Нефилим

Bruno Mars — Locked Out of Heaven

Bruno Mars — Talking to the Moon

Между ними осталась какая-то

недоцелованность…

•••

Жил-был один старик. Когда у него пропала корова, жители деревни жалели беднягу, ведь скотина была кормилицей всей его семьи. Но старик на всю жалость лишь пожимал плечами и казалось не переживал из-за случившегося. Через несколько дней корова вернулась, да не одна, а с лошадью. И жители деревни хором радовались за старика. «Повезло так повезло». Тот снова лишь жал плечами на чужое ликование и казался равнодушным. Днём позже сын старика сломал ногу, пока управлялся с новой животиной. Жители тут как тут со своей жалостью, а старику всё одно — «возможно это плохо, а возможно это и к лучшему». Вместе с первым днём осени пришли в деревню солдаты. Молодых и здоровых забирали в отряды для охраны границы и сына старика эта участь миновала по понятным причинам. Жители деревни снова на пороге дома охали от радости, мол как же ему повезло. А старику ровно. У него одно на уме — «возможно»… Эту притчу Минхо в детстве рассказывала бабушка. Столько лет прошло, но он всё равно держит в памяти эту историю, как и многие другие, но именно эта научила его одной простой истине: никогда не знаешь что хорошо, а что плохо. Из плохого может выйти что-то хорошее, а хорошее запросто способно в миг обернуться плохим. И так по кругу. То, что случилось с Хёнджином — плохо. Он снова в беспамятстве. Опять напуган неизвестностью. Для самого Минхо — это больно. Видеть в глазах, которые прежде сияли положительными зарядами нечеловеческий страх… Мягко говоря больно. Надумывать и придумывать, что в случившемся виноват он и только он — едва ли не нож в сердце — тоже очень и очень больно. Мучаясь на простынях, ещё хранивших все запахи той прекрасной ночи, Минхо не мог уснуть. Все мысли он посвятил ангелу. Вся печаль и тоска — в его честь. Что будет дальше? А как быть с тем, что было? Как быть с чувствами, которые вспыхнули пламенем до разлуки и в одиночестве разгорелись так, что потушить уже невозможно? Минхо хотел влюбиться. Минхо влюбился. Теперь по идиотскому закону жизни Минхо страдает. Хорошо это? Или плохо? Сердце болит к чему-то хорошему? Или душа воет, предчувствуя беду? Если бы можно было так просто узнать ответы на свои бесчисленные вопросы, Минхо бы отдал все деньги и блага, что у него были, лишь бы услышать правду или предвидеть точное будущее. Но в его мире — в паршивой реальности — чудес не бывает. Будущего никто не предскажет и на путь истинный никто не наставит. Хотя Сынмин… Минхо переключает любые мысли про брата словно каналы на ТВ. Не сейчас. Только не сейчас. Какой-то крохотной частью разума Минхо понимает и даже принимает всё то, что ему прежде говорил старший, но лишь крохотной. И эта мизерная правда только об одном — Минхо проблема. Слышать от других, что ты какой-то не такой — одно дело, но совсем другое самому это чувствовать. Минхо всегда был не таким. Ненужным. Неправильным. Лишним… И вот он вдруг стал нужным, правильным и единственным. Грех открещиваться от этих слов. Они не были выдумкой, ведь он был нужен Хёнджину, он вёл себя правильно с ним и стал для него одним единственным спасением. Только что с того? Их сейчас разделяют ненужные километры, неправильная бессонница изводит, как и многочисленные страхи, притаившиеся на складках одеяла за спиной. Минхо держит глаза закрытыми, прижимает к груди подушку, которую любил обнимать Хёнджин и правую сторону лица вдавливает в свою — всё такую же мягкую; всё с тем же ароматом мятного шампуня, оставшимся после одной прекрасной ночи… Кошмарной ночи… Ночи, которая прочертила чёткую границу между «всё будет хорошо» и «всё было хорошо». Вчера перед сном Минхо тоже думал о том, как было хорошо. Ангел не помнил прошлого, себя, однако он собирал и сохранял в памяти всё, что касалось его спасителя. Иногда Хёнджин даже предугадывал слова и действия Минхо. А сейчас что? Что? Не ради этих вопросов Минхо сорвался рано утром в медцентр. Телефон, недочитанный томик «Небожителей» и худи с голубем тоже не были причиной его появления в стенах медицинского учреждения. Это был повод навестить и передать «больному» нужное, но точно не первостепенная причина. Минхо важно было напомнить о себе. Вдруг, случилось бы ещё одно маленькое чудо, и Хёнджин вспомнил бы всё, абсолютно всё, что стёрлось с хронологии событий. Подозревая, что просто так его не пустят даже под предлогом передать вещи, Минхо заказал на дом экспресс доставку медицинских масок и больничного халата. Схитрил. Пробрался ни свет ни заря по запасной лестнице на тот этаж, где сам когда-то скучал в палате и застрял на самом главном — на поисках нужной двери. В восемь утра и правда никого не заботила массовка. На Минхо, одетого в белое, никто не смотрел и в лицо, скрытое за стерильной маской, не вглядывался. Какое везение. Ему так же повезло быстро найти палату ангела. За первой и второй дверью он обнаружил пустые кровати, а вот за третьей — его… К ночи образ не рассеялся и все чувства и ощущения, пережитые утром, приумножились. Едва