Intimate impressions/Интимные впечатления

Две дюжины официантов расхаживали взад и вперед по изысканно украшенному бальному залу, обслуживая гостей, сидевших за длинным столом. Звуки скрипок наполняли это помещение, перемежаясь с голосами состоятельных людей, говорящих слова, которые звучали так, словно они были из альтернативной вселенной. Каждое из них было длиннее и бессмысленнее предыдущего. “Микрогоспиталь”, “гиперавтоматизация”, “стандартизированные парадигмы”, “лучшие в своем классе векторы качества”. Разговоры перешли от модных словечек, связанных с бизнесом, к лучшему вину в Монако, к последнему скандалу такого-то, который попал в новости (О! Как глупо с их стороны, соглашения о неразглашении существуют не просто так!). Эйгон II Таргариен, наследник состояния семьи Таргариенов, закрыл лицо руками, явно скучая до слез. Его глаза были закрыты, рот приоткрыт в тихом зевке. Когда он, наконец, полностью открыл свое лицо, можно было бы, сказать, что он выглядел так, словно пришел прямо с 12-часовой смены на это мероприятие в черном галстуке. Сальные светло-серебристые волосы растрепались на его усталой голове. Он явно был физически нездоров, на его лице были темные круги и бледные губы. Он выглядел так, словно в любой момент мог извергнуть содержимое своего кишечника. - Не зевай, когда мистер Рокфеллер говорит, - прошептал ему на правое ухо его младший брат Эймонд. - Это неприлично. Неприлично. Эймонд всегда использовал до смешного неуместные слова, по-видимому, представляя себя землевладельцем из одного из тех так называемых классических романов, которые они должны были читать в школе. - Отвали, Эймонд, - пальцы Эйгона обхватили стоявший перед ним напиток, готовые поднести его к губам. - Вся твоя персона. Вот что действительно неприлично. Эймонд покачал головой, его губы скривились во что-то похожее на хмурую гримасу. - Отлично. Опозоришь себя и семью, как ты всегда делаешь. - Я стараюсь изо всех сил, - усмехнулся старший брат Таргариен. Он махнул рукой, подзывая официанта. Ему нужно было больше алкоголя, если он собирался пережить этот ужин, сохранив рассудок. После последнего бокала скотча Эйгон решил вообще отказаться от этой затеи с черным галстуком. Все равно с ним никто не разговаривал, разве что молча ругали его, когда он плохо себя вел. Для человека, который, как предполагалось, был так важен для будущего семьи, он всегда чувствовал себя удручающе незначительным на подобных собраниях. Он пошел в единственное место, где, как он знал, он будет в безопасности: на пустой балкон. Он располагался в бывшей детской спальне его сводной сестры Рейниры и содержался в безупречном состоянии по распоряжению отца. То, что отец делает для своего “единственного ребенка”, по крайней мере, так сказал патриарх Визерис Таргариен, неудачно оговорившись во время такого же торжественного мероприятия. Это было много лет назад, в то время, когда вся семья была с красными лицами, пыхтела и отдувалась, и все потому, что Рейнира осмелилась совершить немыслимое: покинуть конгломерат, созданным их семьей и сбежать с дядей Деймоном. Эйгон слышал их крики из соседней комнаты. - Я отказываюсь оставаться здесь и послушно выполнять свои обязанности, в то время как вы нагло пытаетесь присвоить себе наследие моей семьи! – кричала Рейнира Отто и Алисенте Хайтауэр, деду и матери Эйгона. - Вы пытаетесь подорвать авторитет моего отца, мой и моего мужа на каждом шагу! С меня хватит, Алисента! Добро пожаловать в управление нашей гигантской корпорацией без Деймона и меня! С этими словами Рейнира выбежала из офиса "Targaryen & Sons" за неделю до ежегодного банкета и больше никогда не возвращалась. Вышеупомянутый гала-концерт обернулся катастрофой: заинтересованные люди спрашивали, куда делся самый компетентный член совета директоров. - Рейнира решила сосредоточиться на других своих увлечениях, - дипломатично объяснял Визерис. После того, как все гости ушли, он сетовал на то, что ему не