Удерживая огонь

Ноги вели сами — он понятия не имел, куда бредёт и когда закончатся залитые желтоватым сумраком галереи с плавно вытекающими прямиком из стен сводчатыми потолками. Путь без начала и завершения, столько же бессмысленный, сколько умиротворяющий. Единственным, что не позволяло петле собственных плутаний затянуться на шее, был голод. Рот наполнялся слюной. Железистый запах крови щекотал обоняние, и Вергилий то и дело ускорял шаг, жаждя лишь насытиться. Иное его не волновало. Впереди блеснуло что-то яркое, и он помчался навстречу, подгоняемый мыслями о том, что вот-вот утолит кошмарную внутреннюю пустоту. Ошеломлённый слепящим светом, Вергилий инстинктивно прикрыл глаза тыльной стороной ладони. В лицо ударил порыв воздуха настолько ледяного и колючего, что лёгкие тотчас загорелись. Нога попала во что-то рыхлое, сильно замедляя движение, и он остановиться, атакованный ощущениями со всех сторон. Постепенно возвращающееся в норму зрение подарило окружающему миру более конкретные очертания. Вергилию казалось неважным, где он сейчас находится, однако проигнорировать покрывающее всё вокруг серебристо-белое снежное полотно не смог — утопая в сугробах, продолжил продираться вперёд, ведомый инстинктами. Кровь расползалась по снегу аляповатой карминовой кляксой, сочась из одуряюще пахнущей груды мяса, над которой, опустившись на колени, склонился Данте. Волосы липли к вымазанному кровавыми разводами лицу, но брат этого словно не замечал, вгрызаясь в плоть зубами, чтобы отрывать целые шматы, проглатывая их с животной жадностью. В животе у Вергилия заурчало. Он шагнул ближе, обращая на себя чужое внимание. Разогнувшись, брат присел на носки, и вытянул перед собой занятую чем-то руку. — Тоже хочешь есть? Возьми. Со скрюченных пальцев вязко капало. Смазывающая обзор дымка рассеялась, и Вергилий увидел крупные трубки торчащих из предлагаемого ему сердца сосудов. Казалось, всего мгновение назад оно ещё билось. Он выхватил сердце из братовых ладоней так, словно тот мог в любой момент передумать, и впился в упругое мышечное мясо. К аромату крови добавился ещё и оглушающе солёный вкус. Вергилий пировал, не думая ни о сдержанности, ни об изысках — только потакая какой-то своей испытывающей хищное удовольствие от всего этого части. Он не понял, в какой момент гора плоти изменилась, приобретая человеческие формы. Затем отвлёкся — и не сумел проглотить то, что наполняло его рот, немигающим взглядом вперившись в чёрное среди бело-красного пятно. От бледного лица Модеуса веяло умиротворением. Наставник лежал на снегу, как на перине, раскинув руки и слепо глядя в бесцветное небо, пока Данте раздвигал выглядывающие из разодранной грудной клетки рёбра и пожирал внутренние органы. У Вергилия всё внутри замёрзло и остановилось — оставшееся во рту мясо не получилось выплюнуть; нет, не так — не хотелось, пускай мозг его разрывало пониманием, что это надо прекратить. Он затолкал в себя твёрдую, полнящую глотку металлическим вкусом, плоть. Ставший почти родным ужас в странных пропорциях мешался с удовлетворением, между зубами застряли мышечные волокна. Он по-прежнему хотел есть, а перед ним тело наставника терзал брат — хищник, не жертва. Вергилию распотрошить и его, погрузив руки в ещё горячую плоть, захотелось не меньше. В прозрачном зимнем холоде звякнул смешок, и кровь стала жгущим глотку свинцом. Модеус-мертвец насмехался над ним, растягивая уголки губ в гротескной, грозящей разорвать щеки улыбке. Прежде желтоватые глаза полыхали чужеродно алым: пара по обе стороны от переносицы, как и должно быть, и третий, неизвестно откуда взявшийся — посреди лба. Он приподнял голову — Вергилий видел, как напряглась его шея, как запутались в волосах ледяные белые крупицы. Данте же ничего не замечал. Данте вовсе не было — никого не осталось, кроме старшего Спарды и трупа наставника, исковерканного зубцами торчащих рёбер. — Ты никогда не насытишься, не правда ли? И всё затопило багряным. Резко распахнув глаза, Вергилий увидел только потемневшую из-за сырости штукатурку с точечно проступающими в нескольких местах пятнышками плесени. Несколько секунд ушло на то, чтобы убедиться, что реальность не перетекает в очередной погранично-бессознательный бред — когда мироощущение обрело относительную устойчивость, он откинул одеяло и сел, опуская босые ноги на прохладный пол. Кошмары стали такой же неотъемлемой частью его жизни, как