И грянет гром

      К возвращению девочек гостиная уже полнилась восторженными возгласами и поздравлениями. Команда по квиддичу громко улюлюкала, тиская любимого младшенького, а группа гордых второкурсников за скромную плату делилась информацией о талантливом однокласснике. Даже Вайолет, всегда строгая и чётко следовавшая установленным правилам, сейчас наблюдала за шумными гуляниями с довольной улыбкой.              Мира неловко поёжилась. В её душе, яростно борясь за первенство, сражались два противоположных чувства: желание присоединиться к общему восторгу по поводу победы Эллиота и зревшее где-то внутри острое беспокойство за исчезнувшего после дуэли Реддла. Оба мальчика были достаточно дороги Громовой, чтобы не оставаться равнодушной, но сделать выбор в такой неудобной ситуации было практически невозможно. И потому, решив плыть по течению, Мира предоставила его непоколебимой Кинхейвен, которая с игривым предвкушением уже утягивала её в самый разгар веселья.              — Благодаря нашему юному гению Слизерин ушёл в отрыв от остальных факультетов ещё на добрые пятьдесят очков! — торжественно провозгласил Кеннет Яксли, старший брат Лиззи и по совместительству капитан квиддичной команды. — И в честь этого события мы с нашей многоуважаемой старостой собираемся устроить здесь завтра небольшое мероприятие. О подробностях пока рассказывать не будем, но советую не опаздывать! Особенно это касается младшекурсников!              Селвин, тихо вздохнув, утвердительно кивнула. Гостиная тут же взорвалась аплодисментами и вдохновлёнными вскриками предвкушавших празднование школьников. Мердок и Уилморт, два слизеринских охотника, с громким пением подхватили Эллиота и подкинули в воздух:              — Могучая сила и зоркий глаз – пробил охотников сладостный час! Где нужны ловкость и точный пас – хороший охотник справится в раз! Пусть плачет вратарь другой команды, ведь трио охотников идёт рвать ему гланды! На кол забивщиков, к троллю ловца – наши охотники всех лучше всегда!              Смех и поддержка остальных ребят перемешались с шутливо-недовольными возгласами членов квиддичной команды: Кеннет на правах капитана и забивщика отвешивал смельчакам дружеские подзатыльники, Винки Крокетт, шустрая ловец-третьегодка, с каким-то особым удовольствием щипала Силя Мердока за предплечья, а Кевин Гилмор и Леман Мерсер, второй забивщик и вратарь, с хитрющими ухмылками нашёптывали что-то, взмахивая палочками. Атмосфера искреннего веселья и дружелюбия редко вспыхивала в комнатах Слизерина, но горела достаточно ярко, чтобы наполнить сердца своих студентов нежной теплотой. Мира, не сдерживая более улыбку, запела вслед за разбушевавшимися ребятами. Сегодня их факультет снова показал себя с лучшей стороны. И это было только начало.              После суеты праздничного вечера большинство школьников нехотя разбрелось по своим спальням. Рухнув от накопившейся за день усталости в мягкую постель, Мирослава громко вздохнула. Шум дыхания эхом разошёлся по стенам просторной комнаты, словно шелест усиливавшегося в последнее время настоящего зимнего ветра. В спальню вернулись лишь она и Мередит, на лице которой так и читалось желание поскорее забраться под одеяло. Однако Кинхейвен, игнорируя сонливость, с грацией кошки вдруг запрыгнула на громовскую кровать. Мира, в это время снова погрузившаяся в размышления о невесть куда пропавшем Реддле, вздрогнула от неожиданности.              — О чём думаешь? — повседневно поинтересовалась подруга, плюхнувшись рядом на пышные подушки. Громова пожала плечами.              — Да так, о разном. Столько всего случилось за это время. Даже не верится, что прошло уже больше трёх месяцев с начала учёбы.              — Вот уж точно. — Мередит задумчиво вгляделась в складки тёмно-зелёного балдахина, украшенного изящной серебряной вышивкой. — Пребывание здесь порой кажется мне настоящим сном. Пусть папа и рассказывал о Хогвартсе, реальность оказалась намного лучше. Хотя, признаться честно, предрассудки о Слизерине всё же сумели подпортить первое впечатление…               — Предрассудки? — удивилась Мира, в порыве любопытства приподнимаясь на локте.              — Ты ведь и сама наверняка заметила, что на нашем факультете хватает заносчивых идиотов и откровенных снобов, — тихо хихикнула Кинхейвен, инстинктивно посмотрев в сторону незакрытой двери. — Слизерин славится тем, что старается принимать в свою семью только чистокровных аристократов или потомков особо выдающихся волшебников. И обе эти категории явно не стремятся занять первое место по простоте в общении. Впрочем, всё не так уж и плохо. — Она мечтательно прикрыла глаза. — Даже среди этой псевдоаристократии можно встретить по-настоящему хороших людей. Кого-то вроде тебя, к примеру.              Громова весело рассмеялась.              — Я рада, что ты считаешь меня хорошим человеком, — с улыбкой ответила она, обняв лежавшую рядом подругу. — Хотя, думаю, ты всё же ошибаешься насчёт остальных ребят. Они ведь не виноваты, что родились в таких семьях. А мы всегда можем помочь им взглянуть на мир не только через призму их родителей.              — Никак не перестану удивляться, какая же ты ещё наивная и невинная, — хихикнула Мередит. — Но, может, ты и права. Мы ведь тоже не виноваты в том, что один из наших родителей – магл, верно?              Тихий разговор в полумраке освещаемой лишь несколькими светильниками спальни сливался с мерным плеском озёрной воды, легко покачивающейся за большими панорамными окнами. Почти уснувшая под собственный шёпот Громова мигом взбодрилась, когда Мередит, вдруг как-то игриво улыбнувшись, задала очередной мучавший её вопрос:              — Слушай, а что ты думаешь об Эллиоте?              Мира на мгновение совершенно растерялась. Она никогда не размышляла об это хоть сколько-нибудь серьёзно и не была готова так быстро ответить.              — Почему ты спрашиваешь?              — Просто мне показалось, — сверкнула глазами подруга, — что наш чемпион как-то выделяет тебя среди остальных. В лучшем смысле этого слова.              — «Выделяет»? — Громова с сомнением нахмурилась. — Ты явно надумываешь лишнего. Эллиот со всеми очень вежливый и дружелюбный. К тому же мы не так уж и часто общаемся, чтобы даже друзьями называться.              — Однако сомневаюсь, что он всем своим знакомым раздаёт цветы, — ухмыльнулась Мередит, кивнув на стоявшую в стакане золотистую розу. — Это не к тому, что я на что-то там намекаю. Просто было бы неплохо заиметь хорошую поддержку в его лице. Трэверс – фигура довольно заметная. Да и он сам вполне очевидно тянется к общению с тобой.              Мысль о том, чтобы улучшить отношения с Эллиотом, не раз посещала голову Громовой. И речь была совсем не о выгоде, которую могла предоставить дружба с перспективным студентом, чьи оценки и успехи в квиддиче способствовали победе Слизерина в соревновании между факультетами. Просто Трэверс действительно казался Мире очень интересным человеком, за которым хочется следовать и у которого стоит поучиться. И это проклятое чувство стыда… Не веди она себя как оглушённый проклятьями тролль при каждой их встрече, всё давно могло сложится более благоприятном образом. Но дикая неловкость, которую привносил в душу Громовой добродушный Эллиот, каждый раз лишала её здравого рассудка.              — В общем, постарайся хотя бы немного подумать о моих словах, — зевнула Кинхейвен, потягиваясь и поднимаясь с постели. — Уверена, из вас бы вышел отличный тандем.              Подруга, полусонно шаркая, побрела к своей кровати, а Мира погрузилась в болото ещё более смешанных чувств. Уже взрослой она явно оставалась на стороне Трэверса, игнорируя факт его очевидной жестокости. Значило ли это, что их дружба оказалась достаточно крепкой, чтобы продержаться столько лет, не взирая на обстоятельства?              Где-то в душе Мирославы крохотным угольком затлела надежда: если она достаточно постарается, то сможет во всём разобраться и принять правильное решение, которое положительным образом скажется на всех. Семья Громовых всегда была известна своей справедливостью и мудростью, и Мира докажет, что не зря является наследницей этой фамилии.              — Вы пропустили самое веселье, — с порога заявила Лиззи, грациозно вплывая в спальню вместе с Белиндой. — Винки проиграла в споре моему брату и теперь вынуждена участвовать в подготовке к Рождеству. Они чуть не подрались, решая, кто из них будет помогать с украшениями на праздничных ёлках.              — Разве Рождество не через две недели? — с недоумением спросила Громова, отзываясь на голоса соседок по комнате. — Или в Хогвартсе начинают подготовку заранее?              Девочки удивлённо переглянулись.              — А ты не знала? — подняла брови Джейбез. — Оно уже через три дня. Послезавтра все разъедутся по домам, чтобы отметить праздники с семьёй. В Советах не так?              Мира взволнованно округлила глаза. За три года, проведённых в Лондоне, Демид ни разу не упоминал о местных обычаях, не говоря уже о том, чтобы устраивать в их съёмном доме хоть какие-то торжества. Разумеется, Мирослава видела, как за окном радостно суетятся горожане, закупаясь подарками или распевая праздничные песни. Но для неё, выросшей в советской семье, это казалось самой обычной подготовкой к Новому году. Так откуда ей было знать об английских традициях?              — Ну, что насчёт тебя? — Лиззи вопросительно качнула головой. — Уедешь или останешься в замке на каникулы?              — Я… — Мира в растерянности посмотрела на одноклассниц. — Я останусь… наверное. Мы с дядей ни о чём таком не договаривались. Не думаю, что он будет ждать меня на праздники.              — Хорошо, — кивнула Яксли, направляясь к своей постели. — Тогда постарайся не натворить дел за это время. О, и не позволяй другим девочкам заходить в нашу спальню. Не хочу, чтобы кто-то трогал мои вещи.              Вскоре комната наполнилась ровным посапыванием соседок, быстро погрузившихся в долгожданный сон. И только Громова, теперь окончательно лишившись какой-либо сонливости, беспокойно ворочалась в кровати. Бесконечный поток мыслей, образов и идей звучал в голове жуткой какофонией, пока Мира, чертыхнувшись про себя всеми известными бранными словами, не решила отправиться в гостиную, надеясь, что треск каминных дров поможет ей наконец расслабиться.              В приглушённом свете, однако, виднелась ещё одна непокорённая сном фигура. Тёмная макушка едва выглядывала из-за спинки кресла, мягко подсвечиваясь слабым сиянием пламени. Рыжеватые блики, плавно скользя по чёрным прядям, делали их похожими на покоившиеся в камине угли. Со странным успокоением Громова поняла, что её напарником по несчастью оказался Том, видимо, тоже не сумевший уснуть после полного новых впечатлений дня. Где-то в груди затрепыхалось желание поговорить, но слова отказывались вылетать изо рта. Что она должна ему сказать? Как правильно начать разговор, чтобы Реддл, сейчас явно желавший побыть в одиночестве, не вернулся в спальню с ещё большим разочарованием и обидой?              Том, почувствовав присутствие ещё одного человека в комнате, нерешительно перегнулся через подлокотник и осмотрел незваную гостью. В его глазах, сейчас прикрытых тенью, словно мягкой вуалью, не было и намёка на радость от встречи. Лишь усталость и холодное разочарование.              — Тоже не спится? — неловко поинтересовалась Мира, переступив с ноги на ногу.              — Угу, — равнодушно хмыкнул Том, возвращаясь к созерцанию огненного танца. Громова поёжилась. Диалог обещал быть не из простых.              — Ты хорошо показал себя сегодня. Было круто.              Попытка подбодрить оказалась совершенным провалом. Увидев, как бледные руки застывают в напряжении, Мира тут же пожалела о сказанном. Касаться темы поединка ей абсолютно точно не следовало.              — Девочки рассказали, что скоро в Англии празднуется Рождество… — Пытаясь перевести тему, она осторожно присела в соседнее кресло. — У нас в Союзе такого нет. Ну, на официальном уровне. Хотя мои родители… — Мира запнулась и мельком взглянула на Реддла, опасаясь его реакции. На лице Тома, впрочем, не было даже тени эмоций. — Мы отмечали Рождество, когда я была совсем маленькой, но подробностей, конечно, я уже не помню. А дядя вот совершенно против такого. Для него всё, что касается религии, является беспросветной чушью и насмехательством над магическим миром. Поэтому…              Монолог, не вызывавший в товарище никакого интереса, с каждой секундой становился всё более и более неловким, пока Громова не замолчала совсем, прервавшись на полуслове. Было то намеренно или нет, но Том, казалось, и не пытался вслушиваться в её речь, полностью сосредоточившись на завораживающих движениях редких языков пламени. Тихо вздохнув, Мира решилась на последнюю попытку:              — Многие ребята собираются уехать домой на каникулы. А что насчёт тебя?              Неожиданно Реддл слабо усмехнулся и повернулся к ней с какой-то нечитаемой эмоцией на дне мерцающих в огненных отблесках зрачков.              — А ты сама как думаешь?              Вопрос, произнесённый с заметной издёвкой, повис без ответа. Удовлетворённо хмыкнув над произведённой своим высказыванием реакцией, Том снова равнодушно уставился в камин. И через время коротко добавил:              — Возвращайся к себе. Я хочу побыть один.              Чувствуя себя безмерно глупой и униженной собственной неловкостью, Громова поспешила последовать его совету и быстрым шагом направилась в спальню. Глаза защипало от подступающих слёз. О чём она только думала, ещё больше осложняя сложившуюся ситуацию? Стыд сдавил грудную клетку безжалостными тисками. Теперь Реддлу и на глаза-то попадаться не захочется! И как вообще они должны будут вместе встречать Рождество…              Тихо опустившись на кровать, Мира обессиленно завыла в подушку. Какая же глупая! Совершенная тупица! Надо было уйти сразу же, как только увидела Тома! Но приступ отчаяния едва ли мог помочь ей всё исправить. Решив подумать об этом на свежую голову, Громова поуютнее закуталась в одеяло и закрыла глаза. Она попробует поговорить с Реддлом ещё раз, но при более удачных обстоятельствах. Слишком многое произошло между ними за эти короткие месяцы, чтобы так просто разойтись по своим дорогам. Завтра всё станет лучше. Обязательно.              