переступив порог, на глаза Минхо навернулись крупные капли слёз. Хёнджин лежал на спине с закрытыми глазами, повернув голову к окну, за которым поднималось солнце. На звук закрывающейся двери и на тихие шаги он никак не отреагировал. Шестое чувство подсказывало, что ангел не спит, всё слышит, но почему-то не реагирует. Возможно препараты, а может… Может страх? Обнимая сейчас крепче пухлую подушку, Минхо готов был заскулить от жалости, что сегодня недостаточно сказал и слишком мало касался. До сердца Хёнджина он так и не дотянулся. — Хённи? — упав на колени рядом с изголовьем, Минхо слишком неаккуратно выпустил бумажный пакет с вещами на тумбу. Он торопился. Телефон, который лежал на самом верху на книге, поторопился выпасть и с грохотом свалиться на пол. — Хёнджин-а, — ещё раз позвал он, заметив, как дёрнулись прямые ангельские брови от резкого шума. Хёнджин точно не спал. — Ты ведь слышишь меня? Минхо сам себя плохо слышал в тот миг, потому что не только глаза оказались в плену влаги, но и уши, кажется, заложило. Он чётко чувствовал биение своего сердца — оно пульсировало так, что доставало ударами до кадыка. А ещё он чувствовал сердцебиение Хёнджина. Сжав левую руку ангела своими двумя, Минхо потянулся поцеловать её. Сухие и наверняка колючие губы ненадолго задержались на средней костяшке, а после он вжался холодным лбом в не менее холодную кисть парня. Кожа была светлее, пахла огуречным мылом и будто бы кремом с ромашкой. Запах Хёнджина стал другим. Отвратительным. Не домашним… До непонятного живым… — Я принёс тебе книгу, — не поднимая головы хрипел Минхо, сдерживая невидимой цепью позывы завыть. — Ты читал её мне. Помнишь? — указательный и средний слабо дёрнулись. — Под силу мне это или нет, я узнаю, только если попытаюсь… Помнишь? Главное здесь «ты», а не «какой» ты… Ты помнишь это? Ещё ты любил рисовать, помнишь? Если нужно, я принесу всё сюда, только… Отлипнув от руки, Минхо поднимает взгляд. Хёнджин правда не спал и смотрел на него пустыми глазами. Он будто чего-то ждал, но в ожидании своём отчаялся и перестал. Просто перестал ждать, поэтому и выглядел смирившимся и до крайней степени равнодушным. — Хённи? — голос предательски дрогнул. — Пожалуйста, вспомни. Вспомни меня. Вспомни нас… Наше… Пожалуйста. И глазах напротив больше не горело заветное «нравишься» и Минхо эта перемена ой как не нравилась. Она вызывала тревогу. Равнодуший взгляд ангела тоже сменился на взволнованный за секунду. Он вырвал руку, поджал губы, которые дрожали, удерживая слова внутри, и вновь закрыл веки. Хёнджин отвернулся. Отвернулся от Минхо и его унизительного «пожалуйста». Аура ангела была холодной, но Минхо горел рядом, сгорал и медленно моргал. — Я не чужой, Хённи. Ты знаешь меня, а я знаю тебя. Ты терпеть не можешь устрицы и баклажаны. Ты… Ты в детстве воровал книги. Теперь все книги будут твои, только… Только посмотри на меня, пожалуйста. Тебе нужно всё вспомнить. И всё дальнейшее было кадрами в замедленной съёмке. Дверь отъезжает в сторону, медсестра роняет поднос с таблетками, Минхо вытаскивают под руки, знакомая женщина читает нотации, пока собственное отчаяние перечит, кричит то, что сознание разобрать не может. Кажется, Минхо в этом трансе послал кого-то к чертям собачьим, а в кого-то даже плюнул и попал. А потом на горизонте показался Сынмин… Время торопилось к рассвету. Минхо так и не смог уснуть. Остаток ночи заняли мысли о брате как о каком-то незнакомце. Впервые Сынмин не упрекал. Сегодня он практически ничего не говорил, не спрашивал и не собирался отвечать на редкие вопросы младшего. Минхо думал, но не долго: что старший забыл в медцентре? Почему от него так жутко пахло перегаром? И какого чёрта его верный дружок был в халате? Сынмин не объяснился, лишь протянул руку, вывел брата из здания, сел за руль его малышки и даже ворчать не стал о неудобствах салона, о которых когда-то уже доводилось слышать. Иногда повторять что-то так же важно, как и молчать. Поэтому, наверное, оба предпочли помолчать. Минхо все дорогу до апартаментов трясло, словно у него не сердце разбилось, а весь внутренний мир перевернуло ураганом, землетрясением и цунами заодно. А Сынмин рулил в тишине потому… Минхо понятия не имеет почему, но какого-то чёрта думает об этом сейчас. Хотя стоило бы думать о Хёнджине и ещё одной попытке вернуть воспоминания. И чем скорее, тем лучше. Ангел вознёс его грешного на небеса и оставил. И теперь Минхо заперт будто в клетке, оставшись один на один с этой потерей… Не зря говорят, что в раю не так уж и сказочно. Минхо холодно. Леденящий душу ужас подобрался слишком близко. Хёнджина нужно было скорее возвращать в жизнь — в свою жизнь, иначе…

06:44

