Нефилим

Blind Channel — Left Outside Alone

The Neighborhood — Prey

Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться.

•••

Сигнализация издаёт прощальный писк. Судя по звуку, малышка явно будет скучать, и Минхо будет. Он подаёт ей невербальные сигналы, что вернётся завтра и оборачивается к безымянному. Тот заметно повеселел или расслабился. Невидимая стена напряжения между ними больше не ощущается такой уж крепкой. Скорее всего от неё даже духу не осталось, но Минхо всё же осторожничает. — Как ты? Медленно проходя вдоль ряда чужих машин, он старается не смотреть пристально на идущего рядом, но моментами всё же подглядывает. — Нормально, — парень показательно прикладывает к животу ладони. — Есть хочу. А ты? — Выгоним Сынмина и поедим, — кивает Минхо и посылает свою рассеянность на три буквы. Хотел же заказать еду и снова всё пошло не по плану. — В этот раз без баклажанов, да? — И без ракушек, — мимолётно улыбка проскальзывает по пухлым губам. — И мяса побольше. — А у тебя хороший аппетит. Я даже завидую. На свой ласковый смешок, Минхо получает аккуратный толчок в предплечье. Разница в росте у него с ангелом не такая уж и великая: тот выше всего сантиметров на пять, если не меньше, но почему-то казалось, что своему превосходству безымянный не рад. Он сутулился, пытался быть ниже и ещё тоньше, чем есть на самом деле. Новое открытие и не сказать, что приятное, но определённо важное. В лифте парень тоже обнимал себя и горбился, будто бы страдал от боли, унять которую невозможно. И беспокойство Минхо в тот момент командам не поддалось и с цепи сорвалось. — Что-то болит? — он нагибается, выгибает шею и пытается взглянуть на лицо, но оно надёжно укрыто нависшими прядями, словно сцена кулисами от нетерпеливого зрителя. — Эй! Плохо? — Я просто устал и есть хочу. Принимая этот ответ за единственный верный, Минхо с телефоном в руках, где светится приложение доставки, открывает дверь в апартаменты и пропускает беднягу. Сынмин, заждавшийся жильцов, чувствовал себя как дома, развалившись на диване и закинув повыше ноги на спинку. Сделав пару шагов, Минхо понимает, что брат не просто так лежит подобным образом, и мелочи с полок упали на пол не случайно. Сынмин пьян. Не до потемнения в глазах напился и точно не до бесконечной икоты надрался, но от него прилично разит спиртным. И это не к добру… Как Иисус мог превращать вино в воду, так и Ким Сынмин умело превращал дорогое французское или редкое чилийское вино в неприятные разговоры. Настроение было совсем не то чтобы добровольно соглашаться на сумбурные проспиртованные диалоги, и уж тем более нельзя было доводить до монологов, ибо брат мог ляпнуть что-нибудь такое, от чего откреститься не получится. Перед безымянным стало неудобно. Попросив его подождать на кухне или в спальне, Минхо с видом крайне недовольным скидывает ноги старшего с дивана. — Ну и что ты устроил? Зачем вещи разбросал? Напольная лампа действительно стала напольной и светила теперь в лежачем положении, рядом валялись подушки, чуть дальше — книги с изломанными веерами страниц. — Захотел и раскидал, — старший отвечает ровно и без запинки. Если бы не аромат забродившего винограда, то можно было бы смело предположить, что Сынмин просто вымотан, а не пьян, но Минхо-то знает, каким бывает пьяный брат. Видел и не раз. Сам Минхо к алкоголю равнодушен. Если есть, что приличного глотнуть — выпьет бокал и остановится, а если нет, то не велика беда. А вот Сынмин падок на всё, что продаётся без ценника из старых погребов и с коллекционных полок. Весь в отца. Тот тоже, когда выпьет, становится невыносимо душным, даже противным, крайне надоедливым и способным докопаться до каждой мелочи. Оба сначала делают или говорят, и только потом думают… На следующее утро или через день, как похмелье сойдёт на нет. — Понял, — Минхо устроенный фэн-шуй не нравится, поэтому он начинает прибирать за братом, даже не проклиная его. Не в первый раз Сынмин к нему является таким, и явно же не последний. — А убраться отсюда ты случайно не хочешь? Или, может, хочешь, чтобы я сменил код на двери? — Хочу яблок, — парень лежит как ни в чём не бывало в своём деловом образе, и