***

             Новое утро постучалось в двери хорошими новостями: в честь приближающегося праздника в Хогвартсе объявлялся сокращённый день, а это означало, что после занятий у школьников было больше времени на подготовку к отъезду и прощание с друзьями. Соседки по комнате уже радостно обсуждали предстоящее возвращение к семье, когда Мира с горем пополам заставила себя окончательно проснуться. Опухшие от ночных слёз глаза нещадно горели, вынуждая Громову то и дело касаться их в попытке унять боль. Рядом села обеспокоенная Мередит.              — Неужели ты так из-за Рождества распереживалась? — заботливо спросила Кинхейвен, коснувшись покрасневших громовских век. — Это всё моя вина. Я совершенно не подумала о том, что традиции наших стран могут отличаться. Мне следовало сказать тебе обо всём раньше, чтобы ты тоже смогла уехать домой.              — Всё в порядке, — постаралась улыбнуться Мира, аккуратно сжимая ладонь подруги. — Просто всё как-то резко навалилось, вот я и…              — Отставить разговоры! — бойко хлопнула в ладоши Лиззи, уже стоявшая при полном параде на выходе из спальни. — Обсудите это во время завтрака. Я не собираюсь становиться свидетелем, как наш факультет перед самыми каникулами лишают баллов из-за вашего опоздания!              Оперативно собравшись, девочки поспешили в Большой зал, где уже шумели в предпраздничной суете радостные школьники. Атмосфера Рождества, казалось, пропитала каждый уголок замка, наполнив его совершенно особенным волшебством. Двенадцать пышных пихт, испускавших приятный терпкий аромат, стояли вдоль высоких стен, ещё не до конца украшенные, но уже заставляющие студентов загораться жадным предвкушением. Профессор Дамблдор и профессор Флитвик со смехом и рождественскими песнями развешивали по пушистым хвойным ветвям большие серебристые шары, а профессор Вилкост раздавала чёткие указания старостам факультетов, помогавшим украшать зал венками из омелы и остролиста. Неподалёку от камина взволнованно спорили Кеннет Яксли и неугомонная Винки Крокетт, которым добродушный профессор Бири с терпеливой улыбкой объяснял тонкости создания нетающих сосулек. У учительского стола тем временем стояли директор Диппет и Аполлион Прингл, пугающий завхоз Хогвартса, с серьёзными лицами оглядывающие помещение и веселящихся учеников. Мередит задумчиво хмыкнула.              — Слышала, какое-то время директор был против всеобщего возвращения к семьям, — пробормотала она, нервно поправляя лямку школьной сумки. — Многие преподаватели с ним согласны, ведь в замке мы под контролем и в безопасности, но… Уверена, все ребята чувствуют напряжение и хотят повидаться с родными. И я их прекрасно понимаю.              Мира внимательно всмотрелась в лица наполнявших зал студентов. Это было трудно заметить с первого взгляда, но большинство из них действительно отличались от привычных себя, с нетерпением ожидая наступления каникул. Даже Абраксас, обычно редко излучавший хоть сколько-нибудь позитивные эмоции, сейчас буквально светился жизнерадостной улыбкой. Это ли не магия Рождества?              — Доброе утро, — нежно прозвучало у самого уха. Вздрогнув от неожиданности, Громова резко обернулась и встретилась взглядом со знакомой синевой. Эллиот мягко рассмеялся. — Прости, не хотел тебя напугать.              — В-всё в порядке, — постаралась заверить его Мира, игнорируя Кинхейвен, с хитрой ухмылочкой поспешившую оставить ребят наедине. — Просто я сегодня немного рассеянная.              — Не удивлён, — улыбнулся было Трэверс, но тут же нахмурился. — Что-то случилось? Твои глаза…              — А, всего лишь обычное волнение! Долго не могла уснуть, обдумывая планы на каникулы. Ты ведь уезжаешь домой?              — Да, — кивнул Эллиот. — Отец взял дополнительные выходные, так что мы решили отправиться в семейную поездку куда-нибудь в горы. А ты?              — Останусь в школе. — Мирослава как можно равнодушнее пожала плечами. — В моей стране не принято праздновать Рождество, так что я постараюсь провести это время с пользой для себя. Может, посоветуешь хорошие книги для самообучения? Хочу наверстать упущенное…              Увлечённые небольшим диалогом, они уютно устроились за факультетским столом и приступили к завтраку. Гомон множества голосов эхом отражался от стен, звеня в воздухе знакомым гулом, и Громова с грустью подумала, что во время каникул в Большом зале уже не будет этой привычной суматохи. Как много знакомых лиц останется в замке на праздники? Не будут ли опустевшие коридоры ещё более холодными, чем в самый разгар декабрьской стужи? Миру пугала сама перспектива того, что в ближайшие две недели ей придётся спать одной в просторной спальне Слизерина, не имея возможности поделиться с Мередит пережитым за день или выслушать очередное недовольство от вечной мерзляки Яксли. Одиночество, от которого она сбежала в Хогвартс, грозило нагнать её в самый разгар Рождества. От этой мысли стало жутко неуютно.              — Думаю, в следующем году я попрошу у отца остаться в замке на все каникулы, — вдруг задумчиво пробормотал Эллиот, оглядываясь по сторонам. — Хотелось бы хотя бы раз поприсутствовать на здешнем рождественском пиру.              — А твоя семья не расстроится?              — Нет, конечно. Хотя Нора, вероятно, завалит меня кучей самодельных открыток, — хихикнул Трэверс, топя ложку в сладкой овсянке. — Она просто обожает рисовать и вряд ли оставит меня без новой коллекции своих картин. Я пришлю тебе одну, когда доберусь до дома. Уверен, сестра не откажется нарисовать ещё одну специально для моей дорогой подруги.              Где-то неподалёку закашлялась Мередит, очевидно, подавившись в приступе невольного смеха. Мира мысленно выругалась, обещая себе при первой же возможности обязательно отвесить Кинхейвен хороший подзатыльник. Эллиот, впрочем, ничего не замечая, с улыбкой поднялся из-за стола и махнул рукой.              — Прости, но мне придётся уйти пораньше. Сегодня последнее занятие у профессора Слизнорта, а я в спешке оставил все принадлежности в спальне. Так что поговорим во время обеда, ладно? Ещё увидимся!              Трэверс ушёл, а на его месте уже оказалась преисполненная чувствами Мередит, в глазах которой так и горели озорные огоньки.              — Ну, что я тебе говорила?              — Если не хочешь уехать домой со здоровенной шишкой на лбу, лучше помолчи.              Со звоном колокола начались последние в этом году занятия. Порадовавшись, что сегодня в расписании не было Зельеварения, а, значит, и совместной работы с Реддлом, Мирослава почувствовала заметное облегчение. После неловкого ночного разговора у них бы вряд ли получилось сотворить хоть что-нибудь дельное. Но не из-за равнодушного ледяного взгляда, которым Том одаривал всех присутствовавших на завтраке, а благодаря переполнявшему Громову смущению, при каждом столкновении с одноклассником вызывающем желание тотчас провалиться сквозь землю.              