— Только не говори, что ты опять во что-то вляпался, — сонно хрипит старший и долго выдыхает через рот. — Шесть? Минхо, блять, ты… — Я дома, — с задержкой отвечает младший, перебивая брата. — И я вляпался. Пока Сынмин недовольно вздыхал и хрустел постельным бельём прямо в динамик, Минхо с трудом представлял что говорить дальше. Он решился на этот звонок из-за такого простого, но в то же время трудного в плане переносимости отчаяния. Ему просто некому было больше позвонить, а тишина осточертела. Десяток сообщений, которые Минхо отправил Хёнджину оказались прочитаны, но проигнорированы. — Почему ты?.. Ты так и не сказал мне, что делал утром в медцентре? — не услышав ответа, Минхо продолжил сыпать вопросами. — Ты следишь за мной? Знал, что я там? Если бы тебе позвонили, ты бы не успел так быстро приехать. — Это Минги, — сладко зевая тянет Сынмин не менее сладкую ложь. — Ему нужно было сдать анализы. Вчера он… — Вы переспали? — весело хмыкает Минхо предугадывая бурную реакцию на эту глупую шутку. Однако брат никак не отреагировал, будто не слышал. Но наверняка же слышал, и наверняка теперь он покрывал матом Минхо (как иначе?), но мысленно. И это не могло не беспокоить. Сынмин был целиком и полностью каким-то другим. — Прости. Я опять… — Всё портишь, — заканчивает мысль старший. — Всё порчу. — И тебе не надоело? Хотелось ответить «да». Совесть требовала и настаивала, однако теперь Минхо хранил молчание. И оно как раз таки говорило громче любого тихого «да, надоело». Братья не часто говорили друг с другом нормально и тем более не общались просто так по телефону. Сегодня их первый раз. Оба чувствуют неловкость, но раз младший всю эту неловкость «заварил», то ему и стоит расхлёбывать. Минхо не должен молчать. Однако Сынмин выручает и берёт своё слово. — Как ты? — Плохо, — кусая губу признаётся Минхо. — Мне очень плохо без него. И я знаю… Знаю, что ты не поймёшь, но… — Я не хочу такое понимать. — Я знаю. Я это знаю, но… — слова никак не хотели складываться во что-то образное, потому что мысли Минхо безобразным образом были бесформенными. Что он пытается сказать? — С ним мне нормально. С ним я нормальный, понимаешь? Недовольный вздох брата на том конце вполне мог быть вызван временем, в которое его потревожили. Но на самом деле Сынмина раздражала скорее тема, чем прочие обстоятельства. — Я хочу кое-что спросить, — очередной громкий шорох поцарапал слух. Минхо представил, как Сынмин сел, выпрямился и с важным видом гордеца, смотрел сейчас сверху вниз на воображаемого ничтожного младшего брата. Не услышав отказа, парень прочистил горло и… — Тебя насиловали? Там, в приюте… Тебя кто-то изнасиловал, да? — С чего ты это взял? — нехотя Минхо улыбается, но довольно слабой и скорее нервной улыбкой. — Думаешь, что я такой из-за этого? — Я бы вообще не хотел ни о чём таком думать, — фыркает Сынмин. — Но ты сам это начал. Сам сказал мне. Хотел ты того или нет, но ты… Ты заставил меня беспокоиться. — Прости, — ещё одна слабая улыбка. Ещё один долгий вдох, который наполняет лёгкие ангельским ароматом и запахом того, от чего Сынмина воротит. — Я такой, потому что… Потому что мне просто не нравятся девушки. Не стои́т, понимаешь? Смотрю на них и ничего не чувствую. Мне не хочется их трогать, а вот Хёнджин… — Заткнись. Я понял. — С ним я правда нормальный. Ты прав, мне надоело жить так, как я жил, — утыкаясь носом в край подушки, Минхо ненадолго замолкает, чтобы вдохнуть ещё раз. — С ним всё по-другому. Я другой. Моя жизнь другая. — Я же сказал, что понял, — цедит брат. — Разве такое можно понять? Вопрос в никуда. Минхо не ждёт ответа на этот риторический вопрос и просто улыбается. Больно улыбается, будто у него все кости разом ломает. — Отец звонил недавно, — Сынмин решил сменить тему. Мысленно вырезая недовольства главы семьи по поводу проблем с компанией, он намеренно заострял внимание на хорошем. — Предлагал нам с тобой прилететь, — молчание со стороны Минхо не прекращалось. Если бы не вздохи, похожие на тихие всхлипы, Сынмин решил бы, что младший просто уснул. — Хочешь? Давай полетим хоть завтра? — Я не могу. — Из-за него. Не вопросительно и даже не утвердительно бросил Сынмин. Реплика прозвучала слишком разочарованной или ревнивой. — Я не могу оставить его сейчас. — Но он тебя даже не помнит, — с той же интонацией Сынмин выделяет самое главное слово — «тебя». — Пусть им занимаются врачи, а когда он поправится, вы встретитесь и… — Будь я на его месте или по-настоящему дорогой тебе человек, ты бы поступил так? Оставил бы? — Ты — не он. — Тебе нужно влюбиться, чтобы понять меня, — хмыкает Минхо, переворачиваясь с бока на спину. Взгляд упирается в гладкий потолок, который по цвету так напоминает ему кожу ангела… Всё теперь так или иначе напоминает о Хёнджине. — Я знаю, что в школе тебе нравилась… — Заткнись! — Как её звали? — продолжает Минхо, игнорируя череду просьб закрыть рот в разных вариациях. — Вспомни, как ты смотрел на неё? Тебе нравилось на неё смотреть, признай. — Не помню, — помедлив, Сынмин отвечает резко, но… Правдиво. Или нет? — Зачем ты об этом вспомнил? — Не знаю. Подумал, что хоть так ты сможешь меня понять. — Мин, ещё раз говорю, я не хочу тебя понимать, — Сынмин не грубо, но и не мягко оборвал домыслы брата. Одна и та же заевшая пластинка уже осточертела. — Достаточно того, что я… Я всё ещё с тобой. Я переживаю о тебе. Но тот парень… Ты ведь совсем не знаешь его. Он может быть кем-угодно. — Ты