Нимфомания

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

      — Эй, Джей, ты ведь трахаешь своих мамашек? — уродливая насмешка; Чонвон не видит лиц, он скованно передвигает ногами, теряясь в серой массовке. — Джей, а, Джей, ну как оно — жить с лесбиянками? — нелюди.       Коридор бесконечен, толпы школьников не рассасываются, они окружают и оглушают. Чонвон гребёт руками, как в зыбучих песках, пытаясь высвободится из западни. Сердце неспокойно: биение сокращается в разы — тук… тук… тук… Слюна вяжет на языке, желчь вверх по горлу скользит. До выхода на задний двор бесконечность шагов — каждый возвращает на старт — в гущу из человеческих тел. Чонвон издаёт животный утробный рык, вновь услышав «Джей» из поганых уст, и бьёт дрожащей ладонью по железному единственному шкафчику.       Дверь на задний школьный двор освещает гирлянда, не существующая вовсе, состоящая из блестящих искусственных органов, — совершенно разнообразных. Вточь хэллоуиновское украшение; Чонвон проходит сквозь него и задевает плечом отваливающийся от основания макет — макет здорового члена, венистого и бугристого, — такого, какого у Чонвона никогда не будет. Пластиковый орган срывается на бетонный школьный пол и катится вперёд, к порогу. Чонвон выдыхает, вцепившись зубами в щёку, и тарабанит её, прогрызая тонкую кожицу.       На заднем дворе темень, растворяющаяся с каждым поспешным шагом. Чонвон не видит людей, но слышит мерзопакостные голоса — ориентируется по ним. Кто-то шипит сзади, кто-то бормочет вдали, а кто-то верещит в ухо. Туман рассеивается, Чонвон оступается, оказавшись в центре, окруженным побоищем. И он видит Джея, зажатого меж двумя парнями — теми же, что и в прошлые разы. На них всё ещё сходят синяки, заживают царапины от ногтей и ссадины от костяшек пальцев.       — Джей? — эхом отражается: Джей… Джей… Дже… й… й…; Чонвон оглядывается, вновь никого — одни голоса.       — Вот и защитник, — голос Лили мерзок, по-особенному заседает в голове. — Помогаешь ему ебать его мамок? А, точно… — отточенное сочувствие, Чонвон морщится, его страх обрастает коркой реальности. — У тебя же нечем, правда, Чонвон? Упс…       — Мразь… — сорвано рычит Чонвон в туман, запинаясь об муляж — о пластиковый член, всё тот же. — Я прошибу тебе череп, слышишь? — на двор опускается тяжёлый свет, вынуждающий зажмурить глаза.       Сквозь него видно всё: редкие лавки, один-единственный турник и Лили, сидящую на покачивающихся качелях. Но Джея не видно, как и кучку спортсменов из компании девушки. Чонвон стоит напротив Лили, её голубые глаза — пропасть. Она гадко смотрит и дует пухлые лаковые губы, играя языком внутри рта. Вены вздуваются на гладком лбу, Чонвон сжимает ладони в прочные кулаки и дышит через скрипящие зубы — почти рычит.       Звонок, а с ним и рассеиваются остатки туманной гущи, вновь в центре Джей, зажатый четырьмя широкоплечими парнями. Его держат за руки, заломив их за спину, и давят на затылок, вынуждая согнуться, как эластичную ветку. Крик разносится эхом — нечеловеческий. Парень брыкается, пинается и пытается зубами вгрызться в руку одного из амбалов, но тщетно всё. Его опускают ниже, ударив локтем в сгорбившуюся спину, Джей отхаркивается сгустком крови, и с него слетают очки. Стекла крошатся — крупная подошва втаптывает их в землю.       Но Чонвон не может сдвинуться, он, морщась, присаживается на корточки и касается пальцами пластикового члена. Ощупывает — венистый и холодный, рука дрожит, под ногти забивается грязь — крохотные камешки. Лили сидит на тех же качелях, болтая длинными ногами и носками туфлей срывая траву с корнями. Она хохочет, как умалишённая, и держит в руках чехол от телефона, смотря на Чонвона сквозь отверстия в нём.       — Это оказалось так легко — попросить папочку навести на тебя справки. Измененный паспорт, да? А имя-то что не поменял? Каково быть парнем с вагиной? — спрашивает Лили, закинув ногу на ногу, а чехол летит в лужу, образовавшуюся неподалеку. — Да вы с Паком друг друга стоите, ух ты! — Джея тянут за копну отросших волос и вынуждают показать окровавленное лицо. — Ещё ты перетрахался со всеми в Ванкувере, у тебя ВИЧ’а случайно нет?       У Чонвона сводит челюсти, пальцы собираются в крепкие кулаки. Всё равно, что Лили слабее, он готов размазать её черепную коробку об цепи качелей и пропустить мозг через дощечки. Заслуживает — лезет не в своё дело. Меж дрожащих ног сводит, Чонвон выпрямляется и смотрит на них, одежды нет. В глазах стынет испуг, на нём лишь нижнее бельё — те женские трусы, которые были на нём с двенадцати. Ткань мокнет, по ляжкам стекает нечто — красные капли. На него смотрит лишь Лили, ведь Джея почти вбивают в землю, и Чонвон не понимает происходящего: почему не может сдвинуться, почему не может крикнуть и почему не может шевельнуться.       Его организм садистки играется, за семнадцать лет у Чонвона ни разу не было месячных — наличие вагины не даёт гарантию на возможность родить. От женского у него лишь репродуктивные органы — ни-че-го больше! По бёдрам стекают сгустки крови, такой же, какой и плюётся Джей. Происходящее выходит за рамки адекватного, Чонвон пошатывается на ногах и наклоняется, схватив крупный камень вместе с сорвавшимися травинками.       