Разбитые коленки и кофейные зёрна

— Эй, ты там совсем оглох? — Давай, ещё ему наподдай! Коленки — всмятку. Руки — по локоть в грязи. Зубы — сжаты так сильно, что, кажется, вот-вот треснут. Изо всех сил удерживают крик. И всё же очень слабый, очень тихий писк сорвался с губ щуплого шестилетнего мальчишки, когда чужой ботинок с размаху врезался ему в спину. «Предатель», — раздражённо подумал мальчик и зажмурился, ощутив, как глаза наливаются слезами. Позади раздался короткий смешок. — Глянь, уже ревёт. — Ревёт как девчонка! Он дёрнулся и стиснул зубы крепче на очередном ударе, но понимал, что уже проиграл. Они победили. Победили — добились его слёз. И им хотелось ещё. «Пусть подавятся», — зло подумал мальчик, судорожно проглотил очередной вскрик и закашлялся, подавившись собственным вздохом. Тело ломило от боли, глаза хаотично метались по земле, ладони утопали в луже — расплакаться и позвать на помощь сейчас было бы очень кстати. Однако мальчик лишь упрямо закусил губу и шумно выдохнул через ноздри. Больно. Очень больно. Но недостаточно больно, чтобы позволить им снова победить. Конечно, Па это вряд ли что-то докажет — иногда мальчику казалось, он умудрился стать главным разочарованием в жизни Па уже в тот миг, когда впервые оказался у него на руках. Но мальчик надеялся кое-что доказать сам себе. Он не должен плакать. Не должен. Не так уж и больно, между прочим. С чего это он решил, что ему больно? Ему шесть, в конце концов. Не четыре. Даже не пять. Ему шесть — шесть звучит как большая цифра. Важная цифра. Он не должен плакать. Ему шесть. Не должен. Не должен. Не должен… — Не трожьте его, придурки! Мальчик услышал знакомый разъярённый голос и закатил глаза в той же манере, в которой Ма закатывала глаза на Па, когда тот делал что-то особенно тупое — тупее чем всё, что он делает обычно. За грозным окриком, послышался смех, ехидные издёвки. Кто-то схватил мальчика за волосы и дёрнул. Чужие пальцы сорвали тоненькую травинку с края дороги и защекотали ей ноздри — мальчик чихнул и вяло замычал, стараясь уйти от неприятного прикосновения. — Иди целуй свою сестричку, плакса. Его швырнули обратно на землю — некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Лишь когда они растворились вдали, а ехидный смех стих окончательно, мальчик облегчённо выдохнул и, тихонько простонав, перевернулся на спину. Голубые глаза сердито вперились в маленькую девочку в розовой футболке — та уставилась на него в ответ. В её взгляде не было удивления или возмущения — только раздражение. Они оба привыкли к происходящему уже давно. — Из-за тебя они решили, что я тряпка, — буркнул мальчик. — Ты и так похож на тряпку, — девочка возразила, уперев руки в бока, и коротко вздохнула. — Ма сказала сказать, что ужин готов, а Па опять злится, так что… — Я не могу встать, — мальчик хныкнул. — Ноги… Ай! Не трогай! — А я говорила тебе, говорила, не пялься на них, просто беги! Им не нравится, когда ты пялишься… — вздохнув, девочка опасливо покосилась на окровавленные коленки. — Ма будет ругаться… А я говорила же, беги! Ладони мальчика дрогнули, задрожали и сжались в крепкие кулачки. Он медленно, но твёрдо поднялся, почти не шатаясь на тоненьких ножках, и посмотрел девочке прямо в глаза. — Я. Не буду. Бежать. Девочка фыркнула, качая головой. — Ты очень упрямый, Янто. Очень. Ма так говорит. Па так говорит. Уп-ря-мый. Губы Янто скривились. Казалось, он вот-вот заплачет, но вместо этого он ухмыльнулся. — Я знаю, Ри. Мне так нравится. Янто Джонс всегда был упрям. Он упрямо каждый день шёл в школу, несмотря на тычки и обзывательства. Упрямо отказывался бежать от детей втрое сильнее, несмотря на непременный проигрыш. Упрямо выливал отцовские виски в унитаз — даже если это означало, что, узнав о выходке, тот приложит его головой об косяк. Когда ты взращён трущобами Кардиффа, но при этом не обладаешь достаточной физической силой, скоростью или ловкостью, чтобы постоять за себя, упрямство становится главной защитой. Когда ты встаёшь не для того, чтобы победить, а просто чтобы встать. С упрямством приходят и трудности, конечно, но по крайней мере ты не просто «добренький мальчик» для взрослых. Не «слабак» для ровесников. Ты что-то значишь. Янто хотел что-то значить. Он медленно заковылял за Рианнон, спотыкаясь о мятые банки и стеклянные бутылки, которые никто не заботился донести до мусорки. Солнце лениво проглядывало сквозь облака, освещая грязную улочку и переливаясь в луже вдвое больше той, в которую Янто окунули десять минут назад. Он был рад, что Карвин и Илас поймали его на краю дороги — лететь в грязь не так больно, как в асфальт. И тем не менее, каждый шаг отдавался болью. Сотни и тысячи острых иголочек вонзались в колени при каждом движении. Было больно. Ужасно больно. Но в этот раз Янто не позволил даже самому крохотному всхлипу сорваться с губ. В конце концов, Янто Джонс был ужасно упрям. Пусть и проигрывал всякий раз.