Язва полезна в любом коллективе.

Майкл пришел вечером, и я успела рассказать ему, что произошло. Сказать, что он был в шоке, ничего не сказать. Я прекрасно его понимала: сама несколько часов назад от страха едва не родила. Будь я чуть больше похожа на свою маму, я бы сразу сказала ему: «А я тебе говорила, что нельзя так ребенка баловать!», но, к нашему счастью, я по характеру куда больше похожа на отца, поэтому ограничилась простым: — Майкл, если когда и нужно чуть-чуть побаловать, так это сейчас. — Что ты имеешь в виду? — Спросил он с интересом. — Не поднимай тему заново. Катя, как мне кажется, и так всё поняла и достаточно испугалась, — Майкл кивнул, — поэтому просто приди, сядь рядом и обними. Если мы сейчас насядем на ребенка, то Катя потом будет всегда до последнего скрывать свои проблемы, чтобы не расстраивать нас и не нарываться на проповеди. Нам уже очень сильно помог Владимир Владимирович: он так ее напугал, что она теперь даже не подумает сбегать при новой проблеме, а уж в таком случае не будет ничего не решаемого. — Тебе не кажется, что с его стороны было слишком, — Майкл стал подбирать русское слово, потом спросил у меня перевод с английского, — да, слишком строго внушать ребенку вину? — Нет, потому что вину внушили за дело, — выдохнула я, потерев виски. — Майкл, ты не представляешь, что я пережила в те минуты. Представь, как это отразилось бы на Катеньке, если бы у меня на таком сроке начались роды или случился бы выкидыш. Да, сейчас бы мы промолчали, но потом, когда Катя подросла бы и сама бы всё поняла, стало бы только хуже. Владимир Владимирович сказал то, на что, к сожалению, ни у тебя, ни даже у меня не хватило должной родительской строгости. Мы не хотели пугать ее сейчас, а он подумал о том, что будет потом. Впредь и нам стоит так же подходить к воспитанию, — я попыталась выдохнуть, чувствуя, что мои беременные гормоны потихоньку кипятят мне кровь, — поэтому сейчас ты пойдешь и покажешь Кате, что ты, ее папа, не хуже можешь успокоить и развеселить ее, когда она плачет, и, во-вторых, что ты не обиделся, что всё хорошо и что мы забудем об этом, если она больше не будет убегать, а придет и поговорит с нами. — Ты права, — Майкл кивнул. — А мальчики как? — Нашим мальчикам всё по барабану. Ты же знаешь, что они характером пошли в меня. — Тебе не нравится, что дочка больше похожа на меня? — Спросил он удивленно. — Майкл, кто из нас беременный? — Я цокнула. — Это ты должен успокаивать меня, а я должна в это время придираться к твоим словам! Иди к Кате, но до этого принеси мне с кухни мой сок. Он понял, что мои гормоны потихоньку берут надо мной управление, поэтому быстро согласился, принес мне сок и сразу же пошел к Кате, а я тайком решила немного подглядеть за тем, как они поговорят. Майкл сел к Кате на кровать, крепко ее обнял, а потом вовсе посадил на колени. Дочка заплакала, а Майкл всё что-то говорил, гладил ее по спине, обнимал и целовал в макушку, щеку, и в какой-то момент Катенька улыбнулась. Майкл сразу же крепче ее обнял, достал из ее тумбы при кровати большую книгу для художников, удобно сел на ее кровати, поднял дочку к себе на колени так, чтобы она видела содержимое книги, и они стали вместе ее читать. Я поняла, что у них всё в порядке, и зашла к мальчикам, чтобы позвать их на ужин. Они, как обычно, сидели в своей комнате и собирали очередной конструктор. Вот уж те, за кого я всегда спокойна: им в голову не придет куда-то убегать без своих игрушек. Их конструкторами у нас заполнена маленькая кладовая, а уж всё это они точно упереть не смогут.

