Язва полезна в любом коллективе.

Концерт в Минске прошел замечательно. Во-первых, нам не нужно было платить за «крышу», во-вторых, Майкл мог поговорить с публикой, будучи уверенным, что его хорошо понимают. В обычной жизни такое реализовывалось только в англоязычных странах, а тут все прекрасно понимали русский язык и от этого реагировали на все реплики Майкла искренне и с осознанием. Провожали нас тоже помпезно, а всей команде Майкла подарили на память сувенир и корзинку с угощениями. Мне эта поездка куда больше запомнилась тем, что мы достигли первичных договоренностей по поводу банка, и я уже была в предвкушении новой встречи, на которой эти первичные договоренности перерастут в нечто реальное, официальное и имеющее свой офис в Минске. Оттуда мы сразу отправились в Киев. Майкл первым делом изъявил желание погулять по храмам, а потом мы организовали встречу для фанатов, дали два шоу и полетели в Турцию. В Стамбуле мы не смогли сдержаться и снова поехали ночью на тот самый пляж. Когда мы зашли в воду, и я уселась на Майкле, он сказал: — Как быстро пролетело время, — он прижал меня к себе покрепче, — я очень тебя люблю. — Я люблю тебя еще больше, — я крепко-крепко обняла его за шею, — ты мое всё. Ты и малыши. — Прости, что я этот год в таком состоянии, — Майкл прикусил губу, — я вижу, что ты понимаешь причину этого состояния и молчишь… Спасибо, милая. Мне действительно плохо от усталости, и мне ничем не помочь. Мне просто нужно закончить этот тур, — я закивала, поцеловала его, — я обещаю тебе, что после тура я снова буду тем Майклом, — он поцеловал меня за ушком, — я так рад, что ты со мной. Я не знаю другую женщину, которая так понимала бы всё, помогала и была рядом. Прости, что тебе приходится это всё терпеть, — я покачала головой, поцеловала его в губы. — Я всё понимаю. Я тоже хороша: как залезу в свои бумаги, так и не вылезаю. У тебя обязательства перед фанатами, а у меня нервотрепка с бизнесом. И ты, и я стараемся для нас и детей, поэтому нам нужно относиться друг к другу с пониманием, поддерживать и помогать по возможности. Майкл сам поцеловал меня, стал гладить по спине, а потом я снова села к нему на спину, и мы поплыли дальше. Когда мы поняли, что уже устали и проголодались, вышли на берег и пошли в направлении той самой шашлычной, в которой Майкл несколько лет назад отрекся от своей вегетарианской идеологии. Мы снова заказали себе кучу всякого и, завернувшись в полотенца, кормили друг друга, с улыбками вспоминая интересные случаи из того периода нашей жизни. Ушли мы оттуда только перед самым рассветом. Пока мы ехали, я всё думала о том, как сильно поменялась наша жизнь. Тогда у нас не было никаких иных забот кроме тура и наведения порядка в холдинге Майкла, а теперь мы готовим дела по продаже большей его части и сосредотачиваемся на бизнесе в России. Майкл выпустил самый продаваемый альбом в истории, взял рекордное число Грэмми за ночь, дает самый большой и кассовый тур в истории турне. У нас появилось три маленьких ангелочка, которые уже бегают и прыгают по номеру, чуть только мы отвернемся, а едва увидев нас, бегут с криками: «Мама! Папа!». У многих пар в такие моменты наступает кризис, когда им кажется, что им чего-то не хватило в их свободной жизни, а мы с Майклом таким не страдали. Наоборот, мы очень часто жалели о том, сколько лет провели, даже не зная друг о друге, и оба молча надеялись прожить вместе как можно дольше. Даже тогда в шашлычной мы оба думали о том, как круто поменялась наша жизнь, но были несказанно рады тому, что наши чувства только окрепли и переросли из начальных романтических в уверенные любовь, уважение и доверие. У многих романтика и конфетно-букетный период через пару лет переходят в серое «ничто», а нам с Майклом повезло найти друг друга среди миллионов человек.

***

Концерты в Европе прошли очень однообразно, я даже не всегда могла сходу сказать, где мы вообще находимся: перелеты случались по несколько раз в неделю, и в какой-то момент мне стало тупо всё равно. Я предпочла посвящать всё свое свободное время изучению китайского языка, благо, что Минчжу с самого начала тура согласилась на проведение занятий по телефону. Уже ближе к концу турне мне позвонил Анатолий и попросил вернуться в Минск: дело пошло в гору. Когда я приехала и увидела средних размеров здание, у которого над входом была установлена эмблема, которую нарисовал Майкл, я вовсе запищала от радости. Меня провели внутрь, дали подписать кучу бумаг, а потом поздравили с открытием собственного средненького (в масштабах Беларуси, разумеется) банка. Некоторое время я молча сидела в одиночестве в кабинете директора (то бишь моем кабинете) и не могла унять стучащее сердце. Вплоть до этого момента мы действовали так нагло и в лоб, что моментами становилось страшно за последствия. В то же время у меня было нечто вроде предчувствия. Я не могла это объяснить, но мне казалось, что вот-вот всё решится и место Ельцина займет кто-то другой. Кто-то наш, а он уж точно не даст в обиду то, что мы с Анатолием построили за столько лет. Надеюсь, что еще расширит и приумножит! Когда мандраж прошел, я взялась за документы и оформила первые транши, после чего вызвала работников и кратко описала им, что от них требуется. Все ребята были проверенными местным КГБ, а пара человек вовсе были из ФСБ России, так что я не переживала за них: они и так всё прекрасно понимают. Я вернулась к Майклу очень вовремя: он давал последнее шоу в Германии перед тем, как вернуться в Москву на финальные концерты. Буквально я к нему приехала, как нужно было снова садиться в самолет и лететь в Россию. Уже на борту Майкл спросил: — Как дела с Алфавитом? — Отлично, — я улыбнулась, — это заведение очень сильно облегчит нам жизнь. Я уже выделила оттуда деньги на съемку фильма и начало работ по производству сувенирной продукции. Изначально этим всем должно заниматься правительство и его ведомства по культуре, но там сейчас сидят такие люди, что, — я покачала головой, — при Сталине половину расстреляли бы уж точно. Это еще хорошо, что я смогла здорово ограничить многим нашим звездам выход на «ОРТ». Они, конечно, пытаются всем об этом рассказать, но, — я засмеялась, — к их ужасу, России и россиянам они и их стенания нафиг не сдались. Народ рад и тому, что сейчас показывается на канале. Ситуация дошла до того, что некоторые звезды не могут собрать маленькие концертные залы даже в маленьких городах, а наши протеже дают по два-три концерта подряд при полной посадке в городах-миллионниках. Спасибо, что помогаешь нам, — я поцеловала его в щеку, — если бы не ты, наш лейбл не смог бы так быстро понять, что нужно людям. — Не за что, — Майкл сам поцеловал меня, — мне это дело в радость: мне же лично ни петь, ни давать концерты не придется, а помочь молодым очень хочется. Особенно тем, кого мы отобрали, — он улыбнулся, — очень сильные голоса. Одну я вообще называю русской Уитни Хьюстон. У нее замечательный голос, но, как это часто бывает, с написанием песен у нее не очень. Благодаря нашим авторам текстов таланты девушки очень хорошо раскрываются. Я много раз поцеловала его в щеку, уложила голову ему на плечо.

