Нефилим

Labrinth & Zendaya — All For Us

У небес дрогнули края…

•••

Если верить одной прекрасной книге древних сказок и легенд, цифра семь имеет за собой значение святости, ведь именно семь дней создавался мир людской. Сам человек был сотворён на шестой день, значит и эта цифра имеет свою особую значимость. Пятёрка отдана боли — пяти ранам — божественной милости в отношении распятого. Цифра четыре — это полнота сторон света: север, юг, запад, восток. Либо властность стихий: огонь, вода, воздух и конечно же земля. Куда более интересна цифра три… Отец, сын и святой дух? Святая троица для обозначения завершённости? Может, всё упирается во время? Прошлое, настоящее, будущее? Двойка — союз между богом и человеком, между мужем и женой. Ещё двойку олицетворяет противоположности: свет и тьма, небо и земля, добро и зло, рай и ад в конце концов. Что же касается единицы… Это начало, самое настоящее начало всего. Один бог, один творец, один отец всего и всех… Для Ли Минхо все эти цифры тоже не лишены своего смысла. Одна минута потребовалась для того, чтобы мягко убедить Хёнджина остановиться и не осквернять ещё больше салон малышки. Два часа на дорогу по пробкам от «края света» в перенаселённый центр Сеула. Три приступа паники между зелёными и красными сигналами светофоров. Минхо еле рулил прямо, мыслями петляя от того, что было к тому, что возможно будет. Четыре раза Лана Дель Рей пела свою колыбельную Summertime Sadness, тем самым заставляя отвлекаться и даже подпевать вполголоса на припевах. Пять крупных капель размером с пятьсот вон упали на лобовое, перед тем как Ламбо скрылась на пути в подземную парковку. Шесть минут прошло с того момента, как Минхо нажал на кнопку вызова лифта с минусового на свой этаж. И вот долгожданная семёрка — ровно семь раз в лифте Хёнджин сказал «нравится» между короткими и скромными поцелуями в щёки и лоб. Минхо считал, чтобы просто-напросто не потерять сознание от осознания предстоящего. В каждом «нравится» было безмолвное согласие того, вокруг чего бешено вертелись мысли… Но жизнь не сказка и даже не страница книги полной легенд. Не всё бывает так, как хочется. Не всегда очевидное на самом деле таковым является. Открыв дверь, Минхо пропускает ангела вперёд, ждёт, когда он скинет обувь и только потом переступает порог. Как-то по волшебству (или проклятию) вся смелость и решимость остаются за дверью. Минхо смотрел теперь на Хёнджина другим взглядом — домашним. От поцелуев и возможности полапать то, что скрыто под мешковатой одеждой он всё ещё отказаться не готов, однако это встало в порядке очереди на второе или даже третье место. — Ты не голоден? — Поел бы, — Хёнджин закусывает нижнюю губу и капризно выгибает брови. Ангел тоже забылся за дверьми комфорта и заботы, а вернувшись, стал тем, кого сначала нужно накормить, отмыть, укутать в самое мягкое и обязательно тёплое, а уже после… На кровати… А может, и на столе?.. — Можешь пока сходить в душ, а я закажу что-нибудь. — Давай приготовим? — ресницы ангела порхают будто крылья. — Вместе. «Лучше бы вместе мы сходили в душ», — раздув щёки и сменив фокус внимания с ангельского личика на дверь в кухню, Минхо оставляет эту развратную идею при себе. — Ладно, вместе, так вместе. Пока Минхо искал подходящую посуду для жарки гопчана, Хёнджин скинул с себя верх и оставшись в одних широких штанах встал рядом в ожидании указаний. Волосы, собранные в подобие хвоста, растрепались ещё в машине. Сейчас же, причёска была немногим приличнее, чем после бурного секса. Об этом Минхо и подумал, когда поднял голову и чуть не уронил чугунную сковороду для гриля себе на ноги. У Хёнджина было экзотическое лицо — такое увидишь раз и оставишь в памяти каждую деталь, но посмотрев второй и третий, обязательно найдёшь для себя нечто новое и запоминающееся. Родинка под глазом запомнилась с первого взгляда. Та, что на щеке с другой стороны, была замечена чуть позже, но поцелована была сегодня больше, чем те же губы, которые в мыслях отпечатались своими правильными изгибами. Полноценного поцелуя «для взрослых» пока не состоялось, но Минхо отчего-то уверен, что розовые губы ангела идеально ему подходят. Даже мысленно их приятно облизывать и обсасывать с обязательными покусываниями между немыслимыми стонами вожделения… Минхо опять завёлся. Глазом моргнуть не успел, как член затвердел. Односторонняя ухмылка на расслабленном лице Хёнджина говорила всё за него — он догадался. Увидел. Понял. Улыбка, которая расцвела следом, стала очередным «мне это нравится». — Ты не мог бы… — махнув сковородой, Минхо насквозь блестящими глазами пробежался по голому торсу парня и застрял на сосках. Смотреть больно, а не смотреть… Как вообще можно по собственной воле отказаться созерцать такое? — Иди в душ. Я всё пожарю сам. И стоило Хёнджину уйти, озадаченно поджав губы, Минхо своё заявление отложил в сторону вместе со сковородой. Между ног до сих пор было мокро и липко. Неприятно, и в то же время, до нового стояка соблазнительно. Услышав