Нефилим

Lana Del Rey — Love Song

Lana Del Rey — Happiness Is a Butterfly

Иногда он — звёздная ночь Ван Гога,

В другие дни — его предсмертное письмо.

•••

— А как ты… Как возвращаются эти воспоминания? Минхо сердцем почувствовал подавленное настроение Хёнджина и решил его отвлечь. Глупо наверное оттягивать момент истины, но кажется, так правильнее или менее болезненно. Пусть Хёнджин чувствует, слышит и видит, что ему не так уж и важно — плохой он или хороший. Сам-то не святой, и не ему судить других. — Я как будто всё это знал. Просто не видел. А тут включился свет и я вижу, — не поднимая головы бурчит парень, и в моменте забирает свою руку, сгибает ноги и обнимает колени. В глазах Минхо вспыхнул огонь тревоги, мощи которого хватит согреть и спалить всё плохое, отчего Хёнджин отчаянно пытается спрятаться. — Если не хочешь, можешь не говорить. — Разве ты не хочешь знать? — голос дрогнул. — Тогда мне тоже придётся рассказать тебе что-нибудь, — Минхо криво ухмыляется не сводя горящих глаз с фигуры ангела. — Хочешь узнать, какой я плохой? Хёнджин поворачивает голову. От этого предложения и без того мрачное настроение стало в разы чернее. Однако выражение лица оставалось безучастным. Но Минхо чувствовал… Молился, чтобы его ощущения его не подводили. Он хотел бы обнять Хёнджина, снова соединить пальцы и сказать: «Всё хорошо, мне плевать какой ты. А теперь посмотри ещё раз как красиво вокруг». Момент был напряжённый. Минхо ждал команду, чтобы сковырнуть прошлое и достать из себя нечто ужасное. Чем бы он готов был поделиться? Тем, что был слабаком, неспособным защитить себя от кучки детей? Или, может, рассказал бы о своём нарко трипе? О том, скольких людей он трахал до потери сознания? Может, рассказать про коробку в шкафу? Стоило ли так пугать ангела? Минхо взвешивал подобную грязь на чаше весов и самоё лёгкое отбрасывал в сторону. — Я… — Хёнджин набрался смелости, отвёл взгляд на всполохи огней мегаполиса и замер. — Я вспомнил, что воровал книги. Губы Минхо мелко задрожали. Он всеми силами пытался сдержать безобидный смех, ведь Хёнджину это признание далось не легко. Для него это кажется травма, а не повод для насмешек. — И зачем ты это делал? — Я любил читать, но мама не могла позволить покупать мне все комиксы и книги, которые я хотел, а библиотеки в нашем районе не было, — на одном дыхании проговорил Хван. — И я брал книги в магазине, но когда дочитывал, всегда возвращал. Я читал очень аккуратно, — задумавшись и очевидно застряв в том воспоминании, Хёнджин ненадолго замолчал. — Как-то меня поймали и… Хозяин магазина очень ругался и даже ударил меня. Вся весёлость сошла на нет. Минхо всерьёз рассердился на того хозяина книжной лавки, посмевшего когда-то причинить маленькому беззащитному человеку боль. — Это не делает тебя плохими, — в попытке хоть как-то утешить, Минхо вставляет это слабое утешение. — Ты ведь возвращал… — Я рассказал обо всём маме, — перебивает Хёнджин. — Она тоже отругала меня и… И пошла к тому господину, чтобы извиниться. Она вернулась только на утро следующего дня и очень грустная, — он нахмурился брови и вновь взял паузу. — Кажется, тот человек побил и мою маму из-за меня. Сказать было нечего. Мысли запутались в сложный комок, представляя как всё происходило наяву. Просто избил? Или сделал что-то более ужасное, до чего ребёнок бы не догадался? — Ты всё ещё не плохой, Хённи, — проглатывая с трудом свою злость на того мудака, Минхо подвинулся к парню ещё ближе. — А вот тот человек… — Она хотела, чтобы я был хорошим человеком, но я всё испортил. Ей было больно из-за меня, — вторит Хёнджин, и Минхо чувствует знакомую вялую дрожь. — У неё были синяки и потом она начала хромать сильнее. — Ты был ребёнком. Это нормально совершать ошибки, к тому же разве твою