по-детски, но важно, качает свесившийся ногой. — У тебя есть яблоки? Я искал, но не нашёл. Вообще ничего не нашёл. Ты чем питаешься, придурок? — Предпочитаю прятать еду от крыс. В старшем говорила не забота, а бокала три точно белого сухого. А вот за младшего отвечало раздражение. Минхо с каменным лицом бросает подушки на край длинного дивана и садится рядом. — Ты меня крысой назвал? — Ким дёргает головой и находит мутным взглядом цель. — А ты считаешь себя крысой? — Не заливай мне… — Сынмин, давай к делу? Говори, что там такого важного и вали. За стеной на кухне звякнули стаканы. Безымянный заполнял пустой с самого утра желудок в ожидании ужина, а ртутный градусник раздражения внутри Минхо вот-вот был готов лопнуть с похожим перезвоном. Сынмин молчал и пялился в экран телефона. По окну забарабанил дождь. Стрелки настенных часов продолжали шептать о потраченном зря времени. — Сынмин, — Минхо вздыхает и с обидой прикусывает щёку. Не хочется напрягаться и выталкивать брата за порог, но, видимо, придётся. — Давай домой? Завтра поговорим. — Нет, — старший что-то активно ищет, пролистывая десятки фотографий. — Это важно. Скоро должны доставить еду, и вот это действительно важно. Совсем скоро время переползёт за полночь. Пора с этим кончать. Момент истины настаёт ровно в тот момент, когда терпение у Минхо заканчивается, а Сынмин начинает пересматривать фотографии по третьему кругу. — Так всё, улыбаемся, поднимаемся, — он тянет брата за руку и прилагает усилия, чтоб это размазанное по дивану жевательной резинкой тело приподнять. — собираемся и уходим. — Погоди, тут правда важное, — брат упрямится, не выпуская телефон из рук и отмахивается от настырной помощи. — Мне это интересно будет завтра. Вставай, ну! — Ай, ладно! — Ким вырывает руку и валится по инерции обратно на диван. Телефон падает следом, но на пол. — Сядь и послушай так, без картинок. Минхо упрямо стоит на своём, завернув руки в узел, и взирает на старшего свысока. Обойдётся. Постоит. Перебьётся. — У тебя пять минут. Отношения между этими двумя натянутые — издалека видно, но всё же, если посмотреть поближе, Минхо привык уступать. Особенно пьяному Сынмину он предпочитает потакать. Тот спокойный до поры до времени, и явно ведёт себя не так агрессивно, как в полной трезвости и ясности, но однажды и такой покладистый посмел поднять на младшего руку. — Ты на тот свет торопишься? — раскинув локти по сторонам, Сынмин ухмыляется слишком наглой улыбкой, похожей на то тонкое лезвие, по которому ступает. Минхо молчит, ждёт и на часы демонстративно косится. — Ладно, ладно. Я вчера в участке был и… — И ничего важного не нашёл, я помню, — торопится Минхо. — Дальше? — А сегодня мне позвонили из участка… — Если сейчас ты собираешься рассказать о том, как напился со своим дружком, то давай эти подробности в письменном виде отправишь мне на почту, окей? — Минхо, заткнись и послушай, — Сынмин меняет ухмылку на сердитость. — Да я был с Минги, но не об этом речь. Он рассказал, что вчера ночью кое-кого сбили и угадай, где? По входной двери раздаётся стук. Еда приехала. Пять минут ещё не прошло, поэтому Минхо стоит рядом с братом, и слышит, как к двери крадётся безымянный с предупреждением, что он сам откроет и заберёт ужин. Вдруг одолела тоска, немыслимая такая и тяжёлая. Даже получаса не прошло, как они разошлись по разным сторонам квартиры, а Минхо вот успел заскучать. Хотя с Сынмином (особенно под градусом) вряд ли соскучишься, но Минхо скучал по-другому… Его будто изводил и сводил с ума голод по парню, которого трогать нельзя, а не трогать и держать дистанцию — недостаточно. — Эй! Угадай, говорю. — Где сбили? — парень закатывает глаза. — На дороге, наверное? — А на какой дороге? — голос брата теплеет и ехидные морщинки вокруг глаз сетью расползаются от прищура. — На асфальтированной? — Ты тупой? Сынмин ломается и гневно цыкает. Его настрой «поиграть» не поддержали. Вредное эго негодует. — Я дал тебе самые правильные ответы. Что ещё тебе от меня надо? — Пораскинь мозгами и свяжи два ДТП вместе. Про бегущую вперёд минутную стрелку младший брат мигом забывает, потому что Сынмин забывается и повышает голос. Тот, кто