частые переезды и заношенная до дыр обувь. Вергилий привык к ним и даже осознавал, однако с такими, полностью подавляющими разум, бороться не научился, поэтому ненавидел их всеми фибрами души, просыпаясь абсолютно раздавленным и покрытым холодным потом. Одно хорошо — это случалось достаточно редко. Соседняя подушка остыла — значит, Данте проснулся давно. И не разбудил ведь, должно быть, крайне довольный тем, что сумел «обогнать» всегда бывшего ранней пташкой Вергилия. Даже когда Модеус не уходил и они имели полное право отоспаться, не случалось такого, чтобы оба проводили равное количество часов в блаженной отключке. Старший всегда просыпался сильно раньше. Потерев заспанное лицо, он уцепился за доносящееся снаружи лязгание и, окончательно поднявшись, выглянул в окно, уже зная, от кого исходит шум. Мигнул, отражаясь от длинного лезвия, солнечный луч — Данте провернул Мятежник в ладонях и, перенеся вес, обрушил удар на узкий меч Модеуса. Тот резко отступил назад, отклонился в сторону, разминувшись с резким выпадом воспитанника, и сам пошёл в атаку. Обменявшись парой выпадов, они принялись кружить друг напротив друга, как два готовящихся к броску зверя. Брат ухмыльнулся и сказал что-то, от чего наставник широко распахнул глаза — и в воздухе заискрились призывные клинки. Вогнав Мятежник в землю, Данте побежал; прозрачные мечи резали воздух угрожающе близко, но мальчик уклонялся, то припадая к земле в кувырке, то пригибаясь или подпрыгивая. Наблюдая со стороны, Вергилий понял, чего тот добивался — ведь расстояние между сражающимися неуклонно сокращалось. Оказавшись достаточно близко, брат вытянул руку, и Мятежник, вырвавшись из земли, влетел в его ладонь. Модеус открылся, однако задумку Данте понял, ударяя снизу-вверх прямиком под челюсть — больно, до выбитых зубов. Брат потерял равновесие, упал, в последний момент упираясь коленом в землю и предплечьем прикрывая лицо от направленной атаки. Тут Вергилий понял, что не может больше просто следить из дома и, поспешно натянув на себя одежду, вылетел наружу — к тому моменту Модеус, судя по разбитой братовой губе, всё-таки зарядил тому в лицо. Теперь они сражались в рукопашную: наставник удержал Данте в захвате, но даже из такого положения младший умудрился вывернуться, сначала ударив по колену, а затем, несколько раз, в живот. Демон согнулся, ослабив хватку, по инерции отшатнулся, находясь, кажется, на грани от того, чтобы упасть, однако устоял. Перехватив Данте за запястье, вывернул руку — брат болезненно зашипел, — и удержал за шиворот только для того, чтобы отправить в полёт. Несмотря на то, что Данте сгруппировался, приземление всё равно вышло неважным — он распластался прямиком у Вергилия под ногами. — Доброе утро, спящая красавица, — корка только запёкшейся крови потрескалась, стоило только его губам растянуться в улыбке. — Спасибо, что не заставил будить себя поцелуем. Вергилий поморщился, всё никак не избавляясь от ощущения, что из всех троих он единственный прохлаждающийся. — Видимо, Модеус недостаточно сильно тебя отделал. — Могу уступить место и полюбоваться, как он и тебе намнёт бока, — поднявшись, Данте тыльной стороной запястья вытер выступивший на лбу пот и вытянул руку, собираясь призвать Мятежник к себе, однако наставник удержал клинок на месте, обхватив рукоять обеими руками. — Эй, три меча в единоличном владении — это уже перебор, тебе не кажется? — Атакуй меня с помощью другого оружия, — ответил Модеус, широко расставив ноги. Оживление Данте стало чуть более походить на жизнерадостность приветливого манекена в каком-нибудь магазине. — Не выйдет. Пытались уже, всё впустую. — Ты сам желал, чтобы я стал к тебе требовательнее, — в голосе демона заскрежетала сталь. В следующий момент он, выдерживающий расстояние, вдруг соткался в воздухе прямо перед ними. Сжав горло успевшего только задушенно охнуть Данте, он заблокировал замах появившейся вместе со снопом искр Ямато; Вергилий не собирался оставаться безучастным наблюдателем. — Так что будешь пытаться снова, снова и снова — пока не получится. На сей раз Данте отбросило в другую сторону двора — Модеус отразил выпад Вергилия Мятежником, затем оставил братов меч и продолжил сражаться собственным. Понимание огромной разницы между ними — в силе, в опыте, да даже в банальной оценке обстановки во время боя, — не оставляло старшего сына Спарды с первой тренировки. Модеус противостоял