Нимфомания

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

      За неделю удалось приобщиться, изучить меню в столовой и полки буфета. По четвергам продаётся молочка: коктейли и булки всякие. И толкучки у касс громадные, им ссоры присущи. Чонвон стоит позади такой: наблюдает, как неуклюжий здоровяк ругается со спортсменом, забежавшим с уличного баскетбольного поля, они делят оставшийся карамельный молочный коктейль. На языке вяжет — глаза скользят по подтянутому телу во влажной футболке с индивидуальным номером. Чонвон облизывает ссохшиеся губы и ставит на поднос две коробочки шоколадного молока.       С переездом в Сиэтл за пару недель его естество поддаётся терзанием жажды секса, конечности изнывают. Ни одного полового партнёра, ни одного минета в школьном толчке во время урока — в голове каша из кипящих мозгов и нервов. С первого сентябрьского дня у него нет власти и преимуществ, в обличии простого среднестатистического парня — дороги перекрыты. С такими, как тот измученный баскетболист, Чонвон спит, не просыхая, скачет верхом, вбирая член поглубже так, чтобы боль была ощутима.       От первой выстроенной обществом личности остались пагубные привычки. Чонвон может быть другим, но не самостоятельно. Оплатив на кассе молоко, он на ватных ногах доползает до широких арочных дверей и скрывается за ними, прижавшись спиной к холодной стене. Мимо него пробегают подростки, всё те же спортсмены и просто донельзя высокие парни. Конечности подкашиваются, Чонвон сводит ноги, позабыв, что меж ними, как барьер, плотная брючная ткань. В ладонях трещат от давления влажные коробки коктейлей.       У них перерыв на ланч в сорок минут, и Чонвон, не желая забивать желудок, купил лишь напитки себе и Джею, который по его предчувствию прячется за одним из столиков в библиотеке. Они не обменивались номерами, но Чонвон изредка подглядывает за занятиями одногруппника, питая не скрытый интерес. Джей не обнажён перед ним, и они не друзья! Но Чонвон липнет к нему, как подтаявшая жвачка к подошве.       Жар в конечностях утихомиривается, сменяясь на ледяные иглы под кожей — они приятнее. Благодаря множественным переводам в разные учебные заведения, Чонвон быстро приспосабливается к новым видам и людям. Но ему тяжко даётся ощущать непривычную одежду, обращение в мужском роде и малочисленные взгляды, прошлый Чонвон созывал интерес своею броскостью и вульгарностью. Перед обществом предстаёт он другой, по естественной натуре молчаливый, но способный постоять и словесно, и в рукопашную. Для него остаётся лишь одна черта, неизменимая никем, — жажда правосудия.       Те два парня, одному из которых Чонвон рассёк переносицу, смотрят свысока, но за высокомерием таится страх, ощутимый во многих аспектах, даже при углублении во взгляды, при нахождении с ними на расстоянии вытянутой руки — они ссутся стоять вблизи с Чонвоном. В библиотеке предполагаемая им тишина, смотрительница пропускает лишь тогда, когда на груди видит бейджик и считывает статус. Чонвон скользит меж рядов, выискивая знакомую черновласую макушку и очертания классического костюма. Джей сидит отдалённо ото всех — на последнем ряду, в его руках книжка в переплёте, а на глаза спущены очки с тонкой оправой.       Перед сосредоточенным лицом упускается коробочка с молоком, и Джей вздрагивает, подняв глаза на нарушителя спокойствия. Чонвон видится ему нервным, поджимающим пухлые губы в тонкую полосу, но Джей и слова не говорит, лишь кивает — молчаливо приветствует.       — Что читаешь? — Чонвон не видит названия из-за крупной ладони, скрывающей обложку целиком.       — «Гордость и предубеждение», — не отрываясь от текста, отвечает Джей; он на пробу касается коктейля и, убедившись в реальности, раскрывает трубочку, воткнув её в коробку. — Спасибо? У тебя что-то случилось?       — Да брось, я просто пришёл. Мне ску-у-учно! — отцепившись от трубочки, Чонвон отталкивается ногами от пола и качается на скрипучем стуле. — Кроме тебя, у меня нет знакомых, так что, будь добр, окажи радушный приём, — он забавится, наблюдая за сменяющимися эмоциями на лице парня.       — Не шуми, — выдыхает Джей, осмотревшись: помимо них, ещё несколько человек, и все смотрят на их столик. — У тебя есть возможность познакомиться со всеми, не прибедняйся, — Чонвон морщится, прижав язык к отверстию трубочки.       Тишина окутывает, и Чонвон впервые ощущает ценность молчания: нервы в нём расслабляются, мысли вереницей не идут — они отдыхают в потёмках головы. Впившись в пластиковую трубочку зубами, он наблюдает за смиренным лицом Джея, тот невозмутимо и без смущения компании утопает в строках, одними губами вышёптывая слова по буквам. Позади них столики пустеют, школьники покидают громадную библиотеку — звонок через двадцать минут. В кармане вибрирует телефон, Чонвон с утра забыл вырубить уведомления на время занятий, но ему написывает мать, беспокоясь о самочувствии.       