Ненавижу тебя меньше всех

канун католического рождества. австрия

      После окончания съемок, которые весь день проходили на улице при минусовой температуре, Глеб быстро прощается с командой и просит менеджера отвезти его обратно в гостиницу, чтобы поскорее принять горячий душ, выпить, и возможно, не просто чая или кофе, а затем забраться в теплую постель и уснуть. Глеб всегда ненавидел жару, но сегодня убедился, что ненавидит ещё и холод.       Безусловно, зимняя Австрия прекрасна: горы, свежий воздух, уютные шале, в одном из которых он сейчас и живёт, чудесная на вид погода, если вы, конечно, устойчивы к морозу даже под слоями одежды. Но после многочасовой фотосессии в конце декабря Глеб уже немного скучает по съемкам где-нибудь на тропических островах.       Единственное, что скрашивало неудобства, это Этьен — лучший по мнению Глеба фотограф, ради работы с которым он и согласился на съемку: и как друг, и как модель, которой не наплевать, для кого позировать.              Глеб заказывает то ли ранний ужин, то ли поздний обед прямо в номер, не имея абсолютно ни единого желания покидать тепло и вылезать из пушистого отельного халата, носков и тапочек. Этьен честно пытался вытащить его наружу, предлагая присоединиться к нему и съемочной группе за рождественским ужином в каком-то популярном ресторане, но Глеб остался непреклонен, однако пообещал, что завтра, раз уж выдается свободный день, он встретится с Этьеном без толпы малознакомых людей: к вечеринкам он не особо склонен.       Стук в дверь отвлекает Глеба, едва поднесшего ко рту ложку ароматного куриного супа. Первая мысль: молчать, и пусть считают, кто бы там ни стоял в коридоре, что в номере никого нет. Менеджер бы позвонил заранее и предупредил, да и к тому же Макс в курсе, что Глеб на сегодня уже «вне зоны доступа». Персонал бы тревожить не стал: Глеб предусмотрительно повесил на дверь уведомление «ду нот дистерб». Ну и в конце концов в номере проведен стационарный телефон на крайний случай.       Но стук настойчиво повторяется. Глеб закатывает глаза, раздраженно вздыхает, отставляя чашку с супом, и всё-таки поднимается.       Перед дверью плотнее запахивает на груди халат и отпирает замок.       — Гле-е-ебушка, — в ту же секунду доносится сахарный голосок.       — Какого..? — удивляется Велимиров, пялясь на Леона Ольгина, собственной персоной стоящего перед его номером.       Леона, который должен быть на показе в Лондоне. Леона, который сейчас улыбается и едва не прыгает от радости, как пес, при виде Глеба. Леона, которого он немного ненавидит, но на самом деле, конечно, любит.       — Сюрприз! — говорит тот.       На нем удлиненная дубленка «авиатор», удобные угги и не менее комфортные и совсем не фэшн трикотажные брюки; в руках шапка, поэтому волосы без укладки взъерошены, рядом — любимая брендовая сумка с инициалами, с которой Леон обычно летает.       — Можно я наконец войду? — спрашивает Леон, хлопая ресницами.       Глеб ненавидит этот взгляд — против него у Велимирова нет орудия, как и против еще многих трюков Леона, половина из которых так или иначе включает в себя секс.       — Почему ты не в Лондоне? — серьезно говорит Глеб, продолжая выглядывать в коридор сквозь нешироко отворенную дверь, будто и вовсе планирует захлопнуть ту прям перед носом у Ольгина, если тот ответит недостаточно убедительно.       — Потому что соскучился по тебе, дорогой, — признается Леон. — Ты не рад меня видеть, что ли?       Леон надувает губы. Нет-нет-нет, Глеб не поддастся на этот дешёвый манипуляторский ход.       — А предупредить не дано было? — игнорируя вопрос, дальше допрашивает Глеб, сложив на груди руки. — Я уже спать собирался.       — Твой график как обычно похож на стариковский, — фыркает Леон, а потом резко меняет тактику и хнычет: — Глебушка, позволь мне уже войти, я так вымотался. Сначала самолёт, потом поезд из Вены сюда, я устал, хочу в душ, массаж и заняться с тобой сексом, — на одном дыхании выпаливает тот, нисколько не меняясь в лице на последнем пункте.       — То есть ты припёрся сюда тупо потрахаться? — фыркает Глеб, это даже его веселит.       — Милый, я жутко соскучился, — жалуется Леон. — Я выпросил пару дней отдыха, чтобы приехать. Макс сообщил, где тебя найти.       Нет, Глеб, конечно, в курсе высокого либидо Ольгина, но чтобы не вытерпеть и примчаться? Обычно они договаривались о встречах, когда оба возвращались в Москву, либо, если удача была на их стороне, когда оба участвовали в одних и тех же показах или съемках. Глеб никогда бы не признал, что ему не хватало видеться с Леоном с подобной периодичностью, но карьера обоих была на пике, и они договорились, что сначала работа, а затем — личная жизнь.       Но вот Леон здесь, в Австрии, сугубо для того, чтобы провести вместе время.       Глеб цыкает, делает шаг назад и открывает дверь шире, позволяя Леону буквально впорхнуть внутрь. Тот кидает сумку на пол, ждёт, когда Глеб вновь закроет дверь, и практически сбивает его с ног, бросаясь на шею и впечатываясь в губы очень жаждущим поцелуем. Глеб даже отшатывается, но Леон крепко держит, ни на секунду не прекращая целовать.       — Ты в душ хотел, — напоминает Глеб, когда они переводят дух после, кажется, двух минут лобызаний.       — Пошли вместе? — просит Леон, мелкими касаниями губ проходясь по линии челюсти Глеба.       — Я уже мылся. Иди один.       — И спинку не потрешь? — ухмыляется Леон, лаская пальцами шею и затылок.       — Я вообще-то тоже устал, весь день на съемках.       — Ладно-ладно, понял, — отстаёт Ольгин и чмокает Глеба в щеку.       Снимает верхнюю одежду, шагает к брошенной сумке и копается внутри. Что-то прячет подмышкой, но Глеб не видит, все упаковано в непрозрачный пакет.       — Тогда подожди меня, не засыпай. У меня для тебя есть рождественский подарок, — лукаво улыбаясь, Леон подмигивает, проходя мимо Глеба. — Я скоро, любимый, не скучай.              В ванной Леон проводит не менее получаса. Глеб успевает доесть всю еду, пролистать каналы на местном тв, залипнув на каком-то забавном мультфильме на немецком, написать менеджеру и сообщить, что припёрся Леон, а Макс — предатель, раз выдал его Ольгину, на что Глеб быстро получил краткий ответ: «Я знал, что ты будешь рад, развлекайтесь».       Леон выплывает в клубах пара и плюшевом комбинезоне с капюшоном, на котором сверху пришиты рожки.       — Всегда знал, что олень твое тотемное животное, — комментирует Глеб, лежа на кровати поверх одеяла.       Леон как и обычно нисколько не обижается на нарочито едкие ремарки Глеба, принимая все колючки его характера — знает, что в действительности Велимиров бурчит исключительно для проформы. Леон медленно вышагивает, безотрывно глядя на Глеба, останавливается перед кроватью, поворачивается спиной и игриво вертит задницей, демонстрируя пришитый сзади на комбинезон пушистый хвостик, который больше похож на кроличий, чем на олений.       — А подарок где? — спрашивает Глеб, припоминая слова Леона. Небось этот звериный маскарад и подразумевался, очень в стиле Ольгина.       Леон забирается на кровать и подползает, пока наконец не нависает над Глебом.       — Внутри, — коротко отвечает Ольгин.       Наклоняется, проводит кончиком языка по губам Глеба, ластится, трется носом о щеку, облизывает ухо, намеренно эротично дыша.       Глеб срывается, прижимает Леона к себе и перекатывается, меняя их местами.       — Хочешь открыть и посмотреть? — ухмыляется Леон. События явно разворачиваются по его плану.       Глеб упирается одной рукой в матрас возле его головы, ждёт недолго, обводя взглядом довольную до неприличия физиономию Ольгина, а затем берется за молнию на комбинезоне и тянет вниз.       На Леоне короткий красный топ с белой опушкой и такие же обтягивающие шортики с помпонами на поясе. Судя по рельефам, Ольгин уже в начальной стадии возбуждения, а взгляд Глеба только подливает масла в огонь.       — С рождеством, любимый, — шепчет Леон, медленно ведя ладонью от груди Глеба, попутно развязывая пояс и заканчивая свой путь над резинкой трусов, за край которых цепляется пальцем.       — Ладно, так и быть, можешь сегодня заночевать здесь, — говорит Глеб и затыкает рот Ольгина поцелуем прежде, чем тот успеет ещё что-то сказать.       Глеб слишком скучал по этому нахалу, чтобы тратить драгоценное время на болтовню.