***

Концерты в Москве прошли снова «под крышей», но я уже даже не возмутилась, а молча отсчитала деньги. На последнем шоу этого тура Майкл после завершения основной программы и до исполнения дополнительной песни обратился к фанатам, рассказав, что собирается остаться жить в Москве. По его мимике я поняла, что он сам не ожидал такой бурной реакции: люди радовались и кричали: — Майкл с нами! Публика попросила спеть «You Rocked My World», и Майкл честно спел ее еще раз. В конце он пожелал всем найти того, кто зажжет и его мир, после чего окончательно объявил завершение тура и своей карьеры в качестве исполнителя. Я прошла к нему в гримерку, увидела, что он сидит, держа голову руками. Обычно он так сидит, когда устает в край, и уже ни на что сил не хватает. Подойдя поближе, я обняла его, погладила по спине, а Майкл тихо сказал: — Закончилось. Господи, как я рад… Я ждал этого момента очень давно. Я свободен. — Да, милый, — я ласково погладила его по щеке, — свободен. Закончилось. Теперь мы будем вместе целыми днями. — Да, только сначала надо покреститься, — Майкл улыбнулся, — я пообещал себе, что сделаю это, как только закончу с туром. Будешь ходить со мной в церковь? — Буду, — я кивнула. — Спасибо, — Майкл поцеловал мне руку, — давай я переоденусь, и мы поедем домой. Я очень хочу лечь. Я закивала, оставила его, чтобы не мешать, а сама села рядом с ширмой. Майкл вышел через пять минут, взял меня за руку и еле-еле пошел к машине. Я не представляла, как он себя ощущает: он только что дал сто пятидесятое трехчасовое шоу. Не думаю, что есть еще артист, который вынес бы такие шоу в таком количестве за столь короткий срок. Дома Майкл из последних сил пошел в душ, а потом еле дошел до кровати и буквально плюхнулся на матрас. — Я не верю, что это не сон. — Не сон, милый, — я легла рядом, поцеловала, — всё, ты молодец. Всё закончилось. — Иди ко мне, — он похлопал по кровати рядом с собой, я сразу легла, — моя милая, моя любимая. Я так рад, что ты рядом. Ты весь тур поддерживала меня. Если бы не ты, я бы даже тот не завершил, а сейчас я лежу после сто пятидесятого концерта. — Майкл, — я крепко обняла его, — милый, в прошлый раз ты радовался, а в этот раз ты словно в апатии. Что случилось? — Я устал, — он покачал головой, — я ни одну мышцу не чувствую. Мне даже говорить неприятно. Прости, но ближайший месяц ты будешь видеть меня только в пижамах и тапочках. — Хорошо, — я закивала, погладила его по груди, — хоть из кровати не вылезай. — Не, я хочу отдохнуть, а потом продолжить работу в лейбле в качестве куратора, — Майкл улыбнулся, — мне же всё равно зарплата не нужна, а должность в таком случае можно назвать как угодно, главное — прописать хорошие полномочия. Совсем без дела дома я сидеть не смогу, — он засмеялся, — особенно тут. В Калифорнии, пока ты далеко от людей и за большим забором, легко быть вне жизни, а тут прям не хочется быть на обочине событий. Мы же живем среди людей, постоянно ходим то в театр, то в оперу, то на вечер, и мне тоже хочется иметь что-то, о чем я смогу поговорить с людьми как о своей работе. Ты не против? Еще бы я была против! Наоборот: я считаю, что любой человек без работы постепенно расслабляется и теряет интерес к жизни, так что очень и очень хорошо, что Майкл сам выбрал себе занятие! — Конечно, не против, — я поцеловала его в лоб, — главное, чтобы ты был рад. Послезавтра всё в силе? Зовем ребят? — Да, — Майкл засмеялся, — я хочу отметить завершение карьеры. Ты же испечешь торт? — Конечно, мой любимый, — я снова погладила его по груди, — любой, какой ты захочешь. — С кремом, чтобы крема было побольше. И не шоколадный. — Как скажешь, — я зарылась носом в кудряшки на его виске, — у меня у самой от сердца отлегло, когда ты объявил о завершении тура. Я уже не могла смотреть на твои стенания и усталый вид. — Ложись ко мне, — Майкл подвинулся, чтобы лечь правильно, а не поперек кровати, — для меня сейчас лучшим средством от усталости будешь ты, — он вжал меня в себя, устроил голову на груди, — я люблю тебя. — Я люблю тебя еще больше. — А я всё равно сильнее, — Майкл засмеялся, поцеловал меня в ложбинку, — всё. Теперь я точно спать. Уже и мысли путаются, — он вздохнул, удобнее улегся, — не буди меня завтра на завтрак. Я проснусь сам или к обеду, или к ужину. Я тихо улыбнулась, погладила его по спине и поняла, что он уже заснул. Полежав немного, я тоже прикрыла глаза и провалилась в сон.