любовь к чтению можно назвать ошибкой? Что в этом плохого? — Минхо хмыкает и упирается взглядом в звёздное небо. — Я не считаю тебя плохим и тебе не советую. Наверняка Хёнджин рассказал лишь одно серое воспоминание из сотни других, но раз он выбрал в качестве примера «плохого человека» эту мелочь, то Минхо готов был руку дать на отсечение, что все остальные моменты прошлого едва ли хуже. Луна плавно ползла между маленьких звёзд. Они просидели так слипшись друг с другом достаточно. Красота начала меркнуть. Город заснул под мраком. — Поехали домой? — поднявшись, Минхо тянет руку. — Уже поздно, а тебе нужно больше отдыхать. Глаза Хёнджина блестели от застрявших слёз. Он сидел скрючившись, и не спешил подавать руки. Силой тащить парня в машину не вариант, поэтому Минхо опять падает рядом. — Ладно, посидим ещё, — устроившись поудобней, он откидывает голову на капот своей малышки и берёт в руки телефон для важного дела. — Только ты говори со мной, иначе я усну. Хёнджин не спешил, а Минхо тратил минуты молчания с пользой. Он открыл книжный онлайн магазин и кинул в корзину то, что когда-то читал сам, добавил в заказ все томики «Небожителей», намереваясь наконец-то прочитать этот шедевр вместе с ангелом, а потом его занесло в раздел «всё для рисования». Фантазия и безлимитная карта ушли в отрыв. Минхо отправлял в корзину скетчбуки, карандаши, медовую акварель, акварель полутвёрдую и мягкую, потому что выглядела упаковка очень эстетично. Тут же он наткнулся на мастихин. Совсем не понимая для чего он нужен, но решив, что эта штука тоже выглядит очень по-художественному, он отправил корзину сразу две штуки и пошёл выбирать кисти. — Я скучаю, — скрепя сердце выдавил Хёнджин через какое-то время, чем и притормозил процесс выбора принадлежностей для рисования. — Очень скучаю по маме. И я переживаю, как она там? Ждёт меня? Ищет? Волнуется? Как думаешь, она тоже в Сеуле? Минхо об этом не думал и не собирался. Он ведь знал, где сейчас мама ангелочка, но подло раскрывать признаваясь в своём шулерстве он тоже не был готов. В два касания оформив заказ, он гасит телефон и прячет его в карман. — А что ещё ты помнишь о ней? — Кажется я всё ещё застрял в детстве, где мне лет десять-одиннадцать. Она всё ещё молодая и я… Я очень похож на неё. Ещё не закончив предложение, Хёнджин кончиками пальцев касается лица и словно скульптор в решимости изучить изгибы, впадины и выпуклости вслепую. Минхо с видом голодного до знаний студента сидит и просто наблюдает, следуя за каждым его движением своим тёплым взглядом. Красив. Хёнджин умопомрачительно красив и вся эта красота ночной жизни вокруг меркнет рядом с ним. Весь мир бледнеет, когда Минхо смотрит на этот живой шедевр и мягкой глиной растекается по поверхности. Кадык начал дёргаться. Мысли неслись бурной рекой от долины спокойствия до океана безумия. Ещё немного и возбуждение снова накроет его, а располагающая интимная обстановка подтолкнёт к ужасным действиям. Нехотя отвернувшись, Минхо пытается успокоиться, пересчитывая в уме ветки на ближайшем дереве. Выходит неплохо, и слабый огонь внутри удаётся погасить. — Минхо? — жалобно и тихо зовёт Хёнджин, подкидывая угли на потухший костёр. — А твой брат мог бы… Он может что-нибудь узнать про… — Ты ведь хотел сам вспомнить, разве нет? — Я очень переживаю. И, может, так я быстрее вспомню, если что-нибудь узнаю? — оправдывается ангел, хотя ему вовсе необязательно этого делать. — Тебе ведь не сложно? Оказавшись в тупиковой ситуации, Минхо умолк. Даже мысли перестали шуметь в голове, и Хёнджин это напряжённое молчание принял на свой счёт. — Прости. Наверное мне не стоило. Опять ошибка. Это Минхо не стоило бежать впереди поезда. Это ему не нужно было совать нос в чужую личную жизнь. За всё рано или поздно