им обоим без видимых усилий, затем методично рассказывая о совершённых ошибках. Сейчас, однако, он будто бы не торопился указать на чересчур высоко поднятые руки или неустойчивую позицию. Значит, всё серьёзно — он проверяет, что они запомнили на его уроках. Это повод показать себя, пускай с очень большой вероятностью наставник останется всё так же чем-то недоволен. Перехватив его взгляд, Вергилий против воли почувствовал, как вдоль позвоночника пробежали мурашки. Недавний кошмар наложился на реальный мир тончайшей прозрачной вуалью, и это отвлекло бы, не будь всё вокруг как обычно. Нарисованные нервным разумом картины остались где-то там, под подушкой, а здесь и сейчас требовалось показать, что обучение не стоит на месте. А вскоре не осталось ничего, кроме металлического лязга сталкивающегося оружия. Мысли заточились, становясь такими же острыми и разящими, как высоко поющая у него в руках Ямато. Вергилий любил битвы, ведь тогда всё становилось так понятно. Существовал враг, который должен был умереть, и собственное мастерство мечника — ни больше ни меньше. Возвративший себе Мятежник брат атаковал одновременно с ним. То, как легко Данте привык к массивному фамильному мечу иногда вызывало лёгкие приступы зависти. Каким образом это сочеталось с искренним восторгом, стоило им сойтись в поединке один на один, Вергилий и сам не до конца понимал. Стоило Модеусу оказаться между ними, как братья одновременно бросились на него, совершенно не ожидая, что демон в последний момент покроется перьями и вспарит над землёй. Данте едва успел отвести Мятежник в сторону, ровно как и Вергилий чудом не вогнал катану брату в живот, однако они всё равно друг на друга налетели, столкнувшись лбами до брызнувших из глаз искр. Оба полетели на землю — парящий над ними огромной птицей наставник совершил ещё один круг почёта, прежде чем спикировать прямиком на них. Откатившись, Вергилий подумал, что сумел уклониться от острых когтей, да только Модеус изначально нацелился не на него. Нагромождение причудливой вороноподобной темноты вжало Данте в землю. Суставчатые лапы надавили на грудную клетку с такой силой, что старший практически услышал, как затрещали нагруженные рёбра — чтобы дать брату время на освобождение, скорее пошёл в атаку, но Модеус взмахнул крылом, и расстояние пришлось увеличить; чёрные перья вошли в землю, как входит в масло нож. При достаточной неосторожности точно так же они могли войти в человеческую плоть. Вергилий всё равно не собирался сдаваться так просто. Дотянуться до демонического — всё равно что зачерпнуть пригоршню прохладной воды. Дискомфортно лишь поначалу, а затем прохлада становится приятной, придающей сил свежестью, и кожу щекочут голубоватые искры ещё не вошедшего в свой зенит, но уже пробудившегося триггера. Ладони, запястья и предплечья частично покрыли крепкие пластины, но главная причина обращения к триггеру заключалась в возросшей скорости. Сражаться, не получая урона — это ли не признак мастерства? Дождь смертоносных перьев обрушился вновь, но Вергилий проскочил под ними до того, как хоть одно успело его задеть. Не по-вороньи широкая морда Модеуса начала поворачиваться — он видел, как приоткрылся клюв, — но тут что-то произошло. Попавшегося брата вдруг выгнуло. Когти наставника продырявили одежду и вонзились в грудь, чего Данте словно не заметил, стремительно подаваясь вверх. Он замахнулся, а в следующий момент немигающий птичий глаз лопнул. В разные стороны брызнула кровь вперемешку со слизью. Вергилий добавил повреждений и от себя, обрушив стену полупрозрачных клинков на широкие крылья. Во́рон недолго пробыл пришпиленным к земле — недавно обучившемуся этому фокусу мальчику не хватало концентрации на одновременный призыв большого количества спектральных мечей и поддержание их формы. Встретивший нешуточное сопротивление демон поднялся на задние лапы, что дало Данте возможность откатиться и вскочить, в то время как старший продолжил напирать — в течение нескольких ударов Вергилий даже чувствовал себя полным хозяином положения, заставляющим противника отбиваться и уходить в глухую оборону. Когда к нему присоединился вновь вооружившийся Данте, всё нутро забурлило. Всё стало бесконечно правильным. Именно в такие моменты казалось, что вот она — сила, к которой он так стремился. Однако как бы он ни пытался, в итоге лбом налетал на одну простую правду: того, что есть