К счастью, все уроки прошли абсолютно спокойно. Преподаватели желали студентам хорошо провести каникулы, стараясь не заваливать бедняг лишней домашкой, а благодарные ученики оставляли любимым профессорам небольшие памятные подарки. К концу учебного дня многие ребята начали прощаться с одноклассниками, чтобы этим же вечером вернуться к семьям и помочь с подготовкой к Рождеству. Не спешили лишь слизеринцы, заинтригованные вчерашним обещанием Кеннета Яксли. И не зря: вернувшийся в гостиную капитан квиддичной команды, с головы до пят покрытый не растаявшим в холодных подземельях пушистым снегом, под счастливые возгласы товарищей принялся доставать из зачарованной сумки купленные для факультета вкусности и сувениры.              — Уступите место младшим! — строго выкрикнула Вайолет, когда четвёртый и пятый курс почти вытиснул молодняк из комнаты.              Мира, получив в руки свой подарочный набор, удивлённо округлила глаза. В небольшом пакетике были разноцветные драже, подписанные как «конфеты от Берти Ботта», и маленький снежный шар, из которого ей приветливо помахал одетый в цветастый шарф снеговичок.              — Так как младшекурсники ещё не могут посещать Хогсмид, мы с Вайолет решили специально для вас закупиться в «Сладком королевстве» и «Дэрвиш и Бэнгз», — гордо задрав нос, объявил Кеннет и протянул подарок очередной воодушевлённой второгодке. — Считайте это задатком для вашей плодотворной учёбы и стараний ради нашего любимого факультета!              Импровизированная вечеринка продолжилась распитием выпрошенного с кухни горячего шоколада, поеданием медовых ирисок, розового кокосового льда и самых разных потешных сладостей, вроде шоколадных лягушек, мятных жаб и жевательной резинки «Друбблс», после которой вся гостиная наполнилась летающими синими пузырями, выдутыми Мердоком и Уилмортом. Стоя в окружении множества счастливых школьников, Громова с какими-то незнакомыми прежде любовью и нежностью коснулась взглядом каждого из их лиц. Они, её новая семья, теперь казались Мирославе самыми лучшими людьми на свете. И пусть временами их разделяли серьёзные разногласия, они всегда будут связаны особой нитью, которая объединяет весь Слизерин.              — У тебя такая мина, будто сейчас заплачешь, — насмешливо фыркнула Лиззи, тряхнув копной золотистых волос. — Неужели попалась конфетка со вкусом ушной серы?              Но Громовой было наплевать на ехидные шуточки Яксли. Сегодняшний вечер уже стал для неё одним из самых незабываемых школьных воспоминаний. И ничто не могло его испортить.              На следующее утро коридоры заполнились одетыми в дорожные мантии учениками, волочившими за собой чемоданы с вещами. Мистер Прингл и мистер Гренвик, смотритель Хогвартса, помогали младшекурсникам на выходе из замка, а профессор Флитвик, маленький и юркий, словно хорёк, отправлял левитировать самые тяжёлые из студенческих сумок. Попрощавшись с Мередит, с влажными глазами обещавшей присылать во время каникул как можно больше писем, Мира отправилась в Большой зал. Сверкающий огнями и богатым праздничным убранством, он непривычно пустовал, принимая в свои объятия лишь малую долю оставшихся в замке школьников. Факультетские столы, прежде полнившиеся шумными ребятами, сейчас напоминали голые ветви зимних деревьев, на которых редкими стайками сидели группки студентов. Стол Слизерина не был исключением: со всех семи курсов их факультета осталось не более десяти человек.              — Я думала, ты уже уехал! — удивлённо воскликнула Громова, увидев непринуждённо уплетавшего сочную индейку Антонина. Долохов, забавно закряхтев, повернулся к ней с широкой улыбкой.              — И ничего тебе не сказал? Не такой уж я и козёл, между прочим! — рассмеялся мальчик, похлопав по месту рядом с собой. И, когда Мирослава села, обречённо вздохнул: — Вообще-то… Это меня так родители наказали. Не переживай! — всплеснул он руками, когда одноклассница напряжённо нахмурилась. — Ничего серьёзного не случилось. Просто у меня вышли не самые лучшие оценки за этот семестр, так что мама предложила отменить поездку и остаться в школе ради дополнительных занятий. Как будто я действительно собираюсь все каникулы просидеть в библиотеке!              — Но ты же хорошо учился в начале года!              Вместо ответа Антон неловко почесал затылок. Пышная шапка привычно взлохмаченных каштановых волос качнулась вслед движениям его головы.              — Что ж, в любом случае, я рада, — улыбнулась Мира, похлопав друга по плечу. — Я боялась, что останусь совсем одна на эти две недели.              — А как же Том? — с искренним недоумением спросил Антонин, заставив Громову нервно дёрнуться. — Он ведь тоже никуда не поехал.              — Ну…              Объяснять ситуацию Долохову было слишком долго и затруднительно, ведь в их с Реддлом истории оставалось достаточно много секретов от остальных учеников. Найдя глазами причину своих волнений, Мира постаралась сдержать усталый вздох: Том сидел один, почти у края стола, с безэмоциональным лицом листая очередную взятую из библиотеки книгу. Ответ пришёл в голову сам собой.              — Реддл – самый замкнутый человек, которого я когда-либо знала. Не думаю, что он предпочёл бы моё общество каким-нибудь древним учебникам по чарам или древним рунам.              И это было правдой. Единственная причина, по которой Том всё это время возился с ней, – его собственная выгода в поиске артефакта. Сейчас, когда этой причины больше нет, Мире придётся постараться, чтобы придумать новую.              — В таком случае, — хитро ухмыльнулся Антон, — я возьму на себя ответственность и устрою самые весёлые каникулы в твоей жизни! Вот увидишь!              Долохов не шутил. Весь Сочельник, как только завтрак подошёл к концу, пышущий энергией Антон водил Громову по всем местам, в которые девочка не рисковала или не думала заходить. Оружейная, Трофейный зал, кухня и даже ванная старост, на которую им удалось взглянуть лишь одним глазком, когда оставшийся в замке капитан квиддичной команды Когтеврана решил погреться после тренировки на улице, – об этих помещениях Мира лишь изредка слышала от одноклассников или старшекурсников, но сама и не планировала посещать. И вот теперь, стоя в последнем пункте их экскурсии – большой совятне, она ещё больше проникалась любовью и интересом к древнему замку, в котором расположилась их школа.              — И это только начало, — с важным видом отметил Долохов, обводя рукой застланное соломой круглое помещение. От вида птичьего помёта и мышиных скелетиков, видневшихся на настиле даже в вечерней полутьме, Миру замутило. — За эти две недели мы раскроем ещё множество тайн Хогвартса, так что даже Реддл нам позавидует!              Громова едва сдержала смешок. Знал бы Антон, чем они с Томом занимались в последние месяцы…              После долгой прогулки по холодному замку пустая спальня казалась уютным убежищем. Как следует завернувшись в большое одеяло, Мира с облегчением улыбнулась. Всё оказалось куда лучше, чем она предполагала. Присутствие жизнерадостного Долохова, с готовностью ввязывающегося во все возможные приключения, было для Мирославы лучшим лекарством от одиночества. И если всё пойдёт так и дальше, то каникулы пролетят, как одно мгновение, а в замок вновь вернётся ставшая привычной шумная суета.              Убаюкивая себя мыслями о грядущих днях, Громова не заметила, как уснула. И в эту волшебную рождественскую ночь ей впервые за долгое время вновь приснились родители и любимый дом на лесной опушке.              