сейчас шелестел пакетами и гремел дверцами кухонных шкафов, явно ничего не должен услышать про недавнее дорожно-транспортное со своим участием. — Звук убавь, — шипит Минхо и падает рядом с братом. — Кого-то сбили на том же месте? Думаешь это я? — Нет, ты всё-таки тупица редкостная, — вопреки словам, Сынмин роняет руку на братское плечо и по-особенному неприятно прижимается к Минхо, немного потряхивая. — Парень угодил под колёса в том же районе, но не на той богом забытой дороге. И нет, я не думал, что это ты, потому что был уверен, что ключи от тачки у меня, а ты, мелкий гадёныш… — Давай без прелюдии, — Минхо скидывает руку и со всей серьёзностью ждёт продолжения. — Что дальше? Подавшись вперёд и наклонившись к уху, Сынмин пьяно усмехается и после озвучивает главную причину своего визита: — Парень, который погиб, был одет как этот твой в стиле венского бала. Рубашка, брюки и никаких документов с собой. — Ты сказал, он погиб? — Ну не всем же должно везти, так? Этому твоему повезло и он сейчас живёт свою лучшую жизнь на твоей шее. А того фура сбила и откинула на обочину, — Сынмин тянется за телефоном, и продолжает бормотать, пока Минхо вспоминает как моргать. — Минги мне фотки скинул, но там лица нет — один фарш — не опознаешь, а вот одежда… — Где это место? — голос вздрогнул и вопрос вышел немного истеричным. — Точные координаты знаешь? — Ну как я понял, это чуть дальше того поворота в заповедник, — так и не найдя фотографий, Ким разворачивается и хлопает брата по плечу, устраивая внутри него целое землетрясение. — Совсем рядом с тем местом, где ты чуть не убил этого своего. Слишком поздно Минхо опомнился, а безымянный очень не вовремя решил заглянуть в гостиную. Он всё услышал. Ну, последние слова Сынмина точно. И реакция не заставила себя ждать. — Кого убил? Братья синхронно поворачиваются. Один перепуган так, будто его поймали на месте преступления, а второй — лениво и с явным удовлетворением от сложившейся ситуации. — О, так он не покаялся тебе в том, как чуть не размазал тебя по асфальту? Сынмин ударил по больному и сорвал чеку с гранаты. — Так, всё! — Минхо резко встаёт на ноги и следом тянет за руку брата. — Теперь точно пора домой. Проваливай! — Я не хочу, — мелким ребёнком капризничает старший. — Мне и тут хорошо, с вами, а одному скучно. — Решил снизойти до цирка уродов? — Ну Минхо! — парень даже губы надул, на все сто перевоплощаясь в избалованное дитя. — Пошёл вон! На этот раз Сынмин не так уж сопротивлялся физически и без проблем позволил отвести себя в сторону выхода. Дьявольская ухмылка, которой уходящий одарил гостя напоследок, отпечаталась перевёртышем на бледных губах. Уголки поползли вниз, прямо как и настроение Минхо. Прежде чем выйти, Сынмин ещё ляпнул что-то про совесть младшего брата и её отсутствие, и это окончательно испортило то немногое хорошее, что потерявший память успел выстроить в образе своего спасателя. Он растерян. Он разбит. — Ты правда сбил меня? Это всё ты? Он делает шаг назад не позволяя подойти к себе, а Минхо так и тянет прорваться через невидимую стену. Его ведёт вперёд чувство вины и едва не роняет на колени. — Прости, — хриплое оправдание падает к ногам. — Разве за такое извиняются? У безымянного на лице настоящая баталия эмоций. То он поджимает трясущиеся губы и кисло хмурится, будто вот-вот заплачет, то пытается натянуть дурацкую улыбку в качестве щита, при этом забывая открыть глаза. — Всё было не так. Сынмин сказал хуйню, — Минхо скрещивает пальцы на удачу. — Я просто медленно ехал, потому что был ливень, и тут появился ты, и я… Я притормозил и ты… Скорость была минимальная, поэтому ты просто ударился о бампер, — глаза метались, пока мысли устно воспроизводили детали того происшествия. — Я успел, слышишь? Ты бы не умер. — Не умер? — прорывается через дрожь. — Я разве сейчас похож на живого? Я же ничего не помню. Моя жизнь, моё прошлое… — Послушай, — Минхо жестом просит его не заходить в дебри гнева, но, кажется, поздно. Парень дёргается, делает ещё один шаг назад, упирается в стену и ползёт вдоль подальше от Минхо в сторону гостиной. — Почему?.. Почему сразу мне не сказал? — он всё дальше и дальше, и Минхо