удалось защитить своего единственного ребенка от змей, и от него пахло вином. Эйгон вытащил из кармана ключ от комнаты (конечно он продублировал его для облегчения доступа) и засунул его в скважину. К его удивлению, она уже была не заперта. Эх, может быть, он забыл как следует закрыть, когда был там в последний раз. В комнате все еще пахло «Голубой мечтой», которую он выкурил на днях. «Пыль» и «Голубая мечта». Подходящие метафоры для нынешнего душевного состояния Эйгона. Разрушенный силами природы, но все еще на высоком уровне. Он расстегнул верхние пуговицы своей накрахмаленной белой рубашки, небрежно бросив галстук и черный пиджак на старую кровать Рейниры. У него был запас презервативов, сигарет и травки, спрятанный в ящиках прикроватного столика его сводной сестры. Эйгон потянулся за зажигалкой, чтобы наконец-то насладиться сигаретами, которые ему до смерти хотелось выкурить за всю ночь, но не почувствовал под ладонью ничего, кроме дерева. Зажигалка пропала. Одна из его сигарет тоже исчезла. Какого черта? Прислуга забрала себе? Он был не против, если они взяли сигарету, но не зажигалку. Кто, черт возьми, крадет зажигалку? Эйгон сдался. Если он не может покурить, то по крайней мере, подышит свежим воздухом. Ему всегда нравилось ощущать дуновение ветра на лице, когда он смотрел вниз с балкона. Ему хотелось, чтобы его пес Санфайр был драконом, чтобы он мог летать на спине Санни и убежать ко всем чертям подальше от всего. Чтобы ветер дул ему в лицо. Может быть, в Таиланд, с поддельным паспортом? Сбежать, как это сделала Рейнира. Объект его зависти. Любимица их отца и та, кому удалось сбежать. Всё, чего недоставало Эйгону, было у неё. Эйгон сказал едва ли пять фраз своей сводной сестре за двадцать или более лет, но бремя быть ее братом всегда висело над ним, как полтергейст, готовый в любой момент разбить ему лицо. Она казалась такой… идеальной. Он ненавидел ее с такой силой, которая могла бы сжечь целый флот военных подводных лодок. Его бурлящий коктейль из ненависти и зависти привел к тому, что он использовал детскую спальню Рейниры как убежище для своих утех. Он тайно трахал бесчисленное количество женщин на детской кровати Рейниры. Всегда было так приятно пачкать ее голубые пододеяльники с ручной вышивкой своей спермой. Маленькая месть за то, что она косвенно заставила его чувствовать себя таким незначительным, будучи любимицей их отца. У Эйгона перехватило дыхание, когда он взглянул на балкон. Там стояла темная фигура, зашедшая в его тайное место. Это был призрак. Женский призрак, а может быть и сама смерть пришла, чтобы забрать его душу и освободить его от земного бремени. Ее светлые длинные волосы струились по спине, красное платье развевалось по полу. Призрак повернулся, и сердце Эйгона, казалось, остановилось. Сначала он не был уверен, пока не увидел безошибочно узнаваемый орлиный нос на ее лице и ее губы, словно горы-близнецы. Рейнира. - Эйгон? - тихо позвала она, словно стараясь не разбудить настоящих призраков в комнате. Он осторожно подошел к ней, не уверенный в её реакции. Догадалась ли она, что он использовал эту самую комнату как временную убежище для секса? Почувствовала ли она запах травки? - Да, это я, - его голос дрожал, выдавая все его усилия казаться беспечным. Эйгон не видел ее много лет, и она выглядела совершенно по-другому, но ему было и так ясно, что это действительно она. Рейнира Таргариен, та, которую раньше называли самой горячей девушкой на пяти континентах или что-то в этом роде. Ее мягкие, волнистые серебристые волосы грациозно ниспадали каскадом по спине и рукам. Его взгляд переместился на ее губы, накрашенные соблазнительной красной помадой в тон платью. Между ними гордо была сигарета. Последнее, что он слышал о ней, это то, что она стала модельером, или что-то подобное. Эйгон был пьян, он уже давно не испытывал хорошего оргазма. И он был настроен на хаос. Он хотел рассказать ей, что эта комната была его любимым местом для