придётся платить, и Минхо уже начал расплачиваться угрызениями совести. Проигнорировать просьбу больного — бессердечно, а сказать правду — бесчеловечно. Он оказался между молотом и наковальней без шанса избежать удара. Остаётся только смиренно ждать, чтобы этот удар прошёлся по касательной. — Завтра я с ним поговорю, хорошо? А на сегодня хватит. Поехали домой, — с видом запредельно мрачным, он понимается, протягивает открытую ладонь и помогает подняться Хёнджину. И мрак этот не отпускал Минхо до утра. Ночью он предпочёл остаться с ним один на один на мягком диване среди подушек, и в уединении тьма выветрилась. Открыв глаза и хрустнув шеей, первой эмоцией было замешательство, на место которого быстро пришло приятное удивление. Хёнджин сидел на полу возле столика и с бриллиантовым блеском в глазах рассматривал запакованные в плёнку книги. Рядом горой лежало всё для творчества, и на эту кучу сокровищ парень тоже украдкой поглядывал с восторгом. — Сколько времени? — Почти три. «Чёрт. Я проспал всё самое интересное» Присев и потянувшись, Минхо сверил ответ со стрелками на часах. Действительно без пяти минут три, а доставка радости для ангела была назначена на час дня. — Почему не открываешь? — вопрос мягким хрипом отвлёк Хёнджина от простого созерцания. — Это всё твоё. — Тебе не стоило этого делать. — А тебе не стоит так думать. Глаза парня опять заблестели, как две самые яркие звезды на ночном небе. Детская улыбка растянулась от уха до уха, словно радуга после грозы. Это был не просто подарок, это был знак внимания, знак заботы, знак того, что его слова не ушли в никуда. Минхо запомнил. Минхо снова напомнил Хёнджину о его важности такой мелочью. — Спасибо, — прижав книгу к груди, парень окончательно и бесповоротно тает от тепла. Внутри Минхо тоже начал таять лёд отчуждения и одиночества. Он просто сделал доброе дело, купил книги, которых ребёнку не хватало в прошлом, а взрослый ангел выглядел так, словно Минхо ему подарил весь мир. Цена этого «мира» была невелика, а вот внимание — имело свой вес. Если понадобится, Минхо готов каждый день подносить подобный дар, лишь бы ангельское сердце, которое рвалось ночью от кошмаров, срасталось от таких моментов по утрам. — Я закажу завтрак и пойду в душ, а ты пока… — улыбка застывает на губах и не даёт больше словам пробраться на волю. Хёнджин кинулся аккуратно открывать всё то, что Минхо выбрал из художественного раздела. Пальцы скользили по наточенным карандашам, мяли кисти, ладони ощупывали бархатные страницы скетчбука, а глаза продолжали излучать божественное свечение. Если бы этот светлый взгляд можно было бы обратить в действие, Хёнджин наверняка бы поцеловал Минхо от радости. Ну, по крайней мере, очень хотелось в это верить. Пока Минхо обливался прохладной водой сбивая стояк, в голову затекали весьма интересные мысли. Будь Минхо талантливым, он бы заткнул за пояс всех именитых художников, чтобы изобразить того Хёнджина, что отражается в его глазах. Но он далеко не мастер изобразительного искусства, поэтому пытаться он не стремился, чтобы не испортить светлый образ. Зато будучи коллекционером неприятностей, Минхо решил попробовать собрать как можно больше светлых эмоций ангела в своей памяти. Когда Хёнджин говорил или смеялся — выглядел как мировой шедевр руки великого мастера, а когда молчал — становился копией предсмертного письма художника. Вывод: с ним нужно больше говорить, чаще радовать и не оставлять один на один с тишиной. Последние капли ударили в спину, брызгами своими задевая холодные стены. Минхо выключил воду, закрыл глаза и подумал: «Ну правда, что мне стоит? У меня ведь хорошо получается его развлекать». Однако в развлечении постороннего Минхо мог отвлечься и соблазниться. Вот в этом как раз и была проблема — его