только и может, что стоять на одном месте и наблюдать с берега за удаляющимся безвозвратно кораблём. — Если бы я… Если бы я не забыл, ты бы… — Я бы пальцем тебя не тронул, клянусь, — Минхо жалобно прижимает ладони к груди, чтобы разбушевавшееся сердце немного успокоить и на месте удержать. — Я знаю, что виноват, и я хотел тебе помочь. Я привёз тебя к себе, хотя мог бы и оставить там у дороги, но я хотел и хочу тебе помочь. И первое, что я сделал, когда ты очнулся — извинился. — Ты любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду, — бормочет парень с жуткими холодными эмоциями. — Послушай меня… — Всякая неправда есть грех, — одновременно с Минхо бурчит безымянный, перевоплощаясь из человека в перепуганное мифическое существо. Громкое дыхание, блестящий скользкий взгляд и пальцы у сердца… — Это всё ты, — он мягко трогает себя по следам побоев, скрытыми за одеждой и почти стонет. — Ты… И мне даже уйти от тебя некуда. И отплывающий за горизонт корабль тонет. Тяжёлый камень, в который превратилось сердце, давит на совесть от вида разочарования на дне чужих зрачков. Минхо хотел как лучше, а получилось хуже некуда. Условно, он не обманывал, а лишь умолчал о некоторых деталях, и всплывшие на поверхность обломки правды, теперь вонзаются в нутро. Больно, что ещё сказать? Это не та боль, которая чувствуется физически — без судорог и резей, без крови и следов. Она другая. Та, которая шепчет на ухо и развеивает уверенность и веру в себя и свои действия. Боль, которая изолирует от мира, ограждает и заставляет чувствовать себя самым ничтожным и одиноким человеком на свете. Минхо безумно боялся одиночества, будучи одиноким всегда. Как-то получалось жить, ходить по миру и влипать в неприятности, а теперь не хочется. Тот, кто всегда был в тени единожды выбравшись на свет, не захочет возвращаться во тьму. И Минхо больно стоять, понурив плечи, от страха вернуться назад — в тень несчастного одиночества. Безымянный какое-то время стоит, прилипнув к стене, дышит с усилием, а после, не бросая слов, скрывается в спальне. Минхо не двигается. Слышит, как щёлкает замок, как кровать приветственно прогибается под весом чужого тела, слушает и боится. Он будто бы остался стоять приговорённым к пожизненному заключению в одиночной камере своей собственной души. И с каждым вздохом осознание всей глубины отчаяния и безнадежности ядом впитывается навечно. От такого не отмыться, как и от факта, что Минхо действительно чуть было не лишил человека жизни. Ненадолго забыв об этом, он сделал только хуже. И как теперь смотреть в глаза ангелу? Кто теперь будет недовольно глазеть на всё, что похоже на баклажаны? Кто перелистает все книги на полке? И кто в конце концов улыбнётся ярким хвостом кометы? Минхо определённо дурак, раз допустил мысль, что у него и пострадавшего настолько много общего (пусть пока заблокированного памятью), что они с лёгкостью сойдутся. Минхо идиот, раз позволил себе мечтать о чужом внимании. Он безнадёжный придурок раз посмел так быстро привязаться к безымянному, словно к котёнку, найденному на улице, которого непременно нужно будет кому-то отдать. Минхо конченый, раз мог смотреть и мысленно облизываться на того, кто по его вине чуть не отправился на тот свет. Не страшно было ответить перед законом за содеянное, как и штрафы не пугали. Теперь страшило одно — больше никогда не иметь возможности смотреть на ангела без сомнения, что тот не обернётся демоном, способным распять его на кресте вылепленном из вины и ошибок. Еда на столе остаётся остывать. Дождь за окном продолжает стучать по стёклам. Время не останавливается и не даёт возможность вернуться назад, в тот вечер, когда в похожем ливне перед глазами мелькали вспышки, и одна из них оказалась живой. Минхо не снимая одежды валится лицом в мягкий диван, беззвучно стонет и сжимает пальцы до белизны на костяшках. Новый день пугает. Наверняка с рассветом обиженный судьбой и сбитый Минхо парень решит сбежать. Куда? Куда угодно. Спать нельзя. Нельзя допустить того, чтобы этот хрупкий человек оказался в жестоком мире не помня даже имени своего. Не спать — тяжело. Трудно мириться с шёпотом злобной совести. На брата