Strangers

Кайа намеренно выводит Дилюка из себя. Вырезы его рубашки становятся все более откровенными, а комментарии в сторону Дилюка — все более едкими. Он подговаривает Розарию, и та пинает его обратной стороной копья, раздражаясь, но в следующий их вечер в Доле Ангелов они целуются, пока голова не начнет кружиться. Кайа соскучился по поцелуям. Кайа кожей чувствует взгляд Дилюка. Тот это заслужил. Кайа ударяется в работу — и что бы кто ни говорил, но Полуденная смерть — лучшее решение для того, чтобы включить мозг и заодно — перестать думать о давно потерянном. Кайа общается с людьми, прикасается к ним и все ждёт, пока же огненный снаряд взорвется. А натыкается… не совсем на это. — Как у тебя дела с Розарией? — спрашивает Дилюк близко к закрытию таверны. Кайа пьяно моргает — и широко улыбается. Его маленький удар прилетел точно в цель, Дилюку явно больно, как он и планировал, это доставляет тягучее сладкое удовольствие. — Лучше не бывает. А что такое? Притяни меня к себе, хочет Кайа, протри мной свою проклятую стойку, отметь меня так, чтобы весь Мондштадт хотя бы на несколько дней знал, кому я принадлежу. Он, разумеется, не говорит это. Никогда не скажет. Много чести. Дилюк молчит, в очередной раз смешивая коктейль, а затем придвигает его к Кайе — почему-то без малейшего следа гнева на лице. Это не по плану. И вызывает глухое раздражение. — Я рад, — вполголоса произносит Дилюк, — что ты нашел себе кого-то, кого правда сможешь любить. Что? Что. Он совсем идиот? — Ты совсем идиот? — спрашивает Кайа, не фильтруя слова и мысли. Это седьмой коктейль за этот тяжёлый и долгий день. Ему не до мысленных