как хлопнула дверца шкафа и следом тихо закрылась дверь в ванную, Минхо стянул с себя штаны сразу с боксерами и уперев левую в столешницу (как раз в то место, где стоял ангел), правой начал быстро успокаивать себя и своё дикое влечение заодно. Минута. Прошло не больше минуты, как Минхо кончил в кулак и согнувшись жарко выдохнул весь воздух из лёгких. То ли присутствие святого духа Хёнджина так влияло, то ли собственная грешная душа была виновата… Какая разница? Минхо становился другим рядом с парнем. Этого больше нельзя отрицать. С Ханом всё было не так. Чтобы дойти до пика и кончить, нужно было постараться. Скорее всего финал оттягивали наркотики смешанные с алкоголем, либо Джисон умело мог управлять его организмом как своим родным. Плевать. Что тогда, что сейчас, Минхо чувствовал себя грязным, однако в эту минуту он был счастлив быть таковым без искусственных стимуляторов. Его эндорфины взбесились не из-за порошка или органики, а из-за Хёнджина. Из-за человека. И это пиздецки нравилось… Это было чем-то здоровым и относительно нормальным. Было около полуночи, когда пустые тарелки отправились в посудомоечную машину. Ещё минут двадцать ушло на то, чтобы Минхо отмыл себя и смыл наконец следы своей неподвластной похоти. Душу гелем для душа конечно же не отмыть, зато прохладной водой удалось освежить мысли. Возвращаясь в кровать с холодной головой, Минхо надеялся, что ангела забрала усталость и сморил крепкий сон. То, что происходило в машине безусловно хотелось повторить, но… Остыв, желание разврата будто накинуло на себя рясу духовника. Теперь даже думать о повторении или (боже упаси) о продолжении было мягко говоря чем-то за гранью. Всё же Минхо не животное. Он человек. Причём человек, уважающий другого человека. Хёнджин не спал. Лежал закинув руки за голову под одеялом, укрывающим всё, что ниже пояса, и смотрел в одну точку — на настенное зеркало перед кроватью, где отражался потолок и частично было захвачено окно. По лицу нельзя было догадаться, о чём он думал, и Минхо это выражение выбило из колеи. Он не знал, рад ему будет Хёнджин? Или лучше оставить его в покое на сегодня и убраться на диван? Быть человеком вовсе не означает всегда быть смелым. Прямоходящим разумным скорее подходит быть извечно трусливыми существами. Вот Минхо и боится. Стоит с мокрым полотенцем на плечах и опасается сделать шаг не в ту сторону. — Ты думаешь о том же, о чём и я? — мягкий голос ангела ломает тишину. Приблизившись к кровати без ответа, Минхо какое-то время тупо смотрит на парня и пытается (нет, он правда пытается) разгадать чужие мысли. — И о чём ты думаешь? — О том, что случилось, — с улыбкой начинает Хёнджин. — Мне понравилось. У меня внутри такое чувство, будто я… Я уже делал это, — он садится и выпрямляется. Глаза, впитавшие все оттенки ночи, уставились на Минхо. — Я подумал, что возможно у меня был кто-то… Любимый человек. Но сейчас я понимаю, что если бы у меня правда кто-то был, меня бы искали. Не забыли. Вот ты… Ты бы стал искать своего человека? — поймав глазами уверенный кивок, Хёнджин удовлетворённо улыбнулся, украсив уголки губ маленькими несимметричными ямочками. — А у тебя был когда-то кто-то? Ты любил кого-нибудь? Разговор явно выходил за рамки пустой болтовни перед сном. Это беседа душ — не иначе. Кинув полотенце на пол, Минхо с ногами забирается на свою половину кровати и устраивается лицом к ангелу. — Я только недавно полюбил себя, поэтому пока я единственный, кому удалось покорить моё сердце. Это была не совсем ложь, но и даже не пятидесяти процентная правда. В детстве Минхо любила бабушка и ему было достаточно её любви. В силу своего возраста он даже мысли не имел о том, чтобы ценить себя, беречь, заботиться о себе любимом. После внезапного ухода из жизни единственного родного человека, Минхо оказался в том месте, где любви вообще не место. В приютах либо процветает ненависть, либо главенствует смерть. Войдя в новый дом, он попытался жить по-новому. Ему хотелось любить тех людей, что буквально спасли его и дали то, о чём он мечтал, и вроде как у него получалось. Он не питал к приёмным родителям тех чувств, которые у родных детей в крови. Господин и госпожа Ким ведь не были ему настоящими родственниками, следовательно, и «любовь» Минхо к ним была ненастоящей. Люди привыкли назвать подобное уважением, когда доверяешь, благодаришь, но жизнь свою всё равно ставишь выше. И это уже граничило с эгоизмом. Сынмин своим примером показал младшему, что в первую очередь нужно любить себя, а уже после, если что-то останется, то можно отдать другим. Не сразу у него получилось применить знания на практике. Унижения из прошлого всякий раз давали подзатыльник. Укоренившееся после ухода родных родителей «я никому не нужен» тоже влияло. Минхо потребовалось наверное лет семь-восемь, чтобы отпустить и полюбить себя… Ладно, до безусловной любви конечно ему ещё далеко, но он о себе заботится. А после истории с Джисоном и наркотиками, Минхо прямо-таки всерьёз