***

Как мы и задумали, на второй день после завершения тура мы устроили праздник для друзей. Майкл никак не мог нарадоваться тому, что тур подошел к концу, и он теперь свободен от всех своих обязательств, поэтому с бодрой улыбкой ходил от одного человека к другому и радостно тараторил то об одном, то о другом, то о детях, то о продолжении работы. В честь такой радости я решила сделать ему сюрприз и без предупреждения перестала принимать противозачаточные таблетки, параллельно утроив свои приставания к нему, чтобы побыстрее оказаться в положении. Майкл, очнувшийся от тура, совершенно не был против такого поворота, и соглашался на мои намеки в любое время и в любом месте. Про себя я думала только об одном: хоть бы не тройня! Я не знала, послушается ли меня мой организм, но заранее решила, что приму любую данность. К моему превеликому удивлению, у меня получилось забеременеть с третьего же месяца после отказа от таблеток. Когда я сделала несколько тестов, и все оказались положительными, я была готова прыгать от радости. Как только Майкл вернулся домой из студии, я выбежала к нему, крепко обняла за шею и действительно попрыгала на месте. — Милая? — Он в шоке посмотрел на меня. — Энджи? Меня не было всего час! Что случилось? — Я беременна! Я с улыбкой до ушей показала ему тест, он в шоке его оглядел, а потом взял меня на руки и покружил. Майкл поставил меня на место, опустился на колено и стал целовать мне живот, прижимая к себе. Когда он встал на ноги, он первым делом поцеловал меня в губы, а потом спросил: — Когда едем к врачу? Ты знаешь тут врача? Я сразу же набрала номер Семена и попросила помочь мне с выбором специалиста. Он очень сердечно поздравил меня и выдал лучшего в их больнице, вписав меня в список его пациенток. На следующий день мы поехали в больницу, встретили нашего врача, коим оказался весьма приятный в общении Алексей Сергеевич Малинин. Он провел с нами ознакомительную беседу, чтобы узнать, как прошла моя первая беременность, а потом пригасил меня в кресло, чтобы осмотреть. Никаких отклонений не было, и меня отпустили до следующего осмотра, на котором будет проведено первое УЗИ. До этого УЗИ мы с Майклом сидели как на иголках, а в нужный день приехали в клинику чуть ли не на полчаса раньше необходимого. Алексей Сергеевич встретил нас с улыбкой, пригласил к аппарату и, пока наносил гель, сказал: — Весь наш коллектив выражает вам благодарность за аппараты и ремонт. Сейчас к нам приезжают и из других больниц, если их техника не может показать нужные детали. — Спасибо. Я рада, что мы смогли помочь. Алексей Сергеевич искренне улыбнулся, посмотрел на экран. Он кивал, кивал, а потом сказал: — Поздравляю, у вас снова близнецы. Я пораженно открыла рот, Майкл в шоке присел на стул рядом со мной. — Двое? — Переспросила я. — Да, — врач кивнул, — дихориальные близнецы. Видимо, у вас очень сильная генетика. Я сама посмотрела на экран, убедилась, что там действительно два плода, и в шоке покачала головой. Потом я осознала эту радость и с улыбкой погладила себя по животу там, где не было геля. Майкл тоже опомнился и стал радоваться наравне со мной, а Алексей Сергеевич передал нам салфетки, чтобы мы могли убрать гель. Как только мы с этим справились, врач выписал нам рекомендации и назначил новую встречу, чтобы мы могли как можно четче отслеживать развитие малышей. Начало беременности прошло очень хорошо, и это настроило меня на позитивный лад и на последующие месяцы. Всё шло настолько хорошо, что я даже решила возобновить занятия по китайскому языку и через Анатолия нашла себе замечательного китайца. Он проверил уже имеющиеся знания, был весьма удивлен таким прогрессом за неполный год и уверенно сказал, что поможет мне еще сильнее поднять уровень владения языком. Куда больше мы с Майклом переживали за то, что скажем нашим детям по поводу моего растущего живота и того факта, что совсем скоро мы принесем еще двоих мальчиков. Мы долго собирались с мыслями и силами, а потом всё же решились и усадили наших малюток на диван, а сами сели в кресла перед ними. — Дети, — начала я мягко и с улыбкой, — помните, вы спрашивали, когда у вас будут еще братик или сестренка? Они закивали, молча смотрели на меня, и я решилась: — Очень скоро у вас появятся еще два братика. Они тоже будут близнецами. — Братики? — Сразу спросила Катя. — Точно братики? Я не хочу сестру! Я глянула на Майкла, одним взглядом дав понять, что я думаю о его методах воспитания, а потом поспешила успокоить дочку: — Милая, солнышко, Катенька, в этот раз будут братики, но ведь в следующий раз может быть и сестренка, — она выдернула руку из моей, — Катенька, неужели ты так сильно не хочешь сестренку? Представь, как вы могли бы потом выбирать себе платья, ходить гулять и делиться чем-то только друг с другом. — Не хочу! Папа тогда будет меньше меня любить! Всё будет только для нее делать! — Катенька, — Майкл сразу взял ее себе на колени, — малышка моя, не думай о таком. Ты моя первая доченька, я всегда буду любить тебя так же сильно как сейчас. Ты же знаешь, как я тебя люблю, — он поцеловал ее в щечку, — ты моя жизнь. Чуть только ты так расстраиваешься, у меня сердце болеть начинает. Как же я смогу обидеть тебя? Я буду любить тебя так же сильно, а мы с тобой вместе будем любить и твою младшую сестренку. — Нет! Это ты сейчас так говоришь! — Милая, — Майкл крепко прижал ее к себе, — я всё отдам, лишь бы ты была рядом со мной счастливая. — Ты любишь меня больше? — Спросила Катя, тоже обняв его. — Жизнь моя, я люблю всех вас очень сильно. — Нет, меня ты любишь больше. Я поэтому боюсь! Вдруг та девочка придет, и ты полюбишь ее больше? Майкл продолжил убеждать Катю, а Леша и Саша глянули на нее и отца, вздохнули, подошли ко мне и крепко обняли. — Мама, а когда братики придут? — Спросил Саша. — В октябре, — я улыбнулась, поцеловала их в макушки, — вы их ждете? — Да, — они закивали, — с ними будет веселее чем с Катей. В куклы играть скучно. Только папа может это выносить часами. Я засмеялась, посмотрела на Катю и Майкла. Мне нечего было добавить. Как я и говорила, Майкл переборщил со своим вниманием в отношении одной лишь дочки. Даже дети поняли, что именно ее он любит больше. В тот день нам так и не удалось успокоить Катю по поводу потенциальной сестренки, поэтому решили продолжить с разговором чуть позже, чтобы не нервировать ребенка в лишний раз.