Минхо даже не думает злиться за такую подставу. Рано или поздно память бы вернулась, значит, и события той ночи безымянный вспомнил бы… Наверное, было бы больнее, узнай он обо всём потом. Но так у Минхо хотя бы был шанс показать себя с другой стороны — настоящей и без случайных моментов. Он и был настоящим все эти недолгие часы в относительном мире и комфорте. Он искренне переживал, заботился как мог, строил из себя клоуна, лишь бы другой не унывал. Минхо старался, но всё зря. Ночь наваливается резко. На часах уже три, и всё это время Минхо пытался придумать, что делать дальше, но вместо планов в голову лезли обычные оправдания. Извинится, извиниться и ещё раз извиниться. Нужно загладить вину, и с холодным рассудком, действовать. Парню нужно в больницу. Минхо готов попрощаться так скоро, лишь бы простил. Лишь бы зла не держал. Лишь бы остался ещё хоть один крошечный шанс на добрую улыбку. Потрясение промучило его до пяти утра. Так и не поддавшись сну, Минхо сидит на кухне в привычном тёмном одиночестве и пьёт крепкий кофе — удобряет свою тревожную бессонницу. Надо что-то делать. Но что? Полиция бесполезна. Никто заявление на розыск не подавал, значит, можно смело предположить, что безымянный тоже одинок. Скорее всего — тоже сирота. Новое открывшееся сходство не радовало, а удручало. Если всё так, и в этом они тоже похожи, значит Минхо просто чудовище, удерживающее взаперти человека, у которого и так никого и ничего не было, кроме свободы, а тут и её лишили, забрав и память в придачу. Он не лезет дальше. Не хочет. И без того тошно от себя. Он сосредоточенно думает над тем, как доказать хотя бы то, что те страшные гематомы на теле — не по его вине. Кажется, это сильнее всего напугало парня. На его месте любой бы подумал так же и всё, что было не так, повесил бы на Минхо. Как только вторая кружка кофе пустеет, в уставших мыслях начинает шевелиться живая идея. Видеорегистратор. Минхо на малышку денег не жалел, и на дополнительные приблуды тоже, поэтому камера была не обычной прямой, а двусторонней. Запись велась и в салоне. Вот он шанс извиниться и показать пострадавшему, что он не бил его, а обходился с ним очень и очень аккуратно. Минхо пулей вылетает из квартиры, спускается на парковку, бежит до машины и без привычных ласк любимицы, дёргает за регистратор, чтобы поскорее достать флешку, и как можно скорее вернуться домой. Ноутбук приятно греет колени. Минхо бегает глазами по файлам и ищет нужную дату и время. Готово. Нашёл. Он щёлкает на плей, нехотя просматривает момент «до» столкновения, слушая тихий повтор разговора с братом, и замирает… На записи с высоким разрешением видео очень хорошо видно, в какой момент на проезжую часть выбежал безымянный и по какой причине он упал. Минхо отматывает секунды назад и смотрит заново. Вот он медленно ползёт вперёд и в метрах тридцати не меньше на пути встаёт человек, держащийся за живот. Кадры плавно меняются и вот машина оказывается ближе. Ливень никак не портит картинку. Минхо видит кровь на губах, видит застывший ужас в глаза, и ловит момент, как парень сгибается и опускается на одно колено. И в этот момент тормоза срабатывают. Несостоявшаяся жертва ДТП хлопает ладонью по капоту и падает наземь. «Да ладно?», — этот вопрос морщиной недоверия пролегает меж бровей. Минхо снова мотает видео назад и пытается сопоставить увиденное с тем, что сам запомнил. Нечто белое сверкнуло резко и тут же исчезло. На записи этот момент выглядит примерно так: парень стоит на коленях прямо на пути, и под ярким светом фар поднимает руку, и когда машина тормозит, он падает, но явно не от столкновения. Его будто выключило, и последних зарядов энергии хватило только на то, чтобы хлопнуть малышке по носу. — Да быть не может, — Минхо улыбается как сумасшедший, выигравший лотерею. — Я… Я правда его не сбивал? Я… Я не виноват? Не доверяя своим глазам, он включает повтор момента, когда рука взмывает вверх, бьёт по капоту и исчезает. Звук чётко передавал лишь один единственный удар, значит… Значит, пострадавший упал сам и кровь изо рта текла не как следствие аварии, а по другой причине. Он снова выбрался на свет из тёмной пещеры. Он смог