безобразное желание. Разрядка в качестве мастурбации каждые три часа? То, что доктор никогда бы не прописал, а Минхо выписал себе сам. День оба провели за книгами, иногда отвлекаясь на еду. Минхо временами болтал о своих любимых произведениях и ловил кайф оттого как Хёнджин с интересом впитывал его слова. Они не возвращались ко вчерашнему разговору под луной, в котором вскрылась «плохая» сторона ангела и это, пожалуй, к лучшему. Минхо продолжал плутать по темам, прыгать по предложениям и избегать болезненной темы про мать. А время шло. Наступила ночь. После сытного ужина в виде стейков, запечённых овощей и жареных бэби-осьминогов, Хёнджина с силой потянуло в сон. Он буквально раскис на радость Минхо, которому ничего не оставалось кроме как подавиться улыбкой, взять ангела на руки и отнести на кровать. Вчера они спали по разным комнатам и не сказать, что Минхо это понравилось, но так было нужно. Сейчас его тоже терзают сомнения: остаться или уйти на диван? Хёнджин полусонным сознанием решает за него и тянет руку. Устоять от такой молчаливой просьбы не уходить — невозможно. Закутав ангела в толстое одеяло, Минхо ложится рядом на расстоянии вытянутой руки, и не сразу переплетает пальцы. Он будто выжидал, что Хёнджин вот-вот отвернётся, ждал и боялся, но разочарование обошло стороной. Ангел был неподвижен как те самые спящие статуи на надгробиях. В самом деле Хёнджин будучи живым очень походил на мёртвого человека. Это читалось по его ужимкам, цвету кожи и тону голоса. Лишь когда Минхо удавалось его завлечь болтовнёй он оживал, улыбался и ярко смеялся как самый живой человек на свете. Странно и дико, но рассматривая спящий профиль парня и думая о его неестественном для здорового человека состояния, у Минхо снова встал. Спичка сгорает медленнее, чем оживает его голодный член. И это больно, неприятно до той самой степени, когда туман застилает глаза и всё случается само собой бессознательно. Минхо кусает губу, сгибается, хватает длинные холодные пальцы и скрепляет со своими в замок. Не легче — хуже. Нервы натягиваются как струны. Неведомые силы несговорчиво сковывают его руку и велят отпустить. Они лишили его возможности прикоснуться к запретному плоду удовольствия, и оставили лишь острые уколы тревожного предвкушения. Минхо буквально тлел на простынях рядом с Хёнджином и трещал как костёр. Огонь действительно был — в голове. Мозг плавился, языки пламени обжигали каждое нервное окончание, тем самым снимая все мысленные ограничения на физический контакт. Душа выла. Температура тела поднялась ещё выше. Он явно болен. От Хёнджина тот же эффект, что и от наркотика. Минхо видит в белой коже, к которой так и тянет прикоснуться губами, оттенки порошка. По венам ангела явно течёт не кровь, а афродизиак, смешанный с алкоголем. Хочется попробовать, просто попробовать, какой же на самом деле ангел на вкус. Вихрь мерзких желаний ударяет в ворота терпения. Минхо тихо срывается в ванную комнату, и лишь грубые морщины на лице от напряжения «говорят» громко — едва ли не вопят — транслируя горящие мысли. В библии (о да, Минхо оказавшись перед зеркалом первым делом подумал о грехах из волшебной книжки) огонь, как правило, ассоциируют с адом. А где ад, там и сам дьявол. И если в аду пекло, такое же как сейчас между ног, то в раю должно быть чертовски холодно. Ангелы мёрзнут на небесах. В очередной раз всё сошлось. Минхо — Сатана во плоти — горячий, грешный, падший, а Хёнджин — весь из себя мраморный, замороженный и недоступный — настоящий архангел. И как бы низко в моральном плане Минхо бы ни пал, в нём всё же есть капля здравомыслия и человечности. Он не будет домогаться и пытаться коснуться небесного света. Это не про него. Он продолжит быть в тени, в своём ущелье рядом с кипящим ядром земли, опустится