Городское приключение

Лиза думает, что она та-а-акая дура, каких свет не видывал, потому что Кристину она видеть хочет. Хочет. Хочет. Хочет. Её голубые глаза, её светлые волосы, её родинки на шее, её губы. Хочет её слышать и слушать. Хочет вдыхать её запах. Хочет пить какао, которое она ей сварила. Хочет есть еду, которую она в неё пичкает, лишь бы в обморок не свалилась. Хочет жить рядом с ней. Хочет. Хочет. Хочет быть рядом. А Кристина думает, что ей противна. Наивная.

***

Зайдя в подъезд и подойдя к квартире Захаровой, Андрющенко прислушалась что происходит за дверью, было тихо, но зайти она не решалась, она не уверена что они закончили, - а вдруг они просто в комнате закрылись? - сев на ступеньки, Индиго стала ждать, когда из квартиры кто-то выйдет, надеясь на то что это будет Бурая. Через 40 минут, дверь в квартиру открылась, это выходила Шума и Татьяна, они о чём то разговаривали. — Она с тобой пить не сядет, — говорит в ответ, думая, насколько их мысли сходятся насчёт какой-то долбоёбки. Если честно, это страшно. Но у Бурой уже нервы сдают по полной, поэтому она усмехается как последний дурак, представляя, как Крис выбрасывает какую-то девушку через окно. Голубоглазая сильная, она сможет. — Почему? — вздёргивает бровь Шумахер, склоняясь над девушкой и осторожно беря за запястье. — Ты лесбиянка(?), — с полным удовлетворением от того, что произнесла это вслух, ощущая собственную безнаказанность в данном контексте, с улыбкой отвечает ей Елизавета, опираясь головой на перила. Блондинка усмехнулась, но ничего не ответила на это. Андрющенко встала на ноги. — Давай, заходи в квартиру, я сейчас приду — тихонько шепнула где-то над ухом, призывая к действиям. Лизка сильно выёбываться не стала, осознавая, что сама далеко не уйдёт, из за сильной боли в ногах, всё же надо было хоть чуть-чуть одеться перед тем как выбегать на улицу, она осталась стоять на месте. -Не можешь? - В ответ Длинноволосой мотнули головой "нет, не могу" - окей, Тань, сама дойдёшь до такси, хорошо? Я эту дурочку на руки возьму - Бурая согласно кивнула и начала спускаться по лестнице. Елизавета подалась корпусом вперёд, завела руки за шею первокурсницы и ждала, пока та возьмёт её на руки. Захарова, видимо, решив долго не изъёбываться, подхватила её под колени и подняла на руки. Лиза не чувствуя конечности, попыталась сильнее вжаться в девушку, плотным кольцом рук обнимая за шею. — Тш-ш, — успокаивающе произносит над ухом она, бережно прижимая к себе и занося в квартиру. Кристина пахнет потом и почти выветрившимся приятным одеколоном. Шумахер тёплая. У девушки сухая свежая футболка, в которую уткнулась носом Индиго, и она пахнет порошком для стирки. — Ты ненормально лёгкая для своего роста, — отмечает вслух первокурсница негромким голосом, осторожно опуская тело девушки на диван. Коротковолосая морщится и прикрывает глаза. Она ужасно устала и хочет вырубиться. У неё всё болит. Ей тошно. Её как будто пару раз пропустили через мясорубку вместе со скелетом. Она — просто биомасса в этот конкретный момент. Она хочет, чтоб просто перестало болеть. И снаружи, и внутри. Её словно наизнанку