взялся за ум. Теперь его себялюбие ничуть не уступает огромному самолюбию Сынмина. Молчание затянулось. — Хочу вспомнить, любил ли я кого-то? — вздохнув, Хёнджин понуро опускает голову. Вся эта любовная тема трогала условные струны души Минхо. Это тихое «люблю» хотелось с чужих губ сорвать, забрать и оставить себе. Мысли, что в настоящей жизни Хёнджин кем-то любим, кому-то дорог и нужен — разрывы на тех самых выдуманных струнах. И это неприятно. Болезненно. — Всегда можно полюбить другого, — глупо улыбается Минхо и облизывается довольным котом. — А можно прожить без любви всю жизнь и даже не пожалеть, — пожав плечами он падает головой на подушку. — Тебе выбирать. Любить, не любить или просто быть любимым — только твой выбор. — А ты хотел бы полюбить кого-то, кроме себя? — Это сложно, — вздыхает Минхо закрывая глаза. Правая рука находит левую руку ангела. Пальцы привычно сплетаются. — Сложно, но возможно? — Ты для себя спрашиваешь? Или для друга? Игривый смех не даёт Хёнджину нахмурится, и позволяет тихо рассмеяться в ответ. — Я ведь серьёзно, — повернув голову в сторону Минхо, ангел шумно сглатывает. — Твоё «нравится» может когда-нибудь стать «люблю»? Казалось, что Хёнджин разумом (почти, как и памятью) застрял где-то лет в шестнадцать, когда всё в крайности. Либо он торопил события, либо понятия не имел, о чём спрашивает, но не спросить при этом не мог. Нужно было сворачивать этот разговор. — Я тоже спрошу тебя серьёзно, — открыв глаза, Минхо какое-то время смотрит в сплошную темноту и лишь спустя несколько секунд находит дорогие сердцу очертания. — Поцелуешь меня? — Дурак, — усмехнувшись, Хёнджин не ждёт ответа и укладывается тут же отворачиваясь. — Давай спать. С чувством весьма оскорблённым Минхо вздыхает. — Вот так сразу? Даже не обнимемся? — Можешь обнять. Грандиозная победа после незначительного поражения. Хёнджин не стал лежать и ждать, когда Минхо подвинется ближе и одарит его теплом. Нет. Он сам подполз к нему и уже через секунду Минхо прилип грудью к голой спине, протиснул свою тяжёлую руку под лёгкую ангельскую и сжал так, будто бы Хёнджин ненастоящий — иллюзия. Происходящее и правда казалось шуткой разума. Пальцы переплелись как-то иначе, губы снова оказались у шеи, нос спрятался в волосах, хранивших стойкий аромат шампуня с ментолом… Ещё и член встал совсем с другим ощущением — без тянущей боли, но с яркой вибрацией. Минхо буквально дышал Хёнджином, а тот в свою очередь, пребывая в жадных объятиях, задыхался от своих молчаливых чувств. — Тебе понравится, если я тебя ещё раз поцелую? — шепчет Минхо в шею, опаляя кожу горячим воздухом. Внутри кипело всё. Даже то, что кипеть никак не могло. Ангел плавно кивает, сжимаясь в комок. Внутри Минхо вовсю идёт борьба нежности и похоти. Приходясь носом между прядей, он вдыхал желание завернуть Хёнджина в одеяло, отдать ему свою подушку и сесть рядом, чтобы охранять сон и покой. Но прикоснувшись к нежной коже губами, сквозь сжатые зубы Минхо выдыхал неистовое рвение оттянуть эти волосы зубами, вонзить резцы в плечо или пройтись языком по соскам, которые в памяти остались святыми монументами… Он обжигал и сам сгорал от пламени в груди… Под рёбрами… И ниже… На влажных поцелуях в шею всё не закончилось. Подогнув колени так, чтобы точно повторить изгибы Хёнджина, Минхо медленно начал двигать бёдрами. Одеяло мешало и притупляло все ощущения. От него избавились быстро. Два полуголых тела снова слиплись, будто им суждено было так и никак иначе. Пока ладонь блуждала по ангельской груди, Минхо чувствовал чужое быстрое сердцебиение. Пульс под сто двадцать ощущался и на губах. Хёнджин от такого высокого давления стал куском тёплой пульсирующей глины. Он плавился от каждого мокрого поцелуя и беззвучно стонал в край подушки, когда Минхо переходил к нежной грубости. Развернуть ангела или перевернуть на спину, чтобы удобно навалиться сверху — идея хорошая, но, как и каждая хорошая мысль она опаздывала. Минхо довольствовался тем, что есть; что позволили; тем, что нравится Хёнджину в первую очередь. Он обслюнявил всю шею вдоль и поперёк, спустился губами к спине и поцеловал каждый видимый позвонок, до которого смог дотянуться. Пальцы дразнили чужие соски, отчего свои собственные ревниво покалывали. Минхо было мало, но требовать большего… — Нам надо остановиться, — голос скрипел, мышцы дрожали. Вместо ожидаемого «ладно» или неожиданного «почему?» Хёнджин цепляется ногтями в запястье Минхо и ведёт руку к губам. Тем временем его мягкое тело становится единым целым с другим. — Ты знаешь?.. — обсасывая ключичную кость, украшающую плечо, Минхо еле держится, чтобы не обратиться в голодную собаку и просто не прокусить тонкую кожу, желая полакомиться. — Понимаешь, что может быть?.. — Да, — тёплый ответ остаётся блестеть на подушечках пальцев Минхо. И именно этот ответ подкинул идею «поцеловать» губы ангела, но пальцами. Исследовать, прежде чем отчаяться и рискнуть по-настоящему. Но Хёнджин эту затею явно не оценил. Он и так