Наедине с книгами, молчанием и Джеем безбожно спокойно. Он так и отвечает матери: «Всё в порядке, я в библиотеке», и та не смеет больше беспокоить. Минуты летят, и в коробочке коктейля остаётся на дне, Чонвон привстаёт и выискивает глазами одно из множества мусорных вёдер. Попадает метко, но шоколадные капли остаются на полу, стёкшись друг к другу. Джей, выглянув из омута чтения, усмехается попыткам Чонвона стереть подошвой кед пятна. Рядом с ним, на соседнем стуле, стоит тряпочный чёрный портфель — в переднем кармашке пачка открытых влажных салфеток, и Джей кидает их Чонвону в руки.       Вытерев насухо, Чонвон, кинув взгляд на занятую наблюдательницу, подходит к парню и возвращает пачку, впихнув в крупную ладонь. Пальцы соприкасаются, и Чонвон, проклиная своё существование, шипит и кусает внутреннюю сторону щеки. Джей и внимания не придаёт, кивает и вталкивает в портфель салфетки. Рядом с их столиком, в ряду классической литературы девятнадцатого века — написано на табличке! — падает книжонка в переплёте, и Чонвон поворачивается на грохот.       Девушка, присевшая на корточки в клетчатой юбке, заправляет длинную чёлку за ухо, и её лицо обдаёт светом. Чонвон закатывает глаза — Лили вновь очевидна, как озлобленный ребёнок. На её пухлых губах оскал — скорее, она пыталась изобразить невинную улыбку. Подобрав, наконец, книгу, девушка поправляет задравшуюся юбку и проходит мимо их столика к стойке наблюдательницы.       — Идиотка, — выдыхает Чонвон, провожая её взглядом до главной двери. — Не живётся ей спокойно.       — Может, ты ей понравился? — Джей бесцветно предполагает, а Чонвон кривится, его лицо искажается так, словно он разом заглатывает сотню гранул лимонной кислоты. — За простыми смертными она не следит, скорее глумится.       — Ну удачи ей. Она мне понравится в том случае, если отрастит член, — Чонвону смешно, ведь Джей затыкается, опустив глаза в книгу, как будто и не слышал вовсе. — Ты опоздать планируешь? — сменив тему, он забирается на стул и наклоняется к парню, их носы едва соприкасаются. Чонвон достаёт телефон и пальцем тычет на мерцающий циферблат. — У меня физика, наши пути расходятся.       — До встречи, Чонвон, — у обоих последним уроком экономика, которую они посещают в одной группе.

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

      Кажется, на физике Чонвон просеивает последние частицы нервов. С переходом многие предметы, требующие точность и расчётливость, даются ему тяжело — непривычно тяжело. Учитель предательски вызволил его к доске и нагрузил тремя задачами, которые решаются через формулы, а Чонвон их сути не понимает. Физика в Ванкувере определённо легче либо преподаватели понимающие — неспособность учеников осознают. Со звонком он выбирается из кабинета с сумкой и, не смотря под ноги, бредёт с телефоном в руках и наушниками в ушах на задний двор. Под конец учебного дня подростков там не сыскать — идеальное место, чтобы на скорости глянуть объяснение темы по физике.       Качели на прочных цепях медленно резвятся на лёгком ветру — видно, минутами ранее были заняты кем-то. Чонвон скидывает сумку с тетрадями на скамью и, поправив наушники, запрыгивает на пластиковую перекладину. И в тишине запоминать не получается — скорость, не скорость — его уставший мозг не переваривает информацию. В следующую пятницу учитель пообещал проверочную по изученной теме. Чонвон вздыхает и скидывает наушники на колени, облокотившись на спинку дрожащих качель.       И поспешных шагов не слышит, направляющихся к нему, пока плеча пальцы не дотрагиваются. Подорвавшись, Чонвон видит перед собой впритык стоящую Лили, девушка слабо машет кистью руки и отходит. Раздражения неимоверно много — Чонвон вскипает, но подавляет пыл отдышкой.       — Ради приличия могла бы пройти мимо, — огрызается Чонвон, выпрямляясь на качелях. Его конечности затекли — болезненно хрустят от смены положения.       — Чонвон, — выдыхает девушка; она пятится назад и присаживается на скамью, рядом с вещами Чонвона. — Я понимаю, что мы начали не с той ноты, давай исправлять это. Я всего лишь хочу, чтобы мы общались?       — И зачем? — Чонвон щетинится, подперев кулаком подбородок. — Если так подумать: нахрена мне подруга, которая выше своего носа ничего не видит? Которая делит людей на таких и не таких? Вау, Лили! Я учился в шести разных школах и таких как ты вижу насквозь. Лицемерная дрянь. Ой, прости, я, наверное, задел тебя. Правда такая неприятная, да? — с наигранным сожалением говорит он, не отрывая глаз от одногруппницы.       