опять это говоришь. Но мне не важно, кто он. Главное, какой он со мной. Какой я с ним. И Сынмин замолкает, перед этим напряжённо выдохнув весь воздух из лёгких. — Прости, — принимая во внимание настроение старшего, Минхо решает извиниться. За всё. — Прости, что я такой, ладно? — тишина давит и раздражение Сынмина тоже морально надавливает на больные места. — Наверное, мне не стоило тебе зво… — Звони чаще, — поняв, что только что прозвучало, Сынмин спешит перебить сам себя. — Я имею в виду, что не против. Можешь звонить, если хочешь и если нужно. Окей? Просто… — Просто не говорить о нём. — Просто будь в порядке. Ты — мой брат. И я всегда буду… Я… Я буду… Минхо слышал, как голос старшего осип. Горло явно сдавливали те слова, которые так и не могли быть высказанными. Не страшно. Не в первый раз. Минхо прекрасно может додумать сам, что там брат «будет». Всегда будет приставать с нравоучениями, например. Или всегда будет недоволен его выборами. — Я тебе не враг, Минхо, — договаривает старший, чем удивляет. Услышанное ложится пластырем на внутренние раны. Легче не становится, ведь ран у Минхо на душе явно больше, чем слова брата могут залечить. Но это уже что-то… — Спасибо. Глянув на время на экране, Минхо улыбается факту, что разговор длится вот уже около двадцати минут. И заканчивать его не хочется. И это тоже что-то, да значит. — Хочешь, сходим куда-нибудь сегодня? Ещё под покровом ночи Минхо запланировал утром очередную вылазку к Хёнджину, но этот разговор… Желание ещё провести время с братом подвинули придуманное. Подвинули, но не отодвинули. — Приезжай вечером. Выпьем вина. — А днём? Ты куда-то?.. — Нет, нет, — стараясь звучать убедительно, Минхо контролирует голос и врёт вполне себе правдоподобно. — Я ночь не спал. Мне нужно отдохнуть. Прощаясь с Сынмином, Минхо выслушал ожидаемое предостережение о том, чтобы он был аккуратней и послушал предсказание того, что будет, если обо всей этой содомии узнает отец. Минхо ярко себе представил реакцию главы семьи и ему стало не по себе. Пусть Ким-старший ему никто — формально опекун и только, но для Минхо он всё же был уважаемым человеком. И доставлять ему проблем своими чистосердечными признаниями он точно не будет. Он бы и брату ничего не говорил, но вырвалось то ли от бессилия, то ли от переизбытка уверенности… Какая сейчас разница? Не убирая телефон в сторону, Минхо двумя руками обнимает подушку представляя на её месте своего драгоценного ангела. Его он тоже уважает. Наверное, из-за всех чувств разом (в том числе и из-за чувства благоговения) Минхо решает остаться сегодня в постели до заката. Он полетит на крыльях любви к Хёнджину завтра, а пока… Пока ему нужно придумать как растормошить память ангела и всколыхнуть его забытые чувства. Следующий разговор с господином Муном ни к чему не подтолкнул. Мужчина бóльшую часть беседы молчал и иногда вставлял слова сожаления о том, что случилось. Но в этом не было смысла. Решив позвонить старому доброму другу, Минхо заведомо знал, что кроме сочувствия (ну, может, и нескольких мудрых упрёков в свой адрес) ничего другого не услышит. И пусть он звонил не за советом, а за одобрением, мужчина, расслабленный домашней обстановкой после длительной командировки, кроме сопереживаний всё же дал ему «добро». В подробности всего спектра чувств к Хёнджину Минхо не ударялся, однако господин Мун будто и так всё понимал, кажется. Он сказал своему любимцу слушать своё сердце, и Минхо действительно прислушался. Время подбиралось к полудню, а сон так и не накрыл. Глаза нещадно болели, будто в них песок или битое стекло. Тело порядком устало и размякло на мягком, но разум боролся, искал решение и не сдавался. Глядя с болью в экран, Минхо до скрипа закусывал губу и гипнотизировал бездушные пиксели, моля о переменах. Именно сердце отправило ангелу фотографии берега, еды, которую они когда-то делили и самого Хёнджина, увлечённо читающего на кровати. Минхо всё так же просил его вспомнить. Умолял, держа между зубами уже дрожащую губу. Сообщения в ответ так и не появилось. Ни одного. Только две галочки под каждым отправленным подтверждали, что они прочитаны. Подтверждали и насмехались… Минхо прислушивается к сердцу. Оно стучит в груди не ровным ритмом, а тревожным шепотком, словно хочет предупредить о чём-то. Не голосом разума, а загробным шепотом инстинкта оно говорит: «здесь без шансов». Тяжесть оседает в груди, словно камень, брошенный в глубину неизвестности. Это не боль, а тихий сигнал, что движение вперед невозможно. В этом тихом голосе сердца нет ответов. Минхо прислушивается ещё и ещё… А оно заладило всё одно и то же: «перед тобой — тупик». Оно не кричит, не требует, а просто тихо и медленно успокаивает: «остановись, посмотри вокруг, найди другой путь». Путь? Или человека? В этой тишине, где разум молчит, а сердце противно шепчет, зарождается новая мудрость. Мудрость не о том, как пройти через тупик, а о том, как принять его существование. Сердце подсказывает смириться? Чушь собачья! Вскакивая с кровати как ужаленный, он гневно топает в ванную комнату. Быстрый