Прогулка в Сан-Франциско

Рискуйте! Если вы победите - будете счастливы, а если проиграете - опытнее.

***

      Иван вернулся злой как чёрт и голодный как свора бродячих собак. Наверное, это как-то повлияло на тонкую душевную организацию копа, потому что тот застыл как олень перед фарами, стоило двери открыться.       А может быть, всему виной то, что в дверь Иван влетел, чудом не сбив её плечом со старых петель, размахивая толстенными тяжелючими пакетами в обeих руках и забитой спортивной сумкой через плечо. Чёрное пальто примялось, а шарф зажевался лямкой сумки.       Так они и застыли оба на какие-то секунды.       Пока Иван не очнулся от оцепенения и, подцепив дверь пяткой самог, не закрыл её одним движением.       Он сделал пять размашистых шагов (дом был не то, чтобы очень большой - кухня находилась на два шага правее камина с диваном) и водрузил на кухонную тумбу шуршащие пакеты. — Ну как, собирается правосудие помогать гражданам? М?       Щелчок раздался в голове Альфреда и он очнулся тоже. Оправил, крякнув, очки, одежду и подскочил на помощь.       Сказать правду, он был теперь совершенно смущён - его симпатичный спаситель оказался связан с ним больше, чем Джонс мог предположить, впервые встретившись с ним глазами в "Судьбоносной встрече".       Пока он думал свои думки, Иван успел вернуться к двери и запереть её, а на крючки у трюмо (без зеркала) пристроить верхнюю одежду, легко перехватывая сумку левой рукой.       Альфред честно старался выглядеть невозмутимо, и не краснеть, пока Иван раздевался, и пока проходил мимо по истлевшим коврам.       Но тот всё равно заметил брошенный взгляд и издевательски мигнул, лёгким размашистым шагом скрываясь во тьме коридора.       Джонс резко отвернулся на пятках, выпустив из рук связку бананов, бросая их на ещё красивой серебристой тумбе.       Он схватился за ворот свитера, запихнул руку практически по локоть, чтобы достать упавшую куда-то на грудь спрятанную впопыхах фотокарточку. А когда достал - в два прыжка добрался до пыльного зеркала, в котором рассматривал плечо, и, приподняв, зажал белый прямоугольник за зеркалом.       Сердце так грохотало в ушах, что он не услышал бы, если бы пальнули из пушки у него за спиной.       Когда дело было кончено, Альфред вернулся к тумбе. Когда он вытащил из одного банку с растворимым кофе, над головой зажужжало, заскрипело, мигнуло пару раз яркой вспышкой и наконец установился свет - включились лампы на потолке.       Ещё секунда и рядом ухнуло и загудело - старенький холодильник (весь в царапинах неясного происхождения) был готов к работе.       Альфред не стал терять время и принялся за дело.       К тому моменту, как Брагинский выплыл уже не из тёмного коридора, всё было надёжно разложено по ящикам, шкафам и холодильнику, - продукты и новая посуда. — Миссия завершена, - сказал Иван, потягиваясь, - да будет свет, вода и свежий кофе!       Альфред встретил его, опираясь спиной на тумбу и держась за неё отставленными назад руками. — Нам надо поговорить.       Иван опустил руки, и посмотрел на него, кивая. Как быстро мог он переключаться! От гнева к ехидству, от ехидства к холодному рассчёту.       Брагинский подтянул стул, стоявший неподалёку, сел, подался вперёд, сложил руки на тумбу и сказал сухо: — Говори.