***

С того дня наша жизнь стала куда спокойнее. Я и Майкл больше не испытывали угрызений совести, а Катя даже попросила помочь ей написать пару слов в альбом, чтобы сестренка потом смогла прочесть. Мы, разумеется, не отказали, и она нарисовала на одной стороне двух кукол, одну из которых она решила подарить сестренке, когда она сможет сама играть с такими вещами. На другой стороне я помогла ей написать слова: «Я жду тебя, дорогая сестренка!». Когда нам с Майклом казалось, что всё и дальше будет прекрасно, случилась новая череда событий. В середине июля, когда мы всей семьей переехали в Ново-Огарево (нужно же было поддерживать легенду о семейном загородном имении, да и безопаснее там было), к нам туда приехал Анатолий. Был уже поздний вечер, поэтому я испугалась того, что произошло нечто, что не терпело до утра. Мы прошли в кабинет, и он сказал: — Я не один приехал, — он стал говорить еще тише, — помните Владимира Владимировича? — Трудно забыть человека, который вернул мне дочку, хотя мог бы попросить хотя бы пару-тройку миллионов выкупа, — хмыкнула я. — Анжела, — Анатолий цокнул, — помягче, это не абы кто. В его власти всех нас посадить к завтрашнему утру. Хорошо, если просто посадить. — Понимаю, но не могу не поёрничать, — я улыбнулась. — Так что вы хотели сказать? — Он там в моей машине, — Анатолий вскинул брови, — это очень тайный визит, который мы организовали в обход моего непосредственного начальника. Поговорите, пожалуйста. Это очень важно. — В обход нашего генерала? — Я резко подалась вперед, — вам не кажется, что это очень похоже на предательство? Что скажет Валерий Геннадьевич? — Поговорите с Путиным, тогда поймете, почему я на это пошел, — Анатолий встал, — Владимир Владимирович зайдет с подземной парковки. Я временно отведу весь ваш персонал и охрану в сторону. Я согласилась, Анатолий вышел из кабинета, а через несколько минут вошел Владимир Владимирович. Вот уж не знаю, у страха ли глаза велики, или сам Путин производит такое впечатление, но мне стало немного не по себе. Потом до меня дошло: дело было не в нем лично, я просто шестым чувством поняла, что он сейчас расскажет мне что-то весьма и весьма отвратительное. Поначалу я хотела сесть с ним за другой стол, но потом решила использовать свой письменный в качестве легкой преграды, чтобы мне было легче контролировать свои эмоции, а ему — сложнее их чувствовать. — Анжела Владимировна, — сказал он ровным тоном, — простите за беспокойство, но дело не терпит. Прежде, чем я скажу что-то конкретное, — он вскинул брови, — как ваша беременность? — В каком смысле? — Спросила я тихо, положив руку на живот и порадовавшись тому, что осталась за этим столом: так Путину не видно, что я делаю там внизу. — Иногда ведь бывает, что женщинам предписывают категорически избегать потрясений, — объяснил он очень спокойно, — если так, то мы немного поменяем планы. — Нет, всё в порядке, у меня обычная беременность без показаний к постельному режиму. Не томите, что происходит? — Начальник Анатолия собирается передать всю информацию о ваших делах в компетентные органы. Думаю, не нужно объяснять, что расследование затевается не простыми органами, — Путин вскинул брови, — и не просто так. Вопрос об избавлении от вас рассматривался долго и наконец был рассмотрен до конца. Валерий Геннадьевич решил, что вовремя переметнуться не предать, а предвидеть, и, мягко скажем, ваше положение сейчас не самое завидное. — Вы намекаете на то, что генерала перекупили олигархи? — Выдохнула я, — почему я должна вам поверить? Вы сами-то разве не из их людей? Я не поверю, что ваш карьерный рост как на дрожжах обусловлен только вашими профессиональными талантами. — А я приехал сюда не для того, чтобы убеждать вас, — он развел руками, — или вы мне поверите, или не поверите, но, — он вскинул брови, — лично мне потенциально могут быть удобны оба варианта, а для вас один из этих вариантов будет концом. Причем весьма печальным. У меня по спине прошел холодок. Раньше я имела дело с людьми, которым такие предложения делала я, а теперь сама оказалась в роли «жертвы». Уж не знаю, получалось ли у меня так эффектно произносить эту речь, как только что это получилось у Путина, но… Так. Нужно спросить, что еще он может сказать в рамках своего щедрого предложения. — Простите, — я выпила воды, — а если я вам поверю, что меня ждет? — Сохранение вашего бизнеса, влияния, денег, безопасности, — Путин вскинул брови, — разве это не очевидно? Или вы интересуетесь тем, что вам придется сделать ради этого? — Да. Что мне нужно сделать? — Чтобы это узнать, нужно определиться с тем, верите ли вы мне или нет, — он удобнее сел в кресле, а я поняла, что «хозяйское место» в этом кабинете окончательно уплыло к гостю. Надо попытаться понервировать его и оттянуть это место обратно: я пока не дарила ему этот дом. Видимо, «пока» — ключевое слово… — Простите, — я улыбнулась, — а вы вообще из чьей группы будете? Раньше ко мне кого только и с какими только предложениями не присылали. Не поймите меня неправильно, но я не буду разговаривать в подобном тоне и на подобные темы с человеком, который в сложившейся иерархии ниже моего уровня, как минимум по той простой причине, что, если ситуация столь плоха, как вы пытаетесь сказать, действительно помочь мне сможет только мой уровень и выше. То, что я о вас совершенно ничего не слышала, тоже добавляет мне сомнений. — Анжела Владимировна, — Путин улыбнулся так, словно мои слова о наших уровнях прошли мимо него: или отлично блефует, или он действительно сильно выше даже без денег, — я вам еще раз повторяю, что я в отличие от вас могу уйти хоть сейчас, не сильно при этом пострадав. — Это в том случае, если угроза вообще есть, — я тоже улыбнулась. — Скажите мне еще что-нибудь. Раз вы потрудились сюда приехать, значит, я и мои люди с нашими ресурсами вам не так уж и не нужны. Вы просите меня довериться вам вслепую, — я развела руками, — вы считаете это хорошим началом деловых доверительных отношений? — Выразимся так, — он вздохнул, стал рисовать пальцем какие-то узоры на подлокотнике кресла, — вы, ваши люди и ваши ресурсы не так уж и не нужны мне, но я не стану ради вас идти на чрезмерный риск. Скажу только это: ваш генерал уже рассказал про то, что вы думаете о расширении Алфавита. Вы понимаете, о каком расширении идет речь. Если даже Александр Григорьевич примет вас в Минске, то вас отсюда туда не выпустят. У меня похолодели руки: это расширение действительно был секретом всего нескольких человек, и даже теоретически рассказать кому-то о нем мог только генерал. Для остальных хранителей тайны это было бы прямой дорогой в тюрьму. Я снова выпила воды, посмотрела на Путина. Обычно я чувствую людей даже через этот стол, а тут между нами словно слой изолятора. Это, конечно, может быть следствием школы КГБ, ведь людей там изначально готовят жить среди врагов и не показывать лишних эмоций, особенно переживаний, но… Но что мне сейчас делать?! Иди теперь и пойми, что у него в голове, когда он так спокойно смотрит! — Простите, Владимир Владимирович, — я выжала из себя вежливую улыбку, — вы не против, если я немного подумаю? — Нет. Если хотите остаться наедине с собой, то можете перейти в другую комнату, а я подожду вас тут. Нет уж. За всё время, что я живу в этом имении, ни один человек не оставался в моем кабинете один. Путин мне не мешает, так что посидим вместе и оценим реакцию друг дружки на друг дружку. Какая выгода ему может быть от моего содействия? Если он человек Чубайса, то всё очевидно: я отдам весь свой бизнес, и рано или поздно та же Сибнефть, у которой за последние месяцы я умудрилась окольными путями выкупить безусловный контрольный пакет акций, уйдет туда же, куда слили другие наши ресурсные компании — на Запад. А почему я решила, что Путин от Чубайса? А-а, логично: важными кадровыми перестановками распоряжается именно он и частично дочка Ельцина. Если бы Путин был не от Чубайса, то так и остался бы сидеть в Питере без работы, а тут он аж директор ФСБ всея Руси. Неужели Чубайс метит его в преемники Ельцина? Если так, то у него неплохие отношения с другими элитными группами, ведь именно они назначают президента в нынешних условиях. Ельцин уже ничего не решает, он просто озвучит принятое кем-то, возможно, дочерью и связанной с ней группой, решение… Тоже глупость! Неужели Чубайс плохо выучил уроки истории прихода Сталина к власти? Тот тоже прикинулся бедным родственником, а потом методично избавился от всех вредных элементов системы. По Путину видно, что, чем-чем, а вот отсутствием амбиций и волевой руки он не страдает. Нет, не глупость… Будто Путин или кто-то еще сможет что-то сделать: наша элита едва ли не обладает статусом неприкосновенности и тут, и там на Западе до поры до времени. Остается один вариант — Путина предложил Чубайс, исходя из того, что он будет выполнять роль переговорщика между имеющимися отечественными и западными элитными группами, а параллельно что-то сделает с Чечней. Как мне известно, позиция Путина в этом вопросе ясна: сепаратистов и террористов накажут. Если ему удастся провести Россию через две тысячи первый год без объявления независимости Чечни, то Россия устоит на политической карте, а тогда те же Чубайсы и еже с ним сохранят за собой статус мелких царьков, через которых Запад выкачивает ресурсы и деньги. Интересы исключительно шкурные, но, как говорится, если очевидных мотивов нет, ищите деньги. Это наш случай. Да, видимо пятки у нашей элитки горят настолько, что они готовы подпустить к власти хоть Путина, лишь бы он продлил им срок их жизни в шоколаде. А чем Путин может помочь мне? Вернее, как он это сделает? Он не сможет пойти против тех людей, тогда как он мне поможет? Он уже придумал план, минимизирующий его участие в моем спасении? А как? Я не вижу подходящего решения… С другой стороны, Путину нужна своя группа. Все эти Чубайсы и прочие будут паразитировать на его власти и положении, и не факт, что Путин уже смог сколотить себе хоть сколько-нибудь устойчивую команду для противостояния этим паразитам. Как минимум, он пять важных лет потерял в Дрездене, потом жил в Питере, а сейчас ему придется делать что-то в Москве с учетом того, что куча должностей занята и так просто туда своих старых друзей не подтащишь. Мои же люди, напротив, есть везде, и все они как один подчиняются моим решениям. Да, мне, конечно, придется частично пожертвовать своим правом самолично определять вектор развития моей «бизнес-семьи», но это всяко лучше, чем обречь эту семью на погибель. Я уверена, что при нашем хорошем поведении Путин будет «прощать» нам куда больше, чем тем паразитам, а это тоже можно использовать как в интересах страны, так и в наших личных интересах. Я потерла глаза, снова посмотрела на Путина. Он даже не двинулся, только моргал. Думаю, в его случае даже детектор лжи бы не помог: человек спокоен так, словно он сидит на природе, а не шантажирует беременную женщину! Мне ничего не остается. Или Путин, или… — Я согласна на ваше предложение, — выдохнула я, — что мне делать? Отдать должное, на лице Путина не проскользнуло даже тени довольства или радости. Он просто моргнул, его будто «включили», и он заговорил как радиоприемник: — Во-первых, вы не говорите об этом разговоре вашим подчиненным. Во-вторых… Всё, по его интонации мне уже понятно, что у меня новый начальник. Ладно. Посмотрим, что из этого выйдет. Правда, вряд ли Путин будет мне доверять: в конце концов я только что за несколько минут отказалась от генерала, и у Путина нет гарантий тому, что в следующий раз я так не откажусь от него. Как же мне всё надоело! — Вы меня слышите? — Он вскинул брови. В его тоне не было угрозы или упрека, только чистый интерес. — Да. Я даже не буду спрашивать, зачем мы это будем делать. — И правильно. Приедете в Москву, посидите в нужном месте, поулыбаетесь генералу, не показывая своего изменившегося отношения, а дальше я сам. От вас потребуется, как я уже сказал, после определенной череды событий пролежать в больнице вплоть до родов. Помните, что вам нужно будет сказать на вопросы журналистов? — Помню. — Вы не выглядите убежденной, — он вскинул брови, — вам же лучше успокоиться и просто сделать то, что я вам скажу. Так будет лучше и для ваших детей, и для вашей семьи, и для ваших людей. — Врать о беременности? — Я вздохнула. — Да еще утаивать это от Майкла? Его удар хватит. — А ваш муж сможет сыграть так, чтобы ни у кого не возникло сомнений? — Он будет против того, чтобы использовать мою беременность. — Меня не волнует, как вы уговорите его. Или мы делаем вид, что у вас действительно проблемы и вам необходимо лечь на сохранение, или вы уговариваете супруга согласиться подыграть. — Я не буду целый месяц издеваться над Майклом. Я уговорю его подыграть. — На ваше усмотрение. Повторите, что вы будете делать. Я кивнула, стала слово в слово повторять то, что он вещал полчаса. Хорошо хоть, на фоне беременности моя память не ухудшилась.

