Нефилим

Labrinth — Formula

Nothing But Thieves — Broken Machine

Если бы он знал своё счастье в лицо, то ни разу никогда ни к кому бы не прикоснулся.

•••

Хёнджин спал крепко. Минхо какое-то время посидел рядом на кровати без движения, пока завтрак не остыл, а после решил прилечь и попробовал вытянуть Хёнджина из снов обратно в жизнь своей болтовнёй. Ангел еле двигал ресницами, ворочался, прятал голову под одеялом и пару раз сонно попросил выключить свет. Минхо на многое способен, но погасить солнце было выше его сил. Задёрнув шторы и погрузив спальню в желанный мрак, он расправил одеяло, подложил к Хёнджину поближе свою подушку, чтобы было что обнимать и вышел. Видимо сегодня они не поговорят. По крайней мере не сейчас точно. Пытаясь поставить себя на место ангела, Минхо прикидывал сколько бы понадобилось ему времени, чтобы отойти от шока. Учитывая то, что сейчас его мало что может шокировать по-настоящему он дал себе день. Хёнджин другой. Хрупкий. Он тот цветок, за которым нужен особый уход. Скорее всего тоска по маме и полное принятие новых обстоятельств займёт около недели. Это в лучшем случае. В худшем… Придётся обращаться к доктору Муну, чтобы тот достал антидепрессанты или транквилизаторы. Минхо не знает, что принимают обычные люди в критических ситуациях. Сам бы он предпочёл тонкую дорожку снега или молли нового образца. Наркотики — зло. Но как быть, если только от зла можно получить удовольствие? Растянувшись на диване дохлой рыбой, Минхо прикрывает глаза. Тишина расслабляет. Еле слышная мокрая дробь по стеклу — тоже. Пролежав так добрых минут двадцать, парень приоткрывает один глаз. Действительно светло. Слишком ярко для такого поганого настроения. Небо было серым и будто бы пыльным, однако глаза резало от чрезмерной контрастности. Всё снова было не так в тихом одиночестве. Хотелось вернуться к Хёнджину под одеяло и проспать день, два, да хоть всю неделю. Короткая стрелка на часах упала на цифру два, когда в дверь постучали. Обычно Сынмин сразу вводит код без церемоний, но наверное он и правда поверил в то, что Минхо его изменил. Дурак. Подкрадываясь на носочках к двери, он зачем-то задерживает и дыхание. Старается быть незаметным для этого громкого мира. Стук продолжается. Было бы проще, если бы старший позвонил в звонок, тогда автоматически включилась камера и Минхо бы лицезрел его недовольное лицо. А так приходилось просто представлять как старший краснеет от злости продолжая стучать. Решив ещё помучить Сынмина ожиданием, Минхо прислоняется спиной к двери и складывает руки на груди. Приятный и бодрящий холод от металла тут же прилипает к голой коже. Наверняка старший и за непотребный внешний вид его отчитает, и велит одеться, когда Минхо соизволит открыть дверь. Когда? Или если? Не зря собак называют глупыми созданиями, а котов — злопамятными демонами. Минхо к тому же ещё и скорпион. Не важно реальна ли вся эта астрологическая ерунда, однако каждый знает, что скорпионы те ещё мудаки с исключительной памятью на всё дерьмовое. Получается, можно вести себя соответствующе общепринятому мнению и вовсе не открывать брату дверь. Пусть стоит и стучит себе хоть до заката. Эта шальная мысль рисует на губах ухмылку в стиле «плохого парня». Сынмин ведь назвал его выродком и ничтожеством? Минхо готов оправдать данные ему звания с большим удовольствием. Стук стих в тот момент, когда он подумал вызвать полицию и разыграть из себя жертву, в дом к которой нагло ломится психопат. Однако брат сдался. Слишком быстро. Так не пойдёт. Настроение разогналось за считанные секунды от весёлого и лёгкого до гадкого и тяжёлого. Минхо резко открывает дверь, чтобы послать Сынмина на дорожку. Сам он ведь не сдавался, стучал до последнего, переживая о брате. Так почему старший ведёт себя так, будто ему плевать жив он или Хёнджин правда его прикончил, как и предсказывали? Собрав брови в кучу, Минхо щёлкает последним замком и распахивает дверь. Глаза его тут же широко открываются, превращаясь в стеклянные шары. Пульс подскакивает до ста ударов в минут. Руки леденеют. Но несмотря на шоковое состояние он всё же находит в себе силы так же быстро закрыть дверь, как и открыл. — Это что за хуйня? — шёпот выходит поломанным, будто в горле настоящая мясорубка, которая перемалывает звуки и получается то, что получается — одни остатки от нормального голоса. — Это?.. Минхо давит на ручку, приоткрывает дверь на несколько сантиметров, видит тот же ботинок, что и пару секунд назад и опять захлопывает её. Звук автоматического замка приятно звенит. В ушах тоже стоит перезвон, будто тот, кто посмел постучать в эту дверь ударил хозяина квартиры чем-то железным и непременно тяжёлым по голове. Шок сменяется на удивление, а оно, в свою очередь быстро переходит в стадию отрицания. Дверь открывается в третий раз. Сейчас Минхо готов посмотреть в глаза тому, кто его потревожил. Уперев одну руку в стену, он стервозно щурится и прикусывает кончик языка, молча изучая старого знакомого. Те же каштановые волосы заметно отросли и из прямых превратились в кудрявые. Из-под волнистых прядей виднеются длинные серьги-цепи — это что-то новенькое. Нависшая чёлка прячет удивительной красоты глаза — настоящие драгоценные ониксы. На плечах грубая косуха, ноги тоже облеплены приятной матовой кожей. Уродливые ботинки нестандартной формы — новая коллекция одного всеми известного бренда, любящего экстравагантные эксперименты на грани фантастики. Минхо скользит глазами по точёной фигуре человека, которому лучше без всех этих тряпок, цепей на шее и колец на пальцах; которому идёт нагота и бессовестность. — Ну и? Вдоволь намолчавшись, Минхо первым нарушает неловкую тишину тем же низким и хриплым голосом, который отзывается на лице другого задором. Парень не двигается, взаимно облизывает полуголого Минхо голодным взглядом, и нервно по привычке дёргает ногой. — Привет? — закончив осмотр, он опускает голову, тем самым укрывая от чужих глаз чертовски острую улыбку. — Ты поздороваться зашёл? — Минхо улыбается вынуждено, чтобы испуга и волнения не выдать, но вот гость скалится явно по другой причине. — Как ты вообще мой адрес узнал? — Я же знал дом. Узнать этаж и номер квартиры не проблема. Оба говорили тихо, но эхо всё равно разлеталось вдоль гладких стен по пустому коридору. Те цветы, что не так давно Минхо с Хёнджином выставили, куда-то утащили. Возможно соседи забрали букеты себе, как и предполагалось, а может, противники романтики выбросили всю ароматную красоту на помойку. Ни листка, ни лепестка не оставили. — Зачем? — Я не знаю, — парень вновь улыбается, но на этот раз глядя в глаза. Чёрные