***

             Проснувшись, Мира с недоумением оглядела пространство около кровати. На пушистом изумрудном коврике, скрывавшем под собой холодный каменный пол, лежали разного вида свёртки и коробочки, которых ещё вечером тут явно не было. Взяв самый верхний из них, Громова осторожно ощупала синюю обёрточную бумагу. Под пальцами что-то необычно захрустело, и Мира, боясь, что испортила подарок, поспешила его развернуть. На кровать с характерным шелестом плюхнулись увесистый пакетик орешков в шоколаде, несколько разного вида и размера блокнотов и набор магловских карандашей. К свёртку прилагалась миленькая открытка с изображением двух сидящих под рождественской елью котиков в шапочках с помпонами.              — Счастливого Рождества, моя дорогая Мирослава! Я знаю, как тебе нравится делать заметки, а носить с собой перо и чернила не всегда бывает удобно. Поэтому пользуйся моим подарком на здоровье! Твоя Мередит, — прочитала Громова и спрятала лицо в ладонях. Острое чувство стыда забилось где-то под рёбрами. А ведь она совершенно не подумала о подарках на праздники! Какой позор!              Следующий свёрток, как ни странно, был от Яксли. Богато украшенный серебром и искусной росписью гребень составлял компанию аккуратному зеркальцу с длинной резной ручкой. Записка же гласила: «Я устала от "петухов" в твоих волосах. Этот гребень зачарованный, так что теперь твои причёски всегда будут идеальными. Не благодари».              — Да, это точно в духе Лиззи, — хихикнула Мира, проведя пальцем по растительному узору на деревянном стержне. Кожу приятно кольнула неизвестная магия.              Подарок от Белинды был более скромным, но не менее приятным. В красиво упакованной в разноцветную бумагу коробочке лежали пакетики с желатиновыми червячками, летучими шипучками и набор шоколадных лягушек с эксклюзивными карточками. Пообещав позаботиться об ответном подарке и для Джейбез, Мирослава с предвкушением оглядела последние три загадочных свёртка, чьих отправителей она могла угадать даже по внешнему виду.              Подарок от Эллиота оказался самым увесистым. Под слоем расшитой серебряными нитями тёмно-зелёной ткани скрывалась большая книга, от одного взгляда на обложку которой Громова не смогла сдержать восхищённой улыбки. «Магия Флоры. Нерассказанные истории» – сообщала витиеватая надпись, а под ней красовался типичный сказочный сюжет: прекрасный юноша, держа в руках букет неизвестных Мире цветов, с тоской смотрел на зыбкое отражение на озёрной глади, где слабо угадывались очертания водной девы. Плотные страницы были наполнены множеством ярких иллюстраций и ровных полосок строк, рассказывавших легенды и мифы о растениях всех частей света. А в середине книги, спрятавшись между изображением одинокого рыцаря и златовласой принцессы, лежала обещанная Трэверсом открытка.              «Я рассказал Норе о тебе, и она вложила все усилия в этот рисунок. Надеюсь, тебе понравится», — говорилось на обратной стороне сложенного вдвое пергамента. А с лицевой на Громову смотрел, очевидно, её собственный портрет: ярко-рыжие, почти огненные волосы, развевающиеся на ветру, большие голубые глаза и старательно прорисованное длинное пышное платье с множеством рюшей и оборок – видимо, Эллиот как следует постарался, описывая сестре её скромную персону. Пообещав себе прочитать всю книгу за каникулы, чтобы поделиться впечатлениями с Трэверсом, Мира осторожно положила её на прикроватную тумбочку и с помощью считалочки выбрала следующий подарок.              Сквозь плотную обёрточную бумагу, украшенную неряшливой подписью Долохова и шёлковой золотой лентой, которую закрепляла сургучная печать с изображением волчьей головы, явственно чувствовалось что-то очень и очень мягкое. Осторожно распечатав все слои упаковки, Громова удивлённо охнула. В её руках лежали идеально белоснежные варежки.              — Ну Антон… — пробормотала Мира, надевая подарок. Пальцы, утопающие в изящной вязке, будто обволакивало пушистое невесомое облако. — Неужели ты заметил?              Собственные варежки, привезённые еще из Советов, были ей малы и уже давно поистрепались временем, зияя некрасивыми мелкими дырками. От новых же приятно пахло нежным парфюмом, и Громова неосознанно прижала их к носу.              — И почему только никто не рассказал мне о местных традициях! Как мне теперь в глаза им смотреть? — Мира прикрыла глаза и зарылась лицом в мягчайшую пряжу. Надо было срочно придумать что-то для ответного подарка!              Тем временем у кровати уже ждала последняя коробочка. Осторожно подняв её с пола, Громова с предвкушением прищурилась. Если верить интуиции, то ещё одним человеком, который мог поздравить её в это Рождество, был не кто иной, как Реддл. И от одной только мысли, что Том, забывший о её существовании в последние несколько дней, мог специально подготовить подарок, Мира наполнялась ещё большим нетерпением.              — Так… И что тут у нас…              Под слоем пергамента, закреплённого большими каплями свечного воска, пряталась небольшого размера деревянная шкатулка. На прямоугольной крышке виднелась окружённая завитками надпись на латыни, которую Громова никак не могла разобрать. Внутри самой шкатулки же лежал аккуратный листок, на котором знакомым почерком было выведено: «Сможешь разгадать её секрет? С Рождеством. Том». Отчего-то Мире захотелось искренне рассмеяться. Это было так в стиле Тома – подкинуть очередную загадку без каких-либо объяснений. Но о каком секрете шла речь?       — И что мне теперь делать? — спросила она вслух, осмотрев разложенные на кровати предметы. Близилось время завтрака, а это значило, что Громовой так или иначе придётся встретиться с Антоном и Томом, явно ожидающими от неё ответной реакции. Но разве могла она появиться в Большом зале без подарков? Нет, настоящий советский человек себе такого не позволит!              Осторожно пробравшись из спальни ко входу в гостиную, Мира наспех просканировала взглядом помещение. Никого из ребят ещё не было видно. Оно и к лучшему. Вкрадчивые бесшумные шаги, сгорбленная в попытке скрыться за диваном спина – и вот она уже выбралась в коридоры подземелья, не застигнутая одноклассниками врасплох.              — А куда дальше? — спросила шёпотом у звенящей тишины, в нерешительности застыв на первой же развилке. Выбраться-то Громова выбралась, только вот идей о том, что можно подготовить в качестве сюрприза, у неё всё ещё не было.              Тем временем с одного из концов коридора послышались чьи-то звучные шаги. Решив, что секретность для неё сейчас важнее конкретного направления, Мира поспешила в противоположную от шума сторону. И только когда стук чужих каблуков окончательно исчез, позволила себе немного отдышаться. Радуясь, что не зря надела тёплую мантию, Громова долго ходила по лабиринтам подземелий, перебирая в голове варианты доступных в сложившейся ситуации подарков. Но вскоре стало очевидно, что найти просветление, петляя по однообразным мрачным каналам, так просто не получится. И тогда она решила снова довериться интуиции.              