***

Когда мой живот вырос до весьма заметного размера, на нас с Майклом посыпались вопросы из серии «Откуда у мамы в животе дети? Почему они в животе? А как они там оказались?». Я замялась, а Майкл смог спасти положение, сказав: — Когда мама и папа очень сильно друг друга любят, — он взял меня за руку, — они берутся за руки, сильно желают получить от Небес самый главный подарок, и тогда Небеса дают маме возможность получить для папы этот подарок. Мама девять месяцев каждую секунду думает о том, как она счастлива, что у нее скоро будет такой подарок. Мама любит и оберегает подарок, а потом идет в больницу, и там ей помогают наконец получить этот подарок. — А как? — Спросил Саша. — Там работают специальный врачи, которые знают все секреты и помогают мамочкам получить их подарки. — Мама тоже пойдет в больницу? — Спросил Леша испуганно. — С мамой ничего не случится? Если и есть моменты для родителей, особенно для матерей, в которые хочется расплакаться и прижать ребенка к груди, так это вот такие. Даже видеть страх потери в глазах ребенка сродни пытке. Не хочется и думать, что малыш может пережить, если вдруг что-то действительно случится. — С мамой всё будет хорошо, — я подозвала Лешу к себе, крепко-крепко обняла и поцеловала в макушку и щечки. Леша закивал, а потом положил руку мне на живот. — А как братики там помещаются? — Дети рождаются очень маленькими, — я улыбнулась, чмокнула его в щеку, — у всех дети бывают маленькими. Вы же видели щенят и котят? — Дети закивали, — вот, такие малыши бывают и у всех других зверей и человека. — А человек тоже зверь? — Спросил Саша. — Папа сказал, что человека создал Бог, — сразу поддержала Катя. — Я уверена, что папа сказал вам и то, что всех зверей тоже создал Бог, — ответила я, вскинув брови. Катя закивала. — Вот. Бог создал всех так, чтобы всем было удобно получать подарки. Майкл посмотрел на меня со смешинками в глазах, я тоже улыбнулась. Дети на первый раз остались довольны полученными ответами, и мы решили вернуться к теме пестиков и тычинок позже.

***

В третьем триместре мой живот стал столь огромным, что дети полюбили садиться по обе стороны от меня и прикладываться к животу, пытаясь почувствовать движения братиков. Благодаря размеру живота, все трое могли прислониться за раз и не пересечься. Ближе к родам я решила, что будет полезным как-то оградить детей от возможных проявлений моей боли во время схваток, и поэтому пригласила к нам Машу. По моему плану, она должна была отвлечь детей, когда у меня начнутся роды, и я бы уехала спокойно, не напугав перед этим детей. В день «икс» десятого октября мы сидели за столом и пили чай с десертами. В какой-то момент я почувствовала резкую вспышку боли, а потом поняла, что у меня начали подтекать воды. Я глянула на Машу, сказала ей кодовую фразу, и та предложила детям поиграть с ними в их комнате. Дети согласились, я еле выдержала, пока они ушли, только потом в немом крике открыла рот, стараясь не сорваться на голос. Майкл быстро взял наши вещи, а потом Серый вместе с Сашей помогли мне спуститься к машинам, и мы поехали в роддом, по пути оповестив Алексея Сергеевича. Вторые роды прошли для меня куда легче первых, потому что я уже точно знала, что меня будет ожидать. От того, что я была повторнородящей, они прошли быстрее, и моих ангелочков мне приложили к груди уже через десять часов. В этот раз я смогла сразу разглядеть, какого цвета у них глазки, какие у них носики и волосы. Их глазки были точь-в-точь как у Майкла, носики совсем как у их братьев, а волосы уже немного кудрявились. По цвету они были точно такие же, как наши старшенькие. Тут я сама стабильность. Имена для мальчиков мы выбирали очень долго, но в итоге после часовых уговоров Майкла смогли остановиться на именах «Вячеслав» и «Владимир». Даже я уже не знала, что на первый взгляд кажется более невероятным: черный Слава или черный Вова, но в итоге держала обоих на руках. Выписка из роддома прошла с теми же фанфарами, что и первая. Снова у дверей были журналисты, а до дома нас проводил кортеж из милицейских машин. На следующий день нас с Майклом завалили поздравлениями и подарками для малышей, но Серый ничего из этого нам не передал, сказав, что должен для начала всё проверить. Куда интереснее была реакция наших детей на своих новых братиков. Катя убедилась, что это мальчики, и забила, а Саша и Леша радовались еще несколько недель, пока им не надоел вечный плач младенцев. Они не жаловались, но каждый день спрашивали у меня, когда мальчики наконец вырастут до того, чтобы больше не плакать и играть в мяч. Поняв, что такими темпами я могу упустить важное время в жизни старших, я решила нанять постоянную помощницу, чтобы она занималась пеленками, распашонками и иногда помогала укладывать малышей спать. Я же в это время могла сидеть с дочкой или сыновьями и заниматься их развитием. Майкл поначалу был против того, чтобы подпускать к малышам нового человека, но потом понял, что это необходимо. Нас всего двое, и мы не можем разорваться на пять равных автономных частей. К тому же я не бросила младенцев. Я продолжала кормить мальчиков грудью, вставала к ним ночью, а по утрам и вечерам, пока старшие спали, сама занималась малютками. На мое счастье, своим друзьям ФСК может найти даже няню. Татьяна