У девушки настрой нерушимый — она, как статуэтка из камня, не двигается и не морщится. А из Чонвона вытекает злость вместе с выступающими венками на висках. Его желание впиться в светлые волосы и вырвать их с корневыми луковицами возрастает, но ему нельзя — не в том положении. Лили усмехается, уголок её пухлых губ приподнимается и на щеке выявляется ямка — питается человеческими эмоциями, как тварь из фэнтезийных фильмов.       — Почему ты нервничаешь, Чонвон? — из глотки едва срывается рык, но Чонвон подавляет его глубоким безвкусным вздохом. — Хочешь ударить меня? Кею и Джеймсу хорошо досталось от тебя, хотя они всего лишь хотели проучить этого урода за неправильные ответы. Такие как он, ущербные и молчащие, должны быть на низшем этаже статусной пирамиды. Хочешь быть с ними? Кстати! — Лили встаёт с лавки, прикрыв губы изящной ладонью. — Я слышала, что ты переводишься из-за многочисленных нарушений, драк, например. Ты животное? Как тебе бить девушек до сломанных сотрясений? Можешь ударить меня, чтобы мыслить рациональнее. Обычно животным нужно напасть на кого-то и насытиться, перед тем как обратиться к своим.       Сердцебиение учащается и ощущается в конечностях. Чонвон встаёт на ноги и подходит к девушке, пнув носком кеда мешающийся булыжник, который отскакивает от лаковых туфель Лили, оставив царапину на глянце. Они стоят лицом к лицу, дыхание Чонвона ощутимо девушке — она в выигрышном положении. Чонвон сжимает ладони в крепкие кулаки, но тут же распускает их — ему нельзя поддаваться провокациям. Лили говорит о нём поверхностное, вряд ли её знания смыкаются на секрете — он не доступен ни для неё, ни для других. Распространение прежними учреждениями конфиденциальной информации карается законом.       Ладонь на плече тяжко ощущается, как металлический слиток. Лили пальцами впивается в кость, её длинные ногти проникают под ткань, оставляя разошедшиеся на нити дырки. Если Чонвон воспользуется физической силой, он разочарует родителей и будет учится с жёлтой карточкой на вылет.       — Я тебе всего лишь предлагаю общаться с теми, кто тебе по статусу, — она шепчет, встав на носочки, и ладони её перемещаются на ворот, который Лили осторожно поправляет. — Не думаю, что твой дедушка пахал для того, чтобы ты общался с такими выродками. Чонвон, заканчивается только вторая неделя, как ты учишься у нас, но ты уже наживаешь себе проблемы.       — Мой дедушка пахал для того, чтобы я выросла… — голос ломается, приобретает дрожь — как окрас. — Чтобы я вырос человеком. Будь добра, скройся с моих глаз. Иначе я тебе пробью череп, ты меня доведёшь, — Лили осекается, сглотнув, и убирает руки с ворота, подняв их в сдавшемся жесте.       — Ты поступаешь чертовски неправильно, — напоследок бросает девушка, но Чонвон лишь усмехается, подняв со скамьи свои вещи.       Быть единственным и даже не родным внуком основателя «Кинг-Янг» муторно. Чонвон знает свою историю, видит без конца в кошмарах и галлюцинациях. Дедушка скончался, когда ему исполнилось семь лет, Чонвон не помнит моментов принятия им себя. Бесконечное отречение и дорогие подарки как оправдание. Но любимая дочь, мать Чонвона, души в ребёнке не чаяла, совсем отчаялась. От отца ей досталось управление компании по транспортировке заграничных товаров — одна из крупных в Вашингтоне, без которой не берут своё начало мелкие предприятия. Но всем заправляет муж — ему умения позволяют, а отец любимой женщины ему доверился ещё до рождения Чонвона.       С Лили они в одной категории — дети шишек Вашингтона, о них знают, но в лицо никогда не видели. Но Чонвон не избалован и наслышан о цене человеческих жизней. Родители моралисты, которые воспитывали его в понимании и уважении, несмотря на финансовые возможности. После смерти отца ему не достанется компания, скорее — дальним родственникам, ведь Чонвон не способен на управление, его дело — жить для себя.       В кабинете экономики Чонвон садится на прежнее место — туда, где сидел в первый день рядом с Джеем. Мысли комкуются, Лили глядит на него с нескрытым ожиданием, словно Чонвон подскачет и падёт в ноги, моля о разжаловании. Тема инфляции в стране его не волнует, Чонвон занят решением задачи по физике, которую не смог выполнить у доски. Отвлекшись на замечание для одногруппника, он, вернув взгляд обратно в тетрадь, видит листок в линию, забитый подробным решением. Чонвон вздыхает, приложившись лбом к столу, и поворачивается лицом к сосредоточенному Джею, скользнув глазами по точёным чертам.       — Чонвон, хотите спать, вас не держат, — учительница держит руки сложенными на груди и хмурится. Чонвону не по себе — под землю провалиться желает.       — Извините… — пристальнее Лили на него не смотрит никто, девушка питается эмоциями.       