Нефилим

Justin Timberlake — Mirror

Дьявол прячется в деталях,

а бог — в кровавой каше слов.

•••

— Сынмин, открывай давай или я действительно совершу преступление. Хёнджин ёжится, не сводя печальных глаз с его профиля. — Минхо? — Я шучу, расслабься, — шепчет несостоявшийся преступник и снова смотрит прямо в маленькую чёрную стеклянную точку выше звонка. — Я чувствую, что он дома. Сердце у Минхо действительно способно на многое: и сопереживать, и подсказывать и чувствовать в верном направлении. Пока он колотил по двери, он услышал далёкое ворчание брата, значит, тот цел и невредим — просто выёбывается. — Сынмин, немедленно откры… И дверь подаётся вперёд. Вместе с ней Хёнджин делает шаг назад и в сторону. Лишь надёжная рука Минхо не даёт ему отойти ещё дальше и забиться в угол. — Что тебе надо? Сынмин смотрит на Минхо с укором через щель не толще стандартной книги. Тот, в свою очередь, бегло осмотрев старшего с ног до головы, приходит к неутешительному выводу: либо Сынмин в запое, либо в болезни. Одно тождественно другому. — Ты почему мне не отвечал? Что с твоим телефоном? Обхватив торец двери свободной рукой, Минхо открывает её чуточку шире. Рот тоже открывается от более детального вида. Под глазами парня не тёмные круги, а жуткие красные фонари, кожа бледная, словно Сынмин всю свою жизнь избегал принимать солнечные ванны, на голове немыслимый бардак, одежда — махровых халат — завязана наспех кое-как. Таким неряшливым и нездоровым брата видеть ещё не приходилось, если только в страшных снах. — Что с тобой? Выглядишь ужасно. — Вы тоже, — не показывая полных эмоций Сынмин отвечает крайне отстранённо. — Вам не идёт быть рядом. Из-за двери Хёнджина не было видно, однако Сынмину хватило кончиков пальцев в руке Минхо, чтобы догадаться с кем он. Минхо его ответ ни капли не удивил. У брата явно в ДНК впиталось неприятие ко всему тому, к чему Минхо питает интерес. Поэтому самой правильной и выверенной с годами реакцией был стандартный закат глаз. — Может уже пригласишь нас? Неудобно ругаться с тобой через порог. Помедлив пару секунд, за которые Сынмин холодным взглядом проклял младшего повторно, он обернулся и направился прямо в гостиную. — Заходи. — Заходи-те, — раздражается Минхо и подтягивает Хёнджина к себе. А у того на лице выступило сомнение холодным пóтом. Кажется, ему уже ничего от Сынмина не нужно, и просить об услуге он передумал. Это к лучшему, конечно, и Минхо в тайне радуется, пока снимает с себя кроссовки. Но закрыв дверь вдруг понимает, что радостного на самом деле ничего в сложившейся ситуации нет. Если раньше Сынмин держал дистанцию и нейтралитет, то теперь судя по всему он сорвался с цепи и готов гавкать свои домыслы настолько громко, чтобы в соседнем районе все услышали. Минхо проходит за братом, а Хёнджин останавливается осмотреться. Оба здесь впервые, но одному на интерьер как-то до лампочки, а вот второму гостю интересны оказались серые гладкие стены, чёрный паркет и чересчур высокие потолки, до которых ни за что не дотянуться рукой. Свободного пространства много и сами апартаменты явно больше, чем у Минхо. При некоторой цветовой схожести Хёнджин подмечает, что и ощущения у него тут и там — абсолютно разные. У Минхо дома максимум комфорта и нет дежавю от пещеры такого же глубокого серого цвета, а вот тут, у Сынмина, было холодно, темно — в самом деле заброшенное ущелье где-нибудь на подвесной скале. — Ты расскажешь, в конце концов, что с тобой? Заболел? Минхо садится напротив брата в кресло и обращает внимание на свой лучик света в этом тёмном царстве. Хёнджин застрял около входной двери, изучая чужую территорию и новый мир под другим углом. Это к лучшему. — Отравился. В глазах Сынмина не было ничего: ни жизни, ни тем более света. Он выглядел тусклым даже изнутри, и Минхо на это наблюдение лишь удручённо вздохнул. — Чем ты отравился? Почему доктору Муну не позвонил? — брат молчит и не балует