вздохнуть полной грудью, после череды удручающих удушающих от собственной совести. Лёд внутри Ли Минхо хрустнул и начал таять. Он вовсю горел радостью от своей невиновности, и ему так хотелось обжечь этим теплом другого… Ливень на улице стих до обычной мороси, а в душе Минхо медленно, но верно начали распускаться цветы. Он не просто покажет, что ничего плохого не сделал, но и докажет впоследствии, что готов сделать что угодно, лишь бы найти причину, почему этот ангел упал на его пути в таком пугающем состоянии. Дверь в спальню была закрыта изнутри, и это проблема. Ключа нет, но есть смекалка. Минхо без зазрения совести ковыряет замок ножом, вставив лезвие в заглушку с резьбой. Удача сегодня на его стороне. У него всё идёт как по маслу. Замок поддаётся и дверь приглашающе открывается. Безымянный в уже знакомой позе утробного младенца, лежал на боку в обнимку с пухлой подушкой. Левая рука была вытянута, а пальцы резко дрожали на простынях, залитых мягким синим светом предрассветного часа. Стоило подойти ближе, как в центре внимания Минхо оказались не трясущиеся конечности, а прозрачные слёзы, скатывающиеся с щёк и кончика носа на постельное бельё. Парень странно дышал, беззвучно плакал и редко дрожал. Очевидно, кошмар. Жизнь полна разочарований и неприятных событий. Чужие слёзы на собственной кровати — не исключение. Видеть их неприятно. Горящая радость внутри из большого костра превратилась в тлеющий огонёк. — Эй, — Минхо ласковым шёпотом зовёт парня, залезая на кровать со свободной стороны, и замирает, устроившись на коленях рядом. Длинные пальцы задевают колено и он переводит взгляд на чужую руку. Хочется сжать её, забрать этот непонятный тремор себе и никогда не отдавать. Хочется и слёзы в себя впитать, спрятать и похоронить рядом со своими. Минхо не часто плакал — почти никогда. В раннем детстве, как рассказывала бабушка, на любую несправедливость Минхо отвечал злостью, а капризы удобрял молчанием, и никогда не поливал слезами. В возрасте более осознанном, мальчик продолжал быть камнем, лежащим в пустыне. Никаких слёз — лишь сухая обида. Его обзывали, как и многих, на первый взгляд слабых, детей. Над ним смеялись. Его толкали и пинали. Но он не плакал. А потом его забрали, обняли и показали новый дом и тогда солёные волны навернулись на глаза. Будто бы он проснулся от кошмара и осознал, что сон этот останется в прошлом. Больше не придётся притворяться. Только подобные «хорошие» моменты могли выдавить слёзы. И сейчас тоже, переступив через бремя вины, удерживающего на месте, Минхо захотелось заплакать. Повторить за парнем и умыться слезами, будто святой водой. Собственные пальцы переплетаются с другими, по ощущениям более мягким и податливыми. Минхо несильно сжимает их, будто облако пара пытается удержать в ладони и мгновенно вздрагивает от испуга, ведь в ответ парень сжимает пальцы сильнее и даже тянет к себе ближе, совсем не отдавая отчёт своим действиям. Минхо валится рядом, едва локтём не задевая чужой лоб. Он улыбается широко, и выдыхает с лёгким смехом. Облегчение — это дар — не иначе. Безымянный ворочается, переворачиваясь на спину, оставляет в покое подушку, но пальцы не разжимает. Держит так крепко, словно утопающий за последнюю возможную соломинку. Минхо растекается мягкой глиной по матрасу и едва себя сдерживает, чтобы не наклониться и не пересчитать каждый цепкий палец губами. Это запретный плод, но он так сладок, что Минхо на секунду даёт слабину и полусонным разумом разрешает себе всего один раз… Только одно быстрое касание… Он приподнимает голову, разглядывает подсохшие дорожки слёз на фарфоровой коже, смотрит на пальцы в крепком замке и наклоняется ближе. И во взгляде этом желание блестит страхом, а нежность переливается нерешительностью. Главное не разбудить и хуже не сделать. У парня явно проблемы со спокойным сном, и лишать его хотя бы отдыха — подло. Губы магнитом тянутся и тянутся. Ощущая себя преступником, Минхо задерживает дыхание и без звука целует тыльную сторону чужой руки. Кожа и правда напоминала нечто среднее между холодным фарфором и гладкой бумагой. Не задержаться не получилось. Не обещать этим коротким поцелуем заботу