весь изводился и вертелся в руках, а когда одна из них накрыла губы, он нетерпеливо и довольно неаккуратно потянул чужие пальцы в рот. У Минхо отказали тормоза. — Будет больно? Обсасывая указательный и средний, Хёнджин замер, когда с него начали стягивать штаны. Он и сам хотел бы избавиться от них, ведь становилось жарче, а лёгкая прежде ткань ощущалась явно тяжелее, чем должна была. — Сожми ноги, — прохрипел Минхо в плечо и забрал руку, на которой осталось достаточно ангельской слюны. — Я не буду… Не в тебя. Не бойся. Оторваться от долгожданной трапезы после длительной голодовки не смог бы никто. Минхо не исключение. По всем правилам и соображениям безопасности ему нужно было достать из коробки смазку, презерватив (или даже два), может, прихватить ещё и пару игрушек, не смущающих одним своим видом… Нужно было, но он не мог. Он жадно присосался к шее, высвободил свой член, готовый лопнуть от того объёма крови, что там скопилась, и растёр всю доступную влагу от головки до основания. В тишине, рушимой лишь рваным дыханием, его мимолётные глухие стоны казались громче грома. — Расслабься. Скользнув ладонью между бёдер, Минхо намекнул о том, что сейчас будет происходить. Он дождался, пока ангел послушается и опять размякнет, направил головку между почти сомкнутыми ногами и лишь после, зацепившись за подвздошную кость, резко дёрнул на себя. Позвоночник Хёнджина выгнулся от неожиданности. Все мышцы разом снова стали каменными. Ангел не сильный физически, однако и того, что было, хватило крепко сжать член Минхо между бёдер. Новый сдавленный стон раскатом грома пробежался по коже ангела, оставив после себя россыпь мурашек. — Это… Точно должно быть… Так? — Зато не больно, — отвечает Минхо новым засосом в спину. Очень не хватало любимой мятной смазки, чтобы член скользил как по маслу, но и естественных капель вполне было достаточно, чтобы не завыть от боли. Первый толчок вышел болезненным, а аккуратный второй — приятным до судорог на кончиках пальцев ног. Спустившись чуть ниже и подстроившись, Минхо толкнулся ещё мягче… Ещё медленнее… Он не торопился и растягивал удовольствие будто резину. Ангел сам подстроился под темп и Минхо больше не нужно было его направлять. Свободную руку он решил занять другим членом. Из-за спины он не видел, каким тот был, однако он почувствовал… Длинный… Относительно тонкий… Немного вздёрнутый вверх… Не зная куда деть собственные руки, Хёнджин попытался закинуть одну за голову и поймать волосы Минхо, но это оказалось весьма затруднительно. Выгибая поясницу, парень опускает левую ниже, находит руку Минхо, массирующую горячую головку, переплетает пальцы и становится не просто потребителем, но и соучастником. — Нравится? — после долгого выдоха Минхо отрывает губы от покрасневшей кожи и роняет подбородок на предплечье. — Нра… Ускоряя темп рукой, Минхо увеличивает и амплитуду движений. Хёнджина ломает. Его выкручивает по новой. Он трётся спиной о чужую грудь и охает от каждого нового толчка и от каждого липкого касания большим пальцем уздечки. Минхо хорош в мастурбации без теории, но зато с практикой. И куда больше удовольствия он мог бы доставить ангелу ртом, чем ладонью. Но оторваться, отстраниться и сменить положение — нечто за гранью. Собственный член натурально слился с чужими бёдрами. Идеальный мэтч. Из-за трения, которое было далёким от лёгкого скольжения, все нервные окончания заискрились оголёнными проводами намного раньше, чем того хотелось бы. Потребовалось около пяти минут приятных толчков в мышцы ставшие пластилином, чтобы к низу живота прилила тяжесть — реальная шаровая молния, которой нужен был выход. Слушая тихое мурчание Хёнджина и громкие шорохи волос о подушку, Минхо как мог оттягивал финал, но… — Не бойся, — еле выдохнул Минхо и подался вперёд вновь соединяясь с линиями Хёнджина идеальным пазлом. Конечно же длина у Минхо была не супергеройская и даже не порнушно-преувеличенная. Член был обычным — золотой стандарт в четырнадцать сантиметров. Говорят, ощущения, когда размера достаточно, чтобы головка выглядывала наружу — ещё приятнее, но и без всего этого плотно сжатый мышцами бёдер со всех сторон и скрытый со всех углов член был доволен. Он дёргался ликуя, пока липкая теплота сочилась и обливала фарфоровую кожу. В голове образовался вакуум. Тело обмякло и Минхо свалился за долю секунды не меняя положения под сильный ультразвук в ушах. Хёнджин дышал часто и сипло. Его неумелые движения рукой в попытке догнать беспокоили не физически, а морально. Себя Минхо ублажил, а ангела обделил. Непорядок. — Замри, — шепчет он и перехватывает хрупкое запястье. — Не торопись. Прошло семь ударов сердца. Перебарывая томное блаженство после оргазма, Минхо решается сделать перестановку на импровизированном игровом поле. Он просит Хёнджина лечь на спину, а сам ползёт к его ногам. Смятое и оставленное в стороне без дела одеяло приходится кстати. — Приподнимись, — скомкав часть, Минхо подсовывает образовавшееся облако под поясницу. Во рту было