Никогда не влюбляйтесь в учёного

      Аль-Хайтам сидел на диване, нервно покачивая ногой и глядя перед собой. Еда, которую он приготовил, стояла во фритюрнице и была готова к подаче в любой момент. Он уже поставил на стол пару стаканов и тарелок и позаботился о том, чтобы каждый сантиметр дома был чистым. Всё было на месте, кроме гостя.              Кавех опаздывал, и аль-Хайтам не был удивлён. Этот человек, похоже, никогда не приходит вовремя и даже на занятия. Аль-Хайтам вспомнил те пары археологии, на которые Кавех зачастую приходил с опозданием и с похмелья. Но даже в своём жалком состоянии он всё равно правильно отвечал на вопросы и получал высокие оценки. Аль-Хайтам понятия не имел, где Кавех получил такую уверенность и навыки. Некоторые люди просто были одарены природой.              Но не аль-Хайтам. Он не был выдающимся студентом, но делал всё, что требовалось. Он сдавал задания в срок, добивался результатов выше среднего. Всё, чем он был, — так это обычным человеком. Далеко не сияющим светочем, каким был Кавех.              Отчаянно пытаясь отвлечься от мыслей о белокуром, аль-Хайтам листал ленту, пытаясь не смотреть в угол экрана и не увидеть время.              «Что, если Кавех не появится?»               Кавех не ответил на последнее сообщение, так что он мог и забыть о свидании. Потому что всё указывало на это; и аль-Хайтам был уверен, что ясно выразился о своих намерениях — он пригласил Кавеха на свидание. И к его удивлению и облегчению, Кавех согласился прийти.              Раскат грома прервал раздумья. Шёл дождь, и аль-Хайтам не знал, как Кавех собирался добираться до него. Может, возьмёт такси или попросит друзей его подвезти? У Кавеха есть машина? Он вообще умеет водить?              Прямо перед тем, как аль-Хайтам подумал, что не выдержит больше ни одной мысли, послышался стук в дверь. Он вскочил с дивана и бросился к двери, но остановился посреди прихожей.              «Что я делаю? Я могу напугать его своей взбудораженностью».              Подождав, как ему показалось, достаточное количество времени, аль-Хайтам открыл дверь — точно без отчаянной спешки того, кто провёл в тревоге последний час, дожидаясь гостя.              — Ты опоздал… — начал было аль-Хайтам, но слова застряли в горле, когда он увидел представшее перед ним зрелище.              Кавех промок насквозь — не было ни одного намёка на наличие зонтика. Куртка на нём была недостаточно плотной, чтобы защитить от дождя, вся одежда промокла до нитки. Светлые волосы прилипли к лицу, на котором остались лишь следы от макияжа. Кавех выглядел, как безнадёжный, вымокший котёнок. И один этот вид вызвал у аль-Хайтама желание завернуть его в кучу одеял, чтобы обезопасить и согреть.              — Ты шёл пешком? — вопрос сорвался с губ прежде, чем аль-Хайтам успел подумать, насколько он глупый.              «А на что ещё похоже, идиот?»              Кавех дрожал, без толку обнимая себя. Аль-Хайтам заметил, что он впервые видел Кавеха без чемодана.              — Я, э… — Кавех отвёл глаза, несколько капель скользнули по щеке и носу. — Да, я шёл пешком. Прости, что опоздал.              Стиснув дверную ручку, аль-Хайтам отошёл, открывая дверь шире.              — Что ж, не стой столбом. Заходи.              Кавех будто хотел возразить, но не мог отказаться от приглашения. Дрожа, он перешагнул порог, и вода закапала на паркет. Кавех вздрогнул от звука хлюпающей воды под ногами.              — Прости, — вновь сказал он. Опять извинялся. — Я всё уберу, когда… Приведу себя в порядок.              — Не глупи, — аль-Хайтам закрыл дверь и протиснулся мимо него. — Иди умойся и оставь вещи в корзине для белья. Я принесу что-нибудь сухое.              Он не дожидался ни реакции Кавеха, ни возражений. Аль-Хайтам просто пошёл в свою комнату рыться в поисках чего-нибудь подходящего и не останавливался, пока не услышал шум воды, доносящийся из ванной. Что ж, Кавех хотя бы послушал его и не стал дальше упрямиться.              Аль-Хайтам не понимал, как кто-то, столь очевидно нуждающийся в помощи, мог быть настолько гордым. Аль-Хайтам не считал себя заботливым, но даже он поймал себя на беспокойстве о Кавехе. Он всё ещё помнил, как Кавех прижимался к нему на той вечеринке, так тихо моля о ночлеге, что аль-Хайтам едва разбирал. Он лишь понял, что Кавех просился переночевать у него, и аль-Хайтам был более чем готов предоставить ему место. Но этот случай всё равно оставил множество вопросов, и аль-Хайтам не знал, как заговорить о них. Кавех, похоже, не помнил ничего из того, что говорил, и вспоминать всё это было бы пренебрежением его доверия — слабость Кавеха в состоянии алкогольного опьянения стоило оставить ещё тогда и в трезвом виде не обсуждать. В этом было так мало смысла — от разницы между трезвым и пьяным Кавехом у аль-Хайтама кружилась голова.              «Он выводит меня из себя», — подумал аль-Хайтам. Почему Кавех не мог позаботиться о себе так, как о нём заботился аль-Хайтам?              Были варианты, над которыми аль-Хайтам думал, но не было ни одного, в котором он был уверен. Ему не были чужды ментальные проблемы, большую часть своей жизни он принимал лекарства от тревожности. Аль-Хайтам не чувствовал себя функционирующим человеком на все сто, но он знал, как помочь себе в этом. А Кавех излучал пылкую ауру человека, который сгорает настолько быстро, что тело и разум не поспевают. Если он не принимал лекарства, то определённо нуждался в них.              Как и в прошлый раз, аль-Хайтам оставил чистую одежду за дверью ванной и остался ждать в гостиной. Вода остановилась. Дверь приоткрылась, на мгновение замерла и быстро закрылась снова; прошла пара минут — несколько шаркающих шагов раздалось по кафелю ванной, и дверь, наконец, снова открылась — Кавех вышел в зелёной толстовке с капюшоном и в чёрных спортивных штанах.              Аль-Хайтам встал, как только тот вошёл в гостиную, и указал на диван и стопку одеял, лежащих на подлокотнике.              — Садись. Грейся. Я принесу ужин.              Кавех избегал зрительного контакта, выполняя всё сказанное, — он плюхнулся на диван и укрылся двумя пушистыми одеялами. Он смотрел на свои руки, и аль-Хайтам сам взглянул на них. Для кого-то, кто будто нёс на спине всю тяжесть этого мира, у него были довольно тонкие запястья и хрупкие плечи.              На кухне аль-Хайтам нетерпеливо ждал, пока разогреется еда. Он приготовил кофе без кофеина для обоих и поставил его на столик.              — Ты ведь любишь сахар и молоко, да?              Кавех кивнул, всё ещё оставаясь необычно тихим. Что-то было не так.              Аль-Хайтам пытался заполнить возникшую тишину.              — Ты так и не сказал, что любишь из еды, так что не жди чего-то грандиозного. Я выбрал простые блюда, поскольку не знаю о твоих вкусах или проблемах с едой.              Кавех не поднимал взгляда, только пробурчал что-то одобрительное. Пусть он и был в удобной одежде и укрыт мягкими одеялами, поза его так и оставалась скованной, и аль-Хайтам не понимал почему. Ему всё ещё холодно? Он не чувствовал себя в безопасности? Этот человек и впрямь был ходячим противоречием.               Прозвенел таймер фритюрницы, и аль-Хайтам пошёл раскладывать по тарелкам куриные наггетсы и чипсы из сладкого картофеля, которые сам приготовил. Он передал Кавеху тарелку и сел на другой конец дивана. Напряжённая тишина прерывалась лишь звоном столовых приборов и жеванием.              Не выдержав, аль-Хайтам заговорил.              — Ты не собираешься разговаривать до конца вечера?              Кавех сделал глоток кофе.              — Я думал, ты не захочешь, чтобы я говорил.              — Мне всё равно, — нет, не всё равно. — Что хочешь ты?              — Я… — Кавех осушил кружку и посмотрел на остатки кофе на дне. — Мне нужно что-то покрепче.              «Он не собирается разговаривать со мной трезвым. Неужели моё общество настолько невыносимо?»              Аль-Хайтам вздохнул и поставил пустую тарелку на стол.              — Сначала поешь. Потом я принесу тебе что-нибудь.              Кавеху не нужно было говорить дважды. Он доел всё, и аль-Хайтам понёс грязные тарелки на кухню, где схватил первую попавшуюся бутылку джина. Он принёс выпивку и два бокала в гостиную и разлил на двоих. Кавех сделал глоток и заметно расслабился. Аль-Хайтам наблюдал за ним, держа в руках почти что нетронутый бокал.              — Так обидно, что пошёл дождь, — Кавех скорее жаловался мебели, чем сидящему рядом человеку. — Я даже нарядился сегодня и всё прахом.              У аль-Хайтама не было времени оценить наряд Кавеха, в котором он пришёл, первым делом он инстинктивно захотел высушить и согреть его. Но теперь он припоминал тонкую белую рубашку и косу, скреплённую красными заколками, что так подходили к теням Кавеха. Он и правда принарядился для их совместного вечера. Для аль-Хайтама.              — Всегда есть возможность повторить, — заверил его аль-Хайтам. — Главное, ты внутри. Ты хорошо себя чувствуешь? Если ты шёл пешком с самого кампуса, то я не удивлюсь, если ты заболеешь.              — Нет, я в порядке, — Кавех допил бокал и налил себе ещё один. — Как никогда лучше.              «Ну и лжец».              — «Как никогда лучше» полагается для тех, кто не топит себя в алкоголе, — всё, что смог сказать аль-Хайтам.              — Я не топлю. Это просто способ, благодаря которому можно всё вынести.              — Это… Звучит как зависимость, Кавех.              Кавех со стоном вздохнул.              — Что ты знаешь? Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни. Тебя не касаются мои способы справляться с проблемами.              «Но я знаю тебя», — аль-Хайтам хотел сказать это, но слова так и не сорвались с губ. Говорить с Кавехом — всё равно что говорить с набитым мармеладом ртом. Ничего не выходило, как надо, он чувствовал лишь сладость, а настоящее значение слов терялось в том беспорядке, которое от него осталось.              — Тогда расскажи, — аль-Хайтам сделал паузу. — Расскажи, что же для тебя так невыносимо?              Кавех сделал глоток.              — Ты не поймёшь.              — О, так я не достаточно хорош, чтобы понять? — он не знал, почему чувствовал себя таким взволнованным, но настойчивость казалась ему единственным способом справиться. — Простите, Светоч Кшахревара, не все мы гении, которые несутся по жизни с бутылкой в руке.              — Ух-х, прекрати! Не нужно притворятся, что тебе есть до меня дело. Если ты хочешь насладиться видом моих неудач, то поздравляю! — Кавех поднял бокал в насмешливом тосте. — Это самое дно. Можешь всем рассказать. Мне уже всё равно.              Аль-Хайтам сжал себе переносицу.              — Похоже, слово «гений» тут неуместно. Неужели ты настолько глуп, что не осознаешь, как кто-то пытается помочь тебе? Или ты слишком упёрт, чтобы принять помощь?              — Мне не нужна помощь. Ничья. Я не могу. Я и так задолжал тебе с прошлого раза, и сегодня… — Кавех замолчал и, вздохнув, облокотился назад. — Одежда, еда, душ — и за всё платить. Иначе так и буду полагаться на тебя.              — И что в этом плохого? — аль-Хайтам поставил бокал и наклонился ближе. — Я сам захотел помочь тебе. Плата за помощь — последнее из того, что меня заботит.              — Все так говорят, — пробормотал Кавех. — Ты же шаришь в философии, да? Должен знать, что бесплатный сыр только в мышеловке.              Аль-Хайтам чуть не рассмеялся. Этот человек только что умолял, огрызался, мучил чувством вины, а теперь хотел обсудить философию?              — Я не специализируюсь на этике, — признался аль-Хайтам. — Не разбираюсь ни в логике, ни в риторике, так что если ты ждешь, что я разберу твою гамартию*, то я мало что могу тут сделать. Но, — он сделал паузу, обдумывая, как сформулировать мысль, — семиотика диктует, что всё имеет какой-то смысл. Тебе стоит тщательнее обдумывать подтекст слов и действий.              Аль-Хайтам молился, чтобы Кавех не заметил, насколько он был взволнован. Тебе стоит тщательнее обдумывать подтекст слов и действий? Да это же буквально признание в любви! Он призывал Кавеха читать между строк и заметить уже болезненно очевидный подтекст, который аль-Хайтам оставлял каждый раз, как предлагал поддержку, и Кавех должен быть дураком, чтобы не заметить.              Увы, но Кавех был дураком — ещё и подвыпившим. Он лишь закатил глаза на чистосердечное признание аль-Хайтама.              — Да, ты и правда человек логики и ничего больше для тебя не имеет значения. На что ты вообще учишься? Тебе просто нравится забивать голову бесполезными фактами, которыми можно апеллировать в спорах?              Игнорируя боль в груди от отказа, аль-Хайтам выпрямился.              — Если бы это было моей целью, мы бы тут не разговаривали.              — Тогда почему мы разговариваем? — выпалил Кавех, звуча при этом совершенно расстроенно. — Почему я вообще всё ещё здесь?              «Здесь? Что он имеет в виду? Здесь, в моём доме, или в университете? Или вопрос более широкий, вроде «почему я живу». Ух, вот бы он хоть немного думал перед тем, как говорить, тогда мне не пришлось бы расшифровывать его намерения».              — Ты здесь, потому что я пригласил тебя, и ты можешь быть здесь столько, сколько захочешь, — аль-Хайтам смотрел Кавеху прямо в глаза. — И я серьёзно. Тебе не стоит возвращаться в дождь посреди ночи.              — Как заботливо, — Кавех допил всё, что осталось в бокале. На мгновение аль-Хайтам подумал, что он нальёт себе ещё, и хотел уже остановить его, но Кавех поставил бокал на столик и оставил его там. Он повернулся к аль-Хайтаму. — Ну, у меня есть время. Нельзя, чтобы оно пропало даром.              До того, как аль-Хайтам обдумал ответ, Кавех наклонился вперёд и поцеловал его.              Шок от происходящего поглотил всё тело. Аль-Хайтам застыл, не зная, что с собой делать. Конечно же, Кавех выпил ещё не настолько много, так что это не могло быть его очередной затеей перепихнуться с кем-то по пьяни, так ведь? Это было по-настоящему. Кавех целовал его, потому что хотел.              