Николаевна, которую определили к нам, имела отменную репутацию и в свои сорок с хвостиком уже имела маленький послужной список из юных воспитанников. Майкл, услышав это, разрешил ей работать у нас без лишних вопросов. С ее приходом моя жизнь стала в разы легче. Как бы Майкл мне ни помогал, мне всё равно не хватало времени на то, чтобы полноценно заниматься старшенькими. Теперь я могла посидеть с ними с логическими задачками, математикой и азбукой. Майкл тоже оценил труды Татьяны, ведь после ее прихода у него появилось время на то, чтобы поехать со старшими детьми покататься на велосипеде или посидеть с Катей в ее комнате, обучая хитростям рисования. В один день Майкл пришел к нам в спальню немного потерянным, и я не могла не поинтересоваться причиной такого настроения. Его ответ меня не сильно удивил: — У Кати абсолютный слух. — Это было очень вероятным, — я улыбнулась, обняла его со спины, поцеловала в шею, — всё-таки у ее отца тоже идеальный слух. — А если она захочет петь? — Спросил Майкл в ужасе. — Я никому не пожелаю того, что испытывает молодой артист, а своей дочери тем более! Ты бы видела, что иногда происходит в студии! Нет, я не хочу такого для дочери. — Тогда отдай ее не на пение, а на пианино или скрипку. — Милая! — Майкл цокнул. — Если даже не учить петь, всё равно можно в один день услышать распевки. — Тогда лучше отдать и на пение, чтобы она умела правильно обращаться со своим голосом. — А если она захочет петь? — Майкл, — я вздохнула, села — чему быть, того не миновать. Помнишь, как ты сам несколько лет назад поучал Злату и Агату? Сейчас их девочки уже работают в анимационной студии и счастливы, а это благодаря твоим поучениям. Майкл согласился, тяжко вздохнул, потер глаза. — Тогда я отдам Катю на ваши народные или привезу сюда черную женщину для репетиторства. У Кати очень необыкновенный голос, и ей не подойдет банальная попса. — А как мы теперь определим, будет наша дочь народницей или джаз-блюз-кем-то? — Начнем с народных. У вас очень яркие народные песни, и особенности вашего пения могут впоследствии помочь перейти к другим более сложным техникам. Я согласилась, снова его обняла. — Милый, я, конечно, понимаю, что твои мысли сейчас не тут, — я прошлась пальцами по его плечу, он засмеялся, — но я тоже хочу твоего внимания. — Раз моя любимая хочет внимания, — Майкл повернулся, обнял меня, — внимание будет. Я улыбнулась, а он уже целовал меня в шею, стал задирать мне платье, уложил, пошел с поцелуями от груди ниже, ниже, я рефлекторно расставила бедра. — Энджи, — Майкл поцеловал мне внутреннюю сторону бедра, — если и есть какая-то особенная черта в твоем характере, которая раскрылась недавно и которая нравится мне больше всего, так это то, как ты сама предлагаешь заняться любовью. Помнишь, когда-то мне приходилось тебя доводить и подпаивать ради такого. — Помню, — я улыбнулась, шире расставила бедра, — а потом я поняла, что кончать, пока ты говоришь, как ты меня любишь, самое обалденное ощущение, которое только может быть. — Я очень тебя люблю, — Майкл провел пальцем по самому нежному центру, — поверь, смотреть на то, как ты кончаешь, прося повторить, как я тебя люблю, очень дорогого стоит. Я хотела ответить, а Майкл быстро сдвинул мне белье и поцеловал, провел языком, заставив выгнуться на кровати и застонать в себя. Майкл ввел в меня два, три, а потом четыре пальца, я ахнула: ласка была одновременно жесткой, но и била куда-то в особое место мозга. Я не смогла сдержаться, взяла подушку, застонала в нее, а Майкл положил одну руку мне поперек живота, чтобы я не отодвигалась. — Майкл, — прошептала я, — да, милый, да, — я до хруста сжала в руках простыни, а потом выдохнула и упала в подушки. — Кончаешь ты обалденно, — Майкл довольно улыбнулся, — не первый год смотрю, а каждый раз не могу наглядеться. — Иди ко мне, — я прикусила губу, — посмотришь поближе, — Майкл поднялся на мой уровень, — а я каждый раз жду, когда ты в меня войдешь. Это обалденно, — я с тихим стоном выдохнула: Майкл вошел в меня одним толчком, — да, вот это просто обалденно. Майкл поцеловал меня, чтобы приглушить стоны, позволил взяться за плечи и обнять бедрами за талию. Я после родов еще не пришла в свою форму, поэтому он позволял мне максимально расслабляться во время наших ласк, брал всё на себя, просто чтобы сделать мне хорошо. Когда Майкл стал шептать мне приятные нежные слова на ушко, параллельно начав входить под особенным углом, я еле сдержала стон, а потом расслабленно легла, переживая сладкие секунды высшего наслаждения. Майкл поймал мои губы в поцелуй, продолжил входить, а я стала гладить его руками по груди, плечам и попыталась хоть немного отстраниться, но Майкл не дал, лишь ускорился и успел в последний момент поймать мой новый стон в новый поцелуй. Я снова упала головой в подушки, почувствовала, что Майкл тоже испытал свой оргазм, расслабилась и позволила ему прилечь на меня. — Обожаю этот момент, — выдохнул он, поцеловав меня в ложбинку, — ложись на меня, — он перевернулся на спину, взял меня на себя, — обожаю тебя и этот момент. Я еще чувствую, как твоя киска сокращается. Я засмеялась, поцеловала его в грудь, шею, в губы, сказала: — И я тебя люблю. Майкл улыбнулся, прикрыл глаза, удобнее уложил меня, и мы плавно заснули.