ониксы-магниты приковывают к себе внимание. — Не знаю, какой ответ тебя устроит. — Тогда, я закрываю дверь? Минхо тянется к ручке и почти сжимает её. — Стой! — Я и так стою, — замечает он, и всё же хватается за ручку. — Либо говори, либо… — Мне нужно с тобой поговорить, — не решаясь сделать шаг вперёд, парень делает шаг назад и поднимает ладони на уровень груди. Не отступает, а демонстрирует безопасность. — Это важно. Мне больше не к кому обратиться, Хо, — громко сглотнув, и не заметив на лице Минхо былой язвительности, он продолжает чуть тише. — Прошу, давай поговорим. Мне… Мне нужна помощь. По старой дружбе. — То есть мы друзья? — брови поднимаются от наивысшей степени удивления. С губ слетает неоднозначный смешок. — Джисон, ты буквально давился моей спермой… — Тише ты! — парень шикает и скидывает с себя овечью шкуру. Он оказывается рядом, почти нос к носу и гипнотизирует взглядом, прижимая руку, увешанную серебряными аксессуарами к губам, которые когда-то тоже были испачканы его семяизвержением. — Тише, — мягче просит он, и перемещает пальцы на щёку, нежно и медленно гладит, не встречая сопротивления. — Я не против повторить, только… Сначала поговорим, ладно? У Минхо внутри началась война эмоций и разума. Перед ним стоял человек, на которого он пускал слюни, смотрел так, как ни на кого и никогда не смотрел. Минхо обожал Джисона. Не любил — это он понял со временем — а именно обожал. Без примеси обыденной любви, это чувство ощущалось вихрем, что обвивает душу золотой колючей проволокой. И красиво и адски болезненно. Теряя рассудок Минхо ослеплённый этим обожанием шёл за Ханом по бесконечному лабиринту исступленных эмоций. Было темно. Непонятно. Временами страшно и опасно. Джисон сам того не понимая стал боготворим и всё из-за этих неповторимых глаз, вселяющих уверенность, и из-за улыбки, что похлеще наркотика сводила с ума. Прежнего дикого обожания уже нет. Прошло. Время не вылечило, но кое-что поменяло. Теперь чувства к Джисону — это не воспрянувший вулкан, извергающий потоки раскаленной страсти, а скорее пепел цвета былой любовной одержимости. Сердце как ни странно больше не ёкает, однако узлы ниже живота затягиваются, электризуются и собираются в тугие комки. Будь они не ладны эти рефлексы и касания Джисона туда же. Минхо не отталкивает, не убирает чужой руки от лица и не останавливает словами. Он пытается понять — это жуткое жжение внутри от отвращения или же от желания, в котором он когда-то утопал вместе с Ханом? Из мыслительного транса выводит горький из-за никотина поцелуй. Джисон был ниже ростом, однако толстая подошва компенсировала недостаток в шести сантиметрах. Он без проблем и промедлений прижал свои губы к губам Минхо и подавшись вперёд буквально затолкал его в квартиру. Это дьявольское создание опять влечет и опьяняет собой каждую частицу существования. Губы двигаются быстро, горячий язык плавит другой — не такой поворотливый, будто заледеневший. Частые вдохи и выдохи через нос звучат экстазом. Джисон пользуется положением и вжимает Минхо в стену, преграждая путь к отступлению, расставив по бокам руки. Дорогая выделанная кожа приятно скрипит. Минхо царапает стену, не смея поднять рук и обжечься об Хана. Он почти не дрожит в отличие от того, кто намеренно мокро и слюняво вылизывает его как в старые добрые. Джисон всегда был таким — нетерпеливый, безумный, готовый всегда и везде. Этим-то он и зацепил скучающего по приключениям Минхо, и этими же фокусами пытается вернуть погасший авантюризм. Других объяснений происходящему нет. Как от одного поцелуя не становятся геями, так и от этого хаотичного, мокрого и пылкого Минхо вряд ли снова сойдёт с ума. Однако он на грани… На грани того, чтобы не просто стоять столбом и позволять целовать и трогать себя, но и дотронуться самому. Джисон знал как доставить удовольствие и все мысли о неправильности ситуации просто сбегали от такого напора. Зубы тянули нижнюю губу, язык плавными движениями скользил по месту укуса, врывался в рот, по-хозяйски пытался дотянуться дальше, глубже… Минхо сахарной ватой таял от жара, которым Хан наполнял его лёгкие, и он продолжил бы растекаться в пошлых чавкающих звуках, если бы не открыл глаза и в нужном направлении не скосил взгляд. Его кроссовки, в которых ангел ходил по белому свету, священным оберегом встали перед глазами. Хёнджин здесь, рядом, спит под завалами трагедии, а Минхо через две двери и три стены сосётся с никудышным бывшим. А-ху-еть. — Всё, — зацепившись за лацканы косухи, Минхо оттягивает Джисона от себя подальше и жадно глотает воздух, не отпуская причину отдышки. — Остановись. Ты что, блять, творишь? — А что не так? По всей видимости Джисон своих грехов перед Минхо не помнит и свято верит в то, что искры, которые он однажды случайным образом высек, за время разлуки превратились в кострище масштаба стихийного бедствия. Но это не так. Огонь погас. Остался лишь сухой уголь. За время молчания и дуэлью глазами, до парня кажется дошла эта истина. Но Джисон был бы не Джисон, если бы так просто опустил руки. Слизав с губы следы Минхо, он безумно улыбается во все зубы и вновь тянется забрать своё, только Минхо уже не его. Больше никаких игр, да и можно ли играть с поломанной игрушкой? Минхо толкает Хана снова и тот отступает на приличную дистанцию, прикрывает пальцами успевшие покраснеть губы и качает головой, будто бы размышляя о чём-то глобальном и серьёзном, только вся эта серьёзность в конечном итоге превращается в смех. Когда-то этот смех был маяком в туманном Альбионе притона. Когда-то эти яркие звуки были компасом для одурманенного сознания. Когда-то, но не сейчас. Вспомнив, что дверь по-прежнему открыта, Минхо тянется её закрыть и поскорее. Джисон продолжает мягко посмеиваться. Его всё ещё трясёт, и теперь намного сильнее. Опасаясь дальнейшего громкого продолжения событий, Минхо просит успокоиться и кивает в сторону кухни. Нежданный и незваный гость послушно следует за ним тенью. Когда дверь закрывается, Минхо тихо, насколько это уместно, повторяет просьбу не трястись как больной бешенством, но его слова не имеют эффекта. — Мне нужна помощь. Хан упирается в кухонную тумбу рядом с раковиной, и расставляет руки так широко, насколько позволяла гибкость. Шея согнулась и голова повисла. Каштановые волны завесой отгородили единственного зрителя от взволнованного актёра, который готовил речь. Минхо стоял, продолжая давиться кислородом, и терпеливо ждал того самого трагического момента в этой драме, следующего после столь продолжительного тактильного пролога. — Помоги мне, Хо, — просьба вышла сдавленной и далась она на