От пальцев остаются кровавые следы, Чонвон сглатывает и опускает глаза на камень в ладони. Ему нечем защищаться, он стоит один без одежды, с болью в животе и без возможности сделать шаг в сторону Джея или Лили. Страх сжирает, срываются слёзы и льются по щекам, Чонвон смотрит только на Лили и глотает слюни, пытаясь собраться и с силами, и с мыслями.       — Что такое, Чонвон? — лестно спрашивает девушка, наклонив голову вбок, она дразнится, как уличная псина. — В жизни Джея никогда не будет нормальных девушек, только две матери-лесбиянки и друг, который ещё и подруга. А может, вы… — замолкает.       Мерзкие речи добивают, Чонвон с рыком подбрасывает в воздух тяжеловатый камень, ловит и отправляет в финальный полёт. Боль сковывает, он садится обратно на корточки и зажмуривает глаза. Чонвон не знает, попал ли — боится ошибиться. Но с риском открывает глаза и видит дыру в девичьем лбу, проходящую сквозь голову. Лили открывает и закрывает рот, как измученная рыба, и в глазах её — смерть.       Она падает, под ней растекается грязевая лужа, всасывая под землю — хоронит заживо. Чонвон валится спиной на траву и чувствует, как короткая слезинка скатывается по щеке в землю. Он смотрит в сторону Джея, который высвобождается из цепких рук и бежит к нему с окровавленным лицом. Слёзы… Слёзы… Крики… Слёзы…

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

4:12 a.m.       С уст срывается утробный подавленный крик, губы отлипают от ворсистой наволочки. Чонвон ревёт, как младенец, натирая слезящиеся закрытые глаза пальцами, ресницы опадают, впиваются в воспалённую кожу. Его сердце мечется в грудной клетке, бьётся, бьётся и бьётся, а боль отражается в конечностях. Пальцы впиваются в корпус телефона, и свет бьёт в глаза. Время — беспросветная ночь, но он судорожно открывает первый попавшийся мессенджер. Джей у него везде в закреплённых, его аватарка с мультяшным персонажем сияет.       Чонвон выдыхает и подносит к уху телефон, падая обратно головой на подушку. Он прислушивается к умеренным гудкам и шмыгает носом, стирая капли влаги об мягкий угол подушки. В его голове лишь одно — услышать сонный голос парня, который находится в порядке. Джей отвечает спустя несколько томительных минут, обдав динамик телефона севшим выдохом.       — Чонвон? Что случилось? — но голос ничуть не сонный; Чонвон переворачивается на спину и сбрасывает со вспотевшего тела одеяло. — Эй, Чонвон?       — Да… да… Джей, Джей, ты спишь? — Чонвон сжимает зудящую переносицу пальцами, зажмурив опухшие глаза — слёзы текут по щекам нескончаемо.       — Я встал десять минут назад. У тебя что-то случилось? — от него ожидалось отвращение, отчуждение и дичайшая неприязнь, но Джей наглядно беспокоится, вслушиваясь в дрожащий голос.       — Всё х…хорошо, — и сбрасывает, сжав нагревшийся телефон в ладони.       На последующие звонки Чонвон не отвечает, он смотрит на контакт и поджимает губы, обнимая согнутые колени. Из-за последнего смартфон летит в толстую стену, раскалываясь на две части: корпус отсоединяется от стеклянного экрана и заваливается под стол. Он поднимается на дрожащие ноги и замирает напротив грязного зеркала во весь рост. Клетчатая пижама свисает с худощавого тела, резинка на штанах не держит. С каждым шагом скрипит пол, из-за звука вяжет уши.       Родители ещё спят, проснутся через несколько часов: отец будет собираться на работу, а мать — готовить завтрак. Чонвон ступает по полу босыми влажными ногами, прилипая пятками к ламинату, он держится за перила и с опаской спускается по длинной лестнице на первый этаж. Внезапный голод сковывает, желудок скручивает, и Чонвон боится ощутить боль ниже — в матке. Он срывается с последней ступени и падает на колени, прижимая их ко вздымающейся груди. Рев срывается с приоткрытых губ, в нём нескончаемо слёз, которые сжигают кожу красных щёк.       В последнюю неделю они с Джеем не разговаривали, хоть и сидели рядом в предметных кабинетах. А Чонвон хотел, он привык меньше, чем за месяц к новому лицу в своём окружении. Их занятия физикой закончились после первого раза — Чонвон завалил, а на пересдаче набрал чуть больше половины, и от него отстали. Попытки Лили приблизиться тщетны, Чонвон не подпускает ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Ему не интересна девушка, не тот сорт людей, с которыми хочется вести общение.       Несколько минут он сидит на холодном полу и качается из стороны в сторону, прокручивая в голове фрагменты кошмара. В нём происходило всё, чего боится Чонвон наяву: правды, убийства и боль для близкого человека. Схватившись за гладкую стену, он пытается вскарабкаться и встать, но валится и закрывает лицо ладонями, выдыхая.       — Сука… ненавижу, — бормочет он, ногтями расчёсывая кожу до красных вкраплений. Ещё одна попытка — и Чонвон встаёт, схватившись за затылок, тупая боль пронзает череп.       