Несмотря на различные факторы, указывающие на ровно противоположное, аль-Хайтам ухватился за первый вывод. Это был его маленький, эгоистичный поступок. Он позволил себе поверить в то, что хотел увидеть.              Мечущиеся мысли остановил напор Кавеха, который уже пристроился у него на коленях — аль-Хайтам прикрыл глаза и медленно поцеловал в ответ. Он всё ещё чувствовал себя скованным и совсем не знал, куда деть руки, но настойчивое прикосновение Кавеха к торсу побудило пальцы нащупать узкую талию. Он не знал, правильно ли всё делает.              «Боги, что если я делаю всё неправильно?»              Из горла вырвалось кряхтение — тихий звук, призванный успокоить разум. Аль-Хайтам сосредоточился на ощущении чужих губ на своих. Губы Кавеха были даже мягче, чем он думал, — это казалось невозможным. И полностью контрастировало с грубостью мозолистых рук, которые не замирали ни на секунду. Они прошлись по волосам аль-Хайтама, по подбородку, по плечам и груди. Кавех оглаживал под собой каждый сантиметр так отчаянно, что за ним невозможно было угнаться, но он сохранял темп поцелуя медленным и неторопливым. Аль-Хайтам уловил слабый привкус можжевельника и этанола, но предпочёл не обращать на это внимания. Детали были излишни, когда они так сливались друг с другом.              Аль-Хайтам потерялся в гипнотическом ритме поцелуя Кавеха, пока не почувствовал, как чужая рука скользнула по животу и остановилась внизу. Она дёрнула за пояс штанов, и это резкое движение вывело аль-Хайтама из транса. Он отстранился, пытаясь более-менее утихомирить дыхание, и спросил твёрже, чем хотел:              — Что ты делаешь?              Кавех пару раз моргнул — его руки застыли, не разжимая ткань штанов аль-Хайтама. Щёки пылали, а тёмно-красные глаза были раскрыты в ещё не заданном вопросе.              — Ты же этого хотел, нет? — сказал Кавех, склонив голову к плечу. — Чтобы я отплатил тебе?              «От-пла-тил?»              «Мне?»              «Отплатил».              Аль-Хайтаму потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что он только что услышал. Он уставился на Кавеха.              — Что ты сейчас, блять, сказал?              — Я… — Кавех отпустил аль-Хайтама и отпрянул. Это никак не помогло, учитывая, насколько близко друг к другу они были — Кавех буквально оседлал его бёдра. — Я думал, ты хотел от меня этого. Разве не для этого ты пригласил меня?              Каким-то образом всё стало хуже, чем если бы Кавех хотел переспать с ним по пьяни. Аль-Хайтам почувствовал, как желудок сжался и провалился прямо сквозь пол. Всё было намного, намного хуже.              — Ты, что… настолько, — аль-Хайтам говорил медленно в тщетной попытке не повышать голос, — плохого мнения обо мне, раз допустил, что я помогу тебе только в обмен на сексуальные услуги? За кого ты меня принимаешь?              Панику на лице Кавеха нельзя было спутать ни с чем. Его взгляд заметался, пытаясь зацепиться за что-то, кроме зелёно-красных радужек глаз, впивавшихся в него. Он слез с аль-Хайтама и, нащупывая опору, рухнул на диванные подушки.              — Я думал… — Кавех искал слова, прижимая подушку к груди. — Я думал, что не могу и дальше пользоваться твоей добротой.              — «Пользоваться»? Чёрт, Кавех, ты сам себя слышишь? Ты не-              Аль-Хайтам остановил самого себя. Он хотел сказать, что Кавех не пользовался им, но теперь он не был уверен. Аль-Хайтам чувствовал себя использованным. Кавех воспользовался им, чтобы сладить с чувством вины, которое сотворил у себя в голове. Он не хотел целовать аль-Хайтама, да ему на самом деле было всё равно. Он хотел лишь освободиться от долга, чтобы потом обрубить с ним все связи.              — Мне нужен перерыв, — аль-Хайтам встал и забрал ключи. Он пытался игнорировать вопросительный взгляд Кавеха. — Можешь меня не ждать.              — Ты уходишь? Прямо сейчас? А мне тогда что делать?              Аль-Хайтам взялся за ручку двери. Холод металла помогал успокоить обожжённую плоть.              — Делай что хочешь. Всё равно так ты и поступал всегда.              «Тебе всё равно. Тебя не заботят мои желания, не заботит, как твои действия заставят меня чувствовать себя. Я не важен для тебя так, как ты важен для меня».              Снаружи всё ещё шёл дождь.              Аль-Хайтам стоял на крыльце, не зная, что делать дальше. Ему просто нужно подышать свежим воздухом. Нужно отойти, прежде чем говорить то, о чём потом пожалеет.              