ужасно сухо. Он потратил всё на поцелуи. Теперь звуки слипались. Речь стала неразборчивой. — Если что-то будет не так… Если не понравится, ты говори, ладно? Пробежавшись внимательным взглядом по голой ангельской груди, Минхо вернулся к лицу. Приоткрытые губы манили. Чёрные глаза, прикрытые веером ресниц просили… Нет… Молили сделать хоть что-нибудь. Склонившись и выгнув спину, Минхо замирает губами прямо возле головки. Член ангела и правда был длиннее, но меньше в обхвате. Дразня, проскользнув кончиком носа по блестящей головке, он тянется к впалому животу. Торчащие кости так и норовили прорвать полупрозрачную кожу, которая при тусклом свете луны мерцала серебром. Минхо целует аккуратно. Не спешит. Языком ведёт от низа живота выше — к костям. Он облизывает каждый острый угол рёбер и мычит так, будто всеми рецепторами ощущает вкус настоящего чуда. Распятое на белых простынях тело Хёнджина должно смутить даже богов. Однако Минхо тот ещё демон. Ему такая открытая доступность по вкусу. Ангел не пытался закрываться или прятаться от настырных поцелуев. Наоборот, он тянулся сам, извивался и выгибал спину, чтобы продлить моменты соприкосновений. Хёнджин хотел Минхо. Это чувствовалось сладким ароматом дикого возбуждения в воздухе и выделялось приторным потом на линиях сгиба. Вдоволь обсосав рёбра, Минхо переместился к соскам. Кончик языка резал кожу вокруг, зализывал невидимые порезы, рисовал узоры на груди и смывал эти рисунки слюной. Руки начали дрожать от напряжения, голова стала тяжёлой, а Хёнджин — очень громким. Каждое действие Минхо вело к этому. Как результат — парень скинул с себя всё стеснение, забыл про волнение и обхватил свой член вместе с другим. — Хённи… — Минхо едва не подавился воздухом. Хёнджин сжал ствол слишком сильно и тут же начал надрачивать. То, что секунду назад было полутвёрдым, стало в миг каменным. — Полегче. С этого момента всё потеряло свою значимость. Смысл был лишь в быстрых движениях рукой и в приоткрытых ангельских губах, которые искали другие. Хёнджин сам потянулся к Минхо, к шее… Положение сменилось. Теперь они оба сидели, только ангел был сверху, обнимал талию Минхо длинными мокрыми ногами и свободной рукой играл с влажными волосами. Пухлые губы жадно впились в шею. Поцелуй был медленный, растянутый… Точно так же скорость сбавила и рука. Хёнджин будто забылся, остановился и просто начал двигать тазом, имитируя размашистые толчки. Мелкая дрожь, которая проходила по его телу, передалась и другому. Минхо тоже дрожал, но по другой причине. Каждое лёгкое касание ангельского члена по его коже воспринималось ударом реального тока. Чертовски приятно… Безумно возбуждающие… Неистово… — Хёнджин-а, — Минхо звучит сахарной ватой, сжатой в тёплых руках. Ангел был горячим — точно кипяток — и весь такой раскалённый и раскрасневшийся Минхо сам обжигался, горел и таял. — Ещё немного и я… Я опять… Какая-то неведомая сила побуждала внутри желание кончать лишь от одного вида этого полуголого небесного тела. Отклонившись настолько, чтобы Хёнджин не мог дотянуться до шеи, и опустив голову, Минхо сам обхватил оба члена — взял всё в свои руки. Тёплая ладонь принялась массировать головки, тереть одну о другую. Хёнджин тоже отстранился. Выгнув дугой позвоночник, он откинул голову назад, отчего острый кадык пошло проявился сквозь тонкую кожу. Минхо опасно было поднимать глаза и смотреть на эту картину, но кто он такой, чтобы отказываться от прекрасного? Пот струился от линии челюсти по шее и ниже. Капли замирали на груди, мочили соски, по вкусу которых Минхо резко заскучал. Свободная левая потянулась к ангельской заднице. Ладонь удобно легла на ягодицу, несильно сжала и резко потянула на себя. Минхо одним движением прибил Хёнджина к себе, при этом не только ведя себя как дикое животное, но и звуча, как зверски голодный хищник. Губы снова нашли желаемое. Зубы впились в тёмные выступы. В горле Хёнджина застрял немой восторг от мягких покусываний на грани боли. Липкие от спермы бёдра скользили по бокам, непреднамеренно стимулируя потайные эрогенные зоны Минхо. Он целовал грудь Хёнджина и без устали стонал от каждого нетерпеливого движения. Хёнджин тоже не забывал про стоны, но они стали редкими и почти неслышными. Когда он толкался и утыкался головкой в мягкую ладонь, тогда с губ срывался хриплый выдох облегчения. Он тянул носом воздух, прикусывал губу и двигал бёдрами снова по заученной траектории. Он выдыхал по новой весь кислород и позволял себе мучительно тихо скулить. То, что происходило, было пыткой не для одного грешного Ли Минхо. Святому и непорочному Хёнджину очевидно тоже было нелегко. К паху волнами приливала горячая кровь. Член ощутимо пульсировал, подсказывал о скорой разрядке. Минхо было мало. Жадным его не назвать, но всё, что происходило в данный момент было недостаточным. С новым стоном Минхо роняет Хёнджина и нависает сверху. Неудобно. Желание упасть на ангела и вдавить его в матрас опередило действие. Оказавшись сверху и вытянув