***

Путин и Анатолий уехали, а я пошла к Майклу, не зная, как я объясню ему то, что придется спекулировать моей беременностью и его фанатами. Это две святейшие вещи, и я сейчас собираюсь посягнуть на обе сразу. Майкл нашелся в спальне, и я легла на кровать рядом с ним. — Что-то случилось? — Спросил он, поворачиваясь, — у тебя такой вид, будто ты сама не веришь в то, что сейчас скажешь. — Майкл, ситуация очень щекотливая, — я прикусила губу, — и тебе не понравится то, что я сейчас скажу, но я очень прошу тебя согласиться. Я прошу тебя как мать шестерых, — я погладила живот, — шестерых твоих детей. — Та-ак, — Майкл отложил книгу, — и о чем же ты так просишь? — Мне нужно месяц полежать в больнице, якобы на сохранении. — Зачем? — В правительстве кое-что намечается, и мне нужно будет сделать вид, что на фоне переживаний моя беременность под угрозой. Это вызовет общественный резонанс, и я смогу переждать ту бурю, что намечается, — он уже хотел возразить, — Майкл, лучше я разыграю угрозу, чем в один день действительно слягу на сохранение. — У нас когда-нибудь будет нормальная жизнь без всего этого? — Спросил он, вставая. — Я очень на это надеюсь. — У меня нет слов, — Майкл накинул теплый халат, — я не хочу тебя обидеть, поэтому я пойду, пройдусь, успокоюсь и вернусь. Я не стала препятствовать. Ему действительно было бы лучше успокоиться, потом поговорить. Майкл вернулся только через час, и выглядел весьма мрачно. Я всё это время нервно перебирала ткань своего платья, а в тот момент, когда он зашел, застыла как кукла, боясь услышать отказ. — Там действительно что-то настолько ужасное, что ты соглашаешься месяц жить в больнице, толком не видя Катю и мальчиков? Я уже молчу про себя. — Майкл, — я стерла слезы, — поверь, я понимаю, что ты чувствуешь. Я их мама, я рожала каждого из них по полдня, я за них в любую секунду умереть готова. Если даже я не вижу иного выхода, то его действительно нет. Поэтому я попросила тебя о помощи. Я никому больше не могу доверить детей, пока меня не будет дома. — Хорошо, — Майкл закивал, — я согласен. Спасибо, что честно рассказала. — Милый, — я обняла его за плечо, — ты чего? Разве я могла бы тебя так обмануть? Я могу не сказать про мелочи, но я никогда не стала бы так поступать, если речь идет о детях. Майкл крепко обнял меня, поцеловал, лег рядом, помог улечься и мне. Я еле-еле смогла заснуть от переживаний за грядущие дни. Если до этого и бывали моменты, когда мне было страшно за будущее, то все они померкли по сравнению с тем, что нам только предстояло пережить.