***

На следующий день Майкл с Катей уехали узнавать, чем же ей заниматься, а я с мальчиками засела за числа и буквы. И Леша, и Саша показывали очень хорошие результаты по запоминанию цифр, даже письменно считали до ста. Я сама не поняла, как так вышло. Они потратили много времени на то, чтобы выучить числа от нуля до десяти, потом я им объяснила, что после десяти вторая циферка меняется так же, как от нуля до девяти, а потом первая циферка меняется тоже от одного до девяти. После этого я отошла к младшеньким, чтобы покормить их, а вернувшись, увидела листок с числами от нуля до сорока восьми. Дальше они просто не успели написать: всё-таки дети, и им нужно много времени на писанину. Сказать, что я тогда обалдела, ничего не сказать. После того дня я куда больше времени уделяла их математике, чтобы понять, как далеки их возможности. Я перепробовала кучу методов по определению истинных знаний и пониманий. В частности, я клала перед ними в линии фишки разных размеров, чтобы понять, определяют они, каких фишек больше, по их размеру или количеству. Дети часто думают, что «больше по размеру» есть одно и то же с «больше по количеству». Как оказалось, мои сыновья уже понимали эту разницу, свободно определяли соотношение предметов и полным ходом осваивали простейшие алгебраические операции. С того момента я часто думала, что неплохо было бы определить мальчиков в школу с математическим уклоном, но боялась, что это плохо отразится на Кате, ведь ей придется одной ходить в обычный класс. С другой стороны, нельзя же было оставлять мальчиков там, где им будет откровенно скучно. С третьей стороны, мне еще нужно было найти такую школу, в которую я могла бы отдать детей, не переживая за их безопасность. Это в нынешней Москве почти невыполнимо. Пока я занималась угрызениями совести, не заметила, как мы с мальчиками просидели в их комнате полдня, играя то в конструкторы, то в железную дорогу, то в солдатиков. Когда я опомнилась и посмотрела на часы, решила позвонить Серому, чтобы узнать, где они с Майклом и Катей, но в дверь постучали. Я пошла ее открыть, увидела Майкла с дочкой на руках и едва сдержала улыбку: Катенька была в красивом платье принцессы. Говори Майклу, не говори, всё равно всё по боку. Понятно, что мне не жалко для дочки платья, но Катя такими темпами окончательно разбалуется. — Мамочка! Я красивая? — Конечно, солнце мое, — я чмокнула ее в щеку, — моя доченька самая красивая из всех принцесс! — Да, только я не принцесса! — Катя улыбнулась. — Я буду танцевать бальные танцы! Я перевела взгляд на Майкла, он пожал плечами. — Ну-ка, ну-ка, — я поставила Катю на пол и немного повертела ее, чтобы разглядеть платье, — а расскажите, что вы сегодня делали. — Мы с папой были в музыкальной школе! — Катенька улыбнулась. — Я теперь буду ходить на пение! А еще на пианино и скрипку! Мы с папой уже купили скрипку и пианино, их скоро привезут! Еще я теперь хожу на бальные танцы! К нам пришли Саша и Леша, увидели сестру, потыркали ее юбку, чтобы посмотреть, как много там ткани и сыпятся ли с нее блёстки, а потом спросили: — Мама, а почему Катя так одета? — Я теперь буду ходить на бальные танцы! — А с кем? — Спросил Саша, снова потыркав ее юбку. — Саша! — Крикнула Катя, отвоевав юбку, — не трогай! — Майкл, а правда, — я вскинула брови, — вы записались на танцы? Для Кати есть мальчик? — Нет, — Катя взяла меня за руку, — ты можешь найти мне мальчика, пожалуйста? — Давайте я, — сказал Леша, удивив нас всех. Я с улыбкой посмотрела на него, поцеловала в щеку. Леша получился куда более мягким, чем Саша, и куда охотнее потакал всем капризам сестры. Слава Богу, что он решил согласиться: где бы я искала мальчика? Катя тоже обрадовалась, обняла брата, а Саша тихо фыркнул. Мы оставили детей разглядывать новое платье Кати, а сами отошли в другую комнату. — Милая- — Майкл, ты же собирался отдать или на музыку, или на пение, или на танцы! Как Катя будет совмещать все разом? — Катенька сама захотела, — Майкл пожал плечами, — ты же знаешь, я не могу ей отказать. — Сам потом будешь поднимать ее от кукол, чтобы делать домашнее задание. — Хорошо, — Майкл закивал. — Когда привезут пианино? Только я это спросила, раздался звонок в дверь. Я вздохнула и пошла открывать. Разумеется, я даже не удивилась, когда увидела в подъезде лучшее пианино из всех возможных. Как только его установили в зале и настроили, я сама не смогла сдержаться: села и немного сыграла.