не вышло. Всеми мыслями Минхо клянётся позаботиться не только о будущем этого бедняги, но и о потерянном прошлом. Губы сухо мажут и целуют костяшки. Одну, вторую, третью… Безымянный больше не дрожал, пока Минхо довольствовался тем, что украдкой ласкал чужую руку, и он продолжал бы это делать и дальше, если бы не сон. Веки в такой нежной тишине налились грубым свинцом. Его вырубило за несколько секунд совсем рядом с тем, кто спрятался от него и закрылся. Свою ошибку Минхо понял лишь тогда, когда продрал глаза от солнечного света и недовольного возгласа рядом. История повторяется и парень от испуга валится с кровати как в их первый сон вместе. Ощущение пустоты мигом обдало всё тело колючим холодом. Явно же в момент сна они друг друга грели объятиями, а сейчас — порознь и жутко морозно. Казалось бы, от такого грандиозного падения сами звёзды должны загадывать желание, но вместо них просил Минхо, и просил он о понимании. Пока безымянный жался к стене и сонно хлопал глазами, через лохматые тёмные пряди, Ли Минхо как пастор для паствы взял своё слово и вывалил всё как на духу. Извинился, объяснил своё решение открыть спальню и проведать, назвал причину собственной бессонницы и озвучил мысли, сопровождающие его на пути к малышке. Когда первостепенная тревога в чужих глазах стихла, Минхо притащил ноутбук и теперь видео с регистратора говорили за него и извинялись за брата, который ловко ввёл всех в заблуждение крайней степени. — Значит, ты… — Я не сбивал тебя, да, — улыбкой, словно сигнальным огнём, Ли Минхо светит и освещает всё свободное вокруг пространство. — Всё, что случилось, просто недоразумение. — Получается, ты спас меня? — Ну, можно сказать и так, — сигнальный огонь чуть померк и превратился в скромную полуулыбку. — Повезло, что тебе на пути встретился я, а не… Кстати, ты вчера слышал, что ещё Сынмин говорил? — безымянный трясёт головой и обнимает свои колени. — Недавно рядом с тем лесом сбили ещё одного парня и уже насмерть. И знаешь, что странно? — Что? — Вы оба были одеты одинаково. Пусть Минхо так и не увидел тех снимков с места происшествия, но он почти на сто процентов уверен, что брат не стал бы лгать или намеренно искажать факты. Тем более пьяный Ким Сынмин — это совсем другой человек. И если трезвый мог его обмануть ради своей выгоды, то под властью алкоголя — ни за что. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке? Это не про него. К таким, как Сынмин — единственным в своём роде и неповторимым — можно скорее отнести другу фразу: что у трезвого на уме, то пьяный забывает. Как бы оба не кусались, стоило Сынмину пригубить, так и ссоры входили в нечто вполне себе забавное, а оскорбления воспринимались как шуточные комплименты, при условии, что младший брат не злословил, рискуя получить в нос. Кофе, который Минхо принёс в спальню, давно остыл. Безымянный к нему так и не притронулся. Всё сидел и смотрел сквозь экран ноутбука, где стоп-кадром замерла его рука. Вспоминал ли? Пытался забыть? По лицу было непонятно, о чём думал парень в тот момент, а каких мыслей пытался избежать. Минхо успел заказать завтрак из Старбакса, принял контрастный душ, разлил по кружкам новый кофе, а парень всё сидел и сидел, не меняя позы. — О чём думаешь? Вопрос подкрался незаметно для кое-кого. Парень вздрогнул, вышел из подобия оцепенения и теперь смотрел не сквозь, а точно в глаза Минхо. А там блестело волнение… — Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но не получается, — совсем удручённо признается безымянный. — А ты? — Что я? — О чём думаешь? Кажется на лбу выступили точечные капельки пота. Минхо откровенно в жар бросило, потому что думал он о парне, точнее, о его коже… О потухшей улыбке… О времени, когда он смеялся, даже не подозревая, как красиво у него выходило. Ли Минхо стоял у кровати, моргал, как обычно и дышал спокойно, но думал совсем не об обычных вещах. Он думал о губах — не своих покусанных, а о других — гладких и налитых кровью… Он думал о том, как было бы классно забыть всё (да, вот просто послать прошлое на три буквы и забыть) и начать жизнь с чистого листа. Нет. Открыть новую книгу, хрустнуть корешком и написать будущее. Минхо