вывернули и поменяли всё местами. — Я помогу переодеться, — тихим успокаивающим шёпотом произносит Захарова, видя общее подавленное состояние одногодки, и приносит из своей комнаты свежую чёрную пижаму. — Я чувствую себя неправильно, — говорит она вслух, включая мягкий настенный свет, чтоб ориентироваться в пространстве. — Почему? — тихо осведомляется девушка. — Нужно было снять номер в отеле, а не приводить Таню сюда… Я привыкла так делать, но ведь я теперь живу не одна от части, ты ведь часто стала проводить время здесь, это неправильно по отношению к тебе, — Андрющенко усмехнулась, мысленно послав Кристину нахуй. Что же она раньше не включила эту логику. Но она ничего не говорит вслух. Смотрит только так, что Голубоглазой хочется обратно свет выключить, лишь бы этот взгляд не видеть. — Осуждаешь меня? — Индиго, подумав, кивнула головой. — И на сколько же ты теперь меня ненавидишь? От одного до десяти, — Кареглазая прикрывает глаза, думает над ответом тщательно. Задавшая вопрос девушка напрягается. Она-то даже не уверена, что всерьёз хочет знать ответ. — Девять, — произносит Лиза. Кристина думает, что сильно проебалась. Захарова думает, что не хотела бы знать этот ответ.  Шума бережно снимает футболку с девушки, растирает её торс тканью, что бы чуть-чуть согреть тело, затем аккуратно сдёргивает джинсы. Черноволосая шипит, когда снова саднят коленки, но позволяет себя раздеть. Затем первокурсница помогает надеть свежий комплект и приносит таблетку обезболивающего, потому что смотреть на такую Индиго больно. Она привыкла, что Андрющенко всегда сильная, дерзкая и колючая. И всё это время в голове пульсирует «девять… девять… девять…». Почему девять? Почему не чёткая десятка? И что именно испортило эту оценку? Повлияли сухие поступки? Или эмоции? — Можно ещё один вопрос? Тоже от одного до десяти, — накрывая девушку тёплым одеялом, спрашивает Голубоглазая задумчивым тихим голосом. — Угу, — не сразу соглашается одногодка. — На сколько я… нравлюсь тебе? — задавать вопрос было страшно, и ожидание ответа было томительным. Лиза смотрит на неё так, словно Кристина попросила ей помочь спрятать труп. — Я не хочу отвечать, — наконец произносит девушка, глядя серьёзно и недовольно. — Это идиотский вопрос, — добавляет она, чтоб укольнуть. — Я расстанусь с Бурой, — говорит невпопад, выключает свет в комнате. — Мне похуй, — фырчит в ответ уже в темноте девушка. Захарова уходит в спальню.  Андрющенко переворачивается набок, утыкаясь в спинку дивана, и сжимает в руках одеяло. Её всю всё ещё наизнанку выворачивает, и этот разговор лишь подлил масла в огонь.  Индиго наконец разрешает себе. Впервые искренне разрешает себе расплакаться в подушку, беззвучно закусив край одеяла. Она Блондинку ненавидит не больше, чем на девятку. На десятку тянет только Мишель. Ей Кристина нравится на десятку. И эта единица перевеса заставляет её дрожать как в ознобе, не понимая, почему по её мнению нормальная жизнь так внезапно превратилась в это. Кареглазая думает, что хочет знать, как на вопрос о симпатии ответила бы сама Голубоглазая. Лиза думает, что так низко в собственных глазах ещё не падала.