***

С той недели у нас началась новая жизнь. Помимо того, что младшие мальчики плакали, чуть только просыпались, Катя по два часа мучила то пианино, то скрипку. Саша и Леша страдальчески закрывали дверь в свою комнату, и даже я иногда приходила прятаться к ним, оставляя дочку с репетитором. — Ма-ам, — обратился Леша, — а Катя скоро научится хорошо играть? — Помолимся за это, — ответила я, вздохнув. — Уже лучше стало, — возразил Саша. — Слышно, что лучше. Раньше совсем плохо было. А как на танцах? — А там всё хорошо, — Леша улыбнулся, — все девочки там очень красивые. Мне нравится. У меня хорошо получается, у Кати тоже, и учитель часто отводит нас с ней и еще одну пару в сторонку, чтобы учить нас движениям быстрее остальных. Учитель даже сказал, что хочет перевести нас в другую группу. Там будут все те, кого он по остальным группам отводит и учит. Я с улыбкой похвалила его, потрепала по голове, расцеловала в щеки, а Катя в зале зашла на новый круг повторения. Если с пианино всё было понятно, то начало обучения игре на скрипке тяжело далось даже нашим собакам. Пару раз они подвывали, стоило Кате взять инструмент и смычок, а потом стали со скулежом убегать, чуть только к нам заходил учитель по музыке. Только спустя месяц занятий и Арамис, и Портос спокойно укладывались в зале и наблюдали за тем, как проходит урок. Как я и говорила, уже на третий месяц своего насыщенного графика, Катя начала халтурить в деле о выполнении домашнего задания. Несколько раз я позанималась с ней фортепиано, а потом решила, что попросту трачу свое время: один фиг я уже не так хороша в игре, да и куда полезнее мне будет посидеть с математикой с мальчиками. В итоге я передала заботы о музыкальном образовании Катеньки в руки сведущего в музыке Майкла, и с того момента они мучили пианино вместе. Результат был очень интересным: от того, что Майкл не знал ноты и не умел быстро читать их с листов, он вечно косячил по клавишам. От этого Катя с утроенным рвением начала учиться считывать эти ноты, дабы не «косячить» как папа. Тут, как говорится, главное — результат. Только-только мы привыкли к нашему новому распорядку дня, а я даже выкроила время для продолжения своей научной работы по теории вероятностей, как жизнь сделала нам с Майклом сюрприз: я снова забеременела, причем непреднамеренно. В первый миг осознания своего положения я очень испугалась, побоявшись того, что мой вымотанный предыдущей беременностью организм не сможет вынести еще одну всего через три месяца после родов, а потом решила, что приму любой исход. Я поделилась своими переживаниями с Майклом, он меня поддержал, и мы отправились к нашему Алексею Сергеевичу. Он пригласил меня в кресло, осмотрел и снова отправил домой ждать сроки первого УЗИ. Хоть это и была уже третья беременность, мы с Майклом проживали все те же ощущения, что и при первой, и при второй. Когда датчик приложили к моему животу, Алексей, как мне показалось, облегченно выдохнул. — Что-то случилось? — Спросила я. — Наоборот, — Алексей засмеялся, — я рад тому, что у вас один ребенок. После прошедшей беременности вам было бы трудно выносить еще троих или двоих за раз, а одного ребенка вы сможете. Мы с Майклом с улыбками переглянулись, взялись за руки и уже подумали о том, что напишем в нашем дневнике. По дороге домой я спросила у Майкла: — Что скажем Кате? Вдруг это девочка? — Тогда я поговорю с ней сам, хорошо? Я согласилась, и дома мы оформили новую страницу в новом альбоме. Мы взяли за привычку работать с альбомом по вечерам, чтобы дети не видели. Мы с Майклом планировали показать им эти альбомы, когда они будут понимать больше. Когда прошло УЗИ, на котором нам определили пол ребенка, мы поняли, что дома нас ждет очень тяжелый разговор с Катей: у нас ожидалась девочка. Поняв, что Катя еще совершенно не готова, мы решили не форсировать события, и прятать мой живот объемными кофтами и платьями. Единственное, о чем мы не подумали, так это об альбоме, который в один день случайно оставили на столе. Ничего не предвещало беды в тот июльский день. Я заехала в анимационную студию, чтобы проведать ребят, а потом поехала за Катей, чтобы забрать ее с урока музыки. В моем положении было трудновато ездить то туда, то сюда, но меня очень мучила совесть за то, что мы с Майклом так и не сознались Кате в том, что ждем вторую девочку, и поэтому я предпочла заехать за дочкой сама, не посылая одного водителя. Катенька пришла ко мне немного расстроенная, и я сразу спросила, что случилось. — Ничего, мама. Такой короткий и грустный ответ меня напугал (настроения у нее не было с самого утра), но я решила, что наседать на ребенка будет неправильным, и решила выведывать потихоньку. Катя не реагировала, и я уже успела поставить себе диагноз «плохая мать», как в машине зазвонил телефон. Я взяла трубку, услышала голос Анатолия и еле не вскрикнула: — Где вы были столько времени? Анатолий без лишних объяснений вызвал меня к себе, причем заявил, что это безотлагательно. Пришлось поехать. — Катенька, солнце мое, подождешь меня в машине немного? Мне нужно встретиться с дядей Анатолием. — А можно с тобой? — Спросила она испуганно. — Солнце мое, что случилось? — Я поправила ей кудряшку. — Ты бросишь меня тут? Та-ак, откуда такие глаголы? Разве я когда-то такое произносила? — Я тебя никогда и нигде не брошу, — я поцеловала ее в щеку. — Тогда возьми меня с собой! Я вздохнула, поняла, что лучше послушать ребенка. Мало ли, что ей показалось. Нельзя относиться как к капризу. Мы доехали, вышли из машины и прошли в здание. Катя с интересом следила за всем, что видела, а дежурный на проходной едва не закатил глаза. Еще бы. Я притащила ребенка на стратегический объект. В принципе, после того «шантажа» администрации все уже и так знали, что дела моей бизнес-семьи курируются определенными людьми из ФСБ, но тактично молчали в обмен на то, что я не сильно наезжала на другую «семью» олигархов в своих газетах. Достаточно быстро мы прошли к Анатолию, он передал мне дипломат с документами, дал еще несколько на подпись и сказал, что был вынужден так меня напрячь: документы нельзя было вынести из здания по какой-то особенной причине, а потом удивил тем, что отказался объяснять причину своего отсутствия до поры до времени. Я заверила его в том, что всё в порядке, взяла Катю за ручку, и мы вышли в коридор. Тут моя беременность решила о себе напомнить: я до ужаса захотела в туалет и поняла, что не дотерплю до дома. Скорее, я описаюсь еще на выезде с парковки. Идти до кабинета Анатолия, чтобы оставить там Катю, было очень долго, и я решила взять ее с собой. Я провела Катю в женский туалет, поставила ее на место перед свободной кабинкой и спросила: — Катенька, ты подождешь меня тут? — Да. — Только никуда не уходи, хорошо? Она кивнула, я уже хотела снова спросить, что с ее настроением, но подумала о том, как неловко буду выглядеть с мокрой юбкой, и зашла в кабинку. Когда я вышла, Кати на месте не было. Не передать словами, как сильно я испугалась в ту секунду. Я выбежала из уборной, огляделась, но ее нигде не было. На фоне переживаний у меня чуть не начались тренировочные схватки, и я заплакала от страха за дочку. Куда она могла тут деться? Тут едва ли не половина здания заселена теми людьми, кто с радостью будет использовать моего ребенка против меня! Я зашла к Анатолию, сказала ему, что потеряла Катю, и он стал обзванивать своих людей, чтобы они незаметно посмотрели по своим этажам. Это были самые долгие полчаса в моей жизни. Я хотела только, чтобы мне вернули дочку. Когда я уже отчаялась, в наш кабинет зашел мужчина с Катей на руках. Несмотря на свой большой живот я вскочила с дивана и подошла к ним, чтобы обнять дочку. — Мамочка, прости меня, пожалуйста, — сквозь всхлипы сказала Катя, а я и сама плакала не в силах успокоиться. — Ты меня прости, — я ее поцеловала, — я тебя больше