ниже на последний круг ада в тюрьму греховного желания и… И подрочит наконец, чтобы дышать было легче и вся подобная ересь библейская больше не отражалась в зеркале. Несомненно на какое-то время стало легче. Но подобное наверняка повторится в ближайшем будущем, возможно уже и на следующую ночь… День прошёл спокойно и даже душевно за прочтением и обсуждением первого тома новеллы, о которой Минхо так много слышал. Читал в основном Хёнджин, устроившись среди подушек на мягком ковре, а Минхо вошёл в роль слушателя, устроив свою голову сначала на ангельском плече, а позже опустив её на ноги Хёнджина. Никто не отвлекал и не звонил. Лишь к вечеру, когда книга осталась лежать на столе, а горячий ужин остывал в желудках, господин Мун отправил сообщение с напоминанием держать его в курсе дел и не забывать про лекарства и витамины… К слову об этом. Минхо хоть и больной отчасти, но он не конченый садист. Он готов грешно и молча дрочить под душем, но мучить и насильно заставлять кого-то делать что-либо неприятное (и особенно ангелочка) он не может. И пробовать вживаться в эту роль ради благой цели ему абсолютно неинтересно. Другое дело иметь деспотическую власть над собой — ублажать себя когда вздумается, и изводить свои нервы в те моменты, когда уединяться не совсем уместно. Но вот снова ночь. Хёнджин в дрёме и ничего не мешает Минхо в очередной раз поддаться соблазну. Ощущая на себе презрительный взгляд совести, он долго лежал и смотрел на неприкосновенный объект своего вожделения, кусал губы и прикусывал язык, но терпел. Решил справиться с этой участью бежать за дверь при первом движении полового органа. Лежал и страдал, пока рука сама не потянулась к паху. Закрыв глаза, Минхо легко оттянул резинку штанов и тут же мягко сжал уже влажную головку. Хёнджин не шевелился и спал спокойно. Очевидно кошмары боялись к нему подступать, если рядом находился Минхо… Минхо, который под крики и упрёки подруги-совести, плавно водил левой рукой по стволу, размазывая липкий предэякулят, при этом правой держась за хрупкие пальцы Хёнджина. Ему нужно было немного успокоиться, обласкать своё возбуждение и попытаться всеми мыслями утихомирить очередной подступающий пожар. И всё получалось делать аккуратно и незаметно для другого. Так и не открывая глаз, Минхо «смотрел» на Хёнджина через призму своей памяти, решив, что если тот вдруг проснётся и застукает его, то удастся оправдать себя лунатизмом. Это не он сам в здравом уме засунул руку в штаны, а центральная нервная система приказала. От мягких поглаживаний Минхо пришёл к медленному, но грубому массажу уздечки и уретры большим пальцем. Процесс его расслабил настолько, что он готов был остановиться от бессилия, однако нега, которая накрыла его, шептала продолжать. Лютого огня, которого Минхо опасался не было. Был лишь тлеющий уголь, отдающий последние остатки тепла. Однако этого было катастрофически мало. Хотелось настоящего костра. Среди ласкового шороха одежды и влажного дыхания, Минхо услышал шёпот ангела. Хёнджин опять говорил во сне. И в тот же момент на мерцающий жаром уголёк упала капля холодной воды. — Мне нравится, — пухлые губы плавно двигались. — Рабы должны почитать… господ своих… Минхо напрягся. Ему новые бредни очень не понравились. Кровь к сожалению не отлила от члена, зато желание дальше делать себе приятное испарилось. — Ослабь ему руки и он… свободы… Пальцы с хрустом сжались. Минхо едва не заскулил от той силы, что держала его, и, одновременно с этим жалким писком, на него снизошло вселенское недоумение. Откуда в Хёнджине такая сила? Он выглядит как слабая дикая роза, но сейчас в моменте Минхо видит ангела прочным столетним деревом, которое так просто не сломать. — Словами не научится раб, — ласковым шёпотом Хёнджин продолжал