холодный душ за семь минут для бодрости, свежая одежда, две подряд чашки крепкого американо и идея, как возникшую преграду украсить, чтобы ожидание скрасить. Минхо спешит в медцентр и перед этим заезжает в цветочный. Спонтанно решив двигаться от противного, он забирает все доступные бордовые розы и не выпускает охапку из рук вплоть до того момента, как глушит мотор Ламбо у медцентра. В голове план был такой: раз ангел однажды вспомнил цветы, а точнее что-то неприятное, связанное с этими цветами, то значит, и сейчас сработает. Должно по крайней мере. Хёнджин цепочкой ассоциаций от неприятного придёт к приятному — к Минхо, который однажды завалил комнату бесчисленным количеством других роз — не таких тёмных и точно не таких ароматных. Кажется, возле серого тупика и вправду начали распускаться цветы. Прочные лианы поползли вверх по стене, намекая на то, что преодолеть это препятствие будет непросто, но возможно. Минхо сможет. И Хёнджин тоже. Однако… — Что вы сказали? Едва выйдя из лифта, Минхо чуть ли не нос к носу сталкивается с незнакомой женщиной с тёмной копной коротких каштановых волос и примечательной родинкой на носу прямо как у него. Видятся они точно впервые, однако работница явно осведомлена кто перед ней стоит с букетом сладко пахнущих роз цвета французского Мерло. — Господин Ли, только давайте обойдёмся без… — Повторите. Засунув руки в карманы, женщина опускает голову, готовясь к нелёгкому разговору. Скорее всего вчера она была свидетельницей того, что устроил этот господин Ли. — Господина Хвана здесь нет. — Что это значит? А где он? — Утром он покинул… — И вы его не остановили? Слышится треск. Громкий такой, но далёкий и при этом глухой. Кажется, у Минхо снова разбилось сердце или, точнее, в прах рассыпались те собранные кое-как осколки, что он глупо считал своим сердцем. Сердце ли? Или надежды, спрятанные в сердце? — Здесь не тюрьма, господин Ли, — поджимает губы женщина явно не довольная тем, что её перебивают. — Мы не в праве держать пациентов против их воли, а господин Хван изъявил желание… — И вы так просто?.. Вы… Отпустили? — роза за розой начали падать к ногам стоящих. Секунда-другая и все бордовые красавицы оказались на полу. Все пятьдесят восемь штук. — Куда? Куда он?.. — Это мне неизвестно, — отвечает женщина с грустью рассматривая цветы у своих ног. — Он ничего не сообщал нам. — Но… Но как? Минхо готовился к тому, что план провалится; что Хёнджин отвернётся и не примет цветы… Да он даже морально был готов к тому, что его не подпустят и на метр к палате ангела, но такого поворота он никак не ожидал. Даже при самых худших раскладах Хёнджин должен был быть здесь. Его Хёнджин не должен был пропасть вот так — в никуда. Сердце (или то, что от него осталось) сжимается, словно его кто-то насильно сдавливает холодной рукой. Оно не бьётся в бешеном ритме боли, а неожиданно замирает, опускаясь в грудь тяжелым грузом разочарования. Хёнджина здесь нет. Минхо то открывает рот, то закрывает. Внутри нет грома негативных эмоций… Только пустота, похожая на провал, в который упали все надежды, планы и мечты. Ожидания, как воздушные замки, разрушились, оставив после себя только пыль, разбитые куски иллюзий и бордовые розы у ног. — Извините, но меня ждут пациенты. Женщина разворачивается, так и не дождавшись внятного слова в свой адрес, но Минхо делает выпад вперёд и хватает её за предплечье. Это был просто рефлекс — действие, а уже потом осознание. И за эту выходку Минхо награждают продолжительным осуждающим взглядом. — Господин Ли. — Он… Пожалуйста, скажите, он вспомнил что-нибудь? — Это мне тоже неизвестно, — дёргая рукой, женщина пятится мелкими шажками. Розы под её ногами и под ногами буйного господина Ли, от которого жди беды, плаксиво скрипят. — Я не его лечащий врач. — А кто? Кто, чёрт возьми, знает? Сердце шепчет не обвинения, а воет теперь с грустью. В нем нет злости, только печаль от того, что реальность оказалась столь жестокой к его планам… К мечтам… Оно не требует ответов, не ищет виновных на самом-то деле. Оно просто грустит о том, что было и чего не случилось. Пока глаза, в которых вот-вот капилляры лопнут, бесцельно бегают от стен до пола и потолка, сердце засыпает в тихой меланхолии, укрывшись от разочарования тонкой пеленой грусти. Минхо не просто не смог. Минхо опоздал. А это куда страшнее. Это значит, что он сделал недостаточно, плохо старался и попыток вернуть воспоминания больше не будет. Или?.. Женщина в белом халате отдаляется. Мимо к лифту проходят люди в таких же белых одеяниях. Они косо смотрят на стоящего в цветах парня. Одни глядят с жалостью, а другие с нескрываемым недовольством и даже насмешкой. Минхо же не смотрит вокруг. Сжав зубы и плотно сомкнув веки, он прикладывает телефон к уху и сжимает переносицу трясущимися пальцами. Гудок бьёт в ухо. Ещё один ударяет в висок. Автоматический голос сообщает, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. И это тоже удар, но в душу. Минхо звонит ангелу ещё раз. И всё повторяется. Два противных гудка и бездушное аудио сообщение. Это напоминало