В светящемся открытом холодильнике его привлекает только галлон открытого молока. Чонвон пьёт, давясь тяжёлыми глотками, белые капли стекают по подбородку и шее, заскальзывая под ночную рубашку. Подтёки молока и на массивной бутылке, Чонвон не протирает дно, ставит так — с влагой — обратно на полку и захлопывает дверцу. Рассветает, лучи просачиваются сквозь длинные жалюзи и отражаются на полу, Чонвон шоркает босыми ногами по холодному полу, кусая опухшие и потрескавшиеся губы. В своей же спальне он оказывается неосознанно, соприкасается со всеми углами телом и стонет от жгучей боли.       Ему страшно засыпать, страшно вновь очутиться во сне, в котором происходящее — несуразица. Чонвон с детства страдает от кошмаров, не говоря о них ни родителями, ни психологам — боится. Чаще всего снятся фрагменты из детства, стёртые с возрастом. Чонвон не может быть уверен, что его кошмары — когда-то существовавшие моменты. После пяти лет память стирается, но Чонвону навязчиво снится правдивое. Ему не раз виделся роддом, молодые родители и младенческое тело. Бред преследует с малых лет, с той поры, когда осознал действительность — свою неполноценность.       Чонвон вырубается к шести утра, уставившись глазами в белый отзеркаливающий потолок. Слёзы ссыхаются под глазами и щеки бледнеют — ночь ударяет по нему с силой.

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

12.04 p.m.       Жар обдает обнажённое тело — Чонвон разделся во сне, и просыпается в одних влажных боксерах, липнущих к бёдрам. Его знобит, конечности дергаются, и меж ног — белёсая жижа. Чонвон мнёт теплое одеяло и стонет в мягкий свёрток, пропитывая конец текущей слюной. В комнате духота и ощущение того, что творится многолюдье. Взглянув на телефон, Чонвон замирает — около сотни сообщений от Джея. О нём беспокоятся… о нём думают… его хотят…       Мурашки табуном скачут; вжавшись носом во влажную подушку, он выдыхает. Ладонь тянется к белью, но Чонвон отдёргивает её и шипит, ударив себя по бледной щеке — нельзя! А ведь тело скучает по прикосновениям, ласкам и проникновению. Чонвон мычит, глотая слёзы, его тошнит и знобит — температура поднимается. В комнату со стуком заходит мать — Чонвон не замечает её, он, завернувшись под одеяло, лежит пластом.       Женщина ёжится под давлением теплоты и тихо проходит к окнам, распахивая настежь. Убедившись в проветривании, она садится на край кровати сына и кладёт ладонь на липкий лоб — Чонвон целиком горит.       — Сын! Чонвон, да ты простудился, — мать тормошит за плечо, заставляя раскрыть глаза; Чонвон не спал, он не хотел видеть сегодняшний день. — Ты ночью вставал? Кухня просто разгромлена.       — В… вставал, — хрипит он, приподнявшись на дрожащих локтях. — Прости… Плохо было, — признаётся, повалившись обратно.       Мать вокруг него скачет, как курица-наседка, пихает в рот градусник и ждёт все две минуты — температура выше положенного, но не критичная. Отец уже тухнет в рабочей среде, а вот она задерживается, рыщет по ящику с медикаментами на кухне и наливает горячий чай с лимоном. Мать ведь не знает, что с её сыном происходит, не простуда его мучает, а настоящая зависимость. Сексоголизм или, как парни кликали, нимфомания. Чонвон не избавится от неё, пока не избавится от второго «я».       У него болят конечности лишь из-за противной влаги между ног, Чонвон чувствует, как набухший клитор трётся о ткань штанов. Как током бьёт, вены пульсируют и виски зудят. Пока мать бегает из угла в угол, он мечтает сесть на широкий член и растворится в больных ощущениях. Скулёж срывается с приоткрытых губ, слёзы дорожками текут по щекам, Чонвон кусает подушку и вжимается промежностью в твёрдый край набитого одеяла, трясь об него.       Родительница роется в шкафу с новой мужской одеждой, она задыхается от грубого запаха, но всё равно вытаскивает толстовку на бегунке и кидает на кровать. Чонвона подташнивает, с трудом перевернувшись, он поднимается на локтях и натягивает тёплую вещь.       — Может, врача? Чёрт, милый, мне уже пора ехать, — стонет мать, потерявшись во всей суматохе; она поправляет густые волосы и вздыхает.       — Мам, не надо, всё пройдёт, едь к отцу, — просит Чонвон, и родительница впервые слушается, шлёт в воздух нежный поцелуй и выходит.       В тишине ему находиться тошнотворнее — стены не говорят, лишь отражают воспоминания бредового сна. Много крови, отчаянные слёзы и крики. Но Чонвон вспоминает Джея, его спокойные глаза и поджатые в досаде губы. Кожу мурашит, тонкие волоски встают дыбом, и Чонвон истерично плачет, переворачиваясь на бок, он не может — не позволено! Начавшиеся с детства проблему несут за собой большее, родители вновь ненавистны, хоть и мать десять минут назад пыхтела над ним. Чонвон срывается на подушку, бьёт её ослабленными кулаками и кусает, пытаясь порвать прочную наволочку, он слышит, как скрипит эмаль на зубах, и всхлипывает.       Подушка летит в стену, следом за ней и вторая маленькая, Чонвон на грани того, чтобы вырвать из розетки ночник и разбить его. Штаны по швам расходятся на тонких ногах и остаются на холодном полу. Он плетётся ко шкафу в одних намокших боксерах, отыскивает короткие шорты, которые в подсознании считает блядскими, и натягивает. Бёдра облегает серая ткань, она же и мокнет, Чонвон в зеркале видит, как ярко выражены его складки.       