Накинув капюшон, аль-Хайтам вышел под дождь и пошёл по улице. У него не было конкретного места назначения, он хотел лишь убраться как можно дальше от этого богом забытого дивана. И теперь каждый раз, как он будет проходить мимо гостиной, он будет вспоминать, как болезненно ему разбили сердце.              Аль-Хайтам не был экспертом в области отношений. За свою жизнь у него было несколько девушек, отношения с которыми он мог описать только как взаимную незаинтересованность. Женщины, с которыми он встречался, быстро уставали от него, и аль-Хайтам не мог сказать, что с самого начала испытывал к ним хоть какие-то чувства. Поиск пары никогда не был его целью, но казалось, что это входило в его обязанности. Этим занимались сверстники — искали любовь, оставались с ней, а потом проходили через болезненное расставание. Аль-Хайтам не был заинтересован ни в одной из женщин, которые ему признавались, но он соглашался встречаться с ними, потому что так делали хорошо воспитанные люди. Он пытался доказать, что был одним из них.              Но Кавех… Его буквально пронзила красота Кавеха с самых занятий по археологии, когда аль-Хайтам впервые положил на него глаз. Аль-Хайтам никогда не думал, что может назвать красивым мужчину, но это единственное слово, которое приходило на ум. Сидя прямо за Кавехом на протяжении всего семестра, аль-Хайтам замечал множество мелочей — от золотистых волос, которые Кавех каждый день укладывал по-разному с помощью различных аксессуаров, до привычки грызть кончик карандаша за заметками. Иногда, если аль-Хайтаму везло, он мог заглянуть в скетчбук Кавеха, пока тот рисовал на занятии. Большинство страниц изобиловало тем, что было перед ним, а также тренировками над перспективой, но на каких-то страницах были и портреты. Кавех рисовал лекторов и однокурсников, которых видел перед собой, и делал это с тем художественным подходом, понять который аль-Хайтам мог только мечтать.              «Что, если, — как-то думал аль-Хайтам, — я сяду спереди? Нарисует ли он меня?»              Растущие чувства к старшекурснику, с которым никогда не разговаривал, застали аль-Хайтама врасплох. Он не знал, что его привлекают мужчины, но, честно говоря, и не знал, нравятся ли ему женщины. Аль-Хайтам особо об этом не задумывался. Даже сейчас, учитывая, насколько он был по уши влюблён в Кавеха, он всё равно не знал, как это назвать. Аль-Хайтам не знал, был ли Кавех геем, пока не случился этот поцелуй, но теперь аль-Хайтам и в нём не был уверен. Кавех мог быть натуралом и спать только с теми мужчинами, которых жалел.              «Не смеши, — сказал себе аль-Хайтам. — Нет никаких оснований в это верить».              Но особенности поведения Кавеха уже были достаточной причиной. Аль-Хайтам представлял, как Кавех выбирался в люди, напивался, а потом бросался на первого встречного, который ему приглянулся. Аль-Хайтаму стало тошно от самой мысли. Он не был особенным, и его чувства никогда не были взаимными. Просто так случилось, что он был в комнате с Кавехом, когда тот был в настроении.              Аль-Хайтам чувствовал себя идиотом из-за веры в искренность поцелуя. В следующий раз он не будет таким доверчивым.              Проведя на улице достаточно времени, которого хватило бы, чтобы успокоиться обоим, и основательно промокнув под дождём, аль-Хайтам направился домой. Он остановился перед дверью, неуверенный в том, что готов вновь встретиться с Кавехом. Был ли он всё ещё там или уже ушёл домой? Аль-Хайтам стряхнул с себя остаток чувств и зашёл внутрь.              Кавех спал на диване, а бутылка, из которой он пил весь вечер, стояла на кофейном столике, теперь пустая. Увидев, как спокойно он лежит, аль-Хайтам осознал, что не может избавиться от своих чувств. Он зашёл слишком далеко, а Кавех был слишком… Ух, в нём было всё.              Аль-Хайтам направился прямиком в свою комнату, снял промокшую одежду и вытерся насухо. Облегчение от в тёплой и удобной одежды заставило его подумать о том, как Кавех чувствовал себя, проведя под дождём гораздо больше времени. Он и правда проделал весь этот путь, потому что думал, что аль-Хайтам позвал его трахаться? И насколько долгим был этот путь? Где он вообще живёт?              Все эти вопросы придётся задать только в следующий раз. Аль-Хайтам вернулся в гостиную, чтобы выключить свет и убедиться, что у Кавеха была нормальная подушка для сна. Он запомнил, как важно для художников правильное положение позвонков, так что это наверняка можно было сопоставить и с позой для сна. Кавеху вообще не повредит спать на диване? Если бы аль-Хайтам знал, где жил Кавех, он бы вызвал такси и отвёз его домой — так Кавех точно бы лёг настолько удобно, насколько возможно. У такой непоседы, как Кавех, наверняка был специальный матрас для дополнительной поддержки спины.              Аль-Хайтам протянул руку, чтобы откинуть волосы Кавеха назад, но остановился прежде чем прикоснулся. Нет. Он не может этого сделать. Будет только больнее.              Когда аль-Хайтам рухнул в постель, его сны наполнили тёплый солнечный свет и вкус можжевельника на губах.