нагонять ужас. Само по себе сказанное не было таким уж ужасными и вопиющими, но инстинкты внутри всё же заходились воплями от банального непонимания. Очень вовремя (конечно же в кавычках) вспомнились слова брата о том, что Хёнджин подозрительный. И пока ангел продолжал сжимать его пальцы до белизны и онемения, Минхо как мог оборонялся от сомнений. «Он обычный. Он не может быть плохим. Он не хуже меня. Нет. Всему есть объяснение» Стало тихо. Хёнджин придвинулся ближе, ослабил хват и скрутился под одеялом в жалкий комок. Минхо же остался неподвижным. Страшно было уснуть. Точнее он боялся проспать ещё что-нибудь, что непременно станет ключиком к прошлому Хёнджина. Лишь к утру, когда рассвет нагло пробрался в комнату и облил золотом стену, зеркало и пол, глаза слиплись от усталости. Но стоило ангелочку рядом активно пошевелиться, как Минхо тут же пробудился, будто спать ему вовсе необязательно. Этот день начался странно. Настроение снова на нуле. Холодный душ на пару с крепким кофе немного исправили бедственное положение, разгладили мешки под глазами, в которых спрятались сомнения, однако настроение всё ещё было ниже плинтуса. Лишь улыбки Хёнджина, вызванные рассуждениями о прочитанном произведении, во время завтрака немного подняли настрой. Но до идеала было далеко. Минхо парился теперь не только из-за речей в ночи про рабов, но ещё и по поводу Сынмина. Неужели брат обиделся? Почему который день не навязывает своё общество? Где эти гадкие сообщения? Куда подевались неожиданные звонки с угрозами? Минхо попробовал сам позвонить ему первым, переступив через выстроенную своими же силами границу дозволенного. Но аппарат абонента был выключен или находился вне зоны действия сети. — Чёрт, — Минхо набирает снова и хмуро смотрит не в стену, а скорее сквозь неё, слышит как ему опять отвечает робот и повторно тихо ругается. — Что такое? Хёнджин с ещё влажными после душа волосами, сидел в окружении книг и читал аннотации тех произведений, до которых пока не добрался. — Сынмин не отвечает, — бурчит Минхо и открывает чат, в надежде найти там объяснения от брата. — Не понимаю. — Что-то случилось? — Надеюсь, что нет и он просто меня заблокировал, — пальцы бегают по клавиатуре и набирают одно ёмкое «обиделся?», которое не доходит до адресата. — Но раньше он никогда так не делал. И это меня злит ещё больше. Наверняка обиделся, что я тогда сбросил вызов и решил отомстить. С надеждой убедиться в своей правоте и узнать что-то про брата, Минхо пишет господину Муну. Тот отвечает, что давно с ним не разговаривал, а после просьбы позвонить Сынмину и разузнать как он, мужчина через минуту перезванивает Минхо. — Я не дозвонился. Он вне зоны действия сети, — уронив что-то на фоне, господин Мун запнулся. — Между вами двумя опять что-то произошло? — Нет. Всё как всегда. Минхо поднялся с дивана и встал у окна, но спиной чувствовал как за ним следит Хёнджин. Следит тем самым перепуганным взглядом выброшенной на свалку собаки. — Тогда поезжай к нему и извинись, раз дозвониться не получается. Мне сейчас некогда. И две недели будет не до вас. С недовольным видом Минхо пропускает через себя это «извинись». — Куда-то собираетесь? Стоило напрячь слух, как в фоновом шуме Минхо различил шаркающий звук колёс чемодана об асфальт. — В данный момент собираюсь сесть в такси. Улетаю в Берлин на международную конференцию, — споткнувшись в словах в очередной раз, господин Мун напряжённо выдыхает. — Пока меня не будет, не поубивайте друг друга. Если что-то срочное, звони моей жене, она приедет и зашьёт вам раны, но не огнестрельные. То, что могло показаться шуткой — шуткой не было. Была в истории двух братьев рана, которую действительно приходилось зашивать, но виноваты были обстоятельства. Минхо умел кататься на велосипеде, а