сейчас, недостаточно. Пропасть между ним и наставником оставалась широка, а приходящие из глубин преисподней твари становились всё пакостнее. Нужно было требовать от себя большего, сражаться на своём пределе, и тогда, быть может, он приблизится и превзойдёт то, чем когда-либо был отец. Настоящий миг триумфа тоже был краток. Обличье Модеуса перетекло из демонического в человеческое — Мятежник и Ямато натолкнулись на горизонтально выставленное лезвие его оружия. Заскрежетал металл. Наставник воспользовался тем, что они навалились на него, распалённые битвой, и резко ушёл вниз, приседая на одно колено и подсечкой опрокидывая обоих. Неприятно приложившись копчиком, Вергилий услышал, как закряхтел Данте. Что ж, если позориться, так хотя бы не в одиночку. — Весьма недурно. Закрепите успех ещё сотню раз, и на шаг приблизитесь к мастерству. Ах да, не забывайте про ноги. — Этого вряд ли хватит для того, чтобы победить Мундуса, — само собой сорвалось с губ. Вергилий не привык к столь открытой похвале; когда дело касалось фехтования, более въедливого существа, чем Модеус, было не найти. — Один шаг к успеху сделан. Полуулыбка на частично залитом кровью лице натянула нервы, как струны. Впрочем, стоило признаться — куда сильнее напрягала пустая, лишённая всяких признаков начавшейся регенерации глазница. Это не та рана, на исцеление которой требовалось много времени. Прежде наставник за мгновения отращивал себе несколько пальцев, так к чему замедлять процесс сейчас? Или же он ничего намеренно не замедлял? Сам Модеус отсутствию глаза не придавал значения. Весь его вид выражал удовлетворение, причины которому обнаружить оказалось несложно. Данте сидел рядом, упираясь в землю почерневшими руками. Изменения затронули только его ладони; чернота растворялась ровно на запястьях, кончики пальцев украшали успевшие взбороздить сухую почву когти. Триггер, к которому брат безуспешно взывал, наконец отозвался. — Что ты сделал? — Ничего из того, что не пробовал бы раньше. — Но я столько раз пробовал… — Значит, пытался осмыслить, когда следовало ощутить, — отмахнулся наставник. — Это не твоя стезя. Ты, Данте, живое воплощение инстинктов. Брат нахмурился. — Это плохо? — Это иначе. — Спасибо за объяснения, — буркнул Данте, поднимаясь и отряхивая прилипшую к джинсам траву. — Думать — не твоя сильная сторона… — любезно расшифровал Вергилий, тут же подхватываясь на ноги. Вовремя — иначе ступня близнеца не менее любезно врезалась бы ему в бок, — …вся природная сообразительность, видишь ли, с рождения перешла ко мне. — Зато я симпатичнее. — Мы близнецы, дурень, это так не работает. — Тогда почему меня от твоей постной рожи пробирает до дрожи? Вергилий уже собрался во всех смыслах удариться в объяснения, но по обыкновению тихий Модеус приблизился к ним вплотную. Его тяжёлые, тёплые руки легли им на макушки, пригибая к земле, и старший забыл, что собирался сделать. — Мой учитель однажды сказал мне, что индивидуальность не делает кого-либо хуже — только открывает совершенно другие пути. Притихнув, близнецы переглянулись. У Данте буквально на лбу было написано «что это только что было?», Вергилий понимал не больше. Но ухватился он не за непонятный жест Модеуса, а за его слова. — Ты и твой брат были… единственными отцовскими учениками? — Не единственными, но одними из лучших, — без лишней скромности ответил демон, и Вергилий был склонен ему поверить; Модеус не был идеальным опекуном и даже родителем их притворялся неубедительно, однако в своей воинской искусности не позволил усомниться ни разу. Даже сейчас, впервые по-настоящему раненный близнецами, он излучал спокойную, как океан во время штиля, силу. Из глубины пустой глазницы ввысь завилась струйка пара — признак наконец начавшейся регенерации. — Быть может, однажды и вам придётся обучать кого-то так же, как это делал Спарда и делаю я. — Нет уж, — ощетинился Данте. Выскользнув из-под прикосновения, он показался Вергилию смущённым и раздражённым одновременно. — Мы убьём Мундуса и всё. Уговора передавать кому-то сакральные знания не было. Проглотил ли наставник свой ответ или изначально не планировал говорить — загадка, растворившаяся в лёгшей на чужое лицо тени. Вергилий к тому моменту тоже успел отойти, но Модеус заметил это с опозданием, с пару секунд оставаясь с неловко поднятой рукой. — Уговор есть уговор, — в итоге согласился он, — что ж, вижу, вы успели перевести дух. Продолжаем.