ответами, а вопросы у Минхо толпятся у рта недовольной очередью. — И объясни почему ты заблокировал его? Нет, ну ладно я, тут ещё понять можно, но его-то за что? Тем более, что ты болен. — Мне нужно просто поспать и всё пройдёт. — Да ты себя в зеркало видел? Выглядишь как труп после кремации, — резкий нервный смешок режет воздух. — С тебя даже перхоть сыпется. Видеть Сынмина таким было крайне неприятно. Отвратительно. Жалко. Желчь, которая повинуясь рефлексам собралась на уголках губ так и не капнула. Ну по крайней мере не в полном объёме. — Я просто отравился. — Это я уже слышал. Где подробности? На этом моменте в комнату входит Хёнджин и не зная куда себя деть, так и замирает у стены рядом с высоким молодым бамбуком в пузатом горшке. Сынмин очевидно почувствовал затылком его присутствие, но (пока) никак не отреагировал и не удумал тут же рыкнуть. — Я выпил молока. Ничего серьёзного. — А зачем ты его выпил? — Потому что ел острый рамён, — признавшись, Сынмин опускает голову с видом будто ему прищемили хвост. — У тебя что, какие-то проблемы? — Минхо не уточняет о каких проблемах речь и ждёт ответ. Тщетно. — С чего ты вдруг решил попробовать на вкус бедность? Реакции ноль. Брат в состоянии овоща, и ему даже сидеть физически трудно, не говоря уже о тяжести моральной от этого допроса. Наблюдательность Минхо подсказывает, что дела плохи. — Приготовить тебе бульон? Ты наверное голодный. — Не нужно. — Отказываешься от помощи в критический момент? — прищурившись, Минхо невесело цокает. — Господин Мун отчалил в Европу. Тебе сейчас никто кроме меня не поможет. — А я сказал, что мне нужна помощь? Старший явно оживился. Отложенная на потом злость стала вдруг энергией, питающей разум как вода почву. — В таком случае мог бы не блокировать меня и сказать, что предпочитаешь страдать в одиночестве. — Много чести тебя блокировать, — Сынмин раздувает ноздри. — Телефон потерял. Вот и всё. Всё услышанное в голове младшего сложилось в картинку настоящего апокалипсиса. Сынмин выглядит как переживший стихийное бедствие и говорит о вещах, совсем не свойственных ему. Ел рамён? Пил молоко? Потерял телефон? Что дальше? Разбил машину? Проиграл в карты эти апартаменты? Может, выяснится, что и ориентацию Сынмин готов «проиграть» или анальную девственность потерять с первым встречным? Минхо не узнавал того, кто перед ним сидел. Это точно не Ким Сынмин, а нелепая пародия. — Ты не расскажешь? — интерес Минхо не думал гаснуть под тёмным взглядом старшего. — Что с тобой происходит? У тебя проблемы с деньгами? Тебе угрожают? — Всё нормально, — рубит каждый слог Сынмин. — Теперь проваливай-те, — этот приказ не убирает Минхо с поля зрения. Неприятный гость тоже остаётся стоять на своём месте, зато нервы дают сбой. — Уходи, пока я не начал задавать свои вопросы. — А какие ко мне могут быть вопросы? Минхо не собирался сегодня ковать железо. Если брат всё так же несгибаем в своей обиде — пусть. Было. Проходили. И обида старшего рано или поздно пройдёт. Однако… — Ну например, какого чёрта ты всё ещё возишься с ним? Минхо посмотрел на своего ангела, затем на демона-брата и снова на ангела. В тусклом свете печальный взгляд Хёнджина казался куда более плаксивым, чем был на самом деле, то же самое можно было сказать и про Сынмина. В его уставших глазах молниями сверкала злость. Сынмин — удивительный человек, раз даже с недугом был способен найти в себе силы отчитывать и попрекать. — По поводу этого, — Минхо поднимается с места, хватает старшего под локоть и «помогает» встать. — Поговорим наедине. Хёнджина оставляют одного в огромном зале среди холодных серых стен и остатков эхо серьёзного тона и недовольных вздохов. Перед тем, как одна из дальних дверей закрылась с мягким щелчком, Минхо обернувшись увидел, как ангел медленно сполз вниз по стене, будто все его силы держаться ровно он забрал с собой вместе с Сынмином. — Слушай внимательно, — шипит Минхо, прислоняясь