***

Через неделю, как и планировалось, я поехала в Москву на встречу, где должен был присутствовать наш генерал. Мы и до этого так пересекались, но этот раз должен быть последним, когда мы радостно говорим друг другу: «Здравствуйте!». Я еле просидела званый ужин, большую часть времени по своему обыкновению проведя в компании Жириновского (рядом с ним всегда можно помолчать: он сам всем всё ответит), а потом подошла к генералу и тем, с кем он сидел, дабы немного пообщаться, не привлекая внимания к резкой смене своего настроения в его отношении. Слово за слово, и он предложил нам вместе с теми людьми поехать к нему в гости и продолжить общение там. Приличных причин для отказа не нашлось: генерал напирал, и мне пришлось согласиться. Мы все вместе уже пошли к машинам, как Серый мягко придержал меня за локоть и на ухо сказал: — Соври сейчас же так, чтобы все вокруг нас заметили, что тебе нехорошо. Я кивнула, действительно сделала вид, что мне стало плохо, и генерал даже не стал возражать против того, чтобы я уехала: люди-то в округе действительно стали оборачиваться. Его товарищи пошли к машине, а он на секунду замешкался. Я спросила: — Всё в порядке, Валерий Геннадьевич? — Да, Анжела, в порядке, — он отвел глаза, — ты иди, отдыхай. В твоем положении, — он задержал взгляд на моем животе, совсем замешкался и сказал, — прости, если что не так. Вот гад… Если до этого я еще сомневалась в словах Путина и нем самом, то сейчас поняла, что поступила правильно. Стал бы генерал просто так извиняться? Видать, переживает за то, как на мне отразится то, что, по его мнению, должно в скором времени произойти. Он просто не знает, что всё уже переиграно. — Валерий Геннадьевич, — я вспомнила то, что в меня тогда вкладывал Путин, и с максимально искренней улыбкой взяла генерала за руку, — вы чего? Всё в порядке. Что бы я без вас делала? Вы мне так помогали всё это время. Он через себя улыбнулся, покивал, а потом развернулся и пошел к машине. Мы с Серым ради приличия решили постоять там, пока они не отъедут, а едва машина выехала на дорогу, повернулись и пошли в направлении нашей. Только мы сделали шаг, как раздался оглушающий взрыв, который отразился даже на теле так, как обычно действуют звуковые установки. Серый буквально за секунду сориентировался, еще несколько наших ребят подбежали к нам, и они быстро завели меня в здание. Мир перед глазами плыл, все люди в округе куда-то бежали, кричали, а в воздухе был неприятный запах дыма. Серый усадил меня на первый попавшийся стул, спросил: — Ты как? Мы не можем поехать прямо сейчас: нет гарантии, что наши машины исправны. Сейчас приедут из ФСБ, отвезут нас. Я машинально закивала, а сама сжала виски. От того, сколько мыслей бежало у меня в голове, началась мигрень. Путин об этом знал? Предполагал? — Серый! — Я потянула его за руку, он сразу наклонился, — кто запретил нам ехать в той машине? — Он, — Серый вскинул брови. Значит, Путин. Я часто заморгала. Раз запретил, значит, знал? Но ведь ему это не выгодно! Что теперь с тем первоначальным планом? Что вообще сейчас будет?! Общую панику переглушил рев машин милиции, скорой и ФСБ. Серый подошел ко мне сзади, еще несколько ребят закрыли меня спереди, и он на ухо сказал: — Разыгрывай плохое самочувствие прямо сейчас. Встань, только не пугайся, это всё ненастоящее. Я, не особо понимая, что происходит, встала, и сразу вскрикнула: моя юбка была мокрой и красной. Создавалось ощущение, будто так текло с меня. Не много, но именно так выглядит стандартное начало кровотечения при угрозе беременности. — Скорую! Срочно! Люди в помещении забегали с утроенной скоростью, а одна конкретная команда медиков примчалась ко мне, уложила на каталку и повезла в неизвестном направлении. Успокаивало только то, что Серый был рядом. Меня так и погрузили в карету скорой помощи, а только дверь закрылась, «медики» выдохнули и спросили: — Как самочувствие? — Не знаю, — я стерла слезы, — что происходит? — Всё в порядке, — они кивнули, — мы отвезем вас туда, куда нужно. Я же в это время заметила, что мокрым и красным было только платье. Я даже привстала, а Серый сказал: — Я же сказал тебе: не бойся. Всё в порядке. Не могли же мы просто так тебя оттуда увезти. — Всё, молчите, — я махнула рукой, — или у меня сейчас реальное кровотечение начнется. Серый и ФСБ-шники согласились, и дальше мы ехали молча. Я сама спросила: — Майкла оповестили? — Да, не переживай, — Серый погладил меня по плечу. — Он тоже приедет.

