Ненавижу тебя меньше всех

      В своей жизни Глеб Велимиров ненавидел три вещи: кофе с сахаром, жару и ранние подъемы.              А ещё немного Леона Ольгина: за дурацкое имя, тошнотворно-красивое лицо, которое хочется то ли ударить, то ли поцеловать, и за то, что этот взлетевший явно с чьей-то протекцией смазливый сопляк обошел Велимирова в недавнем рейтинге популярности.              И конкретно сегодня судьба посмеялась над Глебом сполна: съемки новой рекламы бренда, с которым он подписал контракт, проходят на частном пляже в Таиланде в гребаных семь утра.              Но главное, что в последний момент изменили условия и в пару к нему приставили именно Ольгина.              — Фак! Я же просил без сахара! — возмущается Велимиров, морщась, когда проглатывает отвратительно сладкий кофе, принесенный шустрой девочкой-помощницей, которая ассистирует моделям во время съемки.              Отлично, Глеб, ты сегодня окончательно выбил страйк из всех неудач.              — Ой, простите, я, наверное, стаканы перепутала. Давайте заменю, — суетится она, едва ли не вырывая из пальцев Глеба чертов стаканчик и убегая за новой порцией.              Несмотря на широкий зонт, прикрывающий его от солнца, температура на пляже заставляет плавиться, как сыр в фонтане с фондю. Как же он ненавидит жару.              — Гле-е-еб.              О нет, этот приторно-сахарный голос еще хуже, чем испорченный кофе душным ранним утром. Глеб сильнее натягивает поля шляпы на нос, но перед глазами все равно возникает довольное лицо Леона. Тот садится перед Глебом на корточки, в таких же, как у Велимирова, белых с тропическим узором пляжных шортах, чей бренд они сегодня снимают.              — Не выспался? — интересуется Леон и приподнимает шляпу обратно.              — И чья, думаешь, это вина? — огрызается Глеб, шлепнув Леона по руке, вновь нахлобучивая шляпу как можно ниже.              — Ты мог меня выгнать, — с наглой улыбкой замечает Ольгин, а затем подволакивает еще один стул и ставит его впритык к Глебу.              — Именно это я и пытался сделать, когда ты… — Глеб не договаривает, потому что с новым стаканом кофе возвращается ассистентка.              — Вот ваш кофе. Порция сливок и без сахара, — отчитывается она и быстро ретируется, когда Глеб забирает напиток.              — Ну так и что я? — хмыкает Леон и как бы невзначай задевает Глеба коленкой.              — Головка от хуя, свали, не порти и без того поганое утро, — язвит Велимиров и присасывается к стакану.              — Фу, как грубо. Ладно, бука, пей свой кофе, поговорим после съемок.              Леон ласково хлопает Глеба по бедру и поднимается, тут же радостно крича кому-то вдалеке.              *       — Мальчики, это не реклама товаров для престарелых. Дайте мне страсти, дайте огня, — нудит фотограф, отрываясь от объектива.              Какой еще нахрен огонь? Глебу кажется, что он и без того обливается потом, хотя шустрые гримеры то и дело промакивают салфеткой лицо, пудрят носик и убирают малейший намек на блеск и любые другие изъяны. Жаль только, так же бесследно не могут убрать и Леона, который трется вплотную к Велимирову и буквально липнет к обнаженному боку.              Прежде чем Глеб успевает сообразить и, главное, возразить, Леон цепляется пальцами за резинку его шорт и тянет еще ближе к себе, а затем, ведя вниз по горячему животу, юркает внутрь на пол-ладони.              — Да, отлично! Леон, ты звезда, — тут же с восторгом реагирует маэстро, и по пляжу разносится новая пулеметная очередь затвора.              — Не наглей, говнюк, — сквозь зубы шипит Велимиров, когда Леон абсолютно бессовестно скользит кончиками пальцев по коже под поясом.              — А то что? — заигрывает Леон.              — Пальцы сломаю, потом член держать не сможешь самостоятельно, — угрожает Глеб, но Ольгин только прыскает.              — Так у меня есть ты, — и смеется задорно, зараза.              Велимиров — профессионал, потому он глотает повторную колкость, чтобы не разжечь ссору прям на площадке. Ради работы можно и потерпеть. А с Ольгиным он ещё поквитается.              *       — Давай выпьем, Глеб? — зовёт Леон и тут же тянет за руку вслед за собой, не дожидаясь ответа. — Мне посоветовали отличный клуб с широкой коктейльной картой. Уверен, там точно есть твой любимый «Секс на пляже».              — Я вообще-то ненавижу подобное сладкое пойло, — ворчит Глеб, топая на буксире чуть позади Ольгина. — И с тобой пить я не хочу.              — Да-да, ты уже говорил, — почти издевательски произносит Леон, а потом, наклонившись, чмокает Глеба в щеку, которую тот сразу трет пальцами. — Напомнить чем в прошлый раз все закончилось?              — Я не просил тебя помогать, — парирует Велимиров. Леон уже ловит такси возле входа в их общую гостиницу. Машина как по заказу тормозит рядом с ним, будто только и ожидала фееричного взмаха руки.              Леон распахивает заднюю дверь такси, но прежде чем забраться внутрь или затолкать туда Глеба, чтобы уж точно не убежал, обнимает его за шею и касается уха губами, шепча:              — Я бы ни за что не позволил каким-то шлюхам увести тебя. — Его голос с отзвуком властности опаляет кожу, но тут же через секунду возвращается к медовым оттенкам: — А теперь садись в такси и не дуйся, любимый. Мы едем веселиться.              Глеб Велимиров вспоминает, что всё-таки ненавидит ещё одну вещь — шумные большие компании. Он с трудом переносит тусовки и рабочие мероприятия и уходит с них сразу как только позволено этикетом и зорким глазом менеджера, следящего за его репутацией.              Но сегодня удача отвернулась от Велимирова, смеясь над ним в паре со стервой-судьбой.              И Глеб по-прежнему чуточку ненавидит Леона Ольгина. Что тот тащит его в какое-то злачное заведение, хотя Глеб планировал отоспаться до вылета. За внезапный успех, который нервирует, за большие оленьи глаза, за вводящий в приступ инсулиновой комы сахарный смех. И, конечно, за блядские губы, которые умеют делать лучший в жизни Глеба минет.              Оттого, наверное, сильнее, чем Ольгина, Глеб Велимиров ненавидит себя: потому что не в силах справиться с глупыми чувствами.              Потому что, как бы ни злился, любит этого пиздюка.              *       В баре тесно и душно, а выпитый «Секс на пляже», который Леон приносит для Глеба вместо сухого мартини, до обидного вкусный, но Леону он не признается.              На танцполе под бьющие по мозгу биты крутятся пьяные люди, и у Глеба начинает болеть голова. Особенно когда он замечает, как к извивающемуся в подобии эротической пляски Леону со спины притирается парень.              Нагло обласкивая Глеба уже хмельным взглядом, Леон позволяет незнакомцу себя обнять. Трётся втиснутой в короткие шорты задницей, прислоняется и укладывает голову тому на плечо.              Велимиров опрокидывает в себя остатки коктейля и гневно хрустит кусочками льда. Толпа, кажется, чувствует его раздражение и расступается, как море перед Моисеем, позволяя без проблем добраться до Ольгина. Глеб хватает того за плечо, так, что, возможно, на утро на коже фиалками расцветут синяки.              — Тоже хочешь со мной потанцевать? — ухмыляется Ольгин, продолжая, однако, елозить по бедрам стоящего сзади хмыря.              Глеб молча разворачивается и уводит Леона с танцпола прочь прямо к выходу. Молчит до самой гостиницы, пока не заталкивает Ольгина в собственный номер.              — Танцуй, — командует Глеб, усаживаясь на край постели, пока Леон замирает в центре комнаты.              — Без музыки? — искренне удивляется Ольгин, хлопая ресницами.              Глеб вынимает из кармана брюк смартфон, рыщет недолго внутри, а потом бросает мобильник поверх покрывала, и по номеру разносится включенный рандомный трек.              — Устроит?              Леон лишь лукаво улыбается, закусив пухлую губу.              — Смотри внимательно, это экспромт специально для тебя, любимый.              Леон медленно водит бедрами, вырисовывая плавные восьмерки, крошечными шажками приближаясь к Глебу. Скользит ладонями вдоль тела, а после начинает одну за другой расстёгивать пуговицы на рубашке.              Глеб глубоко вдыхает через нос, держа марку, словно весь этот перформанс мало его впечатляет. Складывает на груди руки и усиленно хмурится.              