Сынмин — нет. Гордость одного мешала попросить помощи, а глупое желание превосходства преобладало над здравым смыслом. Когда родители торжественно показали на подарки, Минхо сорвался первым и поспешил объездить велосипед. Сынмин — не смирившийся с ролью второго, последовал его примеру и собрался пуститься в погоню за ним. Мальчик знал как держаться за руль и в какую сторону крутить педали, ему лишь не хватало практических навыков. После первой же попытки оседлать железного коня одиннадцатилетний Ким Сынмин свалился и рассёк ногу о спицу, вылетевшую в самый «подходящий» момент. — Я вас понял. Хорошего полёта, господин Мун. И прежде чем завершить вызов, Минхо услышал последние слова семейного врача, который и ту рану Сынмина зашил, и ему самому не единожды помог. — Будь осторожен, Минхо. Позаботься о себе. От этого короткого и не совсем приятного разговора на душе не осталось тени недовольства. Господин Мун всегда был резким, но крайне заботливым человеком. И особенно он заботился о Минхо. То ли дело в том, что у него самого не было детей, а Минхо к нему относился очень хорошо, то ли всё потому, что сам господин Мун рос в детском доме и находил с мелким непоседой некое сходство. История об этом умалчивает, и нет никакого смысла докапываться до ядра истины. По правде говоря про «особое отношение» всегда говорил Сынмин, привыкший держаться от людей на расстоянии. Для него доктор был лишь доктором — человеком, исполняющим свои обязанности за деньги. Поэтому он никогда не спрашивал как у господина Муна дела, как поживает его жена и не думал приносить ему конфеты. А вот Минхо таскал сладкое и после обычного еженедельного осмотра вручал их как своеобразную плату за заботу. Очевидно, эти детские добрые поступки и подкупали мужчину, а Сынмина выводили из себя. Засмотревшись на жизнь за окном, Минхо вдруг покрылся мурашками. А вдруг и правда с Сынмином что-то произошло? Пусть не физически (что к лучшему) он пострадал, а морально — это всё равно заставляло беспокоиться. Как бы кот не смотрел косо на пса, он этого пса всё же любит по-своему и никому другому не позволит доставлять ему проблемы. Это его прямая кошачья обязанность изводить Сынмина. Другим запрещено. — Я поеду, — развернувшись, Минхо сразу же находит влажные глаза Хёнджина и его изогнутые от волнения брови. — проверю как он там и вернусь, хорошо? Справишься тут один? — Почему мне нельзя с тобой? Минхо не говорил, что нельзя, но Хёнджину и правда стоит держаться от Сынмина подальше. Во время последнего телефонного разговора брат едва не рассказал про его маму, а эта новость — травма для нездоровой души. И подпускать ангела к псу дьявольскому не хотелось, и оставлять Хёнджина одного — тоже. — Со мной? — Хёнджин быстро кивает. — Не устал от меня? Побыть наедине не хочешь? — он отрицательно мотает головой и поджимает губы, превращая своё лицо в яркий плакат «не бросай меня». — Ладно. Поехали прокатимся. Только подождёшь меня в машине. И волнение спадает лёгкой вуалью с ангельского лика. За считанные минуты оба одеваются: Минхо ограничивается белой футболкой, поверх которой надевает тонкую серую джинсовую рубашку и простыми джинсами-трубами, а Хёнджин опять кутается в худи с голубем и прячет длинные ноги за невозможно мягкими и объёмными серыми штанами. Малышка с недовольным рыком встречает хозяина, обижено вибрируя за долгое простаивание. Она — дикая кошка, которой необходимы чистые трассы и соревнования с ветром, и ей противоестественно покрываться пылью на парковке или катиться со скоростью полудохлой черепахи. Но Минхо не может разогнаться. Сейчас час пик и километровые пробки. Чтобы избежать участи стоять без дела на главных дорогах, он объезжает дворами и узкими улочками. В салоне двусмысленная тишина, и лишь ласковый