размечтался, но ему простительно. Будь он окружён людским вниманием и интересом, вряд ли бы он смотрел на первого человека, сидящего на своей кровати с такой нежной кровожадностью. Что-то между «медленно поцеловать в лоб» и «оттянув за волосы, впиться зубами в шею». Наверняка, он бы относился к парню иначе, скорее всего никак, если бы не болел одиночеством и не видел в пострадавшем своё лекарство, пусть и добровольно-принудительное. Если бы… Если бы Минхо не боялся осуждения родителей и брата, он бы не искал способа себе помочь по клубам в подвалах и прочим скрытым злачным местам. Он бы знакомился с парнями на улицах, в ресторанах или даже на выставках. Ему хотелось бы позвать кого-нибудь в кино и банально выпить кофе в тихой кофейне, где после жизненных историй и двух чашек кофеина и пудинга на десерт они смогли бы взяться за руки… Если бы общество позволило, Минхо бы и на руках своего избранного носил, ну или тех, кто метил бы на место под сердцем. Но нельзя. Не поймут. Осудят. Минхо только этого для полноты несчастной картины жизни не хватало. Поэтому-то он и выгуливал своё одиночество ночами, когда все «нормальные» спали. Именно поэтому он однажды так же вцепился не в того человека, который затянул его в притон. Никакой связи с внешним миром — только секс, наркотики и кайф. Минхо стоит, думает и кадры из прошлого перебирает, будто катушку с диафильмами мотает. Одно обычное «привет» так круто изменило его жизнь, и «круто» совсем не в том крутом смысле. Минхо однажды увидел в незнакомом красавчике витамин для настроения, прямо, как сейчас, в безымянном он видит своё лекарство от одиночества, и попал. Минхо пропал, выпал из колеса времени, забылся в долгих разговорах о счастье и бытие, смешался с порошком на столе, попробовал горловой, заблудился в густом сладком дыме, нагнул кого-то на подоконнике, захлебнулся пеной, сам стал столом с которого безликие сдували снег, он играл и был пустой игрушкой в чужих опасных руках… Минхо со своим существованием одиночки не смирился, но теперь стал осторожнее. Костёр желания, вспыхнувший рядом с ангелом, надо было тушить. Один раз проебался, а второй… Минхо готов дать второй шанс судьбе, тем более, что этот шанс сам упал перед ним на пути, однако, здесь ведь не только его судьба замешана, но и поломанная судьба безымянного. — Эй, — парень тянет Минхо за мизинец. — О чём так задумался? Единственный верный ответ «о тебе и о себе» остаётся за зубами. Нельзя. Искусственная улыбка натягивается, показная лёгкость и равнодушие встают на свои места. — Думаю, что тебе нужно в больницу, — ответ расстроил. Безымянный сжался в ещё более жалкий комок. — Ты чего? Память нужно же восстанавливать, и, боюсь, одними витаминами и добавками мы её не вернём. — А что, если… — помолчав недолго, парень тяжко вздыхает. — Что, если я был плохим человеком? Понять не могу, что я мог забыть ночью в лесу? Почему меня били? И ещё этот парень… — он поднимает взгляд, и долго смотрит, пытаясь всё сказать без слов, но Минхо беззвучные мысли не умеет читать. Хмурится. — Я похож на плохого человека? — А я похож? — Нет, — безымянный совсем не весело качает головой. — Теперь нет. Ты ведь меня спас… — Вот видишь, — перебивает Минхо. — Для тебя я играю одну роль, я хороший. Но найдутся люди, в глазах которых я сущее зло. — А ты? Кем ты сам себя чувствуешь? Хмыкнув, Минхо отводит взгляд. Сейчас бы снова перебрать все воспоминания, взвесить каждое на чаще весов и вынести правдивый вердикт, но кому это нужно? — В каждом есть хорошее и плохое. Чего-то больше, чего-то меньше. Даже святые грешили, поэтому… — губа снова подвергается пыткой зубами. — Ты не голодный? Хочешь чего-нибудь? — Хочу, — скосив глаза к окну, спрятанному за однотонную белую газовую ткань, безымянный крепче обнимает свои ноги и сильнее выгибает спину. — Отвезёшь меня в то место? — В какое место? Минхо понял, о какой точке города говорил парень. Но понять и согласиться — два разных глагола. — Я подумал, что, вдруг вспомню что-то, если окажусь там. — А если нет? — Тогда отвезёшь меня в больницу и… «И на этом мы попрощаемся», — с кислой миной закончил мысль Минхо и раскис до самого вечера.