***

В больнице нас встретила новая бригада медиков (уже настоящих), каталка и множество беспокоящихся взглядов со стороны всех присутствовавших. Майкл сразу же подошел ко мне, стал совершенно натурально спрашивать, как я, и пытался успокоить. Когда мы с врачом остались одни в кабинете, Алексей шепотом сказал: — Я был против этого, но там, — он посмотрел наверх, — решили так. В какой-то степени я согласен, что это меньшее зло. Лежите, я сейчас вас осмотрю. Я покивала, а врач осмотрел меня в кресле, а потом приставил к моему животу датчик УЗИ. — Всё в полном порядке, — сказал он через некоторое время, — у вас потрясающая нервная система, Анжела Владимировна. Переводим вас в палату. Останетесь тут на сохранении. Я согласилась, и они с Майклом действительно перевезли меня в одиночную палату. Там нас уже ждал Анатолий. По его лицу я поняла, что произошло НЕЧТО. В принципе, это я уже и так поняла: угрозу беременности пришлось разыграть аж на на три недели раньше, чем планировалось. — Анатолий? — Спросила я шепотом. — Это что, черт возьми, было? — Путин сейчас приедет, поговорите. Это помещение безопасное, можете сказать всё, что захоти- — Анатолий! — Я едва не прорычала. — Хотя бы вы скажите, с чего вы так быстро признали в нем нового начальника? — Я служу России, — ответил он со вздохом, — планы Путина вполне себе- — Анатолий! — Я хлопнула по одеялу, — да он может сейчас говорить всё, что угодно! Почему вы ему верите? — Не знаю, — ответил он честно. Я понимала, что он честен, потому что сама толком не смогла бы объяснить, почему тогда доверилась этому человеку. Надеюсь, что мы с Анатолием и наше подсознание не ошиблись. В Путине было что-то, что заставляло хотеть подчиниться и сбагрить ответственность. То ли его готовность брать эту самую ответственность, то ли спокойствие, то ли взгляд, говоривший, что он пришел сюда не на ложках на пьяную голову играть. Непонятно, короче, но очень хотелось спихнуть ответственность на него. Путин действительно приехал, выглядел так, словно всё идет по плану. Хотя… О чем это я: никто же не знает, какой у него план! Надеюсь, он сам хотя бы приблизительно его понимает. — Владимир Владимирович? — Решила я начать. — Вы в порядке? — Спросил он с искренним интересом. — Да. А будет еще лучше, если я получу хоть какие-то объяснения. — Я вижу вопрос, что написан у вас на лбу, — Путин сел на стул рядом с моей кроватью, — нет, не я взорвал генерала и еще троих человек. За кого вы меня принимаете? — За подозреваемого, у которого для невиновного слишком большая осведомленность, — прошептала я на грани слышимости, — не вы ли запретили мне садиться в машину? — Я, — он кивнул, — но я боялся того, что вас повезут в дом генерала и не выпустят, пока вы не подпишете документы. Я не был уверен в этом, но нельзя было исключать такую возможность. Взрыв был неожиданностью для всех. Мы пытаемся установить причастных. — А почему тогда нужные медики были на месте? — Я вскинула брови. — Откуда эта краска взялась на моем платье? — Во-первых, это не краска, — поправил он так, словно это главная часть, — во-вторых, неужели вы думаете, что я буду играть по старому сценарию в новых обстоятельствах? Скажите спасибо, что я быстро среагировал. Идеальнее момента для всего этого, — он указал на пикающий прибор, через датчик подключенный к моему животу, — не найти. Сейчас вы во всех отношениях жертва, и это то, что нам нужно. Мне даже не пришлось разыгрывать многоходовку из нашего изначального плана. — Я ничего не понимаю, — я взялась за виски, — я выполнила то, что вы хотели. Я лежу в больнице без видимой на то причины. Неужели вы даже сейчас не можете рассказать мне, что происходит? — Что непонятного-то? — Путин вздохнул так, словно я не понимаю, что дважды два четыре, а потом стал как ребенку объяснять. — Вы теперь в безопасности. И вы, и ваши люди, и ваш бизнес. Люди уже собираются перед больницей несмотря на наши рекомендации избегать толпы, а в Кремле очень и очень обеспокоены сложившейся ситуацией. Народ сейчас благополучно решит, что в попытке вашего устранения виноват именно кремлевский синдикат, и им придется публично предоставить вам обещания безопасности. Вопрос о закрытии вашего бизнеса закроется, не успев толком открыться. Этот вопрос заморозят, отложат в долгий ящик, а я его уже оттуда не достану. — А устранять изначально хотели не меня, надеюсь? — Нет, — он покачал головой, — даже не генерала. По предварительным данным целью был человек, с которым генерал сел в машину. Он ведь сел не в свою? — Я покачала головой. — Видите? Откуда бы я мог заранее знать, в какую машину он сядет, чтобы заранее заложить туда взрывчатку? Я даже не спросил у Сергея, в какую машину вы сядете, я просто запретил вам садиться в какую бы то ни было машину. — А как вы остаетесь таким спокойным? — Спросила я, шмыгнув носом и стерев слезы. — А зачем мне нервничать? — Путин вскинул брови, натурально не поняв моего вопроса. — Я хотел обезопасить вас? Я обещал вам это сделать? Я это сделал? Да, да, и еще раз, да. И эта больница, и ваша семья, и даже ваши друзья в безопасности. Тут всем этим занимаюсь я и ФСБ, а в Минске ситуацию контролирует КГБ и Александр Григорьевич. Не волнуйтесь, его авторитета хватит, чтобы ни у кого не получилось раздуть панику среди ваших людей в Беларуси. — А генерал? — Я всхлипнула. — Я его туда посадил? Я его перекупил? В чем моя вина? — Вины нет, но вам не жаль тех других? Против кого сделали покушение? Путин развел руками: — Человека, который связался с людьми, которые спонсируют террористов казенным оружием, и который погиб от того самого оружия, которое он им передал? А чего он ожидал от террористов? — Он хмыкнул. — В машину был вмонтирован не простой пакет взрывчатки, каким несколько лет назад едва не угробили Березовского. Анжела, вы понимаете масштаб трагедии? Вы понимаете, что мы уже не в силах контролировать передвижение оружия по стране, и оно уже используется в центре столицы средь бела дня? И мне же сейчас жалеть человека, который помог этому оружию добраться с военного склада до центра города? Мне жаль ни в чем невиновных людей, которых зацепило взрывной волной. Десять человек в тяжелом состоянии, а вы вовсе можете записать этот день как второй день рождения, который устроил вам я. — Да, в такой формулировке всё иначе выглядит, — я выдохнула. — Ладно. Простите. Вам виднее. А как те люди? Мы можем чем-то помочь? — Меня оповестят, — Путин посмотрел мне в глаза, — даже не переспросите, не я ли избавился от генерала? — Нет, но отрицать того, что бенефициаром его смерти являетесь вы, тоже не буду. Благодаря этому всему вам теперь не нужно слишком сильно втягиваться в наш изначальный план, и у вас от этого появилось куда больше пространства для маневра в моем отношении. — Человек, обладающий должным умением и прытью, может стать бенефициаром всегда и везде. Это не аргумент и уж тем более не доказательство. Я еще раз говорю вам: планы поменялись для меня, но не для вас. Вы будете лежать тут так, как изначально планировалось, просто чуточку дольше. — А врачи в курсе? — Только те, что работают с вами. — А охрана? — Самая лучшая. Вашего мужа и вашу подругу будут привозить к вам и увозить по графику. Ваших младших близнецов вовсе привезут к вам сюда, чтобы вы могли продолжать их кормить. Полежите тут до родов, и всё будет замечательно. — А у вас нет проблем с тем, чтобы так приходить ко