этот раз Джисону с трудом. — Меня… Меня все кинули. Все — это скорее всего все те люди, чьи имена знать было не обязательно, чтобы спаивать и трахать. У Минхо никогда не было претензий к Хану по этому поводу. Он и сам вёл беспорядочные половые связи. Если повезёт, то член окажется в Джисоне, а если нет, то не так обидно, ведь в те острые моменты возбуждения под кайфом важно было количество, а не качество. — Мне тебя пожалеть? — постепенно приходя в себя, на место возвращалась и здоровая ирония. Минхо закатил глаза (как делал это всегда) и разрешил себе скромно улыбнуться. — Что ты хочешь? — У тебя есть? Вместе с вопросом Хан приподнял голову. Чёрные глаза взирающие исподлобья вновь мощными магнитами приковали взгляд Минхо к себе. Оторваться было тяжело. Почти нереально. Не смотреть с жалостью и отвращением не получалось. Минхо резко скривился и брезгливо нахмурил нос. — Я что на пушера похож? — Нет, — тут же ответил Хан, жадно закусывая нижнюю губу точно зверь голодный. — Но у тебя должно быть. Хоть что-то, — каждое слово скрипело стеклом на зубах. — Я давал тебе на чёрный день, помнишь? Ты сказал, что сохранишь для нас. — Для нас, — одновременно с парнем выпалил Минхо будто под гипнозом этих сводящих с ума чёрных омутов. — Дай мне, прошу. — Ханни, — Минхо еле шептал всё ещё потрясённый воспоминанием об этой глупости. — Нет больше «нас» и снега тоже нет. В жизни Минхо наступила весна сразу же после интоксикации. Когда его рвало всем, чем только можно (и в том числе желчью и кровью), он чётко осознал, что испытывать подобное второй раз ему ой как не хочется. Тут даже не слова Сынмина, стоящего рядом злобным надзирателем помогли, а крики инстинкта самосохранения. Когда брат нашёл его в том месте, Джисона рядом не было. В ту ночь он не пришёл. Некому было контролировать то, чем травился Минхо у которого напрочь отказали тормоза. Он нюхал, вливал в себя сладкий алкоголь и запивал экстази чем-то горьким и вязким на вкус. За одной таблеткой последовала вторая почти сразу. Без опыта Минхо доверчиво открывал рот, когда ему предлагали затянуться. К химии добавилась чистая органика, способная расслабить буквально за три удара сердца. Дороги не кончались. Смотреть, как мука осыпалась с чужих ноздрей казалось неправильным. Стол был испачкан порошком и Минхо никто не останавливал. Помутневшим взглядом он видел как белые пальцы тянулись к его губам и он облизывал их не говоря «спасибо». Его уносило дальше и он делил один густой дым на двоих с кем-то, кто моментально потерял своё лицо, оказавшись на таком близком расстоянии, что кожа могла дышать другой кожей. Минхо горел. Нет. Сгорал заживо. Ему было весело и мокро. Жарко и морозно. Лёжа на твёрдом полу он чувствовал прохладную мягкость облаков над райским садом полных несуществующих цветущих роз. Одежда отслаивалась словно мёртвая кожа со змея, посмевшего вторгнуться в заоблачные чертоги. Только на деле это не он искушал, а его соблазняли новыми веществами, которые делали жизнь ещё ярче, легче и быстрее… — Ты слышишь? — М? Джисон поменял положение скрестив ноги и заткнув ладони в карманы брюк, но остался стоять на том же месте, склонив голову. Он с интересом рассматривал задумавшегося Минхо. Было видно и очевидно, что он потерялся в прошлом. Джисон знал этот бегающий взгляд, ведь часто видел такой же в отражении. Минхо скучает по кайфу, а Джисон и был тем самым кайфом, был звездой, указывающей путь к удовольствию, ключом, открывшим дверь в мир кислоты, дыма и таблеток. — Я спросил, куда ты дел грамм? Когда вокруг царит тишина любой тихий звук будет громче раската грома. Вопрос Джисона потряс. Минхо даже физически почувствовал удар от этих слов. — Помнишь моего брата? Он всё выбросил, — между двумя блеснула молния и последующие слова Минхо превзошли по силе поражения сказанное Ханом. — Кстати, тех денег, что он тебе дал, должно было хватить на килограмм. На что ты их потратил? Вопрос не являлся риторическим. Минхо хотелось бы узнать цену предательства, раз судьба дала шанс вновь встретиться с Иудой. Сынмин действительно ищейка, и после странной пропажи брата, он на пару с дружком копом узнал, кто владелец той тачки, в которую Минхо прыгнул и не вернулся. Всех деталей этого детективного расследования младший не знает. Не интересно. Ему было достаточно того факта, что выследив Хана, Сынмин не долго уламывал его выдать адрес, где прятался брат. По хорошему Минхо должен благодарить эту продажную душу за то, что «спасла» его в ту ночь… Возможно последнюю ночь в жизни. Но обида не позволяла сказать слов благодарности. Как бы то ни было, в том притоне-борделе Минхо был счастлив. Пусть это счастье было искусственным, быстрым и коротким, однако оно было, и Минхо готов был умереть безумно счастливым рядом с теми, кто и после остановки сердца обласкал бы его холодное тело. Но его забрали. Несостоявшийся труп похитили из рая. Почему похитили? Минхо был не способен даже стоять самостоятельно. Протестовать и бороться с братом — тем более. А если бы мог, то он бы лёг обратно на пол… На это ледяное райское облако… Хану действительно повезло не оказаться там в ту ночь. Сон Минги, являвшийся ещё и бодигардом Сынмина за «спасибо», вызвал наряд местной полиции. Всех, кто был жив повязали. Тела, что давно остыли — упаковали в мешки и увезли в другом направлении. У себя в участке он получил повышение за это доброе дело. Сынмин забрал брата домой (вроде живого), а сам Минхо вернулся в жизнь. Все вроде бы в плюсе, но Минхо — не все. Ему обидно. — Не вороши прошлое, — Хан ухмыляется без признаков вины и раскаяния. — Живи настоящим. Его чёрные глаза становятся больше. Джисон — сам мрак. Чёрная дыра. Когда-то Минхо ошибся, посчитав его своим светом. Этот человек не способен даже отражать его. Хан Джисон хорош лишь в том, чтобы утягивать во тьму и поглощать всё светлое. — Прошу, — повторяет мрак. — Минхо, я прошу тебя, дай мне… Что-нибудь дай. — Могу дать по лицу. Хочешь? Свет внутри Минхо от нуля заряжен почти на сто процентов, но лишь всё благодаря Хёнджину, который питал его как мощный аккумулятор. Сейчас медленно, но верно, Хан высасывал этот свет. Требовал энергию. Впустую тратил время. — А ты стал дерзким. — Я ещё и подкачаться успел, — Минхо демонстративно дёрнул плечами. Ему стесняться нечего. Он действительно похорошел после усердной работы над ошибками. — Так тебе с правой или с левой? Или сам свалишь? Ответом была тишина, разбавленная очередным переливистым смехом. Откинув голову, Джисон не стесняясь смеялся, будто Минхо за всё то время, что они не виделись, превратился в заурядного клоуна. — Знаешь, — подходя