голос Ланы Дель Рей не даёт закиснуть от молчания. До жилищного комплекса Сынмина они доезжают за полтора часа так и не сказав ни слова. Припарковавшись, Минхо вдумчиво хмурится. Машины брата в поле зрения нет. Он не знал точно, где парковочное место Сынмина, однако такой танк, которым тот владел должно быть видно издалека. Тревога подгоняла Минхо. Дверь отъехала и в тот же момент, Хёнджин схватил его за рубашку. — Минхо, а можно я с тобой? Хмурость сжала мышцы лица с удвоенной силой. — Зачем тебе со мной? Я быстро проверю и вернусь… — Я тут подумал, — перебивает Хёнджин. — что хочу сам попросить его узнать про маму. Я очень боюсь, что буду вспоминать долго, а может, не вспомню её вовсе или… Лучше поскорее со всем разобраться, — ангел с каждым словом сникал и голос его под конец стал совсем прозрачным. — Я ведь не могу жить с тобой вечно. Это факт ударил острым клинком обиды в сердце. И не потому, что это невозможно — возможно ещё как — а потому, то сам Хёнджин, кажется, против такой жизни. Все эти улыбки, завтраки, разговоры и совместное чтение — всё временно. Не навсегда. Законы жизни таковы, что любой птенец рано или поздно улетает из гнезда. Хёнджин далеко уже не маленькая птаха, да и лететь ему откровенно говоря некуда, и лишь благодаря этому в Минхо ещё держится крохотная надежда, что это «не могу жить с тобой вечно» обратится однажды в бесконечность. — Ладно, — он принимает желание Хёнджина, понимает его тревогу, кивает и пытается улыбнуться. — Как хочешь. Но на твоём месте я бы не торопился. — Спасибо тебе, — едва слышно по слогам проговаривает Хван и грустно улыбается в ответ, скрывая за эмоцией остальную благодарность за всё сделанное. Привычно держась за руки без какого-либо скрытого подтекста, парни поднимаются на последний этаж. Минхо никогда не был в гостях у брата, и всё для него в новинку, однако он запомнил этот адрес и какого-то чёрта сохранил в памяти номер квартиры. Отговорка «на всякий случай» здесь неуместна. Скорее всего Минхо хотел насолить Сынмину, если тот окончательно доведёт его своими советами и претензиями, и вызвать проституток, а может и доставку из магазина для взрослых и озабоченных. Как бы там ни было, адрес пригодился, и вот он стоит перед солидной дверью с номером «1033». Левая ладонь горит от соприкосновения с изящными пальцами хрупкого ангела, и вместе со стуком в дверь, она начинает дрожать от чужого волнения. — Помнишь, что я говорил, — ожидая, пока Сынмин откроет дверь, Минхо поворачивает голову и случайно застревает взглядом на ангельских губах. Всё же небольшая разница в росте сыграла свою роль. Смотреть выше — в глаза — неудобно, а вот на розовые губы — то, что надо. Ещё бы поцеловать их, чтобы самому успокоиться, но явно не сейчас. — Сынмина не надо бояться. Он сам нас боится. Лукаво ухмыльнувшись, Минхо от греха подальше отворачивается и стучит в дверь снова. Зато Хёнджин глаз с Минхо не сводит — тех самых мокрых, блестящих и просящих глаз потерянного человека, порой пугающегося собственной тени. — Ну неужели этот умник от меня из страны сбежал? — продолжая барабанить по двери, Минхо нервно усмехается. — Это вообще-то был мой план. — Минхо, — не перебивая стук, Хёнджин сильнее сжимает пальцы пытаясь так — либо утешить, либо напугать ещё больше. — А если… Если и правда с ним что-то случилось? Он мог попасть в беду? — С ним точно что-то случится, если он не откроет мне дверь, — громко отвечает Минхо, желая, чтобы его слова поникли через стену. Бросив затею стучать, он жмёт на звонок и смотрит прямо в маленькую камеру. Сердце подсказывает, шепчет назойливо, что Сынмин стоит там, дразнит его, издевается, наказывает — только и всего, и Минхо своему сердцу верит. — Сынмин, открывай давай или я действительно совершу преступление.