мазохизм под дулом страха. Минхо испугался, растерялся… Ему в разы больнее… Он звонит уже в шестой раз. И обида на судьбу, которая забирает у него «его ангела» увеличивается шестикратно. «Почему? Почему? Почему?» В подобной ситуации, когда всё не по плану, а как попало, растерялся бы любой. И Минхо теряется в мыслях и действиях. Он не помнит, когда и как спустился вниз; как долго сидел в машине, прежде чем вжать газ на всю; он даже не смог бы точно описать (если бы хоть кто-нибудь спросил) о чём думал, когда решил набрать Хёнджина раз в сороковой… В сорок восьмой… Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети… Минхо колесил по улицам огромного мегаполиса и в каждом прохожем пытался найти его — того самого недоступного абонента. Он даже оказался на знакомом берегу, фотографии которого немногим ранее отправлял, желая получить в ответ заветное «я всё вспомнил». Безрезультатно. Закат навалился на Сеул тёмным фиолетовым, когда малышка заворачивала в родной район. Мысль, что возможно Хёнджин ждал его дома (или где-то поблизости) пришла с опозданием и принесла с собой последнюю, самую последнюю надежду. А вдруг? Вдруг это такой тупой розыгрыш? Вдруг за ночь к ангелу вернулась память и он сейчас в родных стенах ждёт не дождётся броситься на шею и прокричать «я вспомнил»? Вдруг?.. Внезапный звонок Сынмина обрывает этот поток розовых фантазий. Минхо тормозит не доезжая всего несколько сотен метров до спуска на парковку. — Ты всё ещё спишь? — брат как всегда начал с главного не ходя вокруг да около. Минхо молчал. Дышал напряжённо, туго соображал и молчал. — Это я звоню. Открывай. — Сынмин, я… — Ты ведь дома? И снова молчание. Минхо слышит далёкие отзвуки своего видео звонка, различает разочарованные вздохи брата и прислушивается, последней каплей надеясь, что дверь откроется и на пороге окажется Хёнджин. Потому что если его там нет… Если он не вернулся домой сюрпризом, то вариантов, куда он мог пойти просто нет. — Минхо, что происходит? Тишина. В салоне даже музыка не играла. Минхо с трудом сглатывает слюну и размыкает пересохшие от стресса губы, чтобы… Чтобы… «Он всё равно не поймёт» — Открывай, — старший настойчиво стучит по двери и переходит на злобный шёпот. — Я знаю, что ты дома. Твоя машина здесь, а без неё ты никуда не выбираешься. — Я не… Попытка оправдаться теряется в следующих словах брата: — Минхо, в чём дело? Я устал тут стоять. — Откуда?.. Откуда ты знаешь? — Что знаю? — Что машина здесь? — Видел, — почти по слогам не торопясь отвечает старший. — На парковке. — Ты что, следил за мной? Поверить не могу… Всё это время ты следил за мной, да? — О чём ты? «О твоих проблемах с доверием, братец» — Я прекрасно могу обойтись и без тачки, Сынмин, а вот тебе без мозгов явно тяжело, — у Минхо кровь бурлила целый день и вот она — точка кипения. Он выходит из машины и хлопает дверью. Хлопает так, чтобы брат наверняка услышал. — Где он? — Я не понимаю. — Мне жаль, что я слишком поздно понял, что в тебе до сих пор нет ни капли доверия ко мне. Когда-то давно, а будто совсем недавно, Минхо обнаружил в комнате в особняке приёмной семьи маленькую камеру. Размером она была не больше кончика карандаша, однако от любопытного глаза Минхо она не скрылась. Он знал, что по коридорам и общим комнатам развешаны более внушительные системы видеонаблюдения, но в спальнях и ванных комнатах их точно быть не должно. Минхо сразу понял, чьих это рук дело. Его новый «брат» не доверял ему настолько, что чёрт знает сколько дней или недель следил за ним таким подлым способом. Стоит сказать, что пятнадцать лет — это пик пубертата. Минхо не только конфеты в одиночестве ел, пока никто не видит, но и сладко спускал в ладонь по утрам и вечерам. Ему было неловко и стыдно, что кто-то это видел. Тогда всё закончилось лишь словесными оскорблениями и толчками. Тогда в копилку «неодобрений» добавился ещё один аргумент — Ким Сынмин никогда не примет его как родного, и значит, можно вести себя с ним подобающе. Тогда Минхо простил и даже на время выбросил это событие из головы, а вот сейчас вспыхнуло. Красная лапочка загорелась. — Господи, что ты несёшь? — Где маячок? — игнорируя драму, которую пытался разыграть старший, Минхо обходит вокруг малышки. — У меня нет времени. Говори, — но Сынмин не знал что сказать. По всей видимости его давно не посещало чувство стыда. — Говори! Где?! — Минхо, — пока младший кричал, Сынмин наоборот стал говорить тише и мягче. — Я всё тебе объясню. — Это я тебе сейчас объясню, брат, — шаря под бампером рукой, Минхо замолкает на пару секунд. Ладонь находит только пыль и наросты грязи, но никакого жучка. — Хотя… Пошёл ты на хуй, Сынмин. Думаешь, можешь всё контролировать?! — Скажи мне, где ты сейчас? — Ты себя господом богом возомнил? Минхо продолжал свирепствовать. Не вина Сынмина, что он прямо сейчас в такой кондиции, но всё же брат виноват. Он стал той самой последней каплей, спусковым механизмом, спичкой в бочку бензина. — Больше… — старательно выискивая на днище что-нибудь инородное, дыхание парня сбивается. — Не смей… Приближаться