медленно ближе, Минхо решил дать на прощание выговориться своей обиженной стороне. — Даже после всего, что произошло, ты не попытался меня найти, узнать как я и объясниться, — оказавшись рядом, буквально в одном шаге, он ждал, когда Джисон перестанет смеяться. — Всё, что было «наше» осталось там, в Инчхоне. «Наша» была только дурь и всё. Хотя, скажу честно, я к тебе что-то чувствовал. Но ты мои чувства растоптал. — Разве? — Хан сейчас походил на загнанного в угол зверя. Он скалился, водил челюстью, дёргался, но при этом не пытался сбежать. Зверю хотелось борьбы. — Разве ты больше ничего не чувствуешь? — оторвавшись от столешницы, Джисон одну руку заводит за шею Минхо, а вторую прикладывает к его паху и мягко сжимает. — А я чувствую. Иногда тело Минхо существовало отдельно от разума. Как бы морально ему не было противно в обществе Джисона, физически его всё устраивало и даже больше… Член моментально отозвался на эту хитрую манипуляцию и дёрнулся от влажного дыхания, поцеловавшего шею. Сжав плотно губы он стоял прекрасной статуей вылепленной на совесть, а Джисон — вовсе не ценитель искусства — осквернял его. Пальцы ухватились за волосы на затылке, направили голову ближе, чтобы лоб прилип ко лбу, чтобы нос замялся от другого кончика носа. Он снова целовал, но теперь медленнее, горячее и явно развратнее, поглаживая без остановки и аккуратно сжимая твёрдый член. И вздохнуть тяжело и задохнуться в такой ситуации стыдно. Вновь вспомнив про Хёнджина, Минхо дёргается и толкает парня в грудь, только на этот раз так просто отдалить его не получается. Джисон буквально прилипает, вцепившись в шею. Ногти впиваются в тонкую кожу, губы вытягивают пульс из сонной артерии и оставляют свои красноватые разводы. Односторонний поцелуй превращается в борьбу. Минхо ступает назад и силой пытается оторвать от себя эту сексуальную пиявку, но Джисона это заводит ещё больше, и он кусает плечо, ладонями обхватывает чужие бока и жёстко проходится по ним ногтями — Хан тот ещё представитель семейства кошкообразных, только до пантеры или ягуара он не дотянул, остановив свою эволюцию на обычной гиене. Это животное царапало, стонало с вожделением и напирало, толкая Минхо в нужном ему направлении — к столу. Попытка завладеть губами привела к тому, что Хан получил удар в живот (надо отметить заслуженный), но это недоразумение никак не изменило его планов завалить Минхо. Перехватив запястья, Джисон лишает его возможности распускать руки, и всё же проникает в рот. Языки на секунду сплетаются. Минхо отвечает на поцелуй машинально, но тут же кривится и кусает Хана за губу. Противно, но так горячо и страстно, что он тут же (опять-таки на автомате) слизывает выступившую кровь с уголка рта. Джисон цепляется за волосы, то же самое делает и Минхо — вонзает свои пальцы в кудри и пытается взять контроль, но колено Джисона, оказавшееся между ног, ломает стратегию ближнего боя. Минхо плавится от той силы, которую Хан прикладывает, пытаясь раздвинуть бёдра. Головка члена через ткань мягких штанов чувствует приятное трение. Пульсация учащается. На лбу собирается липкий пот. Разорвав поцелуй, Джисон толкает Минхо в область ниже шеи и торопится стянуть домашние штаны вниз, пока тело ещё находилось в удобном горизонтальном положении. В душе нежный Минхо не понимал наверное до этого дня, как сильно ему не хватало подобного. Они оба любили доминировать, и зачастую их прелюдия больше напоминала драку, чем ласки. Джисон любил быть сверху, даже когда оказывался принимающей стороной. Он обожал держаться за волосы, натягивая пряди словно кукловод нитки. Он делал больно, но эта боль всегда сопровождалась максимально приятными ощущениями. Минхо с ним в дуэте был такой же, если не хуже. Что в трезвом уме, что в полутрезвом он вёл себя практически так же и трахал Джисона остервенело, будто врага. Ему было важно войти до конца, чтобы чувствовать, как стенки отверстия сжимают член у основания или даже втягивают мошонку. Он мог душить, мог целовать с болью и кровью, мог вырывать волосы в пик оргазма. Наркотик все ощущения удваивал, а действия ставил на повтор. Втерев друг другу в дёсна химозный снег, они могли насиловать друг друга на протяжении нескольких часов без остановки. И оба получали кайф от давления, синяков, царапин и удушья. Сейчас всё иначе. Пощёчина, которую Джисон неожиданно влепил за непослушание, была неприятной. Просто неприятной и всё. Без волн возбуждения и без вибраций в животе. Тряхнув головой, Минхо отвечает тем же и бьёт подлеца, но не ладонью, а кулаком. Он не даёт возможности отвернуться. Той же рукой, что только что врезалась в челюсть, Минхо хватает Джисона за волосы и тянет к себе, чтобы наказать ещё и поцелуем. Ему нужно остановиться, но он не может. Привкус табака на языке парня сносит крышу. Пальцы, бегающие вокруг талии в попытке стянуть в конце концов чёртовы штаны, заставляют шататься. Минхо сам лезет под резинку и сжимает набухшую головку до первых признаков боли. Всё их противостояние друг другу не заняло и пяти минут, и спустя эти триста секунд Минхо впервые ахнул, потому что хорошо. Хоть и безумно больно, но от этого было чертовски хорошо. Хан слышит в этом выдохе приглашение продолжить. Он скидывает косуху, оставаясь в чёрной футболке и валит Минхо на спину. Острые лопатки с треском врезаются в столешницу, штаны стекают по ногам до стоп. Джисон весь трясётся и судорожно пытается расстегнуть пуговицу и молнию на своих кожаных. Температура на кухне жарче, чем в тропиках. Чувства появились также внезапно как тайфун «Хайшен» в двадцатом году. И появились они потому что им позволили. Потому что тормоза отказали. Все защитные механизмы сломались. Хотелось бы обойтись без жертв, как всё в том же двадцатом у морского побережья, однако Минхо не уверен, что получится. Лёжа голым на столе в такой странной позе — руки по бокам и ноги разведены по сторонам — хотелось либо самому умереть, либо Джисона придушить. А тот времени зря не терял и бросив затею пытаться высвободить свой стояк, наклонился и припал щекой к рельефному торсу. Хан устроил голову на впавший живот так, будто это было самое подходящее место для его дурной башки. Минхо не успел схватиться за волнистые волосы, потому что Джисон, высунув язык, быстро повёл им ниже, оставляя блестящие слюни на теле. Вцепившись в края стола и выгнув спину, Минхо начал хватать воздух ртом словно рыба на разделочной доске, и выгибаться скользким угрём, когда Хан накрыл мокрую напрочь головку не менее влажными блядскими губами. Минхо стал лакомством — главным блюдом. Рот Джисона был воистину создан для того, чтобы