Чонвон ни разу не звал никого домой, чтобы заняться сексом, но сейчас борется с желанием отыскать какого-нибудь громилу и завалить его. Вдох-выдох, ему нужен один человек — Джей. От осознания кружится голова, у Джея ведь сильные руки… подкаченное тело и наверняка огромный член…       — Сукин сын… ёбаный ты девственник, Джей, — Чонвон больше, чем уверен, что он не тронут никем и не целован.       Вожделённое желание убивает, и Чонвон, не жалея силы, бьёт себя по мягким щекам. С внезапным звонком он замирает, задержав дыхание; издалека не видно названия контакта, но чует его сердце — прошенно-непрошенный оппонент. Сжав челюсти, Чонвон мелкими шагами доходит до кровати и берет телефон в руки, отвечая на вызов.       — Чонвон, ты в порядке? — дрожащий выдох. — Эй, Чонвон?       — Ты м…можешь ко мне приехать? — Чонвон задыхается, накрыв ладонью дрожащие губы. — Пожалуйста, Джей…       Чонвон не простит себя за то, что использует близкого человека, но ещё больше не простит себя за упущенную возможность. Джей ведь наивно соглашается и просит скинуть адрес, говорит: уже вызывает такси. Чувства смешанные: что-то между ожиданием и опаской. Чонвон не может предвидеть, как Джей отреагирует на его выпады, вдруг оттолкнет или ударит, но тогда Чонвон отступит и извинится.       План с большей вероятностью провальный, и Чонвон не находит себе места, хоть и закрывается в ванной комнате под холодным душем. Струи воды попадают на промежность — напор дичайший. Чонвон обнимает колени и утыкается в них, тело дрожит, но озноб спал, ему нужно было раньше залезть в душевую, мать бы не напугал.       Он сидит до талого, обтирая тело пенной губкой, и мычит в обмякшие искусанные уста. Телефон лежит на крышке корзины для белья и вибрирует, Чонвон его не слышит вплоть до того, пока не открывает стеклянную дверцу и не выбирается. Сердце замирает, неужели они так быстро сблизились с Джеем, что парень срывается к нему по первому зову.       Натянув на голое тело лишь чистые свободные шорты и футболку, Чонвон читает сообщения и ничего не отвечает, но быстро выходит из ванной комнаты. Джей ждёт его за дверью, и Чонвон, кажется, слышал несколько трельных писков пару минут назад. Внутри органы трепещут, зубы дрожат, и Чонвон добирается до первого этажа на ватных ногах.       За дверью тот, от кого у Чонвона сводит ноги, тот, кто посещает его сны, и тот, из-за кого он ввязывается в конфликты. На сенсорной панели домофона видна тёмная макушка, Джей стоит в просторной светлой футболке и телесных брюках, навалившись на правую ногу. Ждёт не больше десяти минут, по спокойствию понятно. Чонвон обхватывает холодную металлическую ручку и толкает дверь, пропуская званного гостя.       — Ты слишком странно себя ведёшь, — на выдохе произносит Джей, заходя в нескромный дом. У Чонвона он роскошный, хоть и новоприобретенный. — Чонвон?       — Ничего не странно, — а внутри сжимает. — Я просто… просто приболел. Не ссы, не заразно, — он поворачивается, замирая и не давая пройти парню дальше. А Джей, сосредоточившись на разглядывании, врезается в крепкую грудь. — Скажи… я тебе неприятен после всего. Ну того…       — Нет, конечно, ты чего, мне же каждый день дают клитор потрогать, — морщится Джей, отойдя на небольшое расстояние, его взгляд нечитаемый.       — Ты девственник? — вопрос в лоб, Чонвон с усмешкой складывает руки на груди и не расслабляет уста. Он спрашивает об очевидном, вынуждая напрячься.       Растерянность парня забавляет; его большие карие глаза заплывают чёрными зрачками и губы раскрываются, оголяя линию ровных белых зубов. Чонвону нравится его вид, возбуждает и побуждает на риски. Ноги вновь сводит, их расставить в стороны — погибнуть. Вздохнув, Чонвон подходит ближе: дыхание Джея ощущается на макушке, оно словно под тонкий слой кожи пробирается, и Чонвон вздрагивает, опустив глаза в пол.       Кажется, между ними рушатся границы ровно тогда, когда Чонвон наступает мягкой подошвой тапочек на носок кроссовки и щёлкает языком, облизав подрагивающую губу. Дыхание сладостно, Чонвон бы втянул его по самые ноздри, да не может — Джей замирает.       — Тебя это так волнует? — шепчет, оказавшись на одном уровне с покрасневшим ухом.       И Чонвон теряет самообладание, вдохнув ком жженного воздуха, лёгкие сдавливает. Он не знает: знак ли подаёт Джей, но всё равно тянется вперёд и едва липнет к сухим губам. Ему прикоснуться запрещает мораль, пляшущая во взгляде Джея. Меж ними недомолвка витала ещё день назад, а теперь — жажда. Джей ведь не умеет врать, его тянет к Чонвону, но боязнь новизны возвращает к старту. Он возвёлся перед ним, как статуя из золота, и глаза мозолит с наслаждением.       — Я… — начинает Джей, но замолкает, почувствовав на своих устах мягкие и пухлые, отдающие чем-то сладким.       — Пожалуйста, — а Чонвон жалостливо жмётся к нему и не поднимает глаз.       