* * * лето. почти год спустя после событий первой части

      Леон не закатывает истерик, не повышает голос и не устраивает сцен, как, наверное, многие ожидали бы от него в подобной ситуации. Он просто кивает, говорит: ага, ладно, я понял. А затем встаёт и молча уходит. Впервые ведёт себя так серьезно. Не пытается переубедить или соблазнить Глеба. И это очень не похоже на Ольгина. Это пугает Глеба до усрачки. Хоть и запоздало, будто щелчок захлопнувшейся за Леоном двери действует как бодрящая оплеуха. Как сигнал или, может быть, как упрек и претензия. Но вероятно, всё сразу.       Этот звук ещё долго эхом звучит в ушах Глеба, а после словно кто-то невидимый (совесть?) вдруг орёт ему:       «Ты совсем рехнулся, Велимиров? Ты вот так сейчас позволишь ему уйти? Закончить всё? Оборвать? Забыть?»       «И что? Почему нет? Мы просто любовники. Иногда они расстаются, — будто нарочно зачем-то противится Глеб. — Я не должен ему ничего. Не обещал. Не признавался в каких-то чувствах».       «Именно, олух! Может, в этом всё дело? Что Леон в итоге считает, что не имеет в твоём сердце места? Что он только парень для развлечения между съемками? Что он… короче, просто тебе не важен?»       «Но ведь и без того было всё здорово», — продолжает размышлять Глеб. Ещё немного и он правда рехнется. Докатился до споров с собственной совестью.       Или это другое? Обида? Раздражение на Леона? Страх?       Любовь, черт дери!       — Блять, Ольгин, как же ты, сучонок, бесишь меня! — сквозь зубы уже вслух бурчит Глеб, срываясь с дивана и, как был в одних домашних шортах и какой-то майке-алкоголичке, пусть и с маркой известного бренда, выбегает из квартиры.       На улице пусто. То есть мимо идут прохожие, их не так много, все же закрытая территория не абы какого жилкомплекса. Только Леона не видно. Ну не мог он так быстро исчезнуть, он ведь даже приехал не на своем авто, а на такси. Он в принципе не любит водить самостоятельно, хоть права получил сразу на восемнадцать.       Летняя жара липнет влажностью к коже. Ей-богу, думает мимоходом Глеб, как в Питере, а не в Москве. Солнце слепит, так что Глеб жалеет, что не успел взять очки, но тут же себя одергивает: ну какие в жопу очки?! Лучше беги и ищи Ольгина!       Впрочем, разумная мысль позвонить ему тоже разбивается о поспешность, с которой Глеб вылетел из квартиры: мобильник так и остался лежать на сиденье дивана.       Глеб бежит, звонко шлепая по пяткам вьетнамками, открывает ворота домового ограждения и озирается. Пусто. Ну не могло такси так скоро подъехать и забрать это вертлявое, дико раздражающее, до дрожи доставучее, но пиздец какое любимое недоразумение по фамилии Ольгин.       Глеб в порыве отчаяния подходит к мужику на вахте возле ворот и спрашивает, уезжал ли кто на такси за последние минут десять, однако тот с уверенностью мотает головой.       — Даже никто не входил, — добавляет охранник.       Внутри его будки работает вентилятор, приятно охлаждая, однако Глебу кажется, что ему вдруг не слишком и жарко. Наверное, даже холодно. От нутра своего ледяного, из-за которого, вероятно, он потерял Леона.       — А вы ищете кого-то? — любопытствует охранник. — А то у меня тут видео с камер есть. На всей территории же понатыканы.       Глеб сначала хочет сругнуться, мол, и где ты, блять, раньше, дяденька, был? Но после быстро осознает, что мужчина тут вообще не причем и стоит унять свой говнистый характер — и без того дел натворил.       — Да, просто с другом повздорили, он ушел без мобилы, но вроде уехать не успел… Короче, может вы видели, он через другие ворота вышел? — в последней надежде спрашивает Глеб.       Само собой он в курсе, где живёт Ольгин, можно запросто к нему заявиться и всё объяснить. Но вопрос в том: откроет ли? Вдруг поедет к кому-нибудь? Заночует у одной из его, кажется, сотни лучших подруг. Или с ходу направится в клуб… Или (да пусть только попробует!) к другому мужчине — возле него постоянно вьются какие-то папики, которым он прежде стойко отказывал, ссылаясь на то, что состоит в серьезных отношениях, что он верный и не гонится за выгодой и подарками, потому что любовь важнее. Это Глеб, конечно, слышал по разговорчикам где-то в гримёрках — они часто с Леоном работали с одними и теми же командами. Леон ему лично никогда не хвастался ухажёрами, разве что вскользь от усталости, или позлить в шутку, но без претензий. Он, наверное, полагал, что его точка зрения очевидна и что она взаимна.       