мне и общаться? — Спросила я, опомнившись. — Нет, — ответил он ровно, — мои «начальники» сами меня сюда отправили, чтобы попросить вас не подстегивать интерес публики и журналистов. Так получилось, что из всех их людей я единственный, кого вы не развернете еще в дверях, потому что я недавно вернул вам дочку, когда она потерялась. Даже тут всё сработало как часы. Я аж рот открыла от шока. — Вы это сделали только ради этого?! — Нет, конечно, — Путин встал, — я сам отец, как я мог оставить пятилетнюю плачущую девочку в здании, в котором по меньшей мере половина сотрудников терпеть не может ее мать? — Он цокнул. — Почему все всегда ожидают от меня самого плохого? — Вам сказать или- — Риторический вопрос. Лежите, не переживайте. Вам сюда привезут всё, что вы захотите. Если на переговоры приедет кто-то кроме меня, можете послать в самых жестких словах, сказав, что говорить будете только со мной. У вас сейчас тоже появилось пространство для маневра в переговорах, но мы с вами в одной лодке, и я очень советую вам никуда не рыпаться без моего ведома. Плывем туда, куда я скажу. Поверьте, я узнаю, если вы захотите сменить выбранный курс. Я закивала, положила руки на живот, он это заметил, коротко извинился и ушел, а ко мне вернулись Майкл и Анатолий. — Милая, это тот мужчина? — Спросил Майкл шепотом. — Да, — я хмыкнула, — как он тебе? — Это он сделал то, что сегодня произошло? — Почему он вам так не нравится? — Возмущенно спросил Анатолий. — С его приходом у нас хоть какой-то порядок наладился! — Да, а одет он как бандит, — цокнул Майкл. — А как ему одеваться? — Анатолий развел руками, показав на свой наряд, что был очень похож на Путина. — Уж простите, мы не из лордов и герцогов, а круг нашего общения обязывает соблюдать дресс-код. Во-вторых, — он махнул рукой, — нет, это бесполезно. Анжела, ладно, ваш муж, а вы чего? — Наверное, у него просто типаж такой, — Майкл пожал плечами, пропустив последнюю фразу мимо ушей, — есть же актеры, которые играют только злодеев, хотя в жизни очень даже милые и добрые люди? Анатолий снова махнул на нас рукой, а потом всё-таки не выдержал: — Вам бы следовало быть чуточку более благодарными человеку, который так вам помог. Анжела, с какой головой вы вообще согласились сесть в ту машину? Радуйтесь, что Путин так и предполагал, что вы вытворите какую-то глупость и с самого начала связал Сергея со своим человеком. — Простите, — я выдохнула, — это всё нервы. — Отдохните, — Анатолий тоже остыл, — и больше не нервируйте Путина. Он нам очень нужен. Заметьте: он нам. Я закивала, он ушел, а мы с Майклом остались. — Сумасшедший день, — выдохнул он, — и это столица, — прошептал он, — и еще ни одного комментария от президента. Наш бы уже через час объявлял, что весь флот НАТО поднимается бомбить очередной Багдад. Или, что уже разбомбил, и гражданам не о чем беспокоиться: их сограждане отмщены. — Во-первых, бомбить нечем, во-вторых, некого, — я цокнула, — не будем же мы наносить удары по мирным людям. — Наш президент с тобой поспорил бы, — Майкл потер глаза, посмотрел в потолок, — Господи, помоги этой стране. Я теперь понимаю, почему говорят, что Россия управляется Господом. Никто больше не в состоянии рулить этим бардаком. Даже Анатолий сказал, что даже в ФСБ порядок только-только стал проглядываться. Я развела руками, а потом стала гладить живот, чтобы ребенок не нервничал. Мне привезли Славу и Вову, я их покормила, а к вечеру Майкла попросили поехать домой. Перед тем как сесть в машину он дал журналистам комментарии по поводу моего здоровья, выразив надежду на то, что в ближайшем будущем не случится ничего, что вновь сможет плохо на меня подействовать. Текст от и до нам редактировал Путин, так что Майкл просто повторил выученное. На следующий день ко мне приехали Майкл, моя лучшая подруга Маша и наши старшенькие. Детей мы заверили в том, что всё в порядке (в принципе, мы бы так сказали в любом случае), а Маше пришлось соврать и сказать, что я действительно на сохранении после вчерашнего ужасного дня. Разумеется, уже к следующему утру мне стали звонить все остальные наши ребята и искренне желать здоровья мне и малышке. Я чувствовала себя отвратительно от того, что вру близким людям, но я понимала, с какой целью это делается. Как ни крути, а переживания друзей не могут быть сравнимы с тем, что мои дети лишатся безопасности и своего законного наследства. Это я еще молчу про сотни других людей, чья работа завязана на нашем бизнесе. Толпа перед окнами стала рассасываться к третьему дню, но через наши газеты удавалось поддерживать необходимый накал страстей. Выходило идеально: кремлевский синдикат радовался, что Путин договорился со мной о том, чтобы я не сильно раздувала произошедшее, а сам Путин при этом занимался именно тем, что через Анатолия регулировал уровень народного недовольства. Политика, одним словом. Что удивительно, Путин даже не нарушил своего слова: он же обещал, что ужаса ужасного в СМИ не будет? Он это выполнил. Ужас был, но не ужасный. На четвертый или пятый день ко мне пришли из ФСБ, чтобы поговорить по поводу произошедшего. Анатолий присутствовал при допросе, поэтому мне было относительно спокойно. В какой-то момент один из мужчин показал мне фотографии обломков автомобиля, а на следующем снимке я вскрикнула и отвернулась, заплакав. Анатолий сразу же выпроводил этих нелюдей, показавших беременной кадры отдельных кусков тел, а потом вызвал врача. Он успокоил меня как мог, а потом вовсе запретил посещения. Я уже было успокоилась, но вскоре медсестра оповестила меня, что ко мне хочет пройти женщина, которую я не узнала по имени. Анатолий, напротив, сразу же дал команду пропустить даму, сказав мне: — Это супруга Владимира Владимировича. — Они теперь всей семьей будут меня успокаивать? — Успела я спросить, пока дверь не открылась. Анатолий шикнул на меня, а потом помог вошедшей даме удобно сесть на стул для посетителя. — Анжела Владимировна, я Людмила Александровна, — она тепло улыбнулась, — муж попросил меня приехать к вам, чтобы поддержать. Ему жаль, что те двое всё-таки приехали к вам и показали те фотографии. Поймите, не всё в его власти. — Спасибо. Не стоило, — я тоже улыбнулась, — мне и так неловко, что столько людей из-за меня на ногах, а еще и вас от дома оторвала. — Всё в порядке, — она покачала головой, удобнее села. — Я никуда не тороплюсь. Да, а чего я еще ожидала от жены Путина? Что она скажет: «Нет, так, нет, до свидания»? Там было другое: «Поручения директора ФСБ у нас в семье не обсуждаются: надо, так надо». Что еще хуже, так это то, что она по спокойствию не уступает мужу, а это значит, что толком не понять, о чем она думает. Ладно. Раз Путину спокойнее с личным наблюдателем у моей кровати, то пусть так. Видимо, он всё еще в шоке от моей глупости, по которой я тогда едва не села в ту злополучную машину… С другой стороны, он мог прислать супругу, чтобы его «коллеги» по цеху поняли, что место переговорщика со мной занято, и не стремились подсидеть его, повысив свою важность в глазах кремлевского синдиката… Ладно, в любом случае, мне повезло: у него приятная жена, которая не мешает мне заниматься бездельем. Людмила Александровна молча просидела со мной до вечера, я уже думала, что она уйдет к восьми, но она осталась. Я решила, что мне нет смысла переживать: если захочет, уйдет сама или по разрешению от мужа. Я прикрыла глаза, сама не заметила как заснула.