сосать члены. То, как он ловко и нежно толкал головку за щеку и напитывал каменный член своей ядовитой слюной, задерживая дыхание — было что-то с чем-то. Заглатывая до конца, он умело сжимал и разжимал гортань, высасывая естественную смазку и ускоряя процесс семяизвержения. После он всегда отлипал, и растягивал вспененную слюну тонкой нитью. Дальше жадно облизывал вены, спускаясь всё ниже и ниже, утыкался носом в эрогенную зону, и начинал дразнящими движениями играть с яйцами. У Минхо не было иммунитета против таких фокусов. Всё, на что хватало сил — держать глаза открытыми и дышать… Дышать так, что стол начинал качаться от усилий. — Если я… Вылижу тебя… — вернувшись к тому, с чего всё началось — а именно к губам — Хан начал чередовать быстрые поцелуи с низким грудным голосом. — Я трахну тебя так… Ты кончишь за минуту… Ты дашь мне? — пальцы оказались в волосах. Джисон повернул голову Минхо резким движением и напал на покрасневшее ухо. — Дашь мне мел? Минхо кривился, и упираясь руками в мягкие плечи не прекращал попытки оттолкнуть парня, но делал он это вяло и даже нехотя. Всё, что сейчас хотелось — просто кончить и заполнить этот грязный рот хоть чем-нибудь светлым. — Дай мне! — Хан начал рычать, явно разозлившись на игнор в свою сторону. — Просто дай! Зубы вцепились в мочку уха и потянули на себя. Рука, держащая волосы, сдалась. Минхо продолжал отпихивать Джисона и даже попробовал оттолкнуть его ногой, только висевшие штаны мешали удобно подтянуть колено и со всего размаху врезать под рёбра. Минхо ухватился за шею, сжал ладонь, но не со всей силы. У всего должна быть грань. Пусть он снова на лезвии ножа балансирует то вправо, то влево, однако нож этот не испачкан кокаином. Рассудок не позволит сделать то, что было нормой в периоды прихода. — Попробуй отсосать своим барыгам, — выплюнул он на ухо Хану. Тот дёрнулся, затем ещё раз. Попытка вырваться из захвата успехом не увенчалась. Минхо не остывал, а заводился от той слабости, которая вдруг пробудилась в Джисоне. Немного ослабив хват, он дёрнул голову Хана к себе поближе. Слюни смешались с запёкшейся кровью. Картинка была до умопомрачения соблазнительная, но пересилив себя, Минхо не стал зализывать рану как прежде. Несколько секунд он просто смотрел на это покрасневшее лицо, на эти влажные глаза, кривые вздутые вены на висках, смотрел и проглатывал отвращение. В первую очередь, Минхо было противно от самого себя. Оказалось, что сдерживаться рядом с ангелом было не так уж и сложно, зато с этим демоном — каким бы грязным он бы ни был — останавливаться не хотелось. Ни тогда, ни сейчас. — Убирайся, — зажмурившись и отвернувшись, Минхо пихает Джисона, выпрямляется и тут же спрыгивает со стола сам. — Минхо! — обиженный голос звонко режет слух. Натягивая штаны и наклоняясь за брошенной косухой, Минхо кривится раз в десятый. — Не ори, — сухо и безэмоционально проговаривает он и бросает кусок коровьей кожи в лицо Джисона. — Проваливай. — Хо, послушай, — закинув косуху на плечо, Хан хватается за растрёпанные волосы и… И замирает. Стоит такой жалкий, ничтожный и растерянный и давит на жалость некогда волшебными чёрными глазами-камнями. — Мне правда больше никто не может помочь. Все пушеры, которых я знаю, не продают мне. — Найди других. — Другие толкают в тюрьме, — выдохнув, Джисон дико улыбается и начинает смеяться. Опять. — Просто… Я просто не знаю. Ты был моей последней надеждой. — Я больше не принимаю, — сглатывая слюну Минхо каждое слово достаёт из себя с трудом. Его мучает отдышка и засуха во рту. — И ты завязывай. Перестань пока не поздно. Ещё раз обратив взгляд на тремор, Минхо замечает и кое-что другое — кое-что тёмное с зеленоватыми контурами. Тяжёлым шагом он подходит к Хану вплотную, хватает за предплечье и поднимает руку. — Ты на иглу сел? — не дожидаясь ответа, он бьёт парня по лицу. Теперь счёт в пощёчинах у них равный. — С ума сошёл? Псих ненормальный. — Хо, я чист, — опасливо косясь в сторону Минхо, Джисон поглаживает место удара и едва сдерживает слёзы. — Клянусь, я завязал. Неделю не употреблял, и мне… Мне сейчас плохо, понимаешь? Меня ломает. Мне нужно что-нибудь принять, чтобы не было так больно, — закрыв глаза он переходит на плаксивый шёпот. — Мне очень больно. Всё, что я могу, закидываться ксанаксом, но эффект быстро проходит. Мне… Мне просто нужно что-то слабое, понимаешь? — Тебе нужно лечиться, — слишком расстроено шепчет в ответ Минхо. — Я могу сам. Я неделю без допа и я… Просто дай мне? Немного. Помоги мне. Запоздало, но Минхо увидел перед собой не человека, а призрак. Кожа уже не была смуглой, а казалась серой и бледной. В глазах полно кладбищенского тумана. На губах высохла ложь. Джисон врал сам себе и на этом мог бы остановиться. Обманывать Минхо совсем не обязательно. Они больше никто друг другу. И пусть Джисон был потрясающим любовником — равным и достойным — однако человеком он был мёртвым. Живой труп. Уже никто. — Хочешь, я на колени встану? Хочешь, я буду умолять тебя? — Проваливай, — шипит Минхо, закрывает глаза, сжимает кулаки и хрустит угрожающе шеей. — Уходи. Последний раз прошу. Каждое слово из уст Джисона — гвоздь в крышку собственного гроба. Он морально разлагается прямо сейчас. И Минхо снова тошно. Он позволил этой падали целовать себя, касаться, пачкать… Грязь зашевелилась на коже могильными червями. Все замерли. Время кажется тоже остановилось. Только сердце продолжало стучать. Минхо понимает, что всё придётся делать самому. Он хватает парня под руку и ведёт из кухни к двери, и «ведёт» — ещё мягко сказано. Резиновая подошва уродливых ботинок противно скрипит по чистому полу. Джисон не упирается, но и не облегчает задачу. Минхо тащит его из последних сил. — Мне больно, — тихо всхлипывает Хан, оказавшись рядом с выходом. Куртка падает с плеча. — А мне плевать, — на прощание Минхо захотел ещё раз посмотреть на это лицо, запомнить все изменения, чтобы больше никогда не вспоминать об этом человеке с улыбкой на лице. Джисон мёртв. Всё. Не сейчас, но скоро точно. — Больше никогда не появляйся здесь. «Нас» больше нет, запомни. Сердце не раскололось на части после сказанного. Минхо давно распрощался с Ханом, теперь его очередь принимать поражение. И Джисон действительно выглядел разбитым. Его трещины уже не склеить. У Минхо получилось собраться и поправиться, а у него шансов нет. Не отпуская руки, Минхо проходит вперёд и щёлкает поочерёдно замками. Но как только дверь открывается, пропуская через порог яркий жёлтый свет от ламп в тёмную квартиру, Минхо спешит её закрыть. И он не просто хлопает дверью, но и закрывает обратно на замок. — Сегодня