нигде не оставлю. Мое солнце, моя радость! Я еще крепче ее обняла и, случайно задев мужчину, вспомнила, что не поблагодарила его. Я глянула на Анатолия и сразу поняла, что этот мужчина тут очень важная фигура: Анатолий вытянулся так, словно главный из начальников вошел в кабинет. — Спасибо вам, — я крепко пожала мужчине руку, — огромное спасибо. Я такое пережила в эти минуты, что, — я покачала головой, оперлась рукой на стол. — Пожалуйста, — он удобнее усадил Катю на руках, взял ее за ручку, — не теряйся больше, красавица. Мужчина посмотрел на меня, увидел, что я стою в неестественной позе, и спросил: — Всё в порядке? Вас отвезти куда-нибудь? — Нет, спасибо, у нас тут водитель, — я через силу улыбнулась. — Огромное спасибо. Я даже не знаю, как- — Всё в порядке, — он махнул рукой, — Катенька, хочешь чего-нибудь? — Да, к маме, — она закивала. — Хорошо, идем к маме, — он усадил ее на диван, а потом помог и мне сесть рядом, — и, Анжела Владимировна, это не детский сад. Я очень прошу вас больше не приводить сюда детей хотя бы из соображений их личной безопасности. Тут ходят люди с оружием, — он вскинул брови, — я надеюсь, вы примете это к сведению. Я закивала, снова его поблагодарила, и он ушел. Я сразу же спросила у Анатолия: — А кто это был? — Директор ФСБ, — хмыкнул Анатолий, садясь в кресло. — Да, дядя Вова тут директор, — тихо сказала Катя, всё еще прижимаясь к моему боку, — он пообещал принести меня тебе и принес. — А как дядю Вову официально зовут? — Спросила я у Анатолия. — Владимир Владимирович, — Анатолий покачался в кресле из стороны в сторону, — недавно переехал сюда с семьей из Ленинграда, куда в начале девяностых с женой и детьми вернулся из Германии, где прожил около пяти лет. Я прижала Катю к себе, погладила по спине, а сама шепотом спросила: — Директором ФСБ сейчас является мужчина, долгое время живший в Германии? — Не волнуйтесь, он жил там в качестве сотрудника разведки КГБ СССР. Жена тоже, разумеется, наша, не немка. — А-а, — я закивала, — ясно. Спасибо. Я выдохнула, решила не злоупотреблять гостеприимством Анатолия, и мы с дочкой вернулись домой. Я пошла с ней в ее комнату и, сев рядом с ней на кровать, решила расспросить: — Солнце мое, а почему ты убежала? — Прости, мамочка, — Катя снова заплакала. — Милая, я не ругаю тебя. Наоборот, я переживаю. Почему ты убежала? Скажи, чтобы в будущем такого не было. — Я испугалась того, что вы с папой меня больше не любите. Я крепче прижала ее к себе. — А почему, жизнь моя? — Я нашла альбом, который вы делаете для нее, — Катя погладила мой живот. — Вы там написали, что любите ее, а про меня ничего не написали, — она снова заплакала, — и я испугалась. Я подумала, что папа отправил меня на столько кружков, чтобы вы могли целый день сидеть с ней, а не со мной. В ту секунду я была готова биться головой об стену от собственной глупости. Как я могла так оставить этот альбом? Я стала гладить дочку по спине, поцеловала в макушку. — Пойдем, я покажу тебе кое-что. Я встала первой, протянула Кате руку. Она взялась, тоже слезла с кровати и пошла за мной в нашу с Майклом комнату. Там я достала с верхней полки наш первый альбом, положила его на кровать, и мы с дочкой сели рядышком, чтобы вместе посмотреть. Чем дальше мы смотрели, тем больше я улыбалась и стирала слезы счастья. Меня словно вернули в те времена, что мы с Майклом проживали пять лет назад. Катя тоже заплакала, стоило ей увидеть, сколько добрых слов мы с Майклом написали после ее рождения. — Прости меня, — сказала она сквозь всхлипы. — Ты нас прости, солнышко, — выдохнула я, тоже стерев слезы. — Нам нужно было сразу всё это показать. Радость наша, мы очень тебя любим. Что бы ни случилось, мы с папой любим и тебя, и мальчиков, и эту малышку, — я погладила живот, — до бесконечности. Катя крепко обняла меня, я еще крепче прижала ее в ответ. Мы посидели так некоторое время, а потом я решила поинтересоваться новым знакомым Кати: — А как тебе дядя Вова? — Дядя Вова очень хороший, — Катя тихо шмыгнула носом, — я плакала, а он пришел и помог. Я сначала испугалась его, потому что ты говорила, что нельзя разговаривать с незнакомыми дядями и тетями, но он столько смешно говорил, что я тоже ответила. Это неудивительно. Ребенка, в принципе, несложно обмануть и разговорить, чего уж тут говорить про разведчика, дошедшего до кресла директора ФСБ. Было бы позорно не суметь разболтать пятилетку. — А что он сказал? — Дядя Вова узнал, почему я плачу, и сказал, что он уверен, что и ты, и папа меня любите. Потом он сказал, что у него тоже две дочки и что он обеих любит очень сильно. Одну его дочку тоже Катя зовут. Он не разлюбил старшую, когда Катя родилась. — Солнышко, но ведь папа говорил тебе то же самое. — Да, но когда папа это говорил, у папы не было двух дочек, а у дяди Вовы они есть. Они уже почти взрослые, но он их всё равно любит. Я весело хмыкнула. Логика детей иногда непостижима. Потом до меня дошел смысл ее слов: она боялась, что мы ее разлюбим, когда она вырастет. В тот момент я почувствовала себя очень плохой матерью и решила в будущем тщательнее относиться к подобным страхам детей. — А что потом? — Потом дядя Вова отнес меня к тебе. Он тебя знает. Неудивительно. Чтобы директор ФСБ не знал обо мне… И понятно, почему он столько времени потратил на то, чтобы ее успокоить: нести моего плачущего ребенка абы куда — то еще удовольствие. Что бы о нем подумали? Что ФСБ уже и детей допрашивает. — А дядя Вова что-то еще сказал? — Сказал. Сказал больше не убегать. Он меня очень напугал тем, что с тобой может что-то случиться, если со мной что-то случится, — Катя крепко обняла меня, — дядя Вова сказал, что мама самое главное, что может быть у человека, и что нельзя так поступать с мамой. С одной стороны, хотелось возмутиться, мол, как смеет кто-то пугать мою дочь, а с другой… Теперь выходит, что не я и не Майкл так ее напугали, а какой-то чужой дядя Вова, и ни меня, ни Майкла совесть не замучает. Куда больше меня удивило то, что даже после этого он для нее «очень хороший дядя». — А почему он тебе понравился? — Он хороший. — А почему? Я же, к примеру, почему-то хорошая, нет? — Ты мама, — Катя взяла меня за руку. — Самая лучшая мама, — я поцеловала ее в щечку. — А дядя Вова? — А он просто хороший. Он рассмешил меня, пока я плакала. И он добрый. Дядя Анатолий тоже добрый, но я его побаиваюсь, а дядя Вова очень добрый. Он даже взял меня на руки, чтобы показать, что видно из окна в кабинете, а потом дал мне платок, чтобы я стирала слезы не рукавом, и еще дал шоколадную конфету, — Катя вытащила из кармана конфету. — Можно? — Я закивала, она развернула ее и съела. Да, видно, что две дочки у человека. Прям комплексный подход, а не неумелые попытки успокоить ребенка. — Ма-ам, — Катя посмотрела на меня, — а можно мы папе об этом не расскажем? — Милая, не нужно так делать. Папа же тоже переживает. Лучше, чтобы он узнал от нас, а не от кого-то. — Дядя Вова никому не расскажет! Дядя Анатолий тоже! Дядя Вова сказал, что у них с дядей Анатолием работа такая: всё знать и молчать о том, что они всё знают. — Доченька, — я поцеловала ее в щечку. — Всё равно лучше рассказать. — Просто папа расстроится, — Катя вздохнула, — я не хочу его расстраивать. — Если ты скажешь, что всё поняла и больше так не будешь, то он не расстроится. — А папа не обидится, что ему я не поверила, а дяде Вове поверила? — А ты скажи и ему то, что сказала мне, тогда он поймет и не обидится. Катя вздохнула, улеглась рядом со мной поудобнее. — Я люблю тебя, мое солнце, — я погладила ее по спинке, — поверь, что бы ни было, мы с папой и за тебя, и за мальчиков, и за эту дочку, — я положила руку на свой живот, — горой. Что бы ни случилось. — И я люблю тебя, мамочка, — Катя поцеловала меня в щеку. — Можно с тобой полежать? — Конечно, радость моя. Я тоже легла поудобнее, обняла дочку, и мы заснули.