***

Когда я открыла глаза, я была в палате одна. Уж не знаю, что случилось с погодой, но для августа было, очень мягко говоря, холодно. Я решила привстать, но поняла, что случайно сняла с себя датчик, что считывал общие показатели. Чертыхнувшись, я нажала на кнопку, чтобы ко мне подошли, но никто так и не пришел. У меня появилось очень нехорошее предчувствие, но я решила не паниковать раньше времени. Только я это решила, как в дверь резко постучались. — Кто там? Молчание. Что за фигня?! — Войдите! Дверь не открылась, а ручка стала дергаться. Казалось, что дверь заперта изнутри, а кто-то хочет зайти снаружи. Хуже было только то, что ручка дергалась так, словно там был не совсем адекватный человек: по ней словно били. Ручку резко отпустили, а тень, что была видна в щели под дверью, будто бы сдуло. Я встала, поняла, что кроватки Славы и Вовы пустые, испугалась, подошла к двери, мягко дотронулась до ручки, и она плавно открылась. Никого на пороге не было. Коридор тоже был пустой, но меня отвлек звук открывшегося настежь окна в моей палате. Я недоуменно огляделась, поняла, что окно закрыто, посмотрела себе под ноги, увидела что у меня с рук капает что-то вязкое и красное. Я вскрикнула, снова посмотрела в коридор и едва не упала назад: передо мной был жутко изуродованный мужчина, в котором я с трудом узнала Валерия Геннадьевича. Он посмотрел на меня и сказал: — Прости, если что не так. Я разревелась, посмотрела вниз на свое платье, а оно снова было красным и мокрым, словно в крови. Кошмар сгущался, сгущался, чувство безысходности нарастало, а потом… А потом я резко открыла глаза. — Анжела, проснитесь! Я обалдело заморгала, поняла, что со всей силы вцепилась в руки Людмилы Александровны. — Простите, — еле выдохнула я, отпуская ее. Понятно, почему мне было холодно: я вся мокрая от ужаса. — Вы как? — Она с беспокойством оглядела меня, — воды? Я закивала. — Где Анатолий? Где Сергей? Где они? — Анатолию пришлось уехать в ФСБ, а Сергей только-только отошел поужинать. Он весь день был тут, и я настояла, чтобы человек поел. Я же здесь. Его подчиненные тоже тут за дверью. Разумеется, я не стала звать их, чтобы вас разбудить. Что вы увидели? — Кошмар, — я покачала головой, взяла стакан воды, — спасибо, — я выпила весь залпом, попросила и салфетки, чтобы протереть лицо, — видимо, мои гормоны сработали на те фотографии, и я увидела самый настоящий фильм ужасов. Я пересказала кошмар, мне стало легче, а вот Людмила Александровна неуютно поежилась. Она некоторое время молчала, а потом сказала: — Мне жаль, что вам приходится всё это переживать в такое время, но иного выхода нет, — я закивала, — хотите, я позвоню вашему супругу? — Нет, пусть спит, — я покачала головой, — он и так почти что один с тремя детьми. — Да, но вам было бы легче, если бы вы с кем-то поговорили, — она вскинула брови. Я подумала, подумала, а потом решила: — Да, позвоню вашему мужу и поистерю немного. Это был явно не тот эффект, на который она рассчитывала, но она молча набрала номер и дала мне трубку. Путин взял на второй гудок, по первым же секундам понял, что я позвонила просто ради самоуспокоения, поэтому молча соглашался со всеми моими претензиями в адрес своих сотрудников, додумавшихся принести те фотографии в больницу и допрашивать меня. — Анжела, я понял всё еще с первого раза- — А я теперь спать не могу! — Я понимаю, и я приму меры- — Споете мне на ночь? Вы сами сказали, что меня больше никто не будет тревожить, а потом ваши люди приходят и едва не доводят меня до инфаркта! Отдать должное, Путин спокойно слушал меня еще минут десять, а потом даже пожелал доброй ночи. Мне тоже стало легче. Я правильно сделала, что ему позвонила: пусть знает, что я не только глупая, но и истеричка, да и те, кто слушают телефон, тоже убедятся, что я не сахар и что Путин единственный, кто меня не только выносит, но и может к чему-то склонить. — Спасибо, — я отдала телефон Людмиле Александровне, — простите, но мне нужно было на ком-то выместить нервы. Ваш муж для этого очень подошел. — Главное, что вам легче, — сказала она, вздохнув. — А вы останетесь? — Спросила я, про себя надеясь, что она останется. — Да, конечно. Как вас теперь оставить? — А можно тогда поговорить? Я не думаю, что смогу заснуть после такого, а молча сидеть я не смогу. Я и так уже третий день молчу. — Конечно, — она улыбнулась, — о чем поговорим? — А вы из Ленинграда? — Из Калининграда. — Еще лучше, — я улыбнулась, — там я ни разу не была. Людмила Александровна тихо засмеялась, стала рассказывать про город, а потом уже я рассказывала про места, в которых успела побывать и сама при СССР, и с Майклом. Я не знаю, что так на меня подействовало, но я выболтала ей чуть ли не всю свою жизнь как на духу. Разумеется, скрывать мне особо нечего, но сам факт! Ох, моя беременность! — У вас очень интересная жизнь, — сказала Людмила Александровна в итоге. — Вы даже не спросите, не было ли глупо так сорваться с места и поехать на другой конец света? — Нет, — она покачала головой, — видимо, у вас были причины. — Какой вы замечательный собеседник, — я выдохнула, положила руки на живот, — мне действительно стало значительно лучше. — Видите? А вы не хотели, чтобы я оставалась. — Простите, — я улыбнулась, — и спасибо, что остались. Мы еще немного поговорили, Людмила Александровна помогла мне покормить Славу и Вову, а потом я благополучно заснула.