***

      Сглотнув вязкую слюну и откашлявшись в кулак, чувствуя холодок по спине от этого пристального взгляда, Альфред подошёл ближе, опираясь бедром о ту же тумбу, за другим концом которой сидел Брагинский. — Ну, сначала... Ты, вроде как... Спас мне жизнь, и я... - он ещё раз кашлянул в кулак, - спасибо, в общем. Я твой должник.       Иван кивнул, не отводя глаз.       Альфред продолжал, чувствуя, как отказывали ему его прежние лёгкость в разговоре и настойчивость в делах, выполнять которые может и неприятно, но необходимо. — То, что случилось там... У моего дома, - Альфред наконец повернул голову к Ивану, взглянув ему в глаза и скрещивая руки на груди, стараясь принять вид серьёзного копа, говорящего о серьёзном деле, хотя так оно и было, - что тебе об этом известно? Что слышно в городе? Мой-то мобильник кое-кто кое-куда...       Иван фыркнул. — Я был в городе, - подтвердил он и так известный факт, - и я говорил с... Разными людьми.       Блеснули его красивые глаза, странного оттенка. — И слышал разные мнения.       Джонс подался вперёд, опираясь кулаками на жёсткую поверхность тумбы. — Говорят, что ты подорвал элитный популярный клуб "Конфетти"...       Альфред набрал воздуха в грудь, чтобы тут же высказать всё, что тут же закрутилось на языке... — А ещё, ты и есть тот неуловимый Призрак, которого ловит весь Сан-Франциско.       ...и выдохнул обратно, подавившись негодованием. — ЧТО?!       Брагинский откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди, и сверкая глазами с лёгкой усмешкой в уголках губ. — Нет! - взорвался Джонс, отходя от тумбы, - как в это можно верить?! Я знать не знал ни о каком "Призраке", пока к Байльшмидту не пришёл! Какого хера?!       Брагинский провожал Джонса холодным расчётливым взглядом - ему нужно было в последний раз обдумать ту огненную яму проблем, в которую он собирался прыгать вниз головой.       В конце концов, Яо прав - воевать с мафией затратно. И у него нет никаких причин наступать ей на хвост. — Вот уж не знаю, кому ты перешёл дорогу, - сказал он, - но сейчас весь город убеждён в твоей вине. Не знаю, кому удалось это провернуть...       Джонс ещё что-то чирикнул, взмахивая руками, как вдруг замер - будто стопкадром в кино. Медленно опустил руки и обернулся. — Мэттью..?       То, что Иван увидел в глазах мальчишки американца в ту секунду - не разорвало, но дало трещину по его настродавшемуся мировоззрению. Если бы его спросили, что он увидел, что почувствовал сейчас...       Он, конечно, ни за что не признал бы вслух, что сейчас, в эту секунду, летящее мгновение, он почувствовал, как размылись границы, и горе этого мальчика, вчерашнего курсанта, американца, обладателя такого диаметрально иного менталитета, культуры, опыта... Горе этого мальчика резануло его по сердцу, он почувствовал, будто это его жизнь рушится, трещит за спиной бьющимся стеклом, это его сердце готово разорваться сейчас же, и это ему придёт неизбежный конец, если никто не поможет.       Не чувствуй он это так сильно, то обязательно бы посмеялся от накрывшего с головой, но скрытого за стеной чужих эмоций, дежавю.       Но сейчас...       Сейчас он заглянул в голубые глаза напротив и понял кристально чётко:

В омут с головой

***

— Успокойся, Альфред.       Мальчик, освещённый холодным светом ламп, и сдерживающий слёзы осознания, замирает.       Брагинский подаётся вперёд, стягивая с руки перчатку, обнажая ловкие пальцы. — Если ты хочешь выжить...       Альфред промаргивается и смотрит осмысленно, вытирая влажную щеку дрожащей рукой. —...и очистить своё имя...       Брагинский смотрит на раскраснеевшееся лицо и страдальческий излом бровей. —...тебе нужна помощь. Я помогу.       Он протягивает открытую ладонь.       Иван не был плохишом или монстром, но и невинной ромашкой, стремящейся всем помогать и следовать правилам, его никто не рискнул бы назвать. По крайней мере, в лицо.       Но глядя тогда, как светлеет лицо Альфреда, ощущая, как он пожимает ему руку (как утопающий в кровавом болоте), Иван за много лет почувствовал, что делает всё

п р а в и л ь н о.

***

      Остался один нерешённый вопрос, и Брагинский решает не тянуть кота за неизбежное. — Ну что, партнёр... Раз уж мы теперь в одной лодке - самое время для откровенности. Если у тебя есть вопросы...       Альфред в последний раз трёт глаза рукавом и спрашивает осипшим от невыраженных рыданий: — G или I?       Брагинский сначала хмурится, смотрит в бледное лицо в поисках чего-то, а потом его осеняет.       Он коротко смеётся.       (Впервые за много лет по-настоящему, от души)       Затем наклоняется, улыбаясь.       Говорит: — I. Это значит - Ivan Braginsky.