Просьба Чонвона разрушает оставшиеся выстроенные преграды, и Джей отдаёт всего себя на растерзание. Они сплетаются воедино устами, Чонвон нетерпеливо обнимает за шею и встает на носочки. Ему нравится, как неуверенно целуется Джей, как елозит губами и как выдыхает. Неумело и возбуждающе. Им ведь обоим по семнадцать, но жизнь подростковую познал только Чонвон, все радости ласк и забав, хоть и рано. Расслабившись, Чонвон пускается во все тяжкие, заполняя рот Джея умелым языком.       Они целуются по-настоящему, так, как Чонвон обычно целуется со своими партнёрами, но есть в прикосновениях что-то чуждое — трепетность и симпатия. Им приходится отдалиться, чтобы на месте решить, куда податься: на второй этаж или в гостиную. Но Чонвон отказывается рисковать, хватает за влажноватую ладонь и волочит в комнату по лестнице, любовно оглядываясь. Оказаться застуканными родителями Чонвону не симпатизирует, как раньше. В нём нет бывалой страсти и жажды адреналина в крови.       В комнату они врываются с шумом: Чонвон ударяется плечом об дверной косяк и неловко хмыкает, но Джея он первым толкает на кровать и забирается сверху, оседлав напрягшиеся бёдра. Смотреть в ясные глаза — самоубийство, но Чонвон смотрит и подпитывается явной дымкой возбуждения. Его руки опускаются на широкие плечи и медленно ведут к локтям, а с них — к бокам, Джей прикрывает глаза, наблюдая из-под толщи ресниц за действиями активного парня.       — У тебя такое чувствительно тело… — Чонвон прогинается в спине, толкая за нее ладонь и прикасаясь ею к набухшему члену под слоем брюк. Спирает дыхание; самопроизвольно открыв уста, Чонвон старается по крупинкам глотать воздух.       Неловкость при сексе ему не свойственна, но с Джеем, наоборот, он похож на сжавшегося и молчаливого мальчишку. За грудной клеткой поднывают органы, Чонвон закусывает губу и слепо стягивает с парня ремень, который прятался под футболкой. И Джей ожидаемо останавливает, накрыв ладонь парня своей и некрепко сжав пальцы.       — Ты уверен? — вопрос сковывает Чонвона, он тушуется и поднимает глаза, рассматривая покрасневшее лицо.       — Джей, я хочу трахаться, конечно я уверен, — хнычет, скинув тяжёлую ладонь, служащую преградой, и расстёгивает ремень. — Если ты против, то я могу остановиться и ты потеряешь хорошего партнёра на первый раз, — Джей недовольно цокает и поворачивается лицом в сторону отзеркаливающего шкафа. — Вот и молчи.       Смех, сорвавшийся из уст Джея, не останавливает, Чонвон лишь улыбается и сползает с колен, устроившись меж разведённых ног. Тело ломает в болях и конечности отекли, но возбуждение не спадает — зависимость крепка. У Джея член набухший, но из-за громоздких размеров еле стоит и вовсе не помещается в небольшой ладони Чонвона. На кончике языка вяжет, слюна жидкая скапливается и стекает по нижней губе тонкой медленной струйкой. Наклонившись, Чонвон заправляет выбившуюся чёлку за ухо и на вкус пробует облизать гладкую воспалённую головку.       Не всем он отсасывает, больше предпочитает отказываться от прелюдий, изредка позволяя кому-нибудь поиграть языком с его промежностью. Но Джей по всем параметрам особенный: из-за него сердце бьётся, мурашки по коже и скованность. Язык вбивается в уретру, а губы захватывают головку целиком, и Чонвон не может опуститься до основания. Он посасывает с причмокиванием, поддевая особо эрогированную уздечку и довольствуется севшими выдохами парня.       В его мыслях один из гештальтов закрываются: отсосать девственнику; следующим будет — потрахаться с ним. Джей взмокает и краснеет, давясь полустонами, ему, кажется, нравится наблюдать, как умелый Чонвон ублажает его. Из-за реакции организма отключается мозг, и мысли о неправильности блокируются, Джей подумает обо всём позже — когда приедет домой и свалится на кровать.       Живя с двумя матерями, в подкорке сознания зарождается желание никогда не ввязываться в однополые связи. Его детский страх — быть осуждённым как родные. До перевода Чонвона Джей не думал о том, что до конца школы заинтересуется кем-то… Испытает к кому-нибудь влечащие чувства. У него должна быть сосредоточенность на учебе, чтобы не разочаровать не зацикливаться на осуждении родителей. Опустив глаза, он видит, что брюк на ногах нет, они вместе с ремнём лежат на окраине кровати, а Чонвон двигает головой, и его тёмные волосы вздымаются.       После мягких губ и языка остаётся слюна, Чонвон соскакивает с кровати и шатко идёт до письменного стола с ящиками, а Джей взглядом провожает ослабленную фигуру. Он и прежде всю красоту замечал, но сейчас позволят себе насладиться ею. Отчасти для Джея страшны однополые связи, но Чонвон… он как единственное исключение из всех правил. Для Джея парень не ощущается неполноценным, у Чонвона есть всё, что делает его тем, кем он является.       — Презервативы закончились… — растерявшись, бормочет Чонвон. Они всегда таятся в ящике за чистыми тетрадными листами, но в коробке ни одного, а флакон со смазкой на половину пуст. — Сука, ну не могло же идти все гладко! — злится, схватив лубрикант и идет к кровати.       — Мы можем без них? Я не думаю, что у тебя есть, чем поделиться, — Джей приподнимается на локтях и остаётся на одном, протягивая к парню тёплую ладонь. — Успокойся.       — А ты вошёл в кураж, смотрю, — забавится Чонвон, перехватив ладонь. — Слишком смелый для девственника, — пальцы к губам подносит и кусает за мягкие подушечки.       — Ну давай же, Ян Чонвон, как лица всем разбивать, так ты самый первый, а как… — в ответ тихое: «Заткнись» и губы, вжавшиеся в уста.       Рядом с Джеем Чонвон успокаивается и тут же теряет самообладание, забираясь на обнажившийся крепкий торс. И Джей смелеет, запуская ладони под домашнюю футболку парня и оглаживая худые бока. Они целуются с причмокиванием и с умением, Джей на пробу язык проталкивает в жаркие уста и ближе пододвигает Чонвона. Ему впервой ощущать на себе слезящееся тело, которое постепенно скатывается к паху. Чонвон выдыхает, сжав одну из ладоней парня, и опускает её на ягодицу, вынуждая крепко смять. Ему хочется больше касаний, больше ласк и звуков.       Ещё Чонвон успевает стянуть с себя футболку и скинуть ее на пол, его нагая грудь крепка, хоть и вздрагивает от движений. Соски затвердевшие, и Джей с позволения приподнимается и осторожно касается их. Сначала ощупывают пальцы, следом по небольшой груди скользит язык, неумело играясь с ареолами. Чонвон дрожит, впившись в растрёпанные волосы, он давит на чужую макушку и вскрикивает. Меж обмякших ног влажно с самого прихода Джея, но с каждым его посасыванием, из Чонвона вытекает всё больше влаги, которая ощущается кожей. Он почти сидит на твёрдом члене и чувствует его очертание клитором.       — Засунь его уже в меня, — шепчет, уткнувшись носом в плечо. — Давай, Пак Джей, — Чонвон приподнимается и стягивает оставшиеся вещи, обнажаясь целиком.       А у Джея пересыхает в глотке, он опускает глаза на промежность и разлепляет влажные губы. По молочному бедру стекает полупрозрачная капля, и клитор набух, его бусина воспалена. Чонвон красив: подтянутое и несуразное тело с мелкими редкими родинками. У них есть точки соприкосновения — пересечение в жалких дюймах. Джей с настороженностью кладет обе ладони на ягодицы и пододвигает ближе, ощущая всю податливость естества.       — В задницу, — увидев на лице замешательство, говорит Чонвон и тянется ко флакончику со смазкой. — Я… просто займёмся анальным сексом, я подготовился.       Лишь на пробу толкает два влажных пальца и вынимает, накрыв ими член позади. Чонвон не собирается слезать с колен, он торопливо размазывает крупные капли по стволу и приподнимается. Держа член, парень насаживается на него и с выдохом опускается до основания, привыкая и морщась.       — Т… ты такой узкий, — Джей не сдерживается и впивается в бёдра пальцами, сдавливая эластичную кожу.       — Не трахаясь с лета, не только узким можно стать, — дерзит, приподнимаясь и закатывая глаза. — Блять, почему мы не сделали этого раньше.       Не могли, их знакомство короткое и вынужденное, а дальнейшее общение — короткое. Чонвон, разглядывая лицо Джея с любованием, двигается на члене и хрипит, принимая с удовольствием. У него высокий болевой порог, а с гиперсексуальностью он лишь ощущает удовольствие от всех соприкосновений с членом. Усталось ударяет по нему стремительно, и Чонвон вынужденно валится на кровать, позволяя Джею нависнуть над ним толкаться самостоятельно. Их секс не длится долго, оба перевозбуждённые, и лишь от недолгой самоучкой стимуляции клитора Чонвон задыхается, хватая раскрытыми губами кислород. Оргазм красочен и в глазах мельтешат чёрные хлопья. Джей остаточно толкается и, не успев вытащить член, кончает, заполняя анус каплями спермы, которая от изобилия вытекает из Чонвона.       Завалившись рядом, на вторую подушку, Джей поворачивается к нему лицом и рассматривает проросшие синими венками закрытые веки. Длинные густые ресницы дрожат, у Чонвона изнурен организм, и он лишь слабо разводит губы в улыбке.        — Я не знаю, почему я так устал… — зевает. — У меня было дохрена партнёров, но ты первый, кто меня вымотал.       — Почему так? — Джей не знает всех секретов, но хочет быть ближе.       — Просто я когда-то решил разбавить боль с оргазмом. Я зависим, Джей. Меня ломает от того, что я не могу перебить всю свою боль сексом, — у Чонвона садится голос и он еле открывает глаза, встречаясь с замеревшим парнем взглядом. — Это можно назвать нимфоманией. Ещё год назад меня называли «нимфоманкой». Не хочу возвращаться в то время, оно меня убивало… Сегодня мне приснился кошмар… там было много крови, был ты и Лили. Я просто проснулся в истерике и не смог совладеть с эмоциями, у меня даже поднялась температура, — он протягивает ладонь к лицу Джея и оглаживает впалую щеку.       — Спасибо, — Джей накрывает ладонь своей и целует пальцы. Он не чувствует себя использованным — Чонвон не позволяет, вся его искренность говорит о благодарности и искренности. — Что рассказал. Это должно быть тяжело.       Но Чонвон не отвечает, в его глазах крупные зрачки дрожат, он пододвигается ближе и утыкается в крепкую грудь. Отныне для Джея Чонвон не только каменная стена, но и соломенная игрушка, распадающаяся на тростинки из-за теплого порывного ветра. Искренность его убивает, правда никогда не была рассказана кому-то, она всегда хранилась там, в потемках барахлящей души.