***

Когда Модеус сжалился над ними, солнечный диск практически лёг на ровную линию горизонта. Сумерки наползали плавно и мягко, а в прогревшийся за день воздух пробрался насыщенно-природный запах водорослей. Вергилий вдохнул его полной грудью и понял, что, несмотря на полную физическую измотанность, пока не хочет возвращаться в крошечный домишко на отшибе цивилизации, этим летом ставший для них приютом. Настоящие хозяева не приезжали сюда целую вечность — и вряд ли собирались возвращаться в ближайшем будущем. Не сказать, что его это беспокоило — чем дольше это место оставалось всеми забытым, тем дольше можно было не беспокоиться о крыше над головой. Да и тренировки их здесь никто бы не увидел — люди если и появлялись, то в основном возле небольшого озера, со всех сторон скрытого пролеском, оттого и не сильно популярного. Данте нашёл его в первый же день. Конечно, сразу притащил за собой Вергилия. Не сосчитать, сколько раз они тогда сбрасывали друг друга в воду. И всё же, гораздо чаще Вергилий приходил сюда просто для того, чтобы побыть в одиночестве или, если повезёт, почитать, устроившись под одной из широко раскинувших кроны ив. Сегодня почитать не получалось — становилось слишком темно, — но и возвращаться не возникало никакого желания. Там, в доме, к ночи начинали оживать отголоски кошмара. Вергилию казалось, что насыщенный день помог забыть об этом и отвлечься, но не тут-то было; казалось, если он сомкнёт глаза, то вновь окажется посреди заснеженного поля. Это походило на какой-то странный вид паранойи: будто он мог сбежать от своих снов просто не возвращаясь в постель. Когда-то к озеру вела тропка, другим своим концом выходящая к пригородному шоссе, но со временем она заросла травой, так что идти приходилось высоко поднимая ноги. Штаны до колена сырели от росы. Низкая крыша их очередного временного убежища уже несколько минут как спряталась за мелколистной живой стеной вязов — значит, впереди вот-вот должна была сверкнуть в прощальных лучах водная гладь. Так и случилось. Любимая ива уже ждала Вергилия. Ополоснув лицо и шею, мальчик устроился у раздвоенного ствола, растворяясь не в себе, а в окружающем: медленно текущей воде, тут и там покрытой ряской, шёпоте переговаривающихся со слабым ветром крон, пропитывающем каждую кочку болотистом аромате. Казалось, он вот-вот сможет взглянуть на себя со стороны; чем-то это напоминало столь любимую наставником медитацию. Модеусу стоило бы оценить его собственный способ изменять сознание — впрочем, Вергилий подозревал, что демон и так прекрасно знал, где находятся и чем занимаются его подопечные. Но не трогал, и за это он был ему благодарен. Вяло текущие мысли снова начали собираться в бурный поток размышлений о прошедшем дне. Почти-медитация начала рушиться, и Вергилию это не понравилось, а потом он вовсе услышал шаги и обратился в слух, плотно прижавшись к иве спиной. Походка была знакомая. Данте — определил старший, и брат действительно появился из-за стволов. Не глядя по сторонам, он шёл прямо к воде, на ходу стягивая с себя кроссовки, джинсы и тесноватую футболку. Они быстро росли — подыскивать новую, подходящую по размеру одежду приходилось всё чаще. Брат разделся до нижнего белья, а Вергилий, буравя его взглядом между лопаток, вновь вспомнил свой кошмар. Там, во сне, Данте казался как будто бы шире а плечах, старше, хотя наверняка уже не сказать — некоторые образы начали путаться в памяти, как это бывает всегда. Сделав несколько шагов по мелководью, младший вдруг резко нырнул, — странного в этом ничего не было; озёрное дно здесь резко уходило в глубину, они уже это единожды проверяли, — но вскоре его голова появилась