*

             Кавех проснулся от стука в дверь, который отдавался пульсирующей болью в голову. Мягкий свет из окон указывал на раннее утро, так кто же мог тревожить его в такой час?              — Мам, — простонал в подушку Кавех. — Можешь открыть? Кто-то за дверью…              Стоило звуку шагов приблизиться, как Кавех вспомнил, где он. Будучи укрытым тёплым одеялом и с мягкой подушкой под головой, ему на миг показалось, что он дома. Его ноги не было в родном доме уже два года, так почему он вспомнил об этом именно сейчас?              — Ты что-то сказал? — аль-Хайтам вошёл в гостиную и перевёл взгляд с Кавеха на дверь. Он сам как будто только проснулся: волосы взъерошены, стоял в выцветшей футболке и в серых спортивных штанах. Даже несправедливо, что аль-Хайтам выглядел так хорошо, хотя только недавно встал.              Кавех с трудом сел. Он только хотел заговорить, как за дверью послышался визгливый голос:              — Аль-Хайтам? Я знаю, что ты там! Открывай!              Может, его заторможенный разум с ним играет, но Кавех мог бы поклясться, что увидел, как аль-Хайтам закатил глаза.              «О. Значит, он ненавидит не только меня».              Аль-Хайтам открыл дверь. Внутрь вошла женщина с планшетом в руках, в котором она делала заметки, оглядывая дом. Она едва ли обратила внимание на аль-Хайтама, чего нельзя было сказать о Кавехе, который всё ещё сидел на диване. В мгновение ока она нависла над ним, кликая ручкой и внимательно смотря на него сверху вниз.              — О, что у нас здесь, — задумчиво протянула она. — Это сквоттер**?              Кавех открыл рот, но не издал ни звука. Он перевёл взгляд на аль-Хайтама, который, закрывая дверь, смотрел на них обоих мёртвым взглядом.              — Аль-Хайтам, — произнесла женщина, теперь уже обращая внимание на него. — Мне нужно напомнить, что согласно договору, гости не могут оставаться в доме дольше тридцати шести часов без предварительного уведомления? Я очень надеюсь, что ты не нарушал наших договорённостей?              Она говорила жизнерадостно и с маской растянутой улыбки на лице, но за её словами скрывалось что-то неладное. Аль-Хайтам знал это, и пока Кавех пытался переварить чужие слова, он сложил руки на груди и посмотрел прямо на неё.              — Игнорируя то, что вы ворвались без предупреждения, нет, я не сделал ничего, что противоречит договору аренды. Мой гость пробыл здесь едва ли двадцать часов, что, конечно же, не является поводом для беспокойства.              — Хм-м-м-м, ну не то чтобы беспокойства, — она что-то записала. Кавех пытался рассмотреть, что же она пишет, но женщина намеренно отодвинула планшет. — Но я оставляю за собой право на внезапную проверку, чтобы принять меры по любой… — она махнула ручкой, подбирая нужное слово, — аномалии, которую выявлю.              Холодный взгляд аль-Хайтама не дрогнул.              — Вряд ли проверку можно назвать внезапной, если вы приходите каждую неделю.              — Простите, — вмешался Кавех, встав с дивана. — Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?              Две пары глаз посмотрели на него. Аль-Хайтам заговорил первым.              — Кавех, — он кашлянул, — это моя арендодательница, мисс Сангема Бэй.              — Зови меня Дори, — добавила она. Её взгляд прошёлся по Кавеху с ног до головы, а потом опустился на пустую бутылку из-под джина на столе. — А вы кто такой и что вас сюда привело?              Прежде чем Кавех успел представиться, заговорил аль-Хайтам.              — Он мой… однокурсник. Я пригласил его на вечер, но настоял на ночевке, чтобы он не ехал домой пьяным. Это казалось самый разумным решением.              Кавех пытался не смотреть на него. Воспоминания о прошлой ночи были размытыми, но он помнил всё, что произошло до того, как аль-Хайтам вылетел из дома. Кавех не мог забыть выражение его лица, когда он отстранился от поцелуя. Отвращение? Разочарование? Даже если было тяжело прочитать эмоции по лицу, слова и тон не оставляли сомнений. Аль-Хайтам разозлился на Кавеха за поцелуй. Сказать арендодательнице, что Кавех — просто однокурсник, который перебрал на вечеринке, стало лучшим способом избавить их обоих от смущения из-за настоящих событий прошлого вечера.              — То есть, — Дори посмотрела на аль-Хайтама, — ты готов взять на себя ответственность за ущерб, нанесённый твоим однокурсником?              «Ущерб? Я же ничего не сломал, разве нет?»              Аль-Хайтам сделал глубокий вдох прежде чем ответить.              — Да. Я возьму ответственность на себя.              — Замечательно! — Дори что-то записала. — Я заметила повреждения от воды на паркете — очевидно, кто-то из вас не был осторожен с водой. А, детали мне не важны, всё равно цену за ремонт они не поменяют. Добавить ли мне стоимость за ущерб к вашей плате за месяц или вычесть из депозита?              Аль-Хайтам сжал губы в тонкую линию.              — Просто добавьте к квартплате.              — Как пожелаете! А теперь, можно мне осмотреть остальные комнаты?              Аль-Хайтам показывал Дори каждую комнату, и в каждой она находила к чему придраться. Кавех неловко плёлся за ними и стоял в дверях, пока Дори осыпала аль-Хайтама вопросами о его жизни. Она была безжалостна, но аль-Хайтам отвечал с отточенным спокойствием, отчего Кавех понял, что он проходит через это уже не в первый раз. Он вспомнил, как аль-Хайтам упоминал о скупости своего арендодателя — с этим и правда было не поспорить. Кавех имел дело с подлыми арендодателями, но с таким жадным до денег человека ещё никогда. Как аль-Хайтам себе всё это позволял, если такие проверки были постоянными? Сколько он вообще платит за дом?              Проверяя ванную, Дори остановилась перед душем. У Кавеха сжался живот. Даже стоя в дверях, он увидел, что привлекло её внимание. Несколько светлых волос прилипло к стенам, и больше осталось на сливе. Полностью устав от долгой ходьбы и расстроившись из-за того, что снова приходится полагаться на доброту аль-Хайтама, Кавех совсем забыл проверить, чтобы ванна осталась в том же состоянии, в каком он вошёл в неё. И теперь, когда он уже не мог прибраться, аль-Хайтаму снова придётся расплачиваться за его ошибки.              — Хм-м-м, — Дори посмотрела на Кавеха, а затем на аль-Хайтама. — Полагаю, твой гость вёл себя как дома?              Лицо Кавеха опалило жаром. Он ненавидел то, как она к нему обращалась. Она сказала «гость», а как будто имела в виду «паразит».              — Верно, — аль-Хайтам теперь выглядел ещё более раздраженным. — В договоре нет ни слова о том, что ванной может пользоваться только съёмщик. Это было бы очень непрактично, не так ли?              — Хм-м, думаю, технически ты прав, — Дори пару раз щёлкнула ручкой. — Но это не совсем то, о чем я переживаю. Мне хотелось бы знать, приведёт ли ваш образ жизни к тому, что начнёт захаживать еще больше неизвестных мне гостей, которые будут портить мою собственность?              Кавех не мог поверить своим ушам. Она, что, серьёзно? Он посмотрел на аль-Хайтама, чтобы увидеть его реакцию, но его лицо не выдало ничего. Только крепкая хватка скрещенных на груди рук показывала его истинные чувства.              — Мой образ жизни, — намеренно медленно начал аль-Хайтам, будто выбрасывая Дори её же слова, — вас совершенно не касается. Я заплачу за любой физический ущерб, но то, кого я приглашаю, не должно вас беспокоить.              — Ой, не нужно на меня так смотреть! — посмеялась Дори. — Если вы выбираешь так жить, то кто я такая, чтобы вас останавливать? На вашем месте, я была бы осторожнее с тем, каких людей вы пускаете к себе домой. Особенно со всякими неряшливыми…              — Извините, — Кавех заговорил громче, чем ожидал. — Если вы хотите оскорблять меня, делайте это, когда я не стою прямо тут. А ещё, — он повернулся к аль-Хайтаму, — как ты можешь пускать всё это на самотёк? Это совершенно несправедливо! Ты не обязан раскошеливаться за всё, к чему придирается арендодатель!              — Хм-м-м, наконец показываешь характер, понятно, — Дори цокнула языком. — Кавех, да? Скажи, если ты считаешь, что жутко несправедливо аль-Хайтаму брать всю ответственность на себя за место, в котором ты так хорошо расположился, не планируешь ли посодействовать в сборе средств?              — Я… — Кавех замялся, подыскивая ответ, но его не было. Он посмотрел на аль-Хайтама, ища поддержки, но даже ему нечего было сказать. — Я не знаю, смогу ли.              — Какая жалость, — она что-то записала. — Если хотите, вы, любовнички, можете сами решить, как разделить счёт. Мне без разницы, кто будет платить, главное, чтобы всё было уплачено к концу месяца.              — Вы закончили? — аль-Хайтам выглядел уставшим. — Я бы хотел провести остаток дня в покое.              — Посмотрим… — Дори постучала ручкой по планшету. — Итак, я вызову сантехника для починки труб, ты не против?              — Не против, — сказал аль-Хайтам.              — Что? — воскликнул Кавех. — Это просто парочка волос на сливе! Нет никакой надобности в сантехнике!              — Я сказал, — аль-Хайтам бросил на Кавеха пронзительный взгляд, — я не против.              Дори подавила смешок и сделала ещё пару заметок. Кавеху хотелось вырвать у неё ручку и сломать напополам.              Убедившись в солидности счёта, Дори, наконец, ушла. Аль-Хайтам опустился в кресло, потирая виски. Он пробормотал что-то о том, что она слишком шумная или что он слишком много говорил, но в целом, оба утверждения были верными.              Кавех встал как вкопанный на достаточном расстоянии от дивана. На достаточном, чтобы суметь увернуться и сбежать, если аль-Хайтам набросится на него.              — Прости, — сумел выговорить он. Казалось, будто всё, что он делал в последнее время, — так это раздавал извинения, но ему и правда было о чём сожалеть. Неважно, куда Кавех уходил или с кем оказывался, он продолжал быть обузой для окружающих.              Аль-Хайтам поднял на него взгляд.              — За что?              «Он серьёзно заставит меня это сказать? Он и так знает. Конечно, знает».              Кавех собрался с духом.              — За всё. Прости, что я продолжаю тут появляться и усложнять тебе жизнь. Я должен был догадаться, что у тебя будут проблемы с арендодателем. Я не знаю, как тебе отплатить, но я постараюсь. И… — Кавех заколебался. Возможно, он молчал слишком долго, потому что аль-Хайтам даже выжидающе подался вперёд. Он ждал, что Кавех извинится за свой первый проступок — за тот, которого Кавех стыдился больше всего.              — Прости, что поцеловал тебя, — наконец, признался Кавех. — Я пойму, если после такого ты не захочешь иметь со мной ничего общего.              Последовавшая тишина оглушала. Кавех не отрывал взгляда от пола, не в силах вынести того, как аль-Хайтам, должно быть, смотрит на него.              — Ты продолжаешь извиняться, — подумал вслух аль-Хайтам, — но скорее рефлекторно, чем от настоящего чувства вины.              Кавех невесело рассмеялся.              — Смотря, сколько ты знаешь. В моей жизни нет ничего, кроме вины. Я жалею о многом.              — И кто заставил тебя чувствовать себя так?              Этот вопрос заполнил разум Кавеха. Он хотел ответить, дать какое-то объяснение. Именно этого аль-Хайтам и хотел — чтобы Кавех поделился какой-нибудь любопытной деталью, секретом и тем, кто же его так ранил. Почему Кавех чувствовал себя обузой? Из-за мамы, которая больше не смотрела на него, как раньше, с самой смерти его отца? Может, дело было в учителях, которые долгие годы заставляли его учиться лучше и лучше, пока количество часов, проводимых за учёбой, не превысили часы, потраченные на сон? Были ли это его бывшие парни, которые тянулись к Светочу Кшахревара, но не могли смириться с тем, насколько на самом деле тусклым был этот человек, прячущийся за ярким прозвищем?              Кавех знал: никто из них. За всё это время никто не сказал ему, что он им мешал или что его существование сделало мир хуже. Только он говорил себе это. Он заставил чувствовать себя ничтожным, а затем вынудил себя опуститься ещё ниже, пока не осталось ничего.              Он глубоко вдохнул и поднял взгляд на аль-Хайтама.              — Я заставил. И заставляю. Если я сам не сброшу с других обузу в виде меня, то это сделает кто-то другой. И они могут оказаться не такими добрыми.              Для чего-то настолько простого объяснение вышло очень длинным — больше всего на свете Кавех боялся отказа. Он защищался, либо притворяясь, что ему всё равно, либо вынуждая себя быть настолько непривлекательным, что было смешно полагать, что кто-то вообще сможет находиться рядом с ним.              Аль-Хайтам сжал зубы. Он не выглядел удовлетворённым таким ответом, но у Кавеха больше не было сил переживать, что о нём думают. Он устал. Он просто хотел, чтобы боль прекратилась.              Кавех сдвинулся с места, чтобы собрать вещи, и вспомнил, что не принёс с тобой чемодан. О как. Зато ничего не промокло, хотя было неуютно от мысли, что ему не за что взяться. Как будто чего-то не хватало.              — Не позволяй мне больше утруждать тебя, — Кавех направился к входной двери. Он был уверен, что она не заперта, так что он мог выйти. Так почему же он сбавлял скорость, пока подходил?              — Ты домой? — раздался за спиной голос аль-Хайтама.              «Домой? Это что вообще? У меня не было дома с тех пор, как умер папа».              Кавех не ответил. Он повернул ручку и переступил порог, стараясь не захлопнуть за собой дверь.