𝐍𝐨𝐰 𝐥𝐨𝐚𝐝𝐢𝐧𝐠. . .

      Тиканье часов смешивается с звонкими ударами чайной ложечки по дну стакана с горячим чаем. За столом четверо, но один из стульев задвинут под хрупкую стеклянную крышку. Чонвон колени прижатыми друг к другу держит и без конца улыбается, чувствуя, как челюсть скоро отвалится. Конечно же, он отвык от старых привычек за несколько месяцев, раньше ему приходилось выдавливать эмоции и блеск в глазах. Но сидя сейчас перед матерями Джея, парень не понимает: искренен он или измучен. Родители через полчаса уже должны уехать, но пока ближе знакомятся с хорошим другом их сына.       — Ты же из Ванкувера, Чонвон? — с непогасающим любопытством спрашивает Винтер, разламывая низкокалорийную печеньку на две части над узорчатой салфеткой. — Почему переехали, там же хорошо?       — Вин, хватит его вопросами засыпать, — ругается Карина, и Чонвону нравится разница между матерями Джея — полные противоположности. На замечание жены Винтер хмыкает и кусает печенье, оборвав разговор.       За всё время общения с Джеем, Чонвон пересекался с его матерями несколько раз, и сегодняшний вышел из привычного ритма — они вынудили парней попить с ними чай и поболтать. Винтер общительная и предрасполагающая к себе, её мягкий тембр голоса порой успокаивает. И одевается она под стать своему характеру — во всё нежное: белые платья, клетчатые юбки по колено, а если джинсы, то широкие голубые. Разговаривать с ней — одно удовольствие. Карина же по большей части молчит, но внимательно слушает — заинтересована.       Кажется, женщины и позабыли, что позади них, облокотившись бёдрами на выключенную духовку, стоит Джей, наблюдая за всей болтовнёй. Сколько бы Чонвон не пытался внушить ему, что не нужно стесняться своих родителей, он продолжает вести себя отстраненно рядом с ними. А Чонвону бы всего лишь раз насладиться подобной идиллией… Он, пока Винтер молчит, допивает оставшийся глоток чая и поворачивается к Джею, убедившись, что парень не бросил его.       — Отцу предложили увеличить обхват фирмы и переехать в Сиэтл, — лжёт Чонвон, улыбнувшись. — Он очень сильно уважает дедушку, поэтому хочет сделать всё, чтобы он им гордился, — от Джея и Винтер, и Карина мельком знают, что происходит в семье Чонвона.       — Он же занимает место твоей матери? — Чонвон кивает. — Интересно, — бормочет Карина, переведя взгляд на сына. — Слушай, Джей, будешь пыхтеть, я тебя запру в подвале со столетним вином.       — Мам! Вы уже всё у него спросили, что можно! А она уже всю информацию в Википедии нашла, — Джей, сложив руки на груди, кивает на Винтер, которая невинно хлопает длинными ресницами и прячет телефон меж бёдер. — Вам ехать не пора?       — Весь в мать, — выдыхает Винтер, поднявшись из-за стола и смерив всех, кроме Чонвона обиженным взглядом. — Никакого покоя с вами, вечно меня обижаете, — она задирает аккуратный нос и отворачивается. — Пошли давай, нас из дома выгоняют. Заедем в кофейню.       И, как замечает Чонвон, Джею совсем не стыдно, что он выволок родителей из дома из-за своей закомплексованности. А они ему потакают, смирившись, выходят из кухни, но Карина возвращается за сумкой жены и прощается с Чонвоном — приедут они поздно. Входная дверь захлопывается и из распахнутого окна доносится писк открытия автомобиля на расстоянии. Выдохнув, Чонвон поднимается из-за стола и коленкой задевает стекло, и Джей осознаёт, что парень недоволен.       Стремительные шаги втаптывают его в ламинат, он врастает в пол, как дикий сорняк, и не шевелится, пока Чонвон не останавливается напротив. Всем видом парень показывает, что разочарован.       — Ты идиот, Джей, — отрезает Чонвон, схватив парня за острый подбородок и вынудив наклониться. — Пусть спрашивают, что хотят. Или тебе так не терпелось остаться со мной наедине, — последнее он шепчет, соприкоснувшись губами с мочкой покрасневшего уха.       Со стороны их отношения — дружеские, но оба не понимают их истинного названия. Чонвон предпочитает молчать и поддаваться хотениям, а Джей ему. Пальцы спускаются с подбородка на плечо и крепко сжимают. Раздраженность развеивается, и её заменяет игривость, которую Чонвон проявляет в искрящемся взгляде и в облизывании нижней быстро высыхающей губе.       