***

Я с интервалами проспала почти весь день, а ночью мне было нечего делать. Людмилы Александровны не было, поэтому я решила снова позвонить Путину. — Да, Анжела? — Мне скучно. — Позвоните мужу. — Он спит. — А я работаю. — А разве я не вхожу в понятие вашей работы? Молчание. — Владимир Владимирович? — Да, Анжела. Ладно. Минуту, я переключу вас на другую линию, — я услышала гудок. — О чем вы хотите поговорить? — Не знаю. Просто я могу позвонить или вам, или мужу. К тому же это из-за ваших людей у меня нарушился сон. — Анжела, давайте так: вы говорите, сколько хотите, а я тут поработаю, хорошо? — Сойдет. Когда еще мне представится возможность безнаказанно действовать на нервы директору ФСБ? Пять лет директор ФСБ действовал на нервы мне, а теперь я могу взять реванш. Я детально рассказала ему, как прошел мой день, еще раз пересказала содержание того кошмара, а потом прицепилась с вопросом о том, как в КГБ тренируют стрессоустойчивость. — Как бы ни тренировали, но против вас те меры бессильны. — Не такая уж я истеричка, — я цокнула, — просто эта беременность самая сложная из трех, хотя впервые у меня всего один ребенок. Мы уже даже выбрали подходящее имя. — Да. Мария. — Откуда вы знаете? — Вы говорили несколько минут назад. — Ой… Я уже по второму кругу это рассказываю? — Видимо, да. — А вы и работаете, и меня слушаете? — Как видите. — Я мешаю вам заниматься государственными делами? — Очень. — А прям такие важные дела, да? — Издеваетесь? — Нет, мне действительно интересно. — А по-вашему, бывают неважные государственные дела? — Конечно. Что же это за дело, раз вы параллельно говорите со мной? Он вздохнул, сказал: — Давайте я попрошу супругу приехать к вам завтра? — У вас замечательная супруга. Буду рада снова с ней увидеться. — Если вы изначально хотели, чтобы она приехала, могли просто сказать, а не выносить мне мозг полчаса. — Да? — Я хмыкнула. — Хорошо, буду знать. Спасибо. Спокойной ночи. Я положила трубку. И это всего неделя моего пребывания в больнице. Что я буду делать еще несколько?!

***

На следующий день к одиннадцати приехала Людмила Александровна с угощениями, по которым я в больнице уже успела соскучиться. — Вы простите, — сказала я, откусив пирожное, — но я тут схожу с ума от одиночества и гормонов. Я не могу каждый раз просить Машу приехать: она помогает с детьми, а Майкл не может приехать один: дети тоже просятся, а сюда впускают по часам и по определенным количествам людей. Владимир Владимирович вовсе настоял на определенном списке допущенных лиц, так что мой выбор очень ограничен. — Всё в порядке, — она махнула рукой, — вы мне тоже понравились. Вы очень активная. И забавная. — Да, я люблю посмеяться, — я улыбнулась, — с Майклом в принципе не жизнь, а сплошное веселье. Буквально месяц назад они с детьми случайно покрасили собаку в розовый. — Как это можно сделать случайно? — Дети сговорились, — я развела руками, — и пока меня не было дома, перелили краску в бутылку с шампунем для собак, потом специально испачкали пса, вынудив Майкла пойти его купать. Как итог, испорченная ванна, розовый сторожевой пес, счастливые дети и нервная мама. Представьте, как я испугалась, когда вернулась домой, а меня встретила пятидесятикилограммовая розовая тушка. — Представляю, — она улыбнулась, — а удалось отмыть пса? — Нет, — я покачала головой, — ждем, пока шерсть отрастет, чтобы отстричь. Это полбеды, — я махнула рукой, — у Майкла ведь совершенно нет пигмента на руках, и он теперь ходит с розовыми руками, которые прячет под толстым слоем грима. И это проделки трех старших. Наши младшие начали ходить, и мне уже страшно, что нас с Майклом ждет дальше. Я иногда прям жду, когда они подрастут, чтобы не шалить, а потом еле не плачу, понимая, что они вырастут, заведут собственные жизни и уйдут от нас, — я отложила пирожное, взяла салфетки, приложила к глазам, — я совсем уже расклеилась… Всё, минимум два с половиной года я беременеть не буду, может, успею прийти в себя и поесть что-нибудь перченое, острое и алкогольное. У меня такое ощущение, словно я… — Я шмыгнула носом, убрала салфетки, снова взяла пирожное, — простите, я забыла, что я хотела сказать. — Бывает, — Людмила Александровна кивнула, — это ваша вторая беременность за два года? — Я закивала. — Да, такой маленький перерыв между беременностями порой сказывается на нервной системе. — Полбеды, что на нервной системе, — я вздохнула, доела пирожное, — я поправилась на десять килограммов, а после этого месяца наберу еще столько же. Мне же не разрешают толком ходить. Мне потом придется каждый день по три раза в день ходить от дома на Тверской до Кремля и обратно, чтобы сбросить этот лишний вес. — Позвоните Вове еще пару раз, и вам действительно придется так бегать, — она засмеялась, — вы действительно позвонили ему в два часа ночи? — Да, — я шмыгнула носом, — я совсем одна. У меня большая семья, две собаки, а я тут одна: Славу и Вову иногда забирают на прогулку. Хорошо, что вы есть. Не поверите, но я до сих пор не видела жену Анатолия, — я цокнула, — а мы с ним знакомы уже более пятнадцати лет! Я не видела ни его, ни его жену, ни его сыновей, а сам он приходит в мой дом каждую неделю, и мои дети называют его дядей. Надеюсь, что он когда-нибудь оттает в моем отношении. Я вздохнула, посмотрела в окно. — И погода замечательная… — Давайте я всё-таки спрошу у врачей и охраны, можно ли нам хоть немного пройтись тут по садику, — Людмила Александровна встала, — сейчас вернусь. Я обрадовалась: погулять действительно очень хотелось!