удовлетворения своих плотских желаний. А Рейнира сказала бы, что он бесполезный, отвратительный извращенец, или что он больной на голову, и он рассмеялся бы ей в лицо. Маленькая месть. Он был уверен, что она все равно отшатнулась бы при взгляде на него. Но она этого не сделала. Она говорила таким нежным, таким сладким голосом, что он на мгновение забыл, что она - это она, а он - это он. - Что ты здесь делаешь, Эйгон? - Рейнира затянулась сигаретой, поигрывая маленькой зажигалкой в левой руке. Это она их взяла. - Я терпеть не могу это сборище. - Я тоже. Но я хотела спросить, почему ты прячешься в моей детской спальне? - Пытливый, слегка угрожающий тон Рейниры наконец-то проявился. Вот он. Его шанс одержать одну победу, всего одну, над своей такой идеальной сводной сестрой. Ему так хотелось сказать, как сильно ему нравится проводить здесь время, теперь, когда она больше не была частью этого дома. И сказать ей, как сильно ему нравится вид пепла от его сигареты на ее старом ручном зеркальце, переделанном в пепельницу. Ему очень, очень хотелось сыграть роль паршивой овцы, заставить ее сморщиться от отвращения при виде него. Он хотел это сделать, но слова, слетевшие с его губ, были совсем не теми, которые он намеревался сказать. - Это единственное место, где никто не стал бы меня искать, - вместо этого пожал плечами Эйгон. Рейнира подошла к прикроватной тумбочке, осторожно выдвигая каждый ящик. - Это твои? - Да. Угощайся. - Я уже это сделала, как видишь, - усмехнулась она, осторожно вынимая из упаковки единственную сигарету и протягивая ее Эйгону. - А ты? - Конечно, - он поймал её ртом. Рейнира протянула ему зажигалку, ее аккуратно ухоженные ногти коснулись кожи его ладони. Эйгон мог поклясться, что почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Он бы и за миллион лет не догадался, что Рейнира, идеальная дочь, курила. Или что она могла покинуть одно из самых важных светских мероприятий Таргариенов для того, чтобы спрятаться в своей детской спальне и стащить чужие сигареты. Больше всего его удивило то, что она отреагировала спокойно, словно он не сделал ничего плохого. Как будто в комнате не пахло травкой и спермой. Она даже помогла ему зажечь сигарету. Они стояли там, бок о бок, курили и дышали полуночным воздухом. Не было сказано ни слова. Единственные звуки, которые они могли слышать, были слабый шум автомобильных двигателей, доносившийся из города, и шелест листьев, резко контрастировавший с какофонией звона столовой посуды и самонадеянных анекдотов на банкете. Нежная тишина наполнила воздух. Эйгон чувствовал себя так уютно, как никогда за весь день. Он не заметил как пролетело время, пока по комнате не разнеслась отчетливо неестественная мелодия. Это было пианино, и ничего больше. Он слышал это всего несколько коротких мгновений, но нашел это захватывающим. Это был рингтон. Рейнира полезла в сумочку и достала свой телефон, поднося его к уху. Эйгон не услышал многих слов, кроме «Деймон» и «Я иду». - Долг зовет, - она положила телефон обратно в сумочку и кивнула ему, показывая, что собирается уходить. - Приятного времяпрепровождения, Эйгон. Он повернулся, прислонившись к балюстраде. - Подожди. - Да? - Твой рингтон. Как называется эта песня? - Ты первый человек, который когда-либо спрашивал меня об этом, - Рейнира улыбнулась, огонек в ее глазах сменился с раздражения на восторг. – Он называется Secreto, восьмая пьеса из сюиты Impresiones íntimas, или, если хочешь, «Интимные впечатления» испанского композитора Федерико Момпоу. Один из моих любимых. - Спасибо. Я проверю, - Эйгон улыбнулся в ответ тонкими губами, потому что единственными словами, которые он расслышал правильно, были «Secreto» и «интимные». - Я бы никогда не подумала, что ты любитель нежной музыки фортепиано. Приятный сюрприз. Доброй ночи, Эйгон, - она улыбнулась, прежде чем выйти в коридор. Эйгон закрыл глаза, наслаждаясь мимолетными следами духов Рейниры в воздухе, прежде чем они испарились.