спиной к двери как оказалось гардеробной. Точечные софиты роняли свет на длинные очереди вешалок и подсвечивали верхние полки с сумками и фирменными пакетами. Сынмин прямо сейчас в своём неопрятном образе больного среди всех этих брендов выглядел как гнойный плевок на «Звёздную ночь» Ван Гога. — Я с ним, потому что ему нужна моя помощь. Я не могу его выгнать. Куда ему идти? Минхо дышал громче, чем говорил. Сынмин же казался спокойным, пока не нашёл, что ответить. — С какой стати ты вообще должен ему помогать? — Потому что пообещал позаботиться о нём. И ты прекрасно знаешь, что у него никого нет. Вообще никого. Так как я могу оставить его? — А что ты знаешь про него? — старший делает шаг назад, упираясь поясницей в стол со стеклянной крышкой, под которой сверкают часы и браслеты, и переплетает руки на груди. — Только имя. Он может придумать всё что угодно и выдать себя за кого угодно, и ты поверишь? Ты ещё тупее, чем я думал? Сердце Минхо сжимается. Ему нечем крыть слова брата, кроме обычного «я чувствую, что он не опасный», но это глупо. Пытаясь прислушаться к подсказкам внутри, Минхо молчит, смотрит упрямо на Сынмина, пытаясь хотя бы взглядом его победить. — Вот тебе история, чтобы ты наконец-то задумался, — Сынмин облизывает бледные губы и едва заметно кривится. — Буквально сегодня Минги мне скинул кое-что интересное. Его тоже очень заинтересовала ситуация с парнем на дороге, и с этим твоим тоже… — Ты же телефон потерял? — обрывает Минхо и обиженно супится, но, очевидно, зря. — У меня есть ноутбук, придурок, — обычно Сынмин окрашивал ругательства на брата более яркими эмоциями, но из-за своего плохого самочувствия сейчас никакой отравы в оскорблении даже не почувствовалось. — Так вот. Мин начал поднимать архивы и нашёл похожее дело. Весной того года рано утром женщина позвонила в службу спасения и сообщила, что сбила человека, правда на велосипеде, но как факт — пострадавший упал и потерял сознание. Когда скорая и дорожная полиция приехали на место аварии, женщина была мёртва, а рядом сидел тот самый пострадавший весь в крови, — сделав передышку, он продолжил давить словами и вдавливать их в разум непутёвого брата. — Он забил её камнем, проломил череп, лицо превратил в отбивную, а она всего лишь хотела помочь. — Какое это отношение имеет к… — Не тот вопрос. Задай другой? Например, где это произошло? Сказал ли он что-нибудь в своё оправдание? Или во что он был одет? — дыхание Минхо участилось, как и пульс. Его плющило от этих вопросов и всё негодование пыталось прорваться сквозь грудную клетку. Сынмин же приободрился. Кажется, он своего добился. — Это было недалеко от вокзала, там, где парковая зона. Он ничего не говорил, молчал и молчит по сей день в тюрьме для психически больных людей. На нём была белая рубашка и чёрные… — Заткнись! — сдержанность дала трещину. — Не смей говорить мне, что во всём виновата блядская белая рубашка! — Однако забавное совпадение, не находишь? Пока внутри одного кипела ярость, внутри другого буря утихала. Являясь человеком, Сынмин, оказывается, был тем ещё вампиром — энергетическим, само собой. Злость, которая должна была плескаться ядом из его рта, бурлила во рту Минхо. И Сынмин был крайне доволен этим фактом. Прям от души отлегло. — Ты параноик, и пытаешься сделать меня таким же, — младший указывает в сторону вешалок по левую сторону от брата. — Посмотри! — не убавляя громкости Минхо всё ближе к крику. — Твой гардероб на девяносто девять процентов — это чёртовы белые рубашки и классические брюки. Выглядишь как стереотипный маньяк, помешанный на классике. Так что? Мне нужно и тебя бояться? — Тебе нужно хоть раз послушать меня, идиот! — Сынмин тоже срывается, отталкивается от стола и в два шага оказывается лицом к лицу с братом. — Ему ты пообещал позаботиться, так может и мне что-нибудь пообещаешь, а? Как насчёт думать, а потом делать? М? Не можешь? Попробуй пообещать, что этот