Before Sunrise

      Поезд Париж — Берлин. Минимальное время в пути: 8 ч. 23 мин.; максимальное время в пути: 9 ч. 21 мин.              Максимальное время в пути, если едешь по соседству с парочкой французов, решивших выяснить отношения прямо посреди переполненного вагона: чёртова бесконечность. Чимин даже немного завидует мужчине, мирно сопящему в дальнем кресле: неужели тот совсем ничего не слышит?              Ехать остаётся часа полтора. Чтобы хоть как-то отвлечься, он пялится на своё бледное отражение в окне поезда: голубая рубашка в полоску выглядит так, будто её и не пытались погладить перед выходом, а светлые волосы смотрятся ещё более потрёпанно на фоне этого мятого безобразия. Кажется, действительно пора возвращаться домой, пока эти бесконечно тянущиеся летние каникулы не убили его.              От приступа самобичевания Чимина снова отрывает сидящая у прохода француженка. Взявшая было паузу на пару минут, она начинает отчитывать своего мужа с удвоенной силой. Не то чтобы он хорошо говорил по-французски, но теперь правда прислушивается изо всех сил, пытаясь понять, стоит ли этот спор спокойствия остальных пассажиров.              Вот она говорит супругу, что он не купил… le canard? Утку? Да кто вообще повезёт целую птицу из Франции на поезде? Хотя если подумать, женщина каждый раз произносит это слово с такой страстью, что у Чимина в итоге не остаётся сомнений: парижская утка исключительно необходима для жизни и здоровья не только этой леди, но и каждого уважающего себя француза. Может быть, это какая-то традиция, о которой Чимин никогда не слышал? Будь его воля, он бы купил ей всех пернатых этого мира, лишь бы немного посидеть в тишине. Но они застряли где-то между Ганновером и Берлином, и, к несчастью, в этой вселенной он не может призвать сюда утку с помощью «Акцио» или просто использовать одно из трёх непростительных заклятий.              Скоро выясняется, что не одному Чимину надоедает слушать претензии, накопившиеся у женщины к своему забывчивому мужу за годы несчастливого брака. Парень в чёрной панаме, сидящий в эпицентре скандала уже пару станций, тоже не выдерживает напора дамы, в очередной раз сделавшей ударение на слове «le canard», и хватает рюкзак, резко вскакивая со своего сидения.              — Скажи мне, что ты пошёл за уткой.              — Простите? — незнакомец падает обратно в кресло и поднимает глаза на Чимина. Кореец. Красивый. Очень. Как можно было сразу не заметить?              — Извини, не хотел тебя беспокоить, само вырвалось, можешь идти.              — За уткой?              — Что?              — Что?              Боже, Чимин идиот. Парень в панаме улыбается и спрашивает:              — Ты говоришь по-корейски? Я слышу небольшой акцент, английский ведь не твой родной язык? — складывается впечатление, что он тут единственный, кто может строить полные предложения и даже вести диалог, не выставляя себя при этом на посмешище.              — Да, а ты?              — Ага, я Чонгук, кстати. И давай на корейском.              — Чимин. В каком году ты родился?              — В 1997. Но если ты старше, то хёном называть я тебя не буду.              — А если старше ты?              — Тогда тебе, конечно, придётся.              Чонгук сидит с непроницаемым выражением лица пару секунд, но, видя, как Чимин теряется от его слов, не выдерживает и начинает смеяться так, будто весь день готовился к этой шутке.              — Вообще-то я — твой хён, — голос звучит довольно жалко. Надутые губы тоже не прибавляют ему ни возраста, ни убедительности.              — Хорошо, хён, только я всё равно вряд ли смогу запомнить. Дело не в уважении, просто я никогда не жил в Корее.              — Откуда ты?              — Из Марселя, но учусь в Берлине.              — Из Марселя, который во Франции? — сразу после сказанного Чимину хочется дать себе по лицу.              — Ну да, не слышал о других Марселях.              Конечно, не слышал.              — Едешь обратно в универ?              — Ага, навещал семью на каникулах. А ты? — Чонгук пододвигается чуть ближе, чтобы услышать ответ, пока Чимин пытается говорить в унисон с мужем француженки.              — Возвращаюсь в Корею из путешествия. Стой, подожди, ты же только недавно зашёл в вагон? До этого здесь сидел какой-то парень с длинными волосами. Он вроде бы ехал до Кёльна, — Чимин пытается вспомнить, в какой момент худощавого подростка подменили на этого красавчика в чёрном, но не может. Наверное, он был слишком увлечён спором, нарушившим все его планы на крепкий сон перед дальней дорогой.              — Я ехал в другом вагоне со своим другом, но он тоже вышел в Кёльне, и я решил пересесть сюда.              — Зачем?              — Счастливая семёрка. Я всегда еду в седьмом. Просто в этот раз билеты покупал не я, а он.              — Ну… Не такая уж она и счастливая, — Чимин усмехается и косится на парочку, которая в этот самый момент, кажется, опять берёт небольшой перерыв перед новым актом личной драматической пьесы с названием «Я на тебя жизнь положила, а ты даже утку купить не мог!».              — Вот увидишь, — Чонгук улыбается, неожиданно о чём-то вспоминая. — Так почему я должен был найти гуся?              — Утку.              — Да. Точно, утку.              — Подожди, ты же француз. Разве эта женщина не ругается с мужем из-за утки?              На лице напротив застывает выражение абсолютного непонимания.              — Le canard, утка, — в этот момент дама, которая ещё пять минут назад не могла заткнуться ни на секунду, косится на Чимина так, будто это именно он нарушал её драгоценное спокойствие последние полчаса.              Кажется, до Чонгука наконец доходит то, что пытается втолковать ему сосед, и он снова начинает смеяться. Смех у него красивый.              — Чимин, — он переходит на заговорщицкий шёпот, — это не «le canard», а «le conard». Она просто всё это время называла своего мужа придурком.              Придурок здесь не только он. Чимин слегка краснеет, хотя Чонгук и не его учитель французского. Сколько вообще языков знает этот парень? Похоже, не меньше четырёх: английский, корейский, французский и немецкий, раз он учится в Германии. Значит, он не только красив, но и чертовски умён. Чимину хочется вжаться в кресло, но вместо этого он решает утопить себя ещё глубже:              — Так что они не поделили? Разве она не хотела, чтобы он что-то купил?              — Да, они ездили в Париж за подарком для её матери, но он настолько «забегался по своим шлюхам», — парень рисует кавычки в воздухе, — что забыл о главной цели их путешествия. По крайней мере, так говорит она.              — Оу, ну тогда её даже можно понять, — Чимин рад, что правильно уловил хотя бы малую часть разговора незнакомцев и в этот раз у Чонгука не оказалось повода посмеяться над ним.              — Ну не знаю, она выглядит как человек, который мог запросто придумать всё это и поверить в собственную ложь.              — Эй, не суди людей по внешности, — Чимин пытается скрыть улыбку и сделать возмущённое лицо, хотя сам втайне соглашается с тем, что от этой дамы можно было бы ожидать чего-то подобного.              — Мы все судим, разве нет?              — И в какую категорию ты уже успел записать меня?              — В категорию людей, задающих много вопросов, — Чонгук игриво подмигивает. Серьёзно, что с этим парнем не так? — Думаю, наши новые друзья снова собираются выяснять отношения, а я как раз хотел сходить в вагон-ресторан. Составишь мне компанию?              Не дожидаясь ответа, Чонгук поднимается с места и идёт к выходу. Чимину ничего не остаётся, кроме как схватить кепку с рюкзаком и побежать за ним.              Парень в чёрном ни разу не оборачивается, будто точно зная, что его новый знакомый копошится где-то сзади. Чимин в это время успевает рассмотреть Чонгука со спины: на нём тёмная свободная толстовка, чёрные брюки карго и чёрные кроссовки. Из-под панамы виднеются чёрные же волнистые волосы. Пряди красиво сверкают и переливаются, несмотря на то что большая их часть скрыта головным убором. Рюкзак тоже чёрный. Как и тату на ладони, в которой Чонгук его держит. Можно только надеяться, что этот цветоненавистник не прячет внутри топор, которым убивает всех одиноких геев-неудачников, слоняющихся по Европе…              Стоп! Что это было? Неужели он только что записал незнакомца в категорию маньяков по одной только внешности?              — О чём задумался? — Чонгук резко разворачивается, и Чимин на мгновение упирается носом точно в его подбородок. — Кстати, вот и свободное место, садись. Что-нибудь будешь?              — Нет, я вроде бы ничего не хочу, — на самом деле Чимин голоден, но денег после двух месяцев скитаний по Европе у него осталось ровно столько, чтобы хватило добраться до Берлин-Тегеля и отправиться, наконец, восвояси.              — Где ты так хорошо выучил английский? — Чонгук откладывает меню, хотя это он хотел пойти сюда.              — С чего ты взял, что я хорошо его знаю? Мы же говорим на корейском.              — Ты заговорил со мной случайно, но фраза была не на нём.              — Потому что я не видел, что ты кореец, — в этот момент Чонгук снова смотрит на Чимина так, будто тому уже ничего не поможет, но парень решает продолжить вместо того, чтобы убеждать собеседника в отсутствии у себя недиагностированных отклонений, — в старшей школе я учился по обмену в Бостоне.              — В Бостоне, который в Америке?              Красивый, умный и с чувством юмора как у пятилетки. Словом, идеал. Кажется, Чимин готов сам вынуть несуществующий топор из чёрного рюкзака напротив и приставить его к своему горлу, чтобы не мучиться через час и одиннадцать минут, когда двери поезда откроются в Берлине, и они с Чонгуком разойдутся в разные стороны. Наверное, его состояние можно объяснить отсутствием нормального человеческого общения на протяжении всей поездки (разговоры по телефону с Хосоком не в счёт, ведь на каждое его слово приходилось пятнадцать секунд хихиканий и тридцать — слёз из-за долгой разлуки).              Чимин и сам уже давно не понимает, зачем уехал так далеко и надолго.              — Бинго, — наконец отвечает он.              — А французский тогда откуда? — Чонгук и правда выглядит заинтересованным.              — Учил его четыре года в университете, но с треском провалился в свой первый же день во Франции.              — Назвал утку идиоткой? — парню, похоже, просто нравится издеваться над новым другом.              — Нет, — Чимин игнорирует потоки искромётного юмора изо рта напротив, — просто французы такие… такие…              — Какие же мы? — Чонгук поднимает одну бровь и ухмыляется.              — Ты не француз.              — От корейца во мне только разрез глаз и обрезанный член.              За двадцать три года жизни Чимин так и не научился разбираться в отношениях, но запомнил одну непреложную истину: если парень через десять минут после знакомства начинает рассказывать другому парню о своём члене — он точно гей.              Не то чтобы это что-то меняло, но ладошки начинают понемногу потеть.              — Так вот, гм, французы, — Чимин пытается сделать вид, что слово «член» не заставляет его краснеть до кончика члена, — точнее даже парижане, смотрели на меня так надменно каждый раз, когда я пытался заговорить с ними, что после нескольких попыток не прослыть невеждой среди местных я просто сдался и перешёл на английский.              — Что-то мне подсказывает, что после этого смотреть они лучше не стали, — Чонгук над всеми постоянно подтрунивает, или это просто он попал под раздачу?              — Очевидно, нет, — он в шаге от того, чтобы закатить глаза, — поэтому неделька выдалась трудной. Ну, знаешь, череда бесконечных унижений вперемешку с попытками собрать по частям собственное уязвлённое достоинство.              — Уверен, с твоим достоинством всё в порядке, — это слуховые галлюцинации? — Мне тоже было сложно после переезда в Берлин, но я вроде бы сумел в итоге адаптироваться.              — А где ты учишься?              — В Берлинском техническом университете. На факультете гуманитарных наук.              — Это шутка? — с этим парнем никогда не угадаешь.              — Чистая правда, у нас отличный гуманитарный факультет. Среди наших выпускников много талантливых писателей и литературоведов, — в голосе Чонгука мелькает искренняя гордость.              — Ты тоже будешь заниматься чем-то подобным?              — Пока не знаю, разве весело планировать заранее?              — Думаю, я хотел бы знать.              — Так у тебя что-то вроде кризиса четверти жизни? Ты поэтому сбежал из Кореи?              — Понятия не имею, — имею, но тебе, Чонгук, не скажу, — просто решил поскитаться немного по миру, пока не нашёл постоянную работу. В любом случае, уже ночью я возвращаюсь в Сеул.              — Ты один или с кем-то?              — Один. Кое-кто должен был ко мне присоединиться, но не сложилось.              — И как тебе поездка? Не считая говнюков-французов, конечно, — смех Чонгука похож на звон колокольчиков.              — Ужасно. Прекрасно. Не знаю. Сейчас же останови меня, я и сам не понимаю, что говорю, — Чимин опускает глаза куда-то в область скрещённых в замок рук.              — Нет-нет, продолжай.              — Ну, знаешь, было довольно одиноко, зато я смог о многом подумать.              — О чём же ты думал?              — О разном. Это были даже не совсем мысли, а просто куча бредовых идей. Например, на первой неделе я прочитал манхву, в которой парень кончал жемчугом. И вот ты знал, что жемчуг можно дорого продавать?              — Я буквально вырос на марсельском побережье, как ты думаешь?              — Ну да, ты прав, — Чимин уже не совсем понимает, зачем начал рассказывать эту историю, — после этого я несколько дней изучал на ютубе документалки о добыче и транспортировке жемчуга, пока не осознал, что мне вряд ли когда-нибудь пригодится эта информация.              — Разве что ты тоже кончаешь жемчугом.              — О таком я бы знал.              — Я бы не был так уверен, ты не заметил, что я кореец, может быть, и это пропустил? Надо бы ещё раз проверить.              Чимину требуется несколько десятков секунд для того, чтобы убедить себя: «Это был не флирт». Чонгук же не предлагает ему проследовать по прибытии на вокзал в смотровую, где он мог бы переодеться в медицинский халат и лично протестировать сперму нового знакомого, предварительно добыв её не самым этичным для врача способом. Да, Чимин пересмотрел в поездке видео не только про жемчужный промысел.              — Значит, во время этого путешествия ты так и не нашёл ответов на свои вопросы? Ну, о карьере и прочем, — Чонгук решает сжалиться над старшим.              — Нет. Мои родители всегда хотели, чтобы я стал писателем. Мне и самому это нравилось. Знаешь, у меня с детства была потребность записывать буквально всё, что приходило в голову. Но к моменту окончания университета мне надоело слушаться взрослых и я просто решил делать всё им наперекор.              — Готов нырять за жемчугом и отказаться от любимого дела, лишь бы не радовать мамочку и папочку? Да ты крут!              — Нет, просто когда начинаешь жаловаться на жизнь, невозможно увернуться от соблазна скинуть всю вину за свои неудачи на родителей и их травмирующее воспитание. Хотя моё детство и было волшебным.              — Расскажешь?       

***

      За болтовнёй о прошлом, семьях, хороших и не очень, и планах на жизнь пролетает целый час. Электронное табло над дверями вагона-ресторана показывает 17:29, когда состав постепенно снижает скорость, чтобы вскоре остановиться на центральном железнодорожном вокзале Берлина.              — Тебе куда? — спрашивает Чонгук, когда они выбираются из поезда, захватив рюкзаки.              — Поеду сразу в аэропорт, хочу немного поспать перед самолётом. А ты?              — А я домой, нужно разобрать вещи. Жаль, что мы раньше не встретились. Я хорошо провёл время. Мне правда понравилось разговаривать с тобой.              — Да, мне тоже. Приятно было познакомиться.              — Взаимно. Ну, пока, — Чонгук салютует Чимину и разворачивается на 180 градусов, оставляя его на вокзале.              — Хоть бы предложил до нужной платформы проводить, — бурчит тот себе под нос и медленно плетётся в сторону указателей. Они продублированы на английском, но Чимину всё равно не так-то просто разобраться. Для аэроэкспрессов есть отдельная платформа, и ему вроде бы нужен поезд RB-14, маршрут которого обозначен на карте сиреневой линией.              Кое-как сориентировавшись, Чимин отходит от указателей и направляется в сторону нужного поезда.              — Эй, — неожиданно раздаётся у него за спиной, — Чимин, постой!              Не веря своим ушам, он поворачивается всем корпусом и видит перед собой фигуру в чёрном, которую никак не ожидал повстречать снова. Чонгук начинает тараторить:              — Слушай, у меня появилась безумная идея, но если я её не предложу, то буду мучиться до конца своих дней. Кажется, я хочу провести с тобой ещё немного времени. Прогуляешься со мной по городу вместо того, чтобы весь вечер торчать в аэропорту? Я мог бы показать тебе пару отличных мест. А если я окажусь маньяком, тогда просто уедешь, когда захочешь.              — Все маньяки так говорят.              — Брось, что ты теряешь?              Жизнь? Сердце? Чимину требуется всего секунда на принятие решения.              — Можно только будет оставить у тебя рюкзак?