Ведомая потоком неспокойных мыслей, Мира забрела куда-то в совершенно незнакомую глубь древнего замка. Просторный коридор, продуваясь с двух сторон, растворял её шаги в завываниях ветра. Высокие арки, почти своеобразные окна, лишённые стекла, украшали обе стены, открывая вид на заснеженную территорию вокруг замка. Было морозно. Укутавшись поплотнее в тёплую зимнюю мантию, Громова поспешила вернуться в более закрытое помещение, где её не достанет колючая декабрьская вьюга.              Вдруг издалека послышался чей-то топот, вынудив Мирославу испуганно обернуться. Из-за угла выбежал Антонин и, завидев её, с совершенно счастливым лицом ускорил бег.              — Уф-ф, я еле тебя нашёл! — Он согнулся, пытаясь отдышаться и прижимая к груди какой-то объёмный бумажный пакет. — И что ты только забыла в такой глуши?              — Да так… Захотелось пройтись… — тихо проговорила Мира, сбитая с толку их неожиданной встречей. Сердце, затрепетав от удушающего волнения, грозилось с грохотом опуститься в пятки.              — Неужели прячешься здесь от нашего зануды? Что, он и в Рождество умудрился тебя достать? — Наконец, Антон выпрямился, и Мирослава непроизвольно заметила, что со дня их знакомства он заметно вытянулся.              — Вовсе нет. С чего бы мне прятаться от Тома? — быстро ответила Громова, нервно сжимая ладошки в карманах мантии.              — Просто шучу. Он и сам в последнее время вечно где-то пропадает… — Долохов перевел задумчивый взгляд за окно, где теперь стояла удивительная тишь. Ветер окончательно успокоился, больше не терзая деревья и щёки редких школьников своими резкими порывами.              — Да, я тоже заметила. — Мира потупила взгляд.              — Уверен, Реддл что-то задумал. Наверное, готовит сладкую месть для Эллиота, — довольно оскалился Антон.              — Что? Это ещё зачем? — нахмурилась Мира и скрестила руки на груди. — Вы ведь там не напридумывали себе ничего лишнего, правда? Эллиот победил в честном поединке. Да и, к тому же…              — Знаю-знаю. Я имел в виду… Ну, вполне ведь очевидно, что Том хочет взять реванш. Ставлю галлеон, что сейчас он пытается продвинуться в боевой магии. — Антон вдруг очень серьёзно посмотрел Громовой в глаза, заставляя её застыть в замешательстве от столь стремительных изменений. — Чистокровных обучают магии с раннего детства, ты же знаешь. И каким бы талантливым не был выходец из маглов, ему никогда не догнать чистокровного на первом курсе.              Заметив, как напряглась Мира от его заявления, Долохов продолжил всё тем же серьёзным тоном:              — Но Том сможет.              Брови Громовой взметнулись вверх, а сама она никак не могла понять, почему от услышанного ей вдруг стало очень тепло в груди.              — Ты правда так думаешь?              Антон кивнул:              — Я абсолютно точно в этом уверен. Вот увидишь, Мира, к концу первого года Том одолеет Эллиота и докажет всем, что необязательно родиться с золотой ложкой во рту, чтобы быть сильным волшебником. У этого зубрилы потрясающий потенциал.               Если бы Громова могла, она бы непременно засветилась, подобно самой яркой звезде. Простая уверенность Долохова и его неизменная прямота подарили ей хоть какую-то часть долгожданного спокойствия.              — Кстати, вообще-то я искал тебя не для того, чтобы перемыть кости нашему бледнолицему. Вот, держи. Это тебе.              Антон протянул Мире свёрток, который всё это время держал в руках. Удивившись, Громова развернула пакет и вытащила оттуда карамельного петушка на деревянной палочке. Слова застряли в горле, а по телу стремительно пробежалась разгорячённая волна, напоследок окрасив щёки яркой краской. Посмотрев внимательнее, Мира обнаружила, что в свёртке покоилось не меньше килограмма легендарной сладости из Страны Советов.              — Антон, это же… — начала было Громова, изо всех сил сдерживая навернувшиеся слёзы, и не заметила, как перешла на русский.              — Дед говорит, что в его детстве были са-а-амые вкусные петушки на палочке. Но я с ним не согласен! Самые вкусные – именно эти! Мне их прислали родственники из Москвы. Представляешь, наведались в тот магазинчик, в котором раньше мама покупала сладости. Эх, мимо мы в те времена никогда не проходили… Ты бы видела, каких там только нет вкусностей! Но я всегда в первую очередь выбирал петушка на палочке. Ну, или зайчика, или мишку… Эй, ты чего ревёшь?!              А Мира не могла унять проклятый поток солёных капель на пылающих щеках. Слёзы непрерывным ручьём стекали по подбородку и капали на бумажный свёрток, оставляя на нём тёмные влажные пятна. Громова крепко-крепко зажмурилась, не в силах остановить вихрь воспоминаний, Бомбардой взорвавший черепную коробку.              Вот скрипит входная дубовая дверь, впуская в нагретый русской печкой дом порыв морозного воздуха. Александр, одетый в заснеженный тулуп, радостно улыбается сорвавшейся с места маленькой Мире. Ей не больше четырёх, и она каждый день с особым нетерпением ждёт возвращения отца. Он всегда приходит вовремя, никогда не задерживается на работе допоздна. И каждый раз протягивает дочери несколько карамельных зверят на простой деревянной палочке, которые продаются в каждом магазине ближайшего от их глуши города. Мирослава смеётся весело, задорно, крепко обнимает отца, целует в колючую щёку и, схватив подарок, бежит к матери, чтобы похвастаться своим сокровищем.              Александр всегда приходил. Никогда не задерживался допоздна.              Ровно до того рокового дня, наполненного запахом свежих яблок, когда скрипнула калитка тётиного двора и на тропу ступил несущий страшную весть Демид.              — Мира, ты чего?.. — Казалось, Антон сейчас расплачется за компанию: его широкие ладони крепко схватили девичьи плечи и замерли, будто раздумывая, что предпринять дальше. — Не любишь петушков? Да ну и чёрт с ними! Давай выбросим их в окно, ну, или скормим гриффиндорцам. Только не плачь, Мира…              — Антон… — Она всё же подавила очередную волну рыданий и посмотрела в карие, как растаявший шоколад, глаза друга. — Я очень люблю петушков. Спасибо тебе большое.              — Тогда… я не понимаю… — Долохов вдруг осёкся на полуслове, словно в его голове сложился нужный пазл.              — Мне покупал их папа, когда я была маленькая. — Мирослава прижала к груди драгоценный свёрток, будто в нём находилось самое большое на свете сокровище. — С тех пор, как живу с дядей, я ни разу их не видела…              Руки Антона ещё крепче сжали хрупкие плечи, а он этого даже не заметил. Лишь в потемневших глазах вместо тысячи слов сверкнули яркие искорки. Слабо улыбнувшись, Громова с благодарностью коснулась предплечья друга:              — Всё нормально. Я уже привыкла.              Он коротко кивнул и, наконец, выпустил одноклассницу на волю. И очень вовремя: громкий топот не одной пары ног затопил пустынный коридор неприятным шумом, а из-за поворота выскочила группа гриффиндорцев.              Четверо. Их было четверо.              — Ну неужели! Долго же ты прятался… — Один из представителей львиного факультета, что бежал самым последним и как-то странно двигался, то ли хромая, то ли просто пытаясь совершать как можно более аккуратные движения, неловко вышел вперёд. — Долохов, тебе звездец!              — Пошёл к лешему в зад, — флегматично ответил Антон, разворачиваясь корпусом. Мира за его спиной продолжала шмыгать носом.              — Сейчас мы твой зад натянем на вершину Астрономической башни! Флагом будешь развеваться! — прорычал гриффиндорец.              — Боюсь, тема с «задницей» – это только твоя прерогатива. Уже наведался в больничное крыло? — расплылся в хищной гримасе Антон.              Тут Мира осторожно дёрнула друга за рукав:              — Что? Ты что-то опять натворил?              — Ничего особенного. Просто Фома немного увлёкся, — пожал плечами Долохов. — Подложил этому кретину волшебных кнопок на скамью в Большом зале… Ай! — Громова ощутимо пихнула его в бок. — Осторожно!              Один из оппонентов не выдержал и послал в слизеринцев Петрификус Тоталус, однако Долохов успел оттолкнуть одноклассницу, и заклинание попало в стену. Каменная крошка запуталась в рыжих волосах.              — Потом поговоришь со своей подружкой! — выкрикнул, кажется, Пруэтт. Его Мира часто видела в Большом зале, потому что третьекурсник обожал опаздывать на завтрак так же, как и она.              Быстро приходя в себя после недавних рыданий, Громова ещё крепче прижала к груди свёрток с леденцами. Напряжение, покалывавшее кожу скоплением витающей в воздухе магии, предвещало для юных слизеринцев значительные неприятности.              — Испугался честного боя и решил исподтишка поднасрать? — рыкнул Антонин, вытаскивая из кармана мантии палочку.              К слову, Мире всегда нравилась волшебная палочка Антонина: чёрное, почти матовое дерево интересно сочеталось с нестандартно длинной рукоятью, украшенной замысловатым резным орнаментом. Её-то палочка не могла похвастаться такой же оригинальностью.              — А ты, вижу, только при девчонках такой смелый. — Гриффиндорец по фамилии Сенроуз противненько ухмыльнулся. Мира вспомнила и его тоже: эти большие торчащие уши всегда выделялись в толпе. — Думаешь, при подружке жалеть тебя будем? Ошибаешься, Тоша.              — Как ты меня назвал? — вспыхнул Антонин, стискивая древко палочки и оборачиваясь назад. — Мира, тебе стоит отойти подальше, чтобы шальное заклинание не задело ненароком. Я за безопасность не ручаюсь.              — Ну уж нет, — качнула головой Громова, поравнявшись с другом. — Мы надерём им задницы вместе. Как команда.              Странно, но страха она не ощущала вовсе, несмотря на то, что предстоящая стычка – первая в её жизни. Зато остро чувствовала, как внутри всё ярче и ярче разгорается пламя справедливого гнева. Что бы Долохов ни натворил, один он разбираться с этим не должен и не будет. Это Громова себе уже пообещала.              — Их больше. Ты можешь пострадать, — пытался призвать к разуму Антон.              На что Мирослава только вздернула бровь и одарила Долохова уверенным взглядом:              — Русские не сдаются. Или ты думаешь, я смогу бросить тебя здесь совсем одного?              Слизеринец завис на секунду, а потом громко рассмеялся, немного запрокинув голову и похлопав Миру по плечу.              — Значит, ты согласна прикрыть мою спину?              — Всегда, — уверенно кивнула Громова и тут же почувствовала нарастающую дрожь в теле.              Кулон в виде ромашки, который она всегда носила на шее, ощутимо нагрелся, слегка обжигая кожу. Но об этом Мира решила подумать позже, полностью концентрируясь на предстоящем видении.              В этот раз Мирослава сначала услышала, а только потом увидела. Низкий, хриплый, какой-то особенно обволакивающий мужской голос исполнял тягучую нежную песню под аккорды обычной гитары.              — Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза! Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза! — Взрослый мужчина с копной отросших вьющихся волос сидел на крошечной деревянной табуретке и самозабвенно перебирал гитарные струны. — Где б я не был, в пустыне безбрежной, в море, в горах, с пастухом у костра. Эти глаза неотрывно и нежно, мне помогая, глядят на меня.              Мира сидела на большом пне. Её голые колени выглядывали из-под смятого лёгкого хлопкового платья, плечи обдувал прохладный ночной ветер, а босые ступни зарывались в едва влажную траву. Она чувствовала невероятное спокойствие, даже какое-то совершенно бессовестное умиротворение, глядя на вихрастого взрослого Антона, который сидел напротив и развлекал её незамысловатой песней. На нём была обыкновенная белая майка на широких лямках и замызганные штаны, обрезанные на середине голени, из-за пояса которых торчала неизменная волшебная палочка. Грубые пальцы невероятно нежно перебирали струны, будто бы в его руках лежала не гитара, а настоящая женщина. Взрослая версия Миры хихикнула и блаженно потянулась, греясь в мягких отсветах костра.              Они были в каком-то лесу, посреди лагеря, обустроенного явно на скорую руку. Кучка сухостоя, дымящийся котелок над пламенем, в котором что-то аппетитно булькало, да начатая бутылка простой советской водки, валявшаяся у ног Антонина, — вот и всё их скромное убранство.              А Мире было хорошо. Пожалуй, она уже давно не испытывала ничего подобного. Чувство абсолютной защищённости, комфорта и покоя затопили Громову с головой. Веки казались тяжёлыми, и, если бы не лёгкие дуновения холодного ветерка, она бы непременно уснула прямо здесь, под восхитительное и такое живое пение Антона.              Вдруг за спиной раздалось шуршание травы, которое Мира идентифицировала как неторопливые шаги. Кто-то остановился точно за ней, обдав волной какой-то знакомой свежести с нотками бергамота, а потом тяжёлый колючий плед опустился на хрупкие женские плечи, защищая от нарастающего ночного холода. Сильная рука погладила её по спине, а тихий властный голос что-то зашептал в самое ухо.              И это «что-то» Мира не разобрала. Она продолжала всматриваться в родные черты Антонина. Уже очень взрослого, крепкого и высокого. Держащего за поясом волшебную палочку, будто бы всегда готового к бою.               Он – этот взрослый Долохов – был красив. Опалённый солнцем, с россыпью мелких шрамов на широких предплечьях, с густыми бровями, и, самое главное, родными до одури карими глазами, в которых медовыми бликами отражались языки пламени.              Сердце взрослой Миры защемило от переполняющей её нежности. От нежности к этому молодому мужчине, посылающему ей добродушную улыбку.              Что же произойдёт с ними за эти годы? Как Долохов из школьного приятеля сможет превратиться в настолько близкого для Громовой человека, что в его присутствии она ощущает лишь покой и уют?              Мысли меркли, прогоняемые гитарным переливом. Веки тяжелели, дыхание замедлялось. Антонин перестал петь, однако всё ещё скользил пальцами по струнам:              — Кажется, наша мартышка вот-вот уснёт.              Кто-то беззлобно хмыкнул за её спиной и нежно погладил по голове. Долохов заиграл тише, едва различимо пробормотав:              — Всё хорошо, Мира. Спи.              Боль в плече окончательно прогнала неожиданное видение, и Громова поспешила взять себя в руки и не свалиться на пол. Ноги привычно дрожали, а пакетик со сладостями так и норовил выскользнуть из ослабевших пальцев.              — Мира, ёкарный бабай! — выругался Антонин, умудряясь прикрывать их щитом и одновременно с этим атаковать. – Хватит считать ворон!              — Прости! — она быстро сориентировалась и, вытащив палочку из кармана, интуитивно выбрала цель. — Апоплексиа!              