проходимец не зарежет тебя ночью? Что он ничего тебе не сделает? Тоже не можешь? Обнаружив свою мизерную ценность в судьбе другого Минхо не мог дать Сынмину то, чего он так хотел — послушания и подобного обещания. Если ослушается своё сердце и послушает брата… Если Минхо оставит Хёнджина на произвол суки-судьбы, то лишится последней надежды на своё собственное тихое счастье. Ангел отнюдь не был наркотиком, который искусственно вызывал эйфорию. Он был живой эйфорией, аффектом, эмоцией, чувством в конце концов. Хёнджин был никем, но значил для Минхо многое. Неожиданно и непонятно как, но так и есть. — Сынмин, я… — Ты настолько тупой, что даже притащил его сюда. О чём ты думал вообще? — продолжает нападать старший, не обращая внимания на то, как Минхо от его криков уменьшается в размерах. — Но я не ты. Я не буду жалеть того, кого ты подобрал на дороге. Он просто мусор причём опасный в первую очередь для тебя, — ткнув брата в плечо, Сынмин заводится на максимум. На губах ядовитой лозой расползается улыбка. — Или ты так решил умереть? А? Забыл, каким я тебя нашёл? Забыл о тех муках? Ты был почти в коме! — ещё один толчок. — В борделе не получилось подохнуть, так ты привёл убийцу в свой дом? Ты реально больной? Жить надоело? Тогда умри достойно, кусок ты дерьма, чтобы потом отцу не пришлось краснеть от новостных заголовков! Чтобы мою маму не винили в том, что плохо воспитала такого жалкого выродка! Каждый выкрик проникал в душу отравой, да там и оставался, впитывался и травил до приступов рвоты. Минхо держался ровно, пока слушал, только жмурился и всё. По его виду так сразу и не скажешь, что он на грани истерики и вот-вот его стошнит. У Сынмин был выбор: говорить ему все эти слова или оставить при себе. А у Минхо выбора не было. Никогда, кажется не было. Даже биологические родители имели право выбрать: остаться с ребёнком или бросить его. И вот к чему их решение привело. Минхо отчитывают за то, в чём он не виноват. Это не он убил бабушку, не он вредил сам себе в приюте, не он ломал себя, не он ползал на коленях перед родителями Сынмина, умоляя взять его под опеку, и точно не он сам избрал путь остальных несчастий. Кажется, впервые в жизни Минхо оказался на развилке… Пойти в одну сторону — значит прислушаться к брату и согласиться с его беспокойствами. Выбрать другую — остаться с Хёнджином. Третей тропы, где все дружно идут в одном направлении — нет. Прямо по курсу знак: «опасно». — Ты не имеешь права так говорить, — громкий голос Минхо переходит на хриплый шёпот. — Никого и ничего не лишившись при жизни, ты не имеешь права указывать мне что делать и как жить. В глазах старшего тоже сверкает опасность. Сынмин хватает Минхо за ворот, и тянет на себя, чтобы через секунду впечатать его в дверь. Слава богу, что сил у него сейчас процентов на пятьдесят, иначе урона было бы куда больше. — Не имею? Я? Не имею? Да ты стоишь на ногах благодаря мне, — рычит брат и по новой толкает Минхо, вкладывая в это действия остатки сил. — Что дал тебе он? Кроме проблем, что он может тебе дать? — Не все люди плохие, опасные и подозрительные. — Не все, согласен, но он, этот… — Сынмин бьёт ладонью по двери прямо рядом с головой Минхо и тот в этот момент весь сжимается. К горлу подкатывает горечь, а к глазам по венам в ускоренном режиме течёт горячая кровь. — У него нет документов, нет дома, нет родных. У него ничего нет за душой! И именно это должно было тебя смутить! — Вот поэтому я не могу его оставить, — блеет Минхо маленьким ягнёнком рядом с рассерженным сторожевым псом и пытается скинуть с себя руку, но замирает… Позади слышится как входная тяжёлая дверью открывается, а через секунду громко закрывается. — Нет! — Сынмин быстро разгадал намерение Минхо погнаться следом и вовремя схватил его за шею, когда тот повернулся. — Пусть проваливает! — Отпусти! От удушающего становится в разы хуже. Сынмин сгибом руки перекрывает воздух, но Минхо не