А затем:       «Глебушка, я хочу рассказать о нас, мне надоело, что я не могу быть с тобой на людях. Мы ведь часто в Европе работаем, там много таких, как мы. Бояться нечего, правда. В Москве не будем афишировать напоказ, но и делать вид, что мы коллеги, которые ещё и враждуют… хоть это, конечно, к тебе только относится, — Леон улыбается, но как-то печальнее, чем обычно, — я устал, в общем».       «То есть, о чем ты вообще? — возмущается Велимиров, попутно отправляя менеджеру сообщение, чтобы в Лиссабоне тот успел забронировать номер в том же отеле, где селится Ольгин. — Я не буду говорить всем, что я гей и что тусуюсь с тобой».       «Тусуешься… Ну да, друзья с привилегиями. Захотел потрахаться, Леон всегда в деле, всегда доступен для предложений, так?» — Глеб не сразу улавливает смену тона и настроение. Тут вопрос посерьёзнее — номеров нет, только люксы или семейный. К черту, пусть семейные, он уломает агентство, что ему необходима именно эта гостиница.       «Ты сам всегда первым цепляешься ко мне, так что не надо делать вид, будто это я озабоченный», — хмыкает Велимиров и улыбается, когда менеджер сообщает, что каким-то чудом освободился одиночный номер, и он уже забронировал.       «То есть ты против того, чтобы официально подтвердить наши с тобой отношения?» — переспрашивает Леон, водя ладонью по мягкой ткани обивки.       «Ты всем собираешься рассказывать, что мы спим между показами?» — начиная лучше вникать в разговор, интересуется Глеб. Чёрт, кажется, он что-то упустил из разговора. Попросил же подождать чуток.       «Нет, наверное. В общем, не бери в голову. Это не так уж и важно».       «Погоди, просто зачем что-то менять, это проблемы, лишние сплетни. Да мы ужиться не можем, какие отношения? Ну трахаемся, ну зачем об этом остальным знать?» — поражается Глеб, смотря на непривычно невыразительное лицо Ольгина. Красивое до приторности, безупречное, то, которое показывает эйфорию чувств, когда они рядом. А теперь на губах, слишком ровных и сомкнутых, нет даже лёгкой, той самой классной его улыбки.       Глеб отматывает назад и что-то щелкает, заклинивает. Не даёт въехать сразу: ну зачем им огласка? Почему Ольгин прилип к нему? Почему он, чёрт возьми, не улыбается, если минуту назад флиртовал и намекал явно на продолжение?       «Ага, ладно. Я понял».       А потом дверь щёлкает, а Глеб не врубается. А когда, кажется, поздно — спохватывается. Сердце лупит: от жары, от бега, от того, что он долбоеб и позволил уйти Ольгину.       — А на площадке, поглядите, не ваш товарищ сидит? — повернув к Глебу один из мониторов, показывает охранник.       — Он! Спасибо! — бросает Глеб и несётся, едва не теряя шлепанец, в сторону детской площадки.       — Глебушка, а ты чего такой запыхавшийся? — как ни в чем ни бывало удивляется Леон, оторвав голову от ладоней, в которые упирался. Его явно ничего не смущает, кроме факта, что Глеб вдруг решил побегать по местности.       Чувствуя, что ещё сложно дышать (видимо, стоит активнее заняться тренировками, потому что какого хрена так быстро выдохся?), Глеб молча берет Леона за руку и снимает с качелей, притягивая к себе.        — Ты меня так бесишь, — первым делом выдает Глеб, стискивая в объятиях чуть озадаченного Леона. — Ты вообще основная причина, почему я бешусь, ворчу и почему моя жизнь становится такой шумной и неуправляемой.       Глеб слегка отдаляется (майка уже успела прилипнуть к вспотевшему телу), берет лицо Леона в ладони и заканчивает:       — Но в то же время ты самая главная причина, почему я вообще не сошел с ума в окружающей суматохе. Почему я со своим поганым характером вообще кому-то нужен. Почему я хочу, чтобы мой график был не таким плотным, а если и был, то чтобы наши показы были в одном городе. Причина, почему я задалбливал менеджера, чтобы жить с тобой рядом и видеть твою пиздецки красивую и улыбающуюся физиономию, — которая для меня лучше всех физиономий в мире, — настолько долго, насколько мы можем себе это позволить в нашем ритме. И я, кажется, уже почти теряю суть своих слов, поэтому слушай сюда раз и навсегда: я тебя люблю. И попробуй так ещё раз меня напугать, ясно? — Леон молча кивает. — И чтобы никого больше. Потому что да, мы тусим, спим и трахаемся, и мне плевать уже, кто про это будет знать, если ты рад, а мне не нужно будет в страхе носиться, как идиоту, по двору дома, думая, что я по своей же тупости просрал самое дорогое, что у меня вообще есть. Ты понял?       — Ага, ещё примерно на первой фразе, что бешу тебя, — шмыгнув носом, отвечает Леон и наконец по его губам расплывается улыбка, от которой у Велимирова на душе легчает, так что остаётся лишь навсегда запечатлеть ее там поцелуем.       И Глеб никогда себе не позволит впредь дать Ольгину повод решить, будто тот не является для него всем грёбаным миром.