ноги, Минхо прижимается лбом к другому, и с приятным хрипом улыбается. — Нравится? Хёнджин растерял все слова. Веки дрожали, прежде розовые губы, ставшие натурально бордовыми пытались дать ответ, но слова были беззвучными. Они растворялись. Рассматривая так близко ангела, Минхо напрочь забывает о нём, как бы странно это ни звучало. Он уходит в себя, свои ощущения рядом с ним, в свои чувства… Нравится… Так нравится, что он готов поставить на паузу время, прикусить щёки изнутри и держаться так долго, насколько хватит сил… Минхо хочет Хёнджина всего… Жадно желает искусать его кости, превратить шею в цветной Млечный Путь, а кожу на груди разукрасить полярным сиянием… От дальнейших влажных фантазий оберегает влага. Минхо сам не заметил, как кончил второй раз, но Хёнджин ещё нет. Значит, рано расслабляться. Помутнение в глазах не проходило, а противный писк в ушах мешал слышать молящие стоны, требующие быстрее… Сильнее… В какой-то момент Минхо без сил падает рядом лицом в мятные волосы, находит носом ухо и жарко слюнявит его. Тяжёлая рука продолжает ублажать Хёнджина. Хлюпающие звуки мешаются со скрипом постельного, складки которого оказались в руках ангела. Он тянул светлую простыню на себя, вертелся и мелко дрожал, но ни на секунду не пытался освободиться от удовольствий, которые дарил ему Минхо. Хёнджину правда нравилось и даже очень, очень нравилось. Прошла минута, вторая, ещё одна… Хёнджин также ужом извивался, но не думал кончать. Эта стойкость конечно же вызывала восхищение, однако… Минхо устал. Рука начала неметь и противно покалывать в области плеча, а пальцы стянула тупая боль. Но остановиться было трудно, прямо как усмирить мустанга набравшего скорость. Выпустив член из ладони, Минхо без слов поднимается, перед этим украсив висок мокрым поцелуем, и перемешается обратно к ногам. Сердце билось так сильно, что казалось, обязательно останутся синяки. Устроившись между ног, он опускает голову. — Не бойся. Предостережение заглушается шипением ангела. Минхо взял в рот не всю длину, но точно больше половины. Головка упёрлась в гланды, язык приятно слился с нежной кожей — на вкус сладко-солёной в идеальной пропорции. Медленно поднимая голову и вновь опуская, Минхо закрывает глаза. Между пальцами ощущаются текстуры постельного белья. Где-то в ногах — подушка. На языке — благодать. Минхо обсасывает каждую выделяющуюся вену и в благодарность за старания чувствует теперь ангельские руки на своей голове. Хёнджин тянет за волосы аккуратно, будто те — паутина, способная растаять от простого прикосновения. Он дышит так, словно это его последние вздохи, а дальше всё… Свет в конце туннеля и имя на сером камне… Хёнджин стонет громче и ногтями впивается в кожу под чавкающие звуки чужих усилий. Они оба одновременно расслаблены и напряжены. И это двоякое чувство забирает энергию, восполняя утрату чем-то другим, от чего заплакать не стыдно. На глаза Минхо действительно навернулись слёзы. Расслабив горло, он брал всё глубже и глубже, намереваясь едва ли не проглотить ангельскую плоть. По-другому происходящее никак не назвать. И Хёнджин не мог не чувствовать этого. Он помогал, поднимая таз и направляя голову Минхо… Будто и правда для него это всё не впервые и он знал, что делать и как двигаться… Будто он болен сатириазисом…Или это Минхо неизлечимо болен, но влечением именно к одному — к небесному телу Хёнджина. Подняв голову, он смотрит на него — на предмет своего голода, и поверить своему счастью не может. Слёзы катятся по щекам, но их не замечают. Они срываются и падают на бледную кожу. Гиперчувствительность Хёнджина побуждает его мелко вздрагивать от каждой капли. — Хённи? Голос слишком хриплый, совсем не тот родной, мягкий и бархатный, а скорее незнакомый стеклянный. Хёнджин нехотя открывает глаза, в которых блестит просьба продолжить, а на губах держится загадочная улыбка Моны Лизы. — Почему ты остановился? — Потому что не могу… — стиснув зубы и до боли закусив щёку изнутри, Минхо опускает голову. — Я не могу так больше. Я тебя хочу, — от озвучивания того, что так долго в паху гудело легче не стало. Проклятие. — Ты же понимаешь, что это значит? Если мы сейчас… — Я согласен, — Хёнджин торопливо приподнимается и садится. Его влажные ладони оказываются на щеках Минхо. — Я хочу. Я тоже хочу. — Тогда мне нужно… — То, что в коробке? — Хёнджин перебивает и растягивает губы в хитрой улыбке. — Я искал носки и увидел. Прости. — Носки? Кто будет прятать носки в коробке? — Ты же прячешь свои в пакеты. Минхо комично хмурится и чуть раздувает щёки. — Это другое. Так удобнее. — Но не экологичнее, — ангел давится смехом и зубами терзает нижнюю губу. — Давно ты вспомнил слово «экология»? Кажется, Минхо не на шутку рассердился. Но это только кажется. Он отвлекался и завлекал Хёнджина в этот глупый спор, чтобы сперма отлила от мозга. Нужна передышка. Торопиться не обязательно. Хотя… — К чёрту! Тряхнув головой, Минхо торопится преодолеть пространство до шкафа быстрее скорости звука, но