой, делая глубокую затяжку. Мне можно было курить пару раз в день в присутствии санитаров, но первая сижка на воле чувствовалась шикарно. — В следующий раз выберу рехабчик получше, извиняй, — он хихикнул, а я на секунду почувствовал, будто все снова как раньше. Мы шли в тишине еще минуту, а я думал, что же мне такого сказать. Я уверен, что знатно напугал всех, кто видел меня в таком состоянии, и что хуже всего было именно Энди. Стоило ли извиниться? — Спасибо. — За? — он глянул на меня так, будто реально не понимал, за что. — Да за все. За то, что говорил со мной, что волосы мне чесал, но они сейчас все равно все в колтунах, возможно, сбрить придется, — я вздохнул и продолжил. — Что просто пытался… я не знаю… помочь? — Расчешем, не ссы. Я Джазу постоянно колтуны вычесываю. — И это именно тот момент из моего монолога, на который ты должен был обратить внимание. — А что мне сказать? «Пожалуйста», я хуй знает. Тебе, кстати, стоит к онкологу сходить, у тебя родинка стремная на спине. — То есть вместо того чтобы меня мыть и не смотреть на мои прелести, ты во всю таращился? — хихикнул я, но стало как-то неловко. Вспоминая те моменты… — Просто заметил, но это не отменяет того, что врачу стоило бы показаться. Остаток пути до дома мы вернулись к обычным разговорам; пока никто не был готов говорить о слоне в комнате, так что мы просто плясали вокруг этой темы. Погода медленно портилась — сентябрь. Энди успел вернуться в универ, а я собирался на пары с понедельника. Сегодня Андрюха прогулял третью, чтобы встретить своего солдата. — Садись, — Энди указал на пол перед диваном, вооружился расческой и с вызовом смотрел на меня. — Сейчас мастер-грумер покажет тебе свой скилл в вычесывании бездомных собак. Я с недоверием на него посмотрел, но все же сел. — А почему это я на полу, а ты на диване? — Кастовая система у нас такая, не жалуйся, — он уселся за мной и тыкнул меня в затылок; я подчинился и нагнул голову. Энди разбирал пряди на поменьше, боролся с мелкими колтунами у корней и периодически больно дергал. — Ай! Ну еб твою насрал, Энди! — Шшш… Потерпи, и я дам тебе лакомство. — Ну пиздец, твоя ролевая игра скоро до ошейников и собачьих боев дойдет, видимо, — я растер место, с которого по ощущениям вырвали целый клок волос. — Ну, я против собачьих боев. А ошейник — тема, можешь даже цвет выбрать. Я медленно повернул голову, чтобы посмотреть на расплывшуюся в улыбке морду Энди, который был ну очень уж доволен собой. Я откашлялся, поняв собственное двусмысленное замечание. Этого нам только не хватало. Находиться рядом с ним было очень спокойно; он все же старался делать все максимально аккуратно, но в то же время все эти касания моей головы и подколки… заставляли меня дышать чуть прерывистее. Хорошо, лицо мое видеть он не мог. — Ну-с, готово! — он наконец отложил расческу и рассматривал свою работу. — Теперь можно и в душ, — я прошелся руками по волосам, оценивая навыки грумера. — Что, нужна моя помощь, или… — Завали ебало, Энди. Я больше не дам тебе мои родинки рассматривать. Кто знает, что ты там еще оценивал. — Было бы что оценивать… Я прыснул и стукнул его по колену. Я, как бы, был бы и не против дать ему порассматривать мои родинки, но все мы знаем, к чему потакания своим слабостям приводят. Энди — хороший друг, а потерять еще одного я просто не могу. Птичка мне проболталась, что мать кредитов на мое лечение не брала, но был один зажиточный аристократ, который уже в который раз сорил деньгами в мою сторону без видимой причины. Лайс: я отчалил с зоны, думаю, ты в курсе Лайс: давай встретимся? ЛордПенис: Моя хата свободна, прискакивай. Чего и требовалось доказать — ловелас хорошо устроился; в его квартирке приятно пахло, чувствовалась рука женщины. Я принюхался, осмотрелся; даже Степан как-то прилежнее выглядеть стал. — Ну жених! — прыснул я, проходя глубже. — Ты как? — спросил он, все еще явно встревоженный моим состоянием. — Давай без этих тупых вопросов. Все со мной более-менее. Мы завалились на кухню; Лорд уже организовал нам по чашке черного кофе, за что я был готов его расцеловать. Платонически. — А теперь, мой Лорд, по какой такой причине вы, сударь, решили отстегнуть крупную сумму золотых на содержание меня, простого плебея, в стенах элитного рехаба, м? Вопрос действительно волновал меня с момента, как я узнал об этом. К общей вине добавилась еще и такая знакомая вина за трату чужих денег. И почему у некоторых людей была эта стремная черта характера — платить за тех, кто ненавидит, когда за него платят? — Тебе хуево было, мы с Энди подумали, что белый билет тебе ни к селу ни к городу, — он будто оправдывался за то, что сделал хорошее дело. Теперь я чувствовал себя еще большим мудаком. Глубокий вдох. — Спасибо, Степ.