ко мне… — Минхо. — Гори в аду, Сынмин! Минхо бросает телефон на прохладный асфальт и делает последнюю попытку найти это чёртово устройство слежения. Он даже нагибается, чтобы попробовать заглянуть, но в сумерках разве много увидишь? И вместо того, чтобы включить фонарик, Минхо включает голову. Если это дело рук Сынмина — такого до тошноты умного, то ему точно просто так не найти этот проклятый маячок. И Минхо снова вспыхивает яростью. Во-первых, из-за Хёнджина (что уже можно считать нормой). Во-вторых, из-за действительно сообразительного Сынмина. Наверняка он уже догадался, где прокололся, и со всех ног торопился сюда. Значит, нужно бежать. Куда? Да плевать. Сеул такой огромный, что без труда можно найти угол, где поймут. Всегда можно найти того, кто может помочь справиться со всем… И в первую очередь с желанием придушить кого-нибудь голыми руками. Подобрав телефон и закрыв двери малышки, Минхо на прощанье хлопает ладонью по крыше, обещая любимой вернуться, и сам пускается в бега. Пусть он и главный герой в своей жизни, но всё же… Минхо не супер герой. Пробежав по прямой несколько кварталов в сторону центра, он сворачивает в узкий переулок, где во тьме горит белым огромный буддистский символ и падает от бессилия. Истерика догоняет. Отчаяние нападает подло — прямо со спины. Закрыв лицо руками, Минхо сначала воет, а потом переходит на крик, который вполне можно сравнить с рёвом дикого животного. Минхо больно. Обида душит. С ангелом рядом он был нормальным, а без него все демоны пустились в пляс. Конечно, он мог бы отчаяться и продолжать сидеть на месте ровно жалея себя, но Минхо всё же герой — глупый, упрямый, тот самый, который умеет вальсировать на граблях. Он достаёт телефон из заднего кармана тёмных джинсов, проверяет сообщения от ангела, игнорируя парочку от брата, звонит ему, потому что не видит изменений, и сразу же вызывает такси. Дорога до соседнего городка по скоростной заняла около часа. Через пятьдесят восемь минут Минхо возвращается в прошлое. Он снова в Инчхоне. Он опять в том же квартале, где когда-то забывался под завалами наркоты и наготы. Таксист по просьбе включает ожидание. Минхо проходит вдоль кирпичных зданий и, ориентируясь на знак, сворачивает влево до упора. Очень узкий переулок (шириной не больше полутора метров) никогда не блистал от ламп или софитов. Тут темно, пахнет сыростью, плесенью, мочой и травкой. Стекло и гравий хрустят под подошвой старых Джорданов. Минхо не спеша, будто прогуливаясь, шагает прямо… Из настоящего в прошлое, которое маяком спасения горит в будущем. — Йоу, какие люди, — слышится совсем близко. Достигнув забора из тонких прутьев, Минхо поворачивает голову вправо и видит того, кого собственно и хотел здесь встретить. — Привет, малой. Малой, а он же Чон Чонгук, отнюдь не был мелким и сопливым. Однако он был избранным — кроме Джисона, из своего прошлого Минхо сохранил в памяти и этого человека, потому что такого, как Чонгук забыть просто невозможно. Малой был высоким, крепким, а в некоторых местах даже слишком… В памяти отложились не только татуировки, пирсинг и мягкие волнистые волосы, пахнущие табаком и полынью, но и член. О да, Чонгук был одним из тех, с кем Минхо был под кайфом (над ним и под), и стал он особенным и запоминающимся как раз из-за внушительных размеров полового органа. Такие формы обычно можно увидеть на сайтах для взрослых в разделе «дилдо» и подумать, что это перебор или такого точно не бывает в жизни. Чонгук же с этим «перебором» жил и умело им пользовался. — Мне сказали, что ты завязал, — подходя ещё ближе, парень бросается на Минхо с объятиями и широкой кроличьей улыбкой. Если не смотреть на габариты, то Чонгук действительно был ребёнком — большим ребёнком с предрасположенностью к доминированию. — Как сам? Какими судьбами? Минхо позволил крепко сжать себя и хлопнул парня в ответ между лопаток. Хорошо, что в этом месте было темно. Так можно притвориться, что всё нормально и он в порядке. — Мне нужен медленный, — с поломанной улыбкой отвечает Минхо и тут же эту улыбку с губ стирает, прикусив до боли язык. — Ужалиться решил? — а вот малой продолжал улыбаться как наивный дурак. — Я такое не дропаю. Ты знаешь. — А что есть? — Бошки и снег, — Чонгук дёргает плечами, отчего где-то под безразмерным чёрным худи слышится мягкий хруст пакетов. — Только тебе реально эта дурь нужна? — Давай два грамма. Налички у меня нет, так что… — Секс не предлагай. Я ведь не откажусь, — Чонгук хрипло смеётся, ныряя рукой под худи и достаёт два маленьких прозрачных пакета с порошком. — Зато я откажусь, — Минхо достаёт телефон и озаряет тёмный закуток бледным светом. — Говори цифры. Чонгук протягивает старому знакомому товар и забирает телефон, чтобы ввести номер своего счёта молча. Одновременно с этим он поглядывает на Минхо с плохо скрываемым интересом. — Так это не правда, что ты в завязке? — ноль реакции. Минхо прячет кокс в карманы и ждёт свой телефон назад. — Говорили ещё, что ты невесту нашёл, — как бы невзначай бросает малой и возвращает айфон, на экране которого горит минус