что, конец света? — бурчит он, стукнувшись лбом о холодный метал. Сынмин, зависший с поднятой около звонка рукой, слышит тихий стук. Две минуты он стоял под дверью и готовил правильные слова для этой встречи, и вот дверь открылась сама, причём неожиданно и слишком резко, едва не задев его лакированные лоферы, и также стремительно закрылась. Поразительно. На секунду Сынмину показалось, что ему просто-напросто показалось, и Минхо не открывал дверь. Однако… Парень дёргает за ручку. Закрыто. Он медленно стучит костяшками и прислушивается. Тишина. Пальцы тянутся к звонку. Недоумение набирает обороты, когда повторяется та же сцена: Сынмин замирает, так и не позвонив, а дверь волшебным образом распахивается. — Подожди, — фальшиво улыбнувшись брату, Минхо выталкивает кого-то из квартиры, следом кидает куртку и берёт секунду на раздумья. Сынмин стоит в полнейшем шоке и моргнуть боится. Не менее шокированным выглядит и тот, чьё лицо ему хорошо знакомо. Хан Джисон. После разговора с другом, Сынмин всё же собрался и настроил себя на перемирие. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе. Именно этой стратегии парень и решил придерживаться. Он намеревался извиниться, помириться и найти компромисс, который позволит им двоим мирно сосуществовать. Однако Сынмин никак не мог предугадать внезапного появления старого злополучного друга младшего в поле своего зрения. Уставившись на Минхо, Сынмин обратил внимание на его внешний вид. Тот будто бы вьетнамскую войну прошёл, и чудом вышел уцелевший. Не так пугали лохматые волосы и царапины на теле, как кровь на щеке и синяки на шее. — Что. Здесь. Происходит. — каждое слово Сынмин рубил с плеча, но звучал не грубо, а… Нормально. Ни один ни второй не торопились с объяснениями. Джисон отошёл в сторону, явно побаиваясь Кима, а Минхо смотрел вниз, пытаясь видимо там найти хоть какие-то толковые объяснения. — Минхо? — Он уже уходит, — младший поднимает глаза на брата, переводит взгляд на своего гостя и улыбается. — Заходил на чашку чая и уже уходит, да, Ханни? Джисон ожидаемо молчит. Трясётся и молчит, а Минхо продолжает с коварной ухмылкой чёрт знает зачем оправдываться перед старшим: — Он уезжает из города. Вот, зашёл попрощаться. Да, Джисон? Ты ведь уезжаешь далеко и надолго? Ноль реакции. Зато у Сынмина реакций хоть отбавляй. Он далеко не конфликтный человек, и зачастую выступает за словесные баталии, однако глядя на этого мелкого наркомана захотелось его ударить. Размазать по стене. Втоптать в землю и обмочиться сверху. В отличие от Минхо, Джисон Сынмину запомнился вовсе не приятным и весёлым человеком. Всё наоборот. Когда он не без помощи Минги выбил дверь в конуру, заваленную хламом и горами шмоток, Хан встретил его не с улыбкой, а слезами и истерикой. Растянувшись на полу он начал умолять пощадить его, ещё даже не выслушав претензий. И Сынмин пощадил и даже наградил отброса незаслуженными благами. Он был готов заплатить больше, только бы этот утырок поскорее успокоился и объяснил, где его брат. Тогда он не стал пачкать руки и марать ноги. Нужно было скорее найти Минхо, однако Минги себя не сдерживал и вырубил ублюдка с одного удара. Редко Сон Минги, да ещё и при исполнении, делал что-то настолько запредельно вдохновляющее, что хотел бы повторить и Сынмин. До этого дня таких примеров не было, и вдруг… Не говоря ни слова Хан действительно дал дёру. Возможно, каменное лицо Сынмина на него так повлияло, а может, кровь, внезапно хлынувшая из носа стала причиной для бегства. В любом случае, оставшись вдвоём, братья оба вздохнули свободно. — Ну а ты тут зачем? — возвращаясь в прежнего себя (того обиженного на старшего брата), Минхо хмурится и тянется к ручке двери. — Чай зашёл выпить. Пустишь? — Давай завтра, я не в настроении. И дверь медленно начала закрываться. Минхо и выглядел и чувствовал себя слишком уставшим для чаепитий. Хотя, что за бред? Сынмин явно приехал с новой порцией угроз и оскорблений. И если на чай, Минхо кое-как бы ещё мог согласиться, то от подобного унизительного времяпрепровождения он пожалуй откажется. — Нам нужно поговорить, — Сынмин хватается за ручку с обратной стороны и тянет на себя. Голос по-прежнему спокойный. Можно даже сказать не типичный. — Я должен извиниться. «Ну уж нет. Сегодня точно апокалипсис» — Пяти минут тебе хватит? — вяло усмехнувшись, Минхо пропускает брата. — Можешь не снимать обувь. Тут грязно. Сил и правда не хватает даже на полноценную ехидную улыбку. Отстой. Обернувшись, вместо ответа Сынмин просто молчит. Лицо его не выдавало абсолютно ничего, зато по лицу младшего пробежало волнение. Он закрывает дверь, игнорируя странное предчувствие и проходит в гостиную. — А как же чай? — Ты серьёзно? — Минхо едва не воет. — Почему бы и нет? Кажется, мы с тобой никогда не пили вместе чай. Минхо смотрит на настенные часы. Время почти три. Интересно, как там Хёнджин? Проснулся ли он от этого балагана? Попросив подождать, он идёт в спальню за руку вместе со своей совестью и заглядывает в комнату. На кровати всё та же воздушная скульптура из одеяла и подушек. Даже волос не видно. Минхо тихо крадётся к постели. — Хённи? — трогать спящего он не решается по двум причинам. Первая, и самая важная: если Хёнджин до сих пор спит, то будить его не нужно. А вторая… Вторая причина — это следы Джисона на коже. Пачкать ангела грехами — дело последнее. — Спишь? Хёнджин размеренно дышит — это видно. Он правда спит, наверняка крепко и вроде как без кошмаров. Такое положение дел к лучшему. Пусть отдыхает там, в бессознательном, пока Минхо тут борется с демонами в реальном времени. Вернувшись в гостиную, его встречает пустота. По далёкому звуку закипающего чайника не сложно догадаться, куда делся Сынмин. Зайдя на кухню, Минхо застаёт старшего за тем, как тот длинной мерной ложкой ковыряется в банке с чайными листьями. Необычно. День сегодня слишком удивительный. Появление Джисона в стенах квартиры не так поражало, как Ким Сынмин, явившийся извиниться. Минхо сел на ближайший стул и просто ждал, пока старший закончит сосредоточенно выбирать крупные сухие листья, достанет кружки, нальёт воду и сядет за стол переговоров. Честно признать, сам Минхо не готов к разговорам. Пока нет. Его ещё не отпустила развернувшаяся постельно-настольная сцена, в которой принимали участие ещё и полчища демонов с каждой стороны. — Я конечно не эксперт в чайных церемониях, — Сынмин аккуратно наливал кипяток в стеклянный чайник, на дне которого уже начали распускаться чаинки. — Но не похоже, что вы тут просто пили чай. Брат прочищает горло, ставит на место электрический чайник, тянется за кружками и