После того раза между ними проскальзывал разве что поцелуй, и Чонвон панической тяги не испытывал, лишь умеренное желание. А сейчас его ломает на мясистые куски и глотка ссыхается от сглатываний. Джей на него смотрит непринуждённо и питается интересом, пуская руки в пляс — они разбегаются по худым бокам и сминают, но Чонвон, как и в прошлый раз, перекладывает их на ягодицы.       — Боже… прямо на кухне? — Чонвон дразнится, мазнув кончиком носа по гладкой щеке.       — Пойдем в мою комнату, — отрезает Джей и хватает парня за ладонь, сжав тонкие пальцы.       Они поднимаются на второй этаж по крутой лестнице, ударяясь конечностями и об стены, и об деревянные перила. Чонвон на первой же ступени впечатывается во влажные губы и мучает, кусая их и оттягивая, а Джей тащит их обоих, не видя пути. Добравшись до комнаты, которая находится на углу, Чонвон мельком оглядывается и по-хозяйски толкает парня на его же кровать, забираясь верхом на колени.       С десяток минут назад Чонвон любезно общался с его родителями, а сейчас торопливо стягивает домашнюю футболку и присасывается к ключицам, прикусывая бледную кожу. У них вновь нет ничего под рукой, даже смазки, но у Чонвона нет в планах полноценного секса — Джея ему хватает и в прелюдиях.       — Поработаешь своим девственным языком? — Чонвон лишь притворяется, что спрашивает и под изумление сползает с парня, свесив ноги с кровати, чтобы стянуть легкие спортивные штаны. — Пора, Джей, пора. Кто, если не я, первым сядет тебе на лицо, — усмехается, сбросив комок вещей на пол.       — Ну давай, — со впечатляющим вызовом отвечает он, съехав головой с подушки на легкий матрас.       Чонвон лишь усмехается и, скомкав подол футболки в ладони, забирается на грудь Джея, мазнув влажной промежностью по твердому соску. Кожа мурашками покрывается и по ней бьёт шустрый холодок. Джей, протолкнув меж худых ног руки, пододвигает Чонвона ближе, едва вжавшись носом в гладкий пах. Он не умел, но не желает разочаровывать: поддается вперед и соприкасается губами с набухшим клитором, языком надавив на розовую бусину, и Чонвон вздрагивает, ослабив ноги — хватка Джея держит его навесу.       Язык слабо проходится меж складок и впивается в сочащееся отверстие, выделения от возбуждения безвкусны, и Джей не противится и толкается глубже, сжав ладонями ягодицы, чтобы Чонвон не осел. И он чувствует на своих волосах напрягшиеся пальцы, Чонвон сжимает их не жалея силы и проходится по коже короткими ногтями.       — Блядство… ты где так научился, — льстит, но ему нравится настолько, что конечности дрожат и мурашки не сходят с кожи. — Д…Джей, — Чонвон выдыхает и прижимается промежностью к лицу, вынуждая парня вернутся к ласканию клитора.       И Джей возвращается, присосавшись к бусине, она сильнее воспаляется и зудит от круговых движений длинного языка. Оргазм скручивает органы, и Чонвон вскрикивает, достигнув его — ничуть не хуже прошлого раза. Съехав с лица, он обмякает на широкой груди и тяжело дышит, слыша в легких тихий свист — сбилось всё: от дыхания до мыслей.       — Вопрос ещё актуален, — где-то сверху шепчет Чонвон, вжавшись подбородком в взлохмаченную макушку.       — Почему тебя интересует такие мелочи? Ты и своих прошлых партнёров об этом спрашивал? — и вправду, замечание Джея вынуждает нахмурится и замолчать. — Я шучу. Импровизировал.       — О, иди к чёрту, — Чонвон сползает и с подушки, и с груди, завалившись рядом и прижавшись бедром к бедру парня.       — Кстати… — в ответ тихое мычание; Джей переворачивается на бок. — Ты рассказывал мне тогда, что тебе снился кошмар, о чём он… я хочу знать, если можно, — Чонвон считывает искреннюю заинтересованность с блеска в глазах и поджимает губы.       Кошмары преследуют его с детства и с каждым разом становясь все тяжелее для восприятия. Зачастую они дублируются, но после пары осознаний на прошедшей недели, они оборвались. Сны кажутся пустыми, одна чернота, и Чонвон просыпается без слез на глазах. Но Лили, которой он пробил череп камнем, так и отражается в зеркалах мёртвым трупом, а в школе не замечается им. Словно смирилась с отказом и держится на расстоянии.       — О будущем, в котором будем я и ты, а все отойдут на задний план, — сердце тарабанит по грудине и вышедшее признание щекочет глотку, Чонвон мягко улыбается и смотрит в зачарованные глаза.