***

Коротковолосой крайне тяжело проснуться утром. Она выпадает из дрёмы и лежит, не меняя позы, пока снова не вырубается, но долго это длиться не может. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает девушка, выйдя из своей спальни, протянув руку к её лицу, и, не увидев сопротивления, нежно коснулась щеки замявшейся от этого жеста Индиго. Она повернула её лицо на себя, внимательно рассматривая запёкшуюся полоску крови на губе от сильного укуса, и, сместив большой палец на нижнюю, слегка оттянула её вниз, рассматривая, как далеко уходит рассечение. Андрющенко скривилась от боли и ушла от касания, отпрянув назад. — Я живая, — только и произносит она. Захарова удивлённо приоткрывает рот и тут же закрывает. Ей нечего ответить на это. Андрющенко чертовски права — она живая. Это определённо хорошо. Шумахер вряд ли бы смогла смириться с обратным исходом. Она не хочет об этом думать. На девушке сейчас обычные чёрные пижамные штаны Кристины, которые слегка велики, но держатся на резинке, опоясывает бёдра ремнём и туго затягивает его, чтоб не падал, так как шлёвок на этих штанах, конечно же, не было. Ремень особенно сильно подчёркивает общую худобу, но Индиго с ней давно свыклась. Освежившись и приведя себя в порядок, она заходит на кухню, так как больше идти ей особо некуда. Здесь Блондинка заваривает себе кофе. Кареглазой приятно смотреть на её сосредоточенное лицо, и она понимает, что пялится, стоя в проходе, но не может заставить себя отвернуться. И вот её ты любишь? — с отвращением спрашивает внутренний голос. И вот её я люблю, — вежливо отвечает его подсознание. Ятебяненавижу, — пыталась убедить себя девушка, но её уверенность разбивалась о скалы ледяных айсбергов в глазах напротив. — Слушай, ну хочешь, я не знаю, ударь меня? Только хватит так смотреть, — видимо, влюбленный взгляд Елизаветы девушка трактовала по-своему и отнюдь не столь радужно. — Что ты несёшь? — поморщилась Кареглазая, спрятав руки в карманах пижамных штанов, подпирая лопатками стену. Руки Кристины по обе стороны всё ещё не давали сконцентрироваться на чём-либо другом, как и её пытливые глаза напротив. Они стоят так близко, так непозволительно близко друг к другу. Лиза может рассмотреть волокна в голубых радужках. — Я знаю, что виновата, вижу, что ты меня избегаешь. Если это хоть немного поможет тебе сбавить обиду — ударь меня. Я заслужила, — Коротковолосая фыркнула и показательно растянула губы в улыбке, которая означала «ты такая идиотка». — Может, лучше хочешь мне отлизать? — нахально предлагает она, поиграв бровями, как последняя дурочка. Захарова оторопела на минуту, крепко стиснула зубы и даже отстранилась, убрав наконец свои руки. Андрющенко всё ещё смотрит с вызовом и даже, в принципе, не жалеет, если ей за такое немножко всекут по лицу. Она откровенно нарывается, потому что видеть жалость в глазах любимого человека по отношению к себе — последнее дело. — Ладно, — наконец отвечает Длинноволосая. Индиго замирает, теряя всю свою напускную крутость, и удивлённо приоткрывает рот. Руки девушки ложатся на такой ненужный этим штанам ремень и начинают ловко расстёгивать его. Кареглазая первокурсница, испуганно распахнув глаза, схватила эти самые руки, блокируя их и удерживая на месте. — Ты что?! — восклицает девушка, тут же уходя от прикосновений и шарахаясь в сторону. — Определись уже, что тебе нужно, — закатывает глаза Шумахер. — Всё, успокоилась? — добавляет она спустя ещё несколько секунд напряжённого молчания. У Лизы сердце бьётся так, словно вот-вот выпрыгнет. Обладательница голубых глаз почти отлизала ей по её же просьбе. Что за нахуй происходит в этом доме… — Эй, меня пугает, когда ты так долго молчишь и даже не язвишь, — с несколько нервной усмешкой произносит девушка, подняв взгляд на загруженное лицо коротковолосой. — Лизонька-а, — протягивает Захарова. — Я не хочу сейчас говорить, — отзывается притихшая Индиго. — Ладно, — отвела взгляд Шума.

***

— Выглядишь пиздецки, — комментирует Малышенко, окинув взглядом подругу. Андрющенко, всё такая же низкая и тощая, что совсем не удивительно, была бледновата, её волосы растрёпаны, а её губа, всё ещё распухшая и болезненно саднящая, была с запёкшейся ниткой крови. Её ноги слегка подгибаются, когда она поднимается по ступенькам на второй этаж заброшки, потому что колени всё ещё ноют и саднят. — Чувствую себя так же, — фыркнула Елизавета, придавая тону напускной весёлости, чтоб не напрягать девушек. — Привет, — она пожимает руки девушкам и расслабленно приваливается плечом к стенке. — Как дела вообще? — осведомляется первой Вероника обеспокоенным голосом. — Да нормально всё. Правда, всё ок, хули вылупились так, — улыбнулась Индиго, скрывая за этим игривым настроем общее подавленное состояние. Ей хотелось увидеться с друзьями, убедиться, что у них всё хорошо, выкурить по сигарете и немного сбавить нахлынувший стресс. Кареглазая чувствует, как все отрицательные эмоции копятся в ней, и просто надеется, что не сойдёт от этого с ума в будущем. — Есть что вкусненькое? — улыбается уголком разбитых губ, смотрит с прищуром. — Ха, бро, ты щас ахуеешь, чё Рони достала, — смеётся Вилка, пихая девушку в плечо. Вербицкая недовольно стаскивает с плеча рюкзак, с которым не расстаётся даже на будничной прогулке. Она, недолго копаясь, вынимает железную круглую банку стильного чёрного цвета. Черноволосая выгибает бровь. — Эта задротка заказала по интернету снюс, — горделиво улыбается Волетта, явно довольная своей девушкой. Рони, усмехнувшись, открывает крышку и подходит к Коротковолосой. В банке полно небольших, как будто бы крафтовых, полупрозрачных пакетиков с табаком внутри, размером не больше маленькой карамельной конфеты.