Леон, позволив рубашке упасть с плеч, прикасается к груди, обводит по кругу соски и опускается вниз по животу, пока не касается пояса шорт. Музыка звучит идеальная для приватного стриптиза, будто Глеб предусматривал подобное развитие вечера.              Присев, Леон демонстративно разводит колени руками в стороны и облизывается, безотрывно глядя Глебу в глаза. А после с кошачьим прогибом в пояснице поднимается и снимает шорты, оставаясь в узеньких черных плавках, которые едва закрывают промежность.              Леон уже возбужден, и Глеб понимает — он на пределе тоже. Непроизвольно смочив губы, Велимиров сглатывает вязкую после сладкого коктейля слюну. Сладость же тела напротив он, кажется, тонко ощущает на кончике языка, чувствует нотки парфюма, который так любит Ольгин.              — Хочешь? — без конкретики, но с любопытством уточняет Леон и, повернувшись к Глебу спиной, приспускает пальцами белье, оголяя светлую, как и вся остальная кожа, задницу. Жаркое солнце за два дня в Таиланде еще не успело облизать его тело тонким слоем загара.              Глеб чувствует жаркую тесноту в паху, когда Ольгин, наклонившись, неспешно спускает плавки, демонстрируя блестящий кристаллик на верхушке плага, вставленного в дырочку меж ягодиц.              — Ты… ходил с этим в клуб? — удивляется Велимиров, слыша, как гулко бьётся сердце. И как об ширинку трется стояк.              Леон не отвечает. Поддевает ступней с пола белье и бросает им в Глеба, но тот даже не бесится по привычке. Только тянется вперед и хватает Леона за пояс, приближая к себе.              Конечно, он хочет. Невозможно. Дурно. До дрожи. Ненавидит за то, как сильно.              Леон, уперевшись коленом в матрас между бедер Глеба, проводит кончиками пальцев сквозь волосы на виске Велимирова, касается шеи, а после накрывает рот Глеба своим, начиная с наслаждением целовать. Облизывает губы языком, обводит по контуру, иногда юркая кончиком вглубь, чтоб подразнить. Смеется, когда Глеб впивается пальцами в крепкие ягодицы, разводит и мимоходом касается пробки, вынуждая Леона тихо заскулить от трения внутри.              Кожа около плага еще слегка влажная от смазки, и пока Леон орудует языком у Глеба во рту, посасывая и играясь, Глеб берется за кончик пробки и предельно медленно тянет наружу. Ольгин, отклячив задницу, тут же мычит в поцелуй, шумно дыша через нос. Его член пружинит в полной готовности, а головка блестит первыми каплями семени.              Может, Глеб Велимиров и чувствует к Леону отголоски ненависти, но исключительно потому, что иначе утонет в водовороте страсти и чужеродной нежности. Без остроты и тонизирующей их желания колкости они оба увязнут в нелепых эмоциях.              Вырвавшись ненадолго из объятий Глеба, Леон толкает его назад, роняя на спину, и забирается сверху на бедра. Задирает к подбородку полосатое поло и проводит от пупка до соска влажную линию, распутно смотря в затуманенные похотью глаза Велимирова. Поласкав и зажав напоследок зубами сосок так, что Глеб на вдохе шипит, Ольгин тем же путем возвращается вниз. Брюки ловким движением рук летят в сторону, а язык Леона широким мазком проходится по члену Глеба от мошонки до самой головки.              Велимиров тут же автоматически вспоминает, как вчера, разбудив его перед съемками, Ольгин нагло завалился к нему якобы по причине бессонницы, но по полной извинился за нарушенный сон, отсосав Глебу досуха.              Глеб определенно ненавидел себя за слабость к пухлым губам Ольгина, с явным рвением смыкающимся вокруг его пениса.              Дав Леону наиграться, Глеб пихает его на кровать и укладывает на живот, накрывая сверху собой. Вновь касается пробки и на этот раз тянет, пока та не выходит наружу. Ольгин томно, протяжно стонет и ждет, когда Глеб наконец заполняет его собой.              — Понравилось вертеть хвостом перед чужим мужиком? — хрипло спрашивает Глеб, основательно втрахивая стонущего под ним Леона в матрас.              Тот упирается в подушку лицом, цепко впиваясь в ее швы ногтями, но как распутная блядь, подставляющая Глебу задницу, и сам двигает тазом навстречу его толчкам.              — Мне нравится… как ты бесишься, — ехидно отвечает Леон и вскрикивает, когда Глеб особо грубо вбивается ему в зад.              — Сучонок, — почти рыча, ругается Глеб, входит до упора и замирает внутри.              Теснота, пульсирующая вокруг члена, заставляет изнывать, но Глеб хмыкает, когда в нетерпении внизу елозит Леон. Глеб утыкается носом во влажный затылок Ольгина, втягивает аромат и лижет по кромке порозовевшего уха.              — Ненавидишь меня? — будто издеваясь, спрашивает Леон, пытаясь потереться о пах Глеба, но тот прижимает его к кровати и горячо дышит в шею.              — До глубины души, — врёт Велимиров, прикасаясь к губам Леона, чтобы на контрасте слов нежно поцеловать.              *       Глеб просыпается от запахов горьковатого кофе и жаренного хлеба. Щурясь, приоткрывает один глаз и отрывает голову от подушки.              — Утречка, любимый, — желает Леон, восседая за столом с подогнутой под жопу ногой. Незапахнутый гостиничный халат оголяет половину абсолютно нагого тела. — Будешь есть? Или тебя покормить? — лыбится и откусывает от ароматного хрустящего тоста.              Глеб кряхтит и ногами пинает вниз одеяло. Почему он чувствует себя так, будто это его всю ночь трахали группой? Почему этот наглый пиздюк свеж и бодр и сияет, как свеженачещенный унитаз из рекламы? Неужели разница в пять лет настолько сказывается на их состоянии?              Не удосужившись прикрыться — не напугать ежа голой жопой, а Леона его хуем, — Глеб шлёпает до стола, на котором сервирован классический английский завтрак. От вида жаренных колбасок призывно урчит в желудке, и Глеб забирает из руки несопротивляющегося Ольгина наколотую на вилку сосиску, откусывая смачный кусок.              — Приятного аппетита, Глебушка, — нисколько не обижаясь на вполне себе типичное поведение, радушно произносит Леон и пихает в рот возвращенную колбасу, вместе с тем без зазрения пялясь на Глебов член.              — Я в душ, — бросает Велимиров и ретируется в ванную комнату.              — Только недолго, — кричит вдогонку Леон. — У нас ещё четыре часа до обратного рейса, поэтому мы идем загорать.              — Ненавижу жару, — ворчит Глеб и слышит, как за спиной смеётся Леон. Дерзкий сопляк.              *       — Нет, — категорично отрезает Глеб, когда Леон, гуляя по пляжу, неожиданно тормозит и упрашивает его сделать сэлфи.              — Мы не увидимся ещё месяц. У тебя показ в Нью-Йорке, а я лечу в Токио, — слишком уж натурально печалится Ольгин, теребя телефон в руках. — Ты можешь сниматься со мной час для фотошута, но жалеешь минутку для пары личных приватных кадров?              Глеб, сунув ладони в карманы, пинает носком сандалии белый песок, избегая смотреть на Леона. Что за гадкое чувство? Почему от него труднее дышать? Вероятно, это жара…              — Зачем тебе это? — спрашивает Глеб, и дело уже не в чертовых сэлфи.              — Потому что люблю… — Ольгин спотыкается на полуслове, но тут же натянув невозмутимую улыбку, продолжает: — … тебя бесить. Ты забавно хмуришься, и бурчишь как старый дед. Ты уверен, что тебе двадцать восемь, а не восемьдесят два? — глупо шутит Леон и натяжно, Глеб это явно чует, смеётся. — А потом у нас всегда случается самый охренительный секс, который можно вообразить. Поэтому да, — кивает Леон, — люблю тебя… бесить, Велимиров. И мне нужна твоя жутко недовольная физиономия, а не холеный глянец.              В ответ на свои мысли Глеб, вздыхая, закатывает устало глаза, закидывает руку Леону на плечо и прижимает к себе.              — Дай лучше я, у тебя руки короткие, — говорит он, вынимая из ладони Леона смартфон. — И не вздумай на меня дрочить, извращенец.              — Обещаю терпеть до встречи в Москве, когда снова буду лично тебя бесить, — отвечает вмиг повеселевший Леон, крепко обнимая Глеба за талию.              Тот щелкает затвор три раза, и на последнем Леон касается губами его щеки.              В этой жизни Глеб Велимиров ненавидит три вещи: сладкий кофе, рано вставать и куда-то тащиться в жару.              И немного Леона Ольгина, потому что искренне, хоть никогда об этом вслух не признается, ненавидит по Леону скучать.