Со звонком в классе остаётся лишь учитель, складывающий дополнительные материалы для преподавания. В коридорах чище, чем в промежутке между вторым и третьим уроком, когда по времени наступает обед. Чонвон добирается до шкафчика, которым забывает пользоваться — отвык, в прошлой школе в них необходимости не было. У многих и дверцы цветастыми наклейками украшены, но у Чонвона один номерок да и липкий след от прошлого владельца рядом со скважиной. Закрыв шкафчик, он облокачивается на него спиной и быстро печатает сообщение отцу об окончании занятий.       От дверей шкафчиков исходят противные звуки — как послесмертные вздохи тел. Чонвон поднимает голову и видит одногруппника, вставшего в компании нескольких невзрачных высоких парней. Запах напряжения щекочет рецепторы в носу, Чонвон прячет телефон в карман и направляется в толпу. С его внезапным появлением безликие замолкают и морщат кривые рожи. А Джей, почувствовав руку на плече, содрогается и поворачивается к Чонвону.       — Хэй, Джей, мне ещё долго ждать тебя? Как же наш уговор? — он с укоризной смотрит на кучку парней и хлопает Джея по плечу. — Какие-то проблемы? — ни одного ответа — все расходятся, обозлившись на неудачу.       Широкие спины скрываются за дверьми главного спортивного зала — точно баскетболисты. Коридор затягивает пустота, последние перед звонком на факультативы расходятся: кто домой, кто на занятия. Чонвон расслабленно выдыхает, отпустив ссутулившегося Джея, и облокачивается на чужие железные шкафчики. Он смеряет Джея таким взглядом, что у парня из рук валится сумка с тетрадями.       — Хорошо, что это было? — настроившись, начинает Джей, сгребая тетради и канцелярию в рюкзак. — Один раз вступился и хватит.       — Закрой рот, а, — Чонвон раздражённо цокает. — Не хватит, я не хочу, чтобы моего единственного друга в этой помойке пиздили, — подавившись воздухом от чистого признания, Джей резко встаёт, выровнявшись с Чонвоном, но в росте всё равно обходит на голову, а то и больше.       — Меня не пиздили, — он упрямится, не собираясь и отходить. Но Чонвон ложь ощущает за сотни миль, от нее гнилью несёт и пряностями. — Проехали, тебе что-то нужно было? — Джей на редкость проницательный, хоть и видится камнем без капли эмпатии.       Прежде чем озвучить просьбу, Чонвон строит из себя непоколебимого и смотрит в глаза напротив, облизывая сухие губы. Из-за скользящего по фигуре непорочного взгляда создаётся ощущение, которое Чонвон глотал на протяжении семнадцати лет — ощущение того, что на нём нет лишней ткани: ноги обнажены, под рубашкой бюстгальтер с железными косточками, губы в матовой помаде и волосы по поясницу! Он вздрагивает, рефлекторно прикрыв ладонью грудь, которая стоит без опоры — совсем мелкая с крупными сосками. Напряжение рассасывается, словно Джей под корку сознания забирается и чувства считывает. Он отходит на приличное расстояние — едва вытянутая рука, — и кивает, позволяя говорить.       Но Чонвон сгибается в приступе, хватая ртом воздух. Паническая атака накрывает его быстрее, чем мелкий писк высвобождается из губ. Он не даёт Джею подойти, вытягивает ладонь в протесте и смотрит в пол, чувствуя, как перед глазами расплываются узоры. Пару секунд — и он придёт в норму. Потерявшись в реальности, он карабкается выше и достигает пика — тяжёлой отдышки. Естество неприятно содрогает и пульсирует, но зрение стремительно восстанавливается, и Чонвон разглядывает очертания парня.       — В… всё в порядке, такое бывает, — бормочет он, прислонив ладонь к холодному лбу. Последний раз он сидел в кабинете психолога полтора года назад, и перед переводом не учёл то, что его психика пошатнётся со сменой обстановки и имиджа. — Ты… ты решил мне задачу на экономике. Слушай, сможешь со мной позаниматься хотя бы на выходных? Мне надо контрольную написать хотя бы на баллов семьдесят.       — Идиот. Ты стоял и задыхался буквально, но тебя всё равно волнует физика? — Чонвон не без улыбки кивает. — Хорошо… завтра в шесть нормально будет? Я просто только вернусь от репетитора. В общем, я тебе напишу, договорились? — Джей надевает лямку рюкзака на плечо и, отсалютовав, идёт к главному выходу.       — Джей! Стой! — осознав недосказанность, Чонвон бежит за ним. — Ты не сказал где… — но Джей лишь указывает на телефон и скрывается за дверьми.       Сообщение приходит внезапно: отец пишет, что уже припарковался рядом со школой и ждёт его. Чонвон возвращается к шкафчикам, вытащив из нижнего сумку со спортивной формой — она-таки ему и не понадобилась за неделю. Неподдельное счастье с его лица считывает отец, толкнувший заднюю дверь, чтобы Чонвон закинул вещи. На вопрос мужчина получает лишь бесцветное «Хороший день» и отстаёт от ребёнка, дав переварить цвета эмоций.