ступни путаются в углах одеяла и он валится на пол. Под заразительный смех ангела он сам трясётся в приступе беззвучного, и не успокаиваясь лезет в шкаф за необходимым. Тащить всю сокровищницу было не обязательно. Минхо не стеснялся своего арсенала, но и хвастаться не хотел. Не всё то, что «подходит» ему сможет оценить Хёнджин. Далеко не всё… Схватив наощупь бутылку со смазкой и несколько резинок, рука замирает на ещё одном маленьком тюбике. Пролонгатор. Этим снадобьем Минхо ещё ни разу не пользовался, но купил, как и большинство приблуд только потому, что может купить. Как же удачно он всё предвидел. Вернувшись на кровать, он садится не на то же нагретое пóтом и спермой место, а устраивается за Хёнджином. Губы сразу тянутся к шее магнитом, и задерживаются там, пока пальцы растирают капли пролонгатора по всему члену. Следом не тормозя Минхо шелестит блистером, натягивает презерватив на пальцы и щёлкает колпачком от мятной смазки. Вспоминая свои ощущения от химического холода, он надеется, что всё пройдёт менее болезненно для первого раза и Хёнджину понравится. — Нам… Это точно нам нужно? — почувствовав нечто липкое у заднего прохода, Хёнджин, хватая сухими губами воздух, поворачивает голову и трётся виском о влажные волосы Минхо. — Мы же не можем… Я не забеременею. — Вспомни, что такое хламидиоз, сифилис и тому подобное, — стонет Минхо в плечо и оставляет рядом с алыми пятнами новые засосы. — А лучше не думай об этом, ладно? Не бойся… — Почему ты говоришь мне не бояться? Рисуя на коже маленькие вселенные, Минхо мягко оглаживает сфинктер. Хёнджин расслаблен душой, но напряжён физически. Он заводит обе руки за голову и пальцами ныряет в тёмные волосы. Спина выгибается, а зад идеально подстраивается под указательный и средний. — Расслабься, — Минхо подвигается ближе и касается второй рукой сначала ангельского живота, а потом и члена. Тот всё в том же агрегатном состоянии. — Не бойся. Он шепчет эту мантру скорее для себя, ведь волнуется. В первый раз всегда страшно. И это не про тот «самый первый раз» с кем-то, а про конкретный первый раз с правильным человеком… С желанным… С настоящим ангелом… Он продолжал повторять про себя это глупое «не бойся» пока растягивал Хёнджина; пока с чувством целовал спину; пока массировал головку длинного члена… Время потеряло свою ценность. Минхо забылся в собственных вздохах и ангельских всхлипах. Не прошло много времени, как Хёнджин сам стал насаживаться на пальцы. Он двигался пластично, но хаотично, а вот Минхо просто замер статуей. Ещё одно тихое «не бойся». Ещё один фатальный вздох и влажный стон. — Если будет больно, — Минхо торопится раскатать по стволу защиту и дрожащими руками не глядя направляет головку к нужному месту. — не молчи, ладно? В ответ тишина. Хёнджин ластится, льнёт и прилипает к чужому телу так, что терпеть невозможно. Сердце его билось так, что чувствовалось везде одновременно. Приклеив ладони к истощённой ангельской груди, Минхо прижимает Хёнджина ещё ближе. Он хочет впитать его в себя. Указательные и большие пальцы зажимают соски, губы оказываются на выступающем верхнем позвонке, а член протыкает плоть, словно нож сердце — резко и наверняка болезненно. Минхо морщится от того, каким тугим было пространство, но рассыпается на миллионы атомов от пьянящих разум стонов парня. Сейчас они одно целое, и это единство хотелось сохранить если не на всю жизнь вперёд, то хотя бы на всю ночь. Минхо отстраняется и также резко толкается во второй раз. Хёнджин вскрикивает. Оба стояли на коленях, и оба в момент следующего толчка едва не завалилась на бок. С каждым движением Хёнджин расслаблялся всё больше и больше, теряя всякий контроль. Минхо вообще без тормозов. Не услышав слов протеста, а лишь громкие вскрики, он поверил в себя и продолжил вбиваться в податливое мягкое тело, покрытое сладкой испариной. Руки потянулись к чужому члену, которое в полной мере уже можно назвать родным. Минхо сжимает пальцы в кольцо и подстраиваясь под свой темп, начинает дёргано надрачивать. Он двигался быстро (быстрее только кролики ебутся) и неустанно мял шею своими напрочь горячими губами. Тишина покинула пределы спальни. Хёнджин стонал не переставая и именно эти громкие звуки немного отрезвили. — Больно? Минхо чувствовал, как ему хорошо. Он ощущал даже через слой резины, какой Хёнджин внутри приятный и горячий. Единственное, чего он представить не мог — это то, как всё происходящее было для самого ангела. Хёнджин кивает, давая беззвучный ответ, и когда Минхо замирает в растерянности, он сам ведёт бёдрами назад и вбирает в себя всю длину. — Продолжай. — Уверен? — Боль… Отличает нас от людей… — Хёнджин шепчет в потолок, откинув голову на твёрдое плечо. — Кто не познал боль… Недостойны… На сказанное Минхо хотел бы возразить, да только что ему сказать? По коже пробежал реальный холодок от этих слов и всё мысли разом приморозились к стенкам черепной коробки. Хёнджин крутился в кольце рук Минхо, извивался и с мольбой шептал «ещё». Стоило