сдаётся, толкает брата локтем в живот, наугад пытается пнуть, и попадает кажется по колену, но хват от этого не ослабевает. Зато удаётся зацепиться за ручку и приоткрыть дверь. Перед глазами полная пустота: сумрачно и ни намёка на свет. Минхо не оставляет попытки рвануть вперёд и ревёт как пойманный в капкан лев, только этим он не отпугивает, а ещё больше злит брата. Сынмин вынуждено заламывает руку младшего, и на последнем издыхании велит ему не дёргаться. У обоих кружится голова, адреналин шипит в ушах, словно кислота разъедающая здравый смысл, но борьба продолжается. Кряхтя и ругаясь, Минхо оттягивает руку старшего и смело кусает запястье до привкуса металла на кончике языка. Такую подлую атаку Сынмин предугадать не мог, и от боли и бессилия перед упёртым придурком он всхлипывает с криком, разворачивает его, и оставляет на зверином лице Минхо красный след от своей ладони. Пощёчина стала знаком передышки, но никак не белым флагом. Ухватившись за мягкий ворот халата, Минхо грубо толкает старшего, и на секунду, всего одну секунду мешкается подумывая: «а не приложить ли Сынмина лицом в эту стеклянную столешницу?». Но чувство благодарности и какого-никакого уважения, которые укоренились с годами к неродному брату, корнями связали руки. — Больше… — грудь Минхо раздувается от усилий надышаться и не задохнуться. Голос скрипит и скопившаяся слюна после укуса никак не облегчает раздражение слизистой. — Никогда… Понял? Что он имел в виду? Сынмин дышит как гончая после длительной погони, и смотрит исподлобья, держась за бок покусанной рукой. Его глаза не выражают ничего… Ничего кроме ненависти. Что хотел сказать Минхо? Сынмину всё равно. Кристально похуй. Он никогда его не понимал и даже не пытался выучить «его язык» — отсюда и проблема с коммуникацией. Он стоит, жадно вдыхая кислород, и от каждого нового вздоха жмурится. Вдох — колющая боль в боку. Выдох — спазм в животе. Все силы потрачены впустую и не осталось ни капли, чтобы просто послать Минхо куда подальше на дорожку. Игнорируя проблемы с дыханием после произошедшего, Минхо несётся к лифтам, судорожно жмёт на кнопки, бегая от стены до стены и про себя молится, чтобы эти позолоченные титаны были быстрее. А спустившись на подземный этаж, он свои мольбы направляет времени и просит, чтобы оно не спешило, чтобы он не опоздал и смог догнать Хёнджина, но на парковке ни души. Малышка сверкает фарами и словно чувствуя настроение владельца, грозно ревёт, срываясь с места. Минхо очень ранили слова брата, но ангелу должно быть услышанное оставило куда бóльшие ожоги на девственной (пока ещё) душе. Амнезия подчистила всю грязь и боль, а Сынмин насыпал гору сверху. Ламбо на скорости под восемьдесят выезжает из мрака подземелья в такой же тёмный мир людей. Минхо поддаёт газу прямо к воротам. Пульс девяносто ударов в минуту барабанной дробью бьёт по вискам. Во рту сухо. Губы горят от зверских покусываний. Всё тело горит от обиды. Глаза мимоходом с треском стекла бегают по кустам и тёмным контурам, но не находят ничего светлого, никого знакомого. Хёнджин сбежал и стал призраком, но в памяти он всё ещё живой и такой же беспомощный. Ангела нужно было найти — вот самый верный курс и единственное обезболивающее. Не редко планы так и остаются планами, как мечты — мечтами. Малышка почти добралась до центральных ворот из гардена, как ей тут же пришлось заскрипеть шинами. Всего метр с небольшим отделяли её от улицы, где можно было бы разогнаться хотя бы до ста, но Минхо замер, обхватив руль двумя руками, а нога тем временем не отпускала из плена тормоз, равно как злость держала под контролем мысли. Минхо будто в кататонию впал за секунду. Собственное тело стало клеткой, фразы и слова, что вертелись в голове — принадлежали не ему, стыд вдруг оказался так силён, что вдавливал почти под землю. Минхо смотрит прямо, фокусируется, но всё размывается. Неведомая сила надёжно держит в неподвижности