над водой. — Ты во мне дырку прожечь вздумал? — крикнул он, фыркая и отплёвываясь. — Хватит этим маяться, лучше сюда иди. Можем наперегонки на тот берег поплыть. — На тот берег и обратно, ты хотел сказать. — Можно и так! — Не сегодня. Данте подплыл ближе к берегу. Ухмылочка его Вергилию решительно не понравилась. — Только попробуй сейчас что-нибудь сделать. — Ну что ты, как я могу. Тысячу раз старший близнец успел пожалеть о том, что не выбрал место подальше от берега. Данте вышел на мелководье, споткнулся, подполз к уже встающему брату и схватил за лодыжку до того, как Вергилий успел вспомнить, что такое равновесие. Неуклюже плюхнувшись на траву, он старательно зарядил второй ногой Данте в плечо, но тот каким-то чудесным образом умудрился уклониться, буквально закидывая брата в озеро. Чувствуя под ногами песчаное дно, мальчик вынырнул, закипая от негодования. — Готовься к близкому знакомству с подводной живностью. А потом Данте всем собой снова снёс его в воду. Вергилию хотелось его убить, но вместо осуществления расправы он барахтался, поднимая тучи брызг и отбиваясь от прущего с неумолимостью товарного состава Данте. Несколько раз тот, попавшись в неласковый захват старшего брата, оказывался под водой. Спустя секунду кандидатом в утопленники становился уже Вергилий — и так по новой, раз за разом. Вергилий пропустил момент, когда Данте начал хохотать, отплёвываясь от воды, а у него самого губы тоже расплылись в триумфальной улыбке. Всё же, брат огребал гораздо сильнее. А ведь на самом деле Вергилий давно не слышал этого смеха — лёгкого и свободного, не состоящего по большей части из кривых ухмылочек или дурацких шуток. Ему этого не хватало. Закатный пожар в небе еле тлел. Кожу начала щекотать прохлада, и старший, неуютно поведя облепленными мокрой рубашкой плечами, медленно побрёл на берег. — Не лезь. Мы уже не дети, чтобы так дурачиться. — «Мы не дети» говоришь ты, но веселишься ведь. На корм рыбам меня даже не пустил. — Будь благодарен за это. — Зануда. — Тупица. Позади послышался плеск, и Вергилий уже приготовился к тому, что непутёвый близнец снова попробует утащить его на дно, но предшествующего падению сильного рывка не случилось. Руки Данте обвили его пояс, замком сцепившись на животе, острый подбородок уткнулся в плечо. Брат прильнул к нему со спины, и даже несмотря на вечернюю прохладу Вергилий почувствовал, насколько разогрето его тело. Данте всегда напоминал собой живую печку, но почему-то именно сейчас тепло не просто согрело, а разгорелось, как получившее доступ к воздуху пламя. — Останься, а, — его шёпот раздался прямо над ухом, и от дыхания — такого же тёплого, как и всё тело, — старший мелко вздрогнул, замирая. Данте прижимался так тесно и настойчиво, что выдох не достиг груди, застряв в глотке — когда он держал так, то обычно уже не отпускал, и от этого становилось хорошо. Что-то внутри отозвалось вспышкой настоящего жара, упавшего вниз и обжегшего бёдра тягучей, как летний зной, истомой. Стоило Вергилию осознать, что случилось, как вспыхнуло ещё и лицо. Брат не должен был этого заметить, но если он выйдет на берег, то случившегося не скрыть — мокрая, липнущая к телу одежда никак не помогала. Снова чувствуя дыхание на своей шее, он даже немного запаниковал и, не раздумывая, вырвался из объятий и бросился на глубину. — Ты ведь не хотел купаться! — удивлённо окликнул его Данте, но Вергилий даже не оглянулся, отплывая всё дальше. — Подожди меня! Эй! Лишь оказавшись на противоположном берегу и вернувшись обратно, Вергилий почувствовал, как выжигающий его огонь ослабел. Упав под «своей» ивой, он, всё же, подтянул колени к животу. Предательское «вдруг