Минхо продолжить, как снова из рта вырвались приятные крики. Ангел вцепился пальцами сначала в свои колени, а после перебросил руки на бёдра Минхо. Он царапал, сжимал упругие мышцы и льнул спиной к груди… Ближе… Ещё и ещё… В какой-то момент Минхо почувствовал лёгкую вибрацию в руке и тяжесть. Кажется, Хёнджин был близок к тому, чтобы наконец-то кончить, и это прекрасное чувство приближающегося оргазма вернуло его на эволюционную ступень животного. Сжимая пальцы сильнее, Минхо буквально вдалбливает себя в ангельское тело, напоминающее тряпичную куклу. Их клонит вперёд. Они оба на грани. Хёнджин стонет громче и от каждого слышного шлепка пошло шипит, а Минхо срывается на рык, кончая в почётный третий раз за ночь. — Ещё… — ангел подмахивает бёдрами и помогает Минхо довести наконец-то себя до точки невозврата. — Ещё… Из-за положения Минхо не видел с каким лицом Хёнджин просил продолжения, как и не замечал его выражения боли за несколько минут «до». Если бы видел, точно остановился бы. Он бы не стал… Но он всё ещё мыслями и телом внутри Хёнджина… Он только что кончил в него. — Минхо… Ещё… Вынув член и выдохнув, Минхо укладывает голову на плечо парня, опускает взгляд на мокрый от сочащейся влаги другой член, сглатывает моментально набежавшую слюну и двумя руками занимается тем, ради чего он сам кончал второй и третий раз. Стоны становятся тише. Дыхание — чаще. Хёнджин окончательно обмякает в горячих объятиях почти сразу, как только левая начала мять мошонку. Член тут же дергается в руке, а по тёмной головке серебром стекает вязкая сперма. — Ещё… Мне понравилось, — тяжело дыша, Хёнджин еле проговаривает слова. — Я хочу ещё. — Хённи, — уткнув нос в ухо, Минхо нежно целует мочку. Его действия теперь кардинально отличаются от того, каким диким и резким он был всего несколько минут назад. — Нужно отдохнуть, — мокрыми пальцами он заправляет лохматые длинные пряди Хёнджина и целует снова, но теперь в место за ухом. Туда, где пахнет жжёной карамелью, потом и шампунем. — Тебе нужно в душ и поспать. — Но… — Завтра, — ещё один поцелуй в ушную раковину. — Обещаю… Завтра, — вдохнув и выдохнув, Минхо кое-как отстраняется и встаёт на ватных ногах. — Иди в душ. Я поменяю постельное. — Давай уснём так? Ангельские глаза начали слипаться. Ну кто бы сомневался? Минхо тоже устал. Нет. Заебался. Однако измазанным своим и чужим семенем он точно не уснёт. — Я помогу дойти, но дальше сам, ладно? Не дожидаясь ответа он поднимает размякшее от ласк тело и несёт в ванную комнату, но, вопреки своим же словам, не оставляет Хёнджина там, а заходит с ним под душ. Около десяти минут он смывал с бледной кожи пот и сперму, обходя следы своих ненастных губ. Спина и задняя сторона шеи были украшены тёмными пятнами, которые уже завтра расцветут ярким фиолетовым или даже синим. Сил о чём-либо думать не было от слова совсем. Минхо и не думал, а действовал как робот машинально, совсем без чувств. Всё завтра… А пока он смывает с себя и ангела мыльную пену, промакивает волосы полотенцем, роется в шкафу в поисках свежего постельного, заправляет подушки и разглаживает простынь с пустой, действительно пустой головой и обилием чувств под сердцем. Заворачивая уже дремавшего Хёнджина в одеяло, Минхо обнимает его поверх мягкого. Они оба голые. Оба, кажется, счастливые. И оба завтра потратят все светлые и тёмные часы, чтобы насытиться друг другом. Завтра… Завтра всё будет ещё лучше… Завтра непременно должно понравится… С этими мыслями Минхо быстро упал во тьму, в сон, и проснулся с той же загадочной улыбкой и схожими мыслями. Потянувшись, он задевает рукой голову ангела и тут же косится на недовольное выражение лица, которое не пугает, а, скорее, умиляет до невозможности. Нависнув сверху, Минхо тянется разбудить Хёнджина поцелуем. Настоящим. Но тот резко распахивает глаза и вот этим как раз таки пугает до укола в сердце. — Доброе утро, — Минхо всё же наглеет и целует парня в лоб, но не увидев ответной реакции в виде (хотя бы) знакомой улыбки, перестаёт улыбаться сам. — Что такое? Что-то болит? Хёнджин таращился так, будто всё его тело было в ожогах… Будто было больно так, что словами не описать и лишь бешеным взглядом можно показать. Поджав губы и ухватившись за края одеяла, парень резко подскакивает и толкает Минхо от себя. Через секунду, запутавшись в постельном, он валится на пол, прямо как в его первое осознанное пробуждение в этом доме. — Хённи? — Минхо тянется помочь встать бедняге, но тот, увидев руки, дёргается и отползает с тихим мычанием… Опять же, как и в тот первый раз. — Что?.. Что происходит? Не оглядываясь по сторонам, Хёнджин смотрел только на Минхо, пытаясь прикрыть голую грудь. И смотрел он точно как на врага. — Хёнджин, если где-то болит, я позвоню врачам и… — Где я? — Что? Решив, что спросонья слух подводит, Минхо глупо хихикает. Он не верит, что Хёнджин всерьёз мог задать такой вопрос. Но после следующего тихого вопроса, улыбка стремительно слетает с губ. — Кто… Кто вы такой? И где я?