восемьсот кусков. — Тоже пиздёж? — Невесты нет. Есть жена. — И она не против, что ты вмазываешься? Малой, а точнее Чонгук, всегда был таким. Даже когда он был между ног и заглатывал полувялый член, он всё равно находил до чего доебаться. Человек-вопрос. Сексуальный, горячий, мускулистый человек, любящий задавать иногда слишком неуместные вопросы совсем не к ситуации. — Кто тебе это всё рассказывал? — Наш старый знакомый, — скалится парень и облизывает губы. — Хан? — Ага, твой ненаглядный, — прикрыв губы пальцами, малой тихо ойкает. — Упс. Твой бывший ненаглядный, который сейчас в чёрных списках. Не зная что отвечать и нужно ли вообще продолжать этот диалог, Минхо просто отдаляется. Делает пару шагов назад, намереваясь убраться, но малой успевает схватить его за плечо. А сил у мелкого всё так же много… — Погоди, эй! Сто лет тебя не видел, а ты сбегаешь, — не притворная печаль рисуется складкой между густых бровей парня. Кажется, раньше на одной из них переливался пирсинг. А сейчас блестит второе кольцо, но в уголке губы рядом с первым проколом. Минхо засматривается на парня — близкое расстояние позволяет — и удивляется, что такому красивому и харизматичному судьбой приказано торчать в ссаной подворотне и толкать наркотики отбитым. Чонгуку бы с его внешностью на обложки журналов с брендовым нижним бельём или на телевидение прорваться с такими зубами в рекламу жевательной резинки, но он слишком простой для всего этого. Простой и глупый. — Не подходящее время для душевных бесед, не думаешь? — хмыкает Минхо и всё же отходит ещё на шаг, хотя его по старой памяти тянет к горячему малому. — Да и место так себе. — Ну да, — хриплый смех щекочет слух. — Это совсем не розы. — Что? — Что? — состроив глупую физиономию, Чонгук застывает. — Ты забыл? Память Минхо была как рваная карта, где отдельные фрагменты прошлого, обрывки воспоминаний и крупицы образов были разбросаны по всему полотну жизни. Он мог вспомнить некоторые яркие моменты, определённых людей, которые были словно осколки стекла — блестящие и острые, но между всем этим пустота… Провалы… Наркотики не только дарили ощущения, но и забирали время, похищали часть самого Минхо. Они выжгли в его мозге пустоты, оставив за собой призрачные очертания того, что было и чего никогда не случалось. Однако розы… Розы Минхо помнил. — Что за розы? В этих провалах Минхо (как и любой нормальный человек на пути исправления) чуял присутствие не только забытых событий, но и неизвестной боли. В каждом пустом месте таился страх, что там, в темноте неизвестного прошлого, может скрываться что-то ужасное; что-то, чего он не хотел бы видеть или чего боялся вспомнить. И прежде, когда брат заводил разговор о притоне, и сейчас перед Чонгуком, Минхо чувствовал себя человеком, стоящим на краю обрыва. Он ощущал себя смотрящим в глубину пропасти своей «плохой» жизни. И сделать шаг вперёд нельзя — опасно, и отойти подальше любопытство мешает. — То место, которое твой ненаглядный слил полиции — клуб «Розэ», но все называли его «Розы» — весело цыкает малой. — Я туда только пару раз заходил, чтобы вам доставить, но название запомнил. Оно знаешь, — парень чешет затылок и глупо улыбается. — показалось мне каким-то идиотским. И я спросил у кого-то… — Потому что там везде были розы? Минхо аккуратно «вглядывается» в пропасть и вспоминает, что по углам, на столах, на полу… Да везде валялись лепестки или целые бутоны. — Не. Владелица вашего клуба фанатела по какой-то девчонке из Black Pink. И это вроде как в её честь, — малой снова обворожительно улыбается, оголяя передние кроличьи зубы. — Помнишь, там в уборной плакаты висели? Вот с её мордашкой. Ну конечно же Минхо не помнил. Опустив голову и покусывая нижнюю губу он стоял и больше не хотел ничего вспоминать, потому что… Физически стало плохо. Тошнота подобралась к горлу и едкой горечью рвалась наружу. К тому же ещё и телефон в кармане завибрировал и надежда, что это ангел горькой пилюлей застряла в гландах. — Я… Я пойду, — не оборачиваясь, Минхо сначала пятится, а потом срывается на бег. Шум от мусора под подошвой кроссовок заглушает звуки барабанной дроби в груди и выкрики малого. На бегу Минхо достаёт телефон. «Сейчас будет орать» врезается в сетчатку. Сынмин опять не вовремя. Брат будто чувствует, когда Минхо на пике и напоминает о себе, чтобы сделать хуже. Чтобы плохое превратить в нечто ужасное. Перед тем как забраться на задние сидения такси, Минхо останавливается, берёт паузу, сгибается и глотает воздух будто воду. Он не может надышаться, потому что Чонгук напомнил о прошлом от которого задохнуться хочется по сей день. Если дерьмо не трогать, то оно не будет мешать. Минхо же своё не просто трогал, но и пытался из него что-то построить. Будущее, например. И весь такой грязный и ничтожный он пытался (и всё ещё хочет) построить свою жизнь с таким чистым ангелом… С Хёнджином… — С тобой, — еле шепчет он, вдыхая кислород в паре метров от заведённой Тойоты. — Только с тобой я нормальный. Телефон снова вибрирует в левой, а в заднем кармане джинсов горят два грамма снега…