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

      Park_JJ: Я уже дома, жду тебя, только возьми тетрадь и учебник, у нас просто разные. ➥ прикреплена геолокация       В душе вода холодеет, короткие прозрачные волоски вместе с мурашками к свету тянутся. Чонвон вздрагивает, проводя пальцами по взмокшему экрану, и вчитывается в пришедшее СМС. Вчерашний день выбил силы: он, придя со школы, завалился спать и пролежал в постели до четырёх вечера следующего дня, игнорируя родительские голоса на первом и втором этажах. Мать, завидев сына в растоптанном виде — растянутой до колен футболке и длинных шортах, — лишь потрепала по волосам. Только благодаря ей Чонвон вспомнил о пропущенном вечернем душе и сиганул в ванную.       По словам матери с минуты на минуту должен приехать отец, и Чонвон слышит хлопок входной двери — заморачиваться с такси не придётся. Разводит в воде ноги, промежность лёгкие волны обмывают, пузыри из пены облизывают напряжённые складки. Чонвон судорожно выдыхает, подтянув к груди колени — мерзко. Мерзко то, что он чувствует всё, что ему не положено. Млеет от прикосновений и сбито дышит, но не от своих — Чонвону важно, чтобы его касались безликие.       Его сексуальная жизнь не началась с мастурбации на порно-ролики, она началась со страсти, которую он испытал, будучи прижатым к стене в малом возрасте — лет четырнадцать-пятнадцать ему было. Младое тело растерзали, но постеснялись лишить девственности — да и Чонвон не позволил. Страх окутывает, когда непрошенные касания чувствуются ниже клитора. Чонвон знает: из-за искренней ненависти к недугу он не испытает удовольствия от вагинального секса — внутри всё мертво.       Ладони лихорадочно дрожат, у него не ломка — у него летальный исход, провоцирующий судорогу. Наркоман без порошка в кармане, трясётся так, что от иглы не далёк. Его единственная зависимость отвратительная, для общества — аморальная. Люди не чувствуют настолько сильной жажды секса — лишних прикосновений, которые контролируются. Чонвон выбирается из душевой кабины, накинув на бёдра полотенце. В отражении не он, а непонятное существо.       В глазах слёзы стоят, ведь в зеркале по-прежнему видится неполноценный человек. Дрожащими руками Чонвон берётся за второе полотенце и перетягивает им грудь — потуже, лишь бы раствориться в боли. Он одевается наспех, цепляя на влажноватое тело толстовку и свободные джинсы. В сумку летят плотный учебник и пара тетрадей с ручками. Мать вынуждает перекусить лёгким сэндвичем и запить его какао, она осведомлена о походе к однокласснику.       — Будь осторожен, дорогой, — мать касается изящными пальцами плеч и разглаживает складки на ткани. — Позвони мне или отцу, когда тебя нужно будет забрать.       — Мам, всё будет хорошо, если что, я смогу за себя постоять, — выдыхает он и, разглядев в материнских глазах подавленность, подмигивает с высунутым кончиком языка.       — Всё, давай, кыш-кыш, — цокает, развернув сына за плечи лицом к дверному проёму.       Чонвон смеётся, сжав в ладони лямку сумки, и выходит следом за отцом. В машине пахнет свежевыжатым цитрусом — новый ароматизатор, купленным отцом в магазинчике рядом с заправкой. Утром его не было, Чонвон довольствовался запахом материнских духов — таких же, какими в прошлом он пользовался. Салон как прежде не забит разговорами: отцу не о чем трепать, а Чонвон месит в голове мутные воспоминания получасовой давности — тошно.       Машина останавливается у широких решётчатых ворот с кирпичными колонами. Джей живёт в районе Уиндермир в северной части Сиэтла — местечко для богатеев или детей знаменитостей, в полутора часа езды от нового коттеджа семьи Чонвона. Он, честно, ожидал, что Джей живёт ближе хотя бы на границе с тридцать пятым авеню. Двухэтажный коттедж с громоздкими вратами — у Чонвона хоромы на вид скормнее. Отец перед выходом лишь напоминает позвонить по окончанию занятий и захлопывает за сыном дверь, покидая территорию Уиндермир — Джей живёт на окраине.       Не успевает он надавить на кнопку домофона, решётчатая дверь распахивается перед носом, и Чонвон отходит назад. Перед ним Джей, переодетый в домашние вещи — они сидят на нём краше, чем брючный школьный костюм. Клетчатые чёрные штаны свисают, резинка спущена до тазовых косточек — видно сквозь лёгкую белую футболку.       — Ты сын инвесторов, что ли? — выбрасывает Чонвон заместо приветствия и хмурится, входя в ограду, оставив Джея позади.       — К сожалению, нет. С чего ты взял? — Джей догоняет его, а Чонвон лишь пожимает плечами. — У родителей своя винодельня. И я живу здесь с рождения, а не объезжаю весь Вашингтон, — он забавит Чонвона, выводя на тихий смех. — Ой, молчи.       — Молчу-молчу, — бубнит в ответ, разглядывая зелёный двор.       