Единственное относительно серьёзное атакующее заклинание, которое всегда давалось ей на тренировках с матерью, вырвалось почти автоматически, вспыхивая знакомой оранжевой молнией. От неожиданности Громова покачнулась на месте, чуть не пропуская очередной летевший в неё магический заряд.              Тем временем Сенроуз, очевидно, не предполагавший, что первокурсница сможет выдать хоть что-то достойное, потерял бдительность и тут же поплатился за это. Вспышка, соприкоснувшись с его телом, на миг померкла, а в следующую секунду по коридору пронёсся громкий звук глухого удара.       — Какого… драккла… — выругался парень, хватаясь за голову. Видимо, сильный толчок хорошенько приложил беднягу затылком о каменную стену.              Его товарищи, на мгновение растерявшись, тут же с ещё большим напором атаковали Антонина, прилагавшего все силы, чтобы ни на миг не ослабить защиту. Коридор окрасился разноцветными огнями.              — Адите Брагно! — с долей испуга, но всё же достаточно уверенно вскрикнула Мира, отправляя в противника следующую молнию.              Старославянские заклинания, которым её учила мать, всплывали в голове инстинктивно, на уровне рефлексов, словно заботливая рука Василисы направляла дочь по верному пути. Их активные тренировки в лесу, давно забытые под тяжестью вечно хмурых занятий с Демидом, заставляли Мирославу всё крепче сжимать палочку и неотрывно следить за противником, готовясь к следующему «броску».              Гриффиндорец со всей доступной ему прыткостью всё же увернулся, позволяя заклинанию лишь легко подсветить его каштановые волосы. Слабое проклятье врезалось в стену, разбиваясь на мириады грязно-серых искр.              — Безвертнати! Обезгласие!              Две молнии-таки догнали свою жертву. Третьекурсник Гриффиндора, Андерсон, как называли его товарищи, с грохотом упал на пол и, отправив в адрес слизеринцев последнюю порцию отборных ругательств, тут же замолк. В глазах оставшихся на ногах третьегодок сверкнула неподдельная злоба вперемешку с замешательством. Формулы неизвестных заклинаний, очевидно, не вызывали в соперниках бурю восхищённого восторга.       — Ах, ты подлая змеюка! — взревел Пруэтт, посылая в Мирославу одну за другой сразу четыре вспышки.              Но атака встретилась с мощным щитом Антонина, так и не достигнув цели.              — Молодец, Мира! — Он прыгнул ближе к противникам и взмахнул палочкой, отправляя щит прикрывать одноклассницу. — Эвенитис Дуо!              Ещё один гриффиндорец ловко отпрыгнул в сторону, успешно увернувшись. Правда, заклинание всё равно настигло цель: бедняга Сенроуз повалился лицом вниз, а обе его руки оказались заломлены за спину.              — Арэто Супри! — прокричал Пруэтт, направляя волшебную палочку в пол под ногами слизеринцев, заставив Миру опасливо озираться.              Первым догадался Антон:              — Быстро, прыгай куда-нибудь! Нельзя стоять на полу, иначе мы увязнем!              Толком не понимая, что делает, Громова буквально взлетела на ближайший подоконник, ухватившись за край каменной арки и больно ударившись об оконное стекло, тут же зазвеневшее от столкновения. И очень вовремя: в том месте, где секунду назад находились ноги Миры, расплылось топкое болото, источающее редкостное зловоние. Несколько выпавших при прыжке карамельных петушков с хлюпаньем исчезли в мутной жиже.              — Эй, пахнет прям как из твоего рта, Пруэтт! — бойко провоцировал врагов Долохов, кубарем покатившийся к противоположной стене – туда, куда действие заклинания не распространялось.              Разъярённый гриффиндорец, словно окончательно лишившийся рассудка, сосредоточился на своей главной цели, забыв про Громову, которая теперь оказалась отрезана от одноклассника и вынуждена была отсиживаться на высоком подоконнике.              Но вот его товарищ не стал сбрасывать строптивую девчонку со счетов, явно намереваясь отомстить за Андерсона.              — Локомотор Мортис!              Заклинание просвистело над самой макушкой, едва не задев волосы, а Мира почувствовала себя загнанной в угол. Паника нескромно постучалась в двери.              Гриффиндорец, имени которого Громова никак не могла вспомнить, гаденько улыбнулся, обнажив мелкие зубы. Он набрал в грудь побольше воздуха, собираясь атаковать вновь, но вдруг очень мощное оглушающее Антонина угодило точно ему в грудь, отправив в продолжительный полёт. С громким хлопком парализованное тело упало на каменный пол, а Мирослава готова была поклясться, что парнишка сломал себе нос, если не челюсть, от такого серьёзного удара.              — Руки вырву, говна кусок! — проорал взбешённый Долохов, продолжая обороняться от Пруэтта.              Мира с волнением отметила, что правую бровь Антон благополучно разбил, а на его щеке красовался ожог, явно оставшийся от просвистевшего в опасной близости заклинания. Судорожно соображая, как она может помочь однокласснику, Громова огляделась по сторонам. Не найдя ничего подходящего, попыталась прикинуть, сможет ли перепрыгнуть разлившееся болото. Но расстояние до безопасной зоны было слишком большим. Не стоило так поспешно рисковать.              — Чёрт!              Мирослава попыталась прицелиться в Пруэтта, но быстро бросила и эту затею, потому что скорость сражавшихся в самой настоящей магической дуэли парней была до безобразия высокой. Всегда оставался шанс случайно попасть в Антона.              По-видимому, оба молодых бойца уже изрядно вымотались. Долохов пропустил Риктусемпру и тут же начал безудержно ржать, через мгновение сообразив использовать на себе Фините. Воспользовавшись заминкой противника, Пруэтт наколдовал щит и приготовился отразить новую атаку.              И эта атака последовала незамедлительно. Взревев, разъярённый Долохов бросил в гриффиндорца настолько сильное Редукто, что пруэттский щит разлетелся в щепки, а самого парня ударной волной отбросило назад и по касательной приложило о стену. Естественно, мгновенно лишив сознания.              В разлившейся тишине громко зазвучало хриплое дыхание Антонина. Он сидел на каменном полу и глупо улыбался, глядя на Громову, загнанную на подоконник, словно в ловушку. Постепенно его плечи стали подрагивать, пока он весь не зашелся заливистым смехом.              — Ну и чего ты смеёшься! — возмущённо воскликнула Мирослава. — Это было довольно близко!              — Ты так ловко вскочила на подоконник. Как настоящая мартышка! — Кровь с раненой брови попала Антону в глаз, и он болезненно прищурился, но не перестал смеяться. — Точно! Теперь буду звать тебя мартышкой. А то всё лиса да лиса…              Мира застыла, не в силах выдавить из себя и слова. Прикрыла глаза, оживляя в голове приятное послевкусие видения, и улыбнулась. Мартышка? Да, хоть, выхухоль! Только, пожалуйста, Антонин, всегда оставайся рядом.              — А, кстати… — он вдруг расплылся в нежной широкой улыбке от уха до уха и заставил палочку выпустить сноп серебристых, словно снег в лучах солнца, искр. — Мира, с Рождеством!       Два юных волшебника, неожиданно для самих себя победивших в столь непростой дуэли, по-детски искренне рассмеялись, будто только что столкнулись в факультетской гостиной. И пусть где-то совсем рядом слышались болезненные стоны поверженных гриффиндорцев, больше ничего не могло омрачить этот день. Только не для Громовой.