со мной что-то не так?» уже закралось в голову, но он решительно отбросил от себя эту мысль — во-первых, потому что у него это уже случалось и у брата тоже, просто… не настолько невовремя. Впрочем, может именно это и делало его ненормальным? — Бро, ты такой непостоянный. — Данте вытащился из воды и рухнул рядом, восстанавливая дыхание. — Разве не ты просил остаться? — Не думал, что остаться — значит устроить чемпионский заплыв. — Ты в целом не думаешь. Сам наперегонки предлагал — вот я предложением и воспользовался. Данте красноречиво закатил глаза, но отвечать на шпильку не стал, и между ними соткалась непривычная, долгожданная тишина. Сквозь купол плакучих ивовых ветвей заглядывал серп полумесяца, в зарослях камыша голосил нестройный хор лягушек, протяжно свистела какая-то птица — а они молчали, устроившись на влажной траве. Полностью очистить разум не получалось. Несмотря на то, что скопившийся в низу живота жар отступил, не думать об этом было так же бесполезно, как полностью выкинуть из памяти образы кошмарного сна или игнорировать присутствие брата, норовящего снова подобраться поближе. Становилось по-настоящему прохладно, и Вергилий подозревал, что Данте немного остывает. Он и сам не прочь бы погреться, но тело могло отреагировать снова. Пришлось незаметно отодвинуться. Вот только Данте не уменьшающееся расстояние заметил и повернулся на бок, лицом к брату. Вергилий знал, что тот рассматривает его, беззвучно спрашивая, в чём же дело. К счастью, вопрос так и остался неозвученным — вероятно, брат решил, что просто своего близнеца достал, и не стал затрагивать опасную тему. Зато решил спросить о другом. — Что будет, когда мы убьём Мундуса? — С чего это ты решил так далеко заглянуть в будущее? — Просто ответь, о чём думаешь. Набрав воздуха в лёгкие, Вергилий придал себе уверенный вид — жаль, что это не наполнило его разум гениальными идеями. Обретение силы, убийство принца тьмы — за последние годы две эти цели размылись в очертаниях, и воспринимались как нечто взаимосвязанное. Одно не существовало без другого, и то, что случилось бы после, не интересовало мальчика настолько, чтобы он об этом думал. А ведь правда, что дальше? Он сильно укусил себя за внутреннюю сторону щеки, а затем уткнулся затылком в шершавую кору ивы, выдохнув. — Не знаю. Но если мы убьём Мундуса, вряд ли что-то в двух мирах будет опасным для нас. — И… мы так и будем жить, как раньше? Переезжая с места на место, убивая демонов — если к нам кто-то рискнёт сунуться. — Наверное. Кстати, если подумать, место правителя Ада после смерти Мундуса освободится… — Ты к чему это клонишь? — встрепенулся Данте, и вид его встревоженно округлившихся глаз повеселил Вергилия. Ткнув брата в лоб указательным пальцем, он хмыкнул. — Ни к чему. Это будет уже не наша проблема, а того, кто там останется. Может даже Модеуса. — Ну да, он ведь вернётся туда, — бесцветно ответил брат и поджал губы. — Каждый получит своё. — Будешь скучать по его лекциям? — насмешливо спросил Вергилий, ожидая, что Данте сразу начнёт всё отрицать, но тот пожал плечами, немигающе уставившись на посеребрённое лунным светом озеро. — Я к ним привык, но это пройдёт. — Иногда я не понимаю, нравится он тебе или ты терпеть его не можешь. Неопределённо поведя плечами, брат завозился и встал, натягивая одежду. — Пойдём обратно? Спать старшему не хотелось, но ещё сильнее он не хотел снова ненароком оказаться последним пробудившимся — поэтому, оправив по-прежнему неприятно мокрую одежду, он бросил прощальный взгляд на озеро, ощущая иррационильное желание слиться со спокойными водами, забрав себе частичку их умиротворения. К дому он шёл не оборачиваясь.