со всем необходимым идёт к столу. Минхо продолжает наблюдать, как Сынмин закатывает рукава рубашки, достаёт из кармана новый телефон, кладёт его в сторону и наконец разливает по пузатым прозрачным кружкам чай янтарного оттенка с ярким ароматом сливок. — Вы подрались? — никакой реакции. — Зачем он приходил? Минхо недовольно морщится и берётся за кружку двумя руками. Тепло немного бодрит, а когда горячий напиток оказывается внутри, то становится чуточку легче, будто всё неприятное растворилось от высокой температуры. На щеке всё также видна кровь. Сынмин делает вывод, что скорее всего это кровь Хана, потому что кроме длинных красных следов от ногтей и пятен на шее у младшего ран нет. Привычная ярость, которая обычно сопровождала Сынмина по жизни, отошла на второй план. Глядя на внешний вид Минхо хотелось его… Обнять? Сейчас младший не улыбался, и даже не пытался строить из себя беззаботного придурка, и именно поэтому Сынмин смог увидеть в нём человека. Такого же, как он сам — нормального — со своими нормальными чувствами и обычными человеческими эмоциями. Конечно же было интересно, зачем Хан явился, и что между ними произошло? Но Сынмин не стал давить с расспросами. Просто почувствовал вдруг, что не то время для этого. Однако интерес всё же нужно было утолить и молчание заодно прервать. Он решил разговорить брата другим способом. — Хёнджин здесь? Услышав это имя из уст Сынмина, Минхо злобно прищурился, точно хищник, у которого намереваются отобрать добычу или, скорее, родную плоть и кровь. — Он не вернулся? — Минхо продолжал колоть старшего острым взглядом и мучить молчанием. — Я могу помочь тебе найти его, если… — Ты пришёл извиняться? Так извиняйся, брат, — выплюнув последнее слово намеренно грубо, Минхо отвернулся. Его мысли снова метнулись к тому, что происходило за этим столом всего десять или пятнадцать минут назад. Противно. — А тебе нужны мои извинения? Что-то внутри щёлкнуло. Выключилось. Старые привычки взяли верх и Ким Сынмин огрызнулся. — Если расскажешь, что ты на этот раз задумал, то послушаю и извинения. Так уж и быть. — Для начала расскажи, зачем приходил этот ублюдок? Ты его позвал? Сынмин предсказуемо сообразил, что раз брат лишился игрушки в лице Хвана, то скорее всего взялся за старое. Только по угрюмому лицу было понятно, что радость от этой встречи явно опаздывала. — Скажи вы… — ещё раз прочистив горло и вздохнув, Сынмин напомнил себе держать эмоции в рамках дозволенного. — Вы действительно были друзьями? Просто я не понимаю как ты мог считать его компанию… — Минхо ничего не говорит, но затыкает сердитым колким взглядом. Вектор темы снова двигается. — Я видел, что в том месте делали другие. День окончательно скатился до отметки «крайне паршиво», раз Сынмин решил вспомнить «то место». Обычно ему не хватало смелости заговорить о произошедшем, а может, он считал, что лучше такое просто забыть, выбросить из головы и притвориться, что Минхо никогда не употреблял, и ноги Сынмина в том подвале никогда не ступало. И другую сторону это устраивало, но вот брат первым завёл разговор о прошлом, а прошлое, иногда, действительно лучше не трогать. — Скажи честно, Мин, вы с Ханом были только друзьями? Тяжело было избегать слов погрубее, однако Сынмин хорошо справлялся. Для первого раза — самое то. И он надеялся, что независимо от ответа, у него получится сохранить это умиротворение. — Да. — Тогда… — Может, мы уже перейдём к той части, когда ты говоришь что тебе нужно? Если бы Сынмин вчера не перегнул палку, если бы всю ночь его не грызла совесть, если бы Минги утром не подбросил мудрую мысль втереться в доверие и мягко направлять младшего брата, разговор вышел бы другим. Они бы оба огрызались и говорили на повышенных тонах, предназначенных для стадиона, а не для небольшой кухни. Старший хлопнул бы по столу в ответ на дерзкие ответы младшего и послал бы его… Развернулся и ушёл уже навсегда. К идеи друга добавился ещё один непредсказуемый фактор — состояние Минхо. Наверняка ему паршиво после вчерашнего не меньше, чем организатору случившегося. Скорее всего он злится из-за бегства того парня. И Сынмин готов помочь его найти, чтобы… Чтобы Минхо не грустил. Чтобы был прежним улыбчивым идиотом при любом раскладе. — Прости меня, — набрав побольше воздуха в лёгкие, Сынмин начал раскаиваться. — Всё, что я наговорил, было ошибкой. Я не считаю тебя выродком, как и не желаю тебе смерти. Я бы хотел, чтобы ты… — и тут Сынмин замялся, потому что в подготовленную речь наглым образом ворвались свежие чувства. — Я хочу для тебя самого лучшего. Ты достоин того, что имеешь. И ты достоин хорошего к себе отношения. Минхо нервно хихикнул с мыслью, что у него галлюцинации. Джисон его покусал и наверняка обратил в шизофреника или это всё дело в той горькой слюне? — Ты это серьёзно? — Более чем. — Подружиться со мной хочешь? Мести моей боишься? Кое-как удержавшись от соблазна фыркнуть, Сынмин расслабился и… Улыбнулся. — Так мы друзья? — Размечтался, — Минхо допивает чай в два глотка и встаёт, направляясь к раковине. От любопытного взгляда Сынмина не скрылись и следы царапин на голой спине. И он опять всё понял по-своему. — Хочешь, я посажу этого урода? Оставив в раковине кружку, Минхо сгибается, свесив голову и выгнув пострадавшую спину. — Я понимаю, что после стольких лет вражды трудно поверить, но я действительно хочу нормальных отношений между нами. Ты — мой брат, Минхо, — Сынмин тоже встаёт, но с места не сходит. — Мы оба совершали ошибки, но тогда мы были глупым детьми, а сейчас мы взрослые. Пора вести себя по-взрослому. Непонятно, какие чувства вызывали сладкие речи Сынмина у Минхо. В молчании трудно разобрать. Но сделав один шаг, нужно сделать и второй, и третий, и так далее, пока не будет достигнута цель. — Скажу честно, я не сам к этому пришёл. Минги напомнил, что родители однажды умрут, их не станет, и мы останемся вдвоём. Только ты и я. Вдвоём ведь легче, так? Я знаю, что ты любишь моих родителей, и я бы не хотел, чтобы ты переживал ещё одну утрату в одиночестве, — отвернувшись к окну, за которым виднелось лишь серое небо, Сынмин окончательно пустил всё на самотёк. За него говорило наболевшее. — Ты как-то сказал, что несчастлив. Я тоже. Минус на минус даёт плюс. Мы оба с тобой отрицательные. Почему бы не попробовать? — И ты готов меня принять любым? Старший поворачивает голову, видит ухмылку на лице брата и замечает, как собственные губы тоже дёргаются. — Без глупостей, Мин. — Хёнджин для тебя глупость? — Это отдельная история, — Сынмин снова садится, подперев голову кулаком. — В первую очередь мне важна твоя безопасность, но извини, я не ты, чтобы доверять каждому встречному. — Вот именно, — хмыкает Минхо и закусывает щёку. — Ты — не я. Ты представить себе не можешь, как он мне важен. — Важен? Господи, ты на органы его продать хотел? — Об этом тоже не мечтай, — шутит младший, однако голос его серьёзнее некуда. И с тоном «дважды два — четыре», он продолжает. — С ним я могу быть счастливым. Разговоры с ним — делают меня счастливым. Я счастлив, брат, представь себе? — Минхо отходит от раковины и медленно шагает к столу. — Всё, что касается его, делает меня счастливым. Он почти нависает над Сынмином, и ловит его растерянный бегающий взгляд. Старший то открывает, то закрывает рот, и избегает зрительного контакта. Это почти победа. — Минхо? Это был голос Хёнджина. Хрупкий. Хрустальный. Уставший. Минхо оборачивается, видит ангела, укутанного в одеяло через приоткрытую дверь, и забывает про всё плохое и абсурдное, что сегодня с ним произошло. Вот так легко и просто забывает, глядя на то, как Хёнджин потирает глаза, вяло моргает и даже зевает. Он выглядел как синоним к слову комфорт, нежность и счастье, конечно же. Минхо чуть слезу не пустил, засмотревшись на светлое пятно в дверях, а плакать он готов исключительно от чего-то хорошего… Или из-за кого-то хорошего, светлого… Из-за ангела, например. — Проснулся, — Минхо сверкает улыбкой и отворачивается от брата. У Сынмина дежавю только в плане эмоций. Второй раз за короткий промежуток времени он в шоке. Он-то думал, что этот парень убежал вчера с концами и после услышанного вряд ли захочет возвращаться. Но вот он тут, стоит лохматый и зевает, удерживая на плечах белое одеяло. — Я замёрз, — еле размыкая пухлые губы тихо отвечает Хёнджин. — И голодный. Намеренно или нет, но он не смотрел на Сынмина. Боялся. Может, считал его пустым местом, после всего того, что услышал. Его припухшие от долгого сна глаза смотрели только на Минхо. Прямо в душу. — Я оставил тебе завтрак в спальне. Не видел? — без упрёка спрашивает Минхо и тут же мысленно бьёт себя по лицу. — Всё остыло. Я придумаю что-нибудь, ладно? Подожди пока я закончу. — Ладно, — потерев нос, Хёнджин ещё раз сладко зевает. — Хочешь чай? — не дожидаясь ответа, Минхо хватает стеклянный чайник и вместе с ним идёт на поиски чистой кружки, наливает половину, чтобы ангел не разлил, и подаёт с весьма скромной улыбкой. Однако скромная она лишь на первый взгляд. Внутри так много тепла, и Минхо еле держится, чтобы не светиться как уран от сильной встряски. — Осторожно, горячо. Хёнджин достаёт руку из-под складок одеяла и забирает напиток. — Всё нормально? — шепчет он незаметно для лишних ушей. Глаза его расширяются в момент, когда он с пристрастием осматривал именно лицо Минхо, щёку которого пачкало нечто тёмное, напоминающее кровь. — Он извиняется, — также без слов одними губами отвечает Минхо, а тем временем, в глазах его падают звёзды. Глаза и правда немного намокли просто потому, что ему хотелось бы прямо сейчас обнять и сжать милого Хёнджина со всей силы, и держать ровно столько, сколько он может за всю свою оставшуюся жизнь сказать слово «нравишься». Хотелось, но пока оставалось невозможным. — Я скоро вернусь, иди. И братья снова остаются наедине. — Что это сейчас было? — Сынмин хмурится. — Что за?.. — Он мне нравится, Сынмин, нравится, безумно нравится, — Минхо с тем же блаженством впервые откровенничает с братом, и по мере того, как мрачнеет и краснеет старший, младший будто на небеса возносится. Он был словно под кайфом, только без вреда для здоровья. — И ты либо примешь это, либо исчезнешь из моей жизни со своим недоверием. — Он тебе… Что? — Нравится, нравится, нравится, нравится, — за каждым словом следовал шаг к столу. — Хёнджин мне нравится, нравится, очень и очень нравится. И мне плевать, что ты думаешь. — Но… Как? — Как говорит отец? На всё воля божья? — Ты… — Минхо? На этот раз сиплый голос Хёнджина перебивает Сынмина. Тот был настолько потрясён, что даже не мог головы повернуть — так и остался сидеть с открытым ртом и пустым взглядом. А вот Минхо опять подскочил с места, когда в дверях оказался ангел с тарелкой конджи. И на этот раз без одеяла. — Что такое? Он забирает посуду с нетронутой едой и пытается не выглядеть как пойманный на месте преступления, явно нервничает, но улыбаясь. — Принёс, чтобы разогреть, — еле слышно отвечает Хван. Между бровей занозой застряла глубокая морщинка. — О чём вы говорите? Закусив губу, Минхо отводит взгляд. До этого напряжённые плечи резко опускаются. Голова следом. — Я приготовлю тебе новый завтрак. Лёгкое воодушевление от признания брату сошло на нет. Стоять перед тем, кто так «нравится, нравится, нравится» было немного… Неловко. — Я тебе нравлюсь, — шёпот ангела легко заставил кончики ушей покраснеть, а язык просто онеметь. — Что это? Что, значит, нравлюсь? — Я всё объясню потом, ладно? — пробежавшись виноватыми глазами от груди Хёнджина, по шее до губ и выше к глазам, Минхо попробовал снова улыбнуться. — Просто подожди. Подожди меня в комнате. На этот раз Хёнджин уходит с весьма неоднозначным взглядом. Повернувшись к брату, который так и сидел, уставившись вперёд, Минхо почему-то стало горько. Просто горько на душе, будто весь сахар растворился. Улыбка сползла с губ. Наверное, не так Минхо хотел бы рассказать и самое главное показать ангелочку это самое «нравится». Совсем не так. На будущее появилась ещё одна проблема. Которая за сегодня? Минхо возвращается за стол с тарелкой каши, ставит её посередине и просто ждёт. Но Сынмин в том же трансе. Он смотрит вроде на брата, а вроде и сквозь него. Взгляд рассеян. Минхо начинает закипать. Движимый хуй пойми чем он признался старшему в своей ориентации. Не совсем открытый и прямой каминг-аут, но всё же. Теперь Сынмин знает, хотя не должен был. Знает и молчит. Минхо подкипает теперь ещё и из-за этого. Слишком много ошибок для одного дня. — Не думал, что мы когда-то будем близки для таких откровений, но… Ты спросил про Хана. Мы с ним тоже. Я спал с ним, брат. — Ты совсем больной? — перебивает Сынмин голосом из преисподней. — Ты… Ты… — Да, гей, — скалится Минхо. Ему остро захотелось избавиться от его общества и поскорее и вернуться к Хёнджину. — Голубой, педик, заднеприводный, петух. Называй как хочешь, — только Сынмин снова открыл рот, Минхо опередил возможное оскорбления или предсказуемую грубость. — Сегодня на этом столе Джисон чуть снова меня не трахнул. Вот прям здесь, — хищно наклонив голову Минхо наслаждается тотальной растерянностью старшего. Тот смотрел на него в ответ действительно как на больного без шанса на спасение. — Ну что? Всё ещё хочешь быть моим другом?