и нарушает все процессы в организме. Опять подступила тошнота, но из-за временного оцепенения пробраться дальше желудка у неё не выходило. Благодаря словам брата всё то, от чего Минхо открещивался как мог, снова стало явью. Тот парень на чью сладкую внешность он повёлся — оказался горьким ядом. Минхо соблазнили приторные просьбы расслабиться, отдаться моменту и попробовать жить здесь и сейчас. Его травили, ласкали, вдавливали в пол, переступали через него и использовали точно так же как и он сам растирал кому-то снег по дёснам, облизывал и обсасывал интимные места, нагибал и перегибал с силой, пытаясь войти ещё глубже. Он переступил порог того злосчастного места и будто отрёкся от нормальности, а когда тот же порог переступил взбешённый Сынмин, он вёл себя отнюдь не как хороший человек. Он тащил Минхо едва ли не за волосы из этого места и на пару с Минги, выкрутив ватные руки, пощёчинами и упрёками приводил в чувства. Стоило разуму протрезветь, серый мир вокруг начал вызывать тошноту. Минхо рвало, плоть разрывалась на части без источника красок и радости, а речи старшего брата добавляли больше чернил в и без того не радужную жизнь. Несомненно Сынмин помог, вовремя вытянул его из ада, и он прав в том, что Минхо ходит по белому свету лишь благодаря его занозе в заднице. Не будь Сынмин Сынмином младший наверняка бы уже сгнил в тех стенах пропитанных похотью, дымом и розами. Минхо делает усилие над собой, тянется к маленькому диффузору, по вине которого в салоне малышки держался тот же душный аромат роз, и срывает его с приборной панели. Сынмин прав, чертовски прав. Минхо живёт не так и поступает, как правило, неправильно, однако он всё же пытается быть нормальным, быть человеком. А людям свойственно ошибаться, и пока эти ошибки не губят окончательно, можно жить дальше и пытаться, пытаться, пытаться… Приоткрыв окно, он швыряет наземь ароматизатор и к своему удивлению чуть поодаль, по левой стороне, замечает Хёнджина. Тот сидел в густой тени у скамьи среди жутко мрачных кустов-кубов, выползших будто бы из кошмарных мультфильмов Тима Бёртона. Он сидел даже не на скамейке, а рядом, на газоне, на остывшей земле. Сердце сжалось раз в десятый. Ангелу не достать до рая без крыльев, и с Минхо его жизнь — сущий ад. Может, Сынмин и в этом прав? И его нужно отпустить? Может, стоит хоть раз прислушаться к совету от старшего? Ведь в его словах есть трезвая истина, а в действиях Минхо одна пьяная романтика с кофейным дыханием и мокрыми от ночных слёз простынями. На самом деле, это Минхо ничего не может дать Хёнджину, зато тот дал ему почувствовать себя чуточку счастливее. Но счастье имеет срок годности… Отношения могут испортиться в один миг… Человек может впасть в такое глубокое отчаяние, что выбравшись со дна он будет другим, если конечно переживёт потрясение… Минхо сейчас как раз был потрясён, и ему стоило бы выйти из машины, сказать что-то важное, что-то, что могло бы изменить ситуацию, либо же просто извиниться и проститься. Но он был лишен голоса, движения и даже воли. Он превратился в пустое место, и в этом пустом месте снова поселилась мýка осознания собственной бесполезности. Чёртова жизнь со своими неправильными правилами и непоправимыми правильностями… Позади подкрадывается и мигает фарами чёрная BMW, намекая малышке не стоять и не мешать проезду. Окно закрывается, отделяя мёртвый мир за стеклом от безмолвных страданий водителя. Минхо не знает, увидел ли его машину Хёнджин, но, как минимум, он должен был услышать. С тормоза нога переползает на газ и малышка плавно двигается с места с бархатным мурлыканьем, чтобы немного приободрить того, кто держит руль. Но разве ему сейчас что-то поможет? Ангельская улыбка помогла бы, хрустальные холодные слёзы, мягкие подушечки пальцев, искры детского восторга в глазах — тоже. Минхо перебирает в уме все эти мелочи, давится ими словно едой перед смертной казнью и выезжает из ворот.