У семьи Джея не малый заработок с винодельни — Чонвон судит по блестящей на вечернем солнце тесле белого цвета, — не каждый может позволить. Они проходят мимо неработающего фонтана с ангелом, и Чонвон неприлично замирает, разглядывая диковинность двора. Джей незамысловато мычит, положив тяжёлую ладонь на плечо. Его искренне волнует вопрос положения парня в школьной иерархии, но Чонвон молчит, прикусив кончик языка.       — Дома никого, кроме нас нет, — раскрывая нараспашку лёгкие двери, предупреждает Джей.       И вправду — голос отражается эхом, застрявшим в ушах. По паркетному полу скользит блестяще-белый робот-пылесос, размахивая щётками; Чонвон застревает на его разглядывании и игнорирует толчки в плечо — Джей согнать с порога пытается. И с третьей попытки получается, но Чонвон сутулится, обхватывая напрягшимися руками свои плечи. Губы Чонвона расходятся в неловкой полуулыбке, и он чешет затылок, вцепившись пальцами в корни волос. Вновь непреклонное чувство — естество ноет, жаждет распасться на крупицы.       С наставления Джея Чонвон проходит вглубь дома — в гостиную, в которой приготовлено всё для занятий: стоит небольшой столик, притащены два кресла-мешка и включена успокаивающая мелодия в ютубе на громадном телевизоре. Чонвон забирается с ногами на пуф и принимается опустошать свою сумку, вытряхивая тетради и учебник на мягкий ворсистый пол. Джей входит в гостиную с железным подносом, на котором две чашки горячей воды, пакетики чая на выбор и сахар с шоколадными печеньями.       — Вы вообще закон Ома проходили? — поставив поднос на стол, Джей тянется к тетради с классной работой. Отсутствие прямого ответа и темы в записях вынуждают выдохнуть. — Закон Ома — сила тока в однородном участке цепи прямо пропорциональна напряжению при постоянном сопротивлении и обратно пропорциональна сопротивлению участка при постоянном напряжении, тебе это ничего не даёт?       — Ты бы ещё на языке жестов объяснять начал, — цокает Чонвон, крутя меж пальцев гелевую ручку. — Почему ты вообще это помнишь?       — Чонвон… ты поговорить пришёл или понять, как решать эти задачки? — и не поспорить ведь, Чонвон откладывает ручку и двигается к столу, толкнув под него ноги; пенопластовые шарики в мешке скрипят под обрушившейся тяжестью веса. — Давай так, я дам тебе задачку из сборника и ты попробуешь решить её передо мной? Я буду говорить, правильно ли ты делаешь, хорошо?       Чонвон взамен привык вознаграждения получать, но, зная Джея лишь несколько недель, он молчит, опустив глаза в пол. У него нет возможности отказывать — сам напросился. Скорее он обязан парню чем-то, желательно интимным. Колени неприятно сводит, ведь меж ног влажно. Чонвон посасывает нижнюю губу, наблюдая за быстрым письмом Джея: он для удобства вырисовывает несколько формул и тычет пальцем в задачу. Сложно, Чонвон ощущает, что в дальнейшем он не потянет углублённую физику и её придётся заменить другим предметом, например, иностранным языком.       — Кстати, на кой чёрт тебе репетитор? — ненароком интересуется Чонвон, вспомнив о вчерашнем разговоре в школе. — Мне кажется, тебе уже учить там нечего.       — Французский. Я хожу на дополнительный французский. Мы каждые летние каникулы ездим во Францию, мама обожает Париж. И я им как опора с языком, — объясняет, но замолкает, опустив глаза на решение. Джей тычет ластиком на кончике карандаша в неправильно применённую формулу. — Поменяй, — Чонвон выдыхает, просматривая оставшиеся варианты.       — Вау… мы никуда с семьёй не выбираемся, отец занят и в любой момент его могут вызвать в офис, маме всё равно, она привыкла крутиться рядом со мной, — Джей считывает горькую усмешку и указывает на формулу, не смея больше смотреть, как парень мучается. — Спасибо.       — Почему ты так часто меняешь школы? — решается он, а у Чонвона сжимается сердце за грудными оковами, дышать получается лишь через приоткрытый рот большими глотками.       У решения нет оформления, только разбросанные по странице вычисления и примерка формулы. Чонвон сосредоточенно считает ответ и записывает его в строчку, отбросив ручку — у него получилось, хоть и с огромными усилиями. Ладони вновь тянутся к коленям, Чонвон натягивает подол толстовки на бёдра и выдыхает, наблюдая за проверяющим его писанину Джеем.       — У меня проблемы с самоконтролем. То есть, если кто-то мне не нравится и раздражает, может огрести. Я не раз избивал до потери сознания и сотрясения мозга, — шепчет, уткнувшись в острые колени, ему некомфортно, но Джей умеет предрасполагать. — И в основном… в основном это девушки? — лишь растерянный взгляд. — Пожалуй, это не та информация, которую всем нужно знать.       В ответ лишь кивок, Джей не блещет яркой реакцией, он сосредоточенно вычисляет, шепча под нос цифры, и кивает — всё верно. Для Чонвона как снисхождение, маленькая победа — яркая звезда в серых тучах, которые он нагнал своими чистосердечными признаниями. Прежде Чонвон никогда не открывался ни перед кем — ни на малость, все секреты лишь для него самого, но Джей выглядит, как возможность высказаться. Нагружать лишним — эгоистично, Чонвон поджимает губы и кусает внутреннюю сторону щеки.       — Конкуренция из-за парней? — внезапно предполагает Джей, указав на следующую задачку. — Ну ты вчера… вчера сказал, что тебе нравятся парни. Может быть, из-за этого ты и не терпишь девушек?       — Я не… Джей, ты… — раскрывшаяся входная дверь затыкает парня, вынуждая вытянуть шею и впиться взглядом в прихожую и коридор. — Кто…       — Джей, милый, мы вернулись чуть раньше, — в гостиную мелкими изящными шагами входит поистине красивая женщина с висящей на плече чёрной ручной сумочкой. — Прости… я думала, вы закончите раньше, — она извиняюще глядит на сына и поджимает крашенные в матовый цвет губы.       В классическом пиджаке серого цвета мать Джея напоминает модель; её худые ноги обтягивают чёрные капроновые колготки, и юбка скрывает бёдра до острых колен. Волосы женщины дотягивают до плеч — чистый блонд. Чонвон сглатывает — ему порой страшно коммуницировать со взрослыми, особенно с родителями одноклассников — наиужаснейший опыт. Следом в комнату входит брюнетка с заплетёнными густыми косами, свисающими с плеч, Чонвон заминается, беспомощно глядя на Джея.       — А я говорила! Вин, почему ты меня никогда не слушаешь? — беззлобно спрашивает поздно вошедшая. — Мы вам помешали, да?       — Всё в порядке… — выдавливает Чонвон, подорвавшись с кресла, он хватает сумку за лямки и скидывает в неё тетради. — Мне кажется, я сам справлюсь… — но Джей хватает за ладонь, молчаливо прося остаться.       — Останься, — шепчет, поднимаясь, он с укоризной смотрит на нарушительниц идиллии и хмыкает. — Это мои мамы: Винтер, — указывает на хрупкую блондинку, — и Карина, — оставшаяся, ничем не отличающаяся от подростка женщина, машет ладонью с острым маникюром и улыбается.       Становится легче, для Чонвона внезапность ощущается, как открытие потаённого секрета, которым с ним делится Джей. Он мало слышал упоминаний его родителей, понимая: не спроста, на все есть свои весомые причины. У Чонвона в голове небольшой пазл постепенно складывается — последний кусочек занимает место в центре, входя идеально по параметрам. Матери парня не задерживаются в гостиной, они понимающе покидают её и закрывают стеклянные двери до щелчка — для комфорта сына и его одноклассника.       Некоторое время, целые десять минут, они сидят в молчании. Чонвон не решается начинать разговор, разглядывает свои носки и терзает щёку. Им неловко — в очередной раз. Чонвон бы не понял его, если бы не находился в подобном, прискорбном для общества положении.       Одна из крупиц пазла — тайна семьи Джея. Его родители имеют стабильный высокий заработок, он учится на отлично и воспитан хорошо, но положение в школе — отголоски ксенофобного общества. Чонвон, набрав в легкие горячего воздуха, поднимает глаза на Джея и вглядывается в красивое утончённое лицо — похожее на материнское. С Винтер они внешне едва идентичны, а от Карины будто бы манеры — умение говорить чётко.       — Твои мамы хорошие, — выдыхает Чонвон, привлекая к себе внимание. — Я правильно думаю, что…       — Правильно. Теперь ты знаешь не такую уж большую тайну обо мне. Но я ожидал, что раскрытие пройдёт позже… — Джей признается, задыхаясь в волнении. Ему тяжело, и Чонвон видит — и чувствует. — Прости, что так получилось… Если тебе неприятно, я пойму…       — Джей, ты идиот? — резко. — Они твои родители, и ты смеешь их стыдиться? — Джей выдыхает, упав лицом на твёрдую поверхность стола. Они вряд ли продолжат занятия сегодня. — Придурок, — ладонь Чонвона осторожно опускается на чужой затылок, поглаживая ровные тёмные локоны волос, пахнущие сладостью.       Ситуация не из приятных, Чонвон знает, что такое — оказаться зажатым с двух сторон. Его жизнь — обрыв, в бездне которого он сидит с детства, притворяясь счастливым, любящим жизнь. Но после нескольких попыток заявить о своих правах, он раскололся на части. Чонвон никогда не забудет, как накрепко вязал узел на купленной по дороге из школы толстой веревке, лишь бы достучаться до родителей. У него было внимание, но не было чувства жизни, пока остальные получали удовольствие от проходящих дней, он бился в истерике и кричал — кричал громко и дотошно.       Из нескольких попыток суицида не было ни единой, похожей на конец, — родители способствовали неудачам. А он ведь хотел, жаждал утонуть в кристаллической воде в ванной или задохнуться, болтая ногами в воздухе. Жить так, как он жил до своих шестнадцати лет, Чонвон не пожелает и врагу — прискорбно низко. Люди на то и люди, что обладают правами на существование в социуме в том виде, в котором захотят.       Родители расписали его жизнь на от и до — исходя из эгоистичных желаний. Он прекрасно знает материнскую историю потерю первенца-дочери в роддоме, осведомился, когда она ревела после неудавшейся попытки ребёнка скончаться у неё на глазах. Чонвон выдыхает, коснувшись пальцами лба парня, он проводит по выступившим венкам и гладит, успокаивая.       — Знаешь, из-за поступков своих родителей ещё год назад я три раза пытался покончить с собой, но они приходили вовремя, — бессмысленно бормочет он. — И это не «громко» назвать то, что они разрушили мою жизнь, — Чонвон лишь чувствует возможность впервые выговориться и своим опытом предостеречь близкого человека от плохого. — Я, конечно, не знаю, может, твои родители сделали что-то похуже. Но меня до сих пор мучают кошмары.       Голос дрожит и ладони потеют, Чонвон видит себя сдавшимся человеком, раз выговаривается тому, с кем знаком чуть больше двух недель. Ведь с Джеем они не сближались — лишь общаются в школе, но Чонвон чувствует нечеловеческую тягу. Джей не похож на его прежних знакомых — слишком невинный и понимающий.       — И что они сделали? — глаза Джея блестят из-под густой чёлки, он непреклонно смотрит на парня.       А Чонвону страшно сознаваться, он чувствует, как ускользает на дно желудка сердце и лёгкие перестают сжиматься — организм входит в состояние агонии. От него ни разу не отказывались — никто, кроме родителей и покойного дедушки незнаком с секретом их семьи, но Чонвона гложет навязавшийся страх. Он лишь смесь двух людей, которая не является полноценной. Будь хоть парнем, хоть девушкой — Чонвон не сумеет почувствовать, что такое быть кем-то целиком. Склонив голову набок, он горько усмехается, голос предательски садится — шёпот устрашающий.       — Моя гендерная идентичность не совпадает с той, которая у меня с рождения, — на языке нарастают язвы; Джей замирает, опуская взгляд ниже — на уровень груди. — Точнее… совпадала бы, если бы родители не сделали мне операцию. Круто, да?       Джей ведь не раз замечал, как Чонвон нервно теребит длинные футболки, как натягивает противную ткань на колени и закрывает руками грудь. Он видел всё, и сейчас наблюдает, ведь первая реакция Чонвона — защита. Парень зарывается лицом в коленях и свирепо дышит, пытаясь насытиться горьким воздухом.       — Я родился сразу с двумя половыми признаками, но если бы меня оставили парнем, мужское начало бы вытеснило женское полностью. Но мама в роддоме потеряла дочь, и я был её последней возможностью… она сделала выбор, не в пользу меня, — Чонвон продолжает, не глядя на происходящее вокруг, он видит лишь темноту, а не подползающего к нему на коленях Джея. — До шестнадцати лет я жил, как обычная девушка, правда, с ненавистью к себе, потому что из женского, по сути, у меня была и есть вагина. И я даже не знаю, можно ли после совершеннолетия это исправить…       Развидев давящую темноту, Чонвон встречается с глазами Джея и вздрагивает, впившись пальцами в бёдра. Напряжение вокруг них витает интимное — до боли сокровенное. Слёз нет, Чонвон выплакал все давно — ещё год назад, после неудавшейся попытки свести счёты с жизнью. Боли в нём целый сгусток, который он прячет глубоко за плотной кожей и костями. Намерения Джея ему непонятны, но близкое присутствие успокаивает, парень дышит в такт с его бушующим сердцем. Кончик влажного языка пробегается по нижней губе, Чонвон давится воздухом и пытается отвести взгляд — тщетно, слишком манит, и организм жаждет спокойствия.       — Мне можно тебе верить? — шёпотом спрашивает Джей, его дыхание касается мочки уха, и Чонвон не понимает: волнение или возбуждение.       Большая ладонь в собственной ощущается тяжёлым камнем, но Чонвон осторожно оглаживает мозолистые пальцы и сдавливая их. Свободная рука расстёгивает ширинку джинсов, высвобождая виднеющуюся кромку боксеров. Джей неприлично близко и с волнением облизывает потрескавшиеся большие губы; Чонвон, чтобы не мучиться, утыкается носом в твёрдое плечо и толкает крупную ладонь парня под резинку нижнего белья, позволяя двум из пятерни пальцев соприкоснуться с напрягшейся промежностью. Джей, осознав реальность, отскакивает, ударившись копчиком об края маленького столика, и шипит. У него чувства смешанные, и Чонвон не видится прежнем — чем-то надёжным и крепким. Перед ним раскрывается его нутро, по-настоящему потерянное, измученное и не до конца убитое.       — Теперь мне точно стоит идти, — ширинку застёгивает на лету, так же и собирает сумку, торопясь к закрытой двери, и Джей не останавливает, лишь смотрит в спину и не дышит.       Коридор кажется бесконечным, шаги в нём растворяются. Чонвон соприкасается носком с роботом-пылесосом, гудящим где-то, но не в его ушах. Он еле добирается до входной двери и не зашнуровывает растасканные кеды, на копошение со стороны кухни выходит Карина, переодетая в домашние лёгкие вещи и с кружкой в руках. Она с любопытством оглядывает гостя и облокачивается на дверной косяк.       — До свидания, Чонвон, приходи ещё, мы всегда будем рады тебе в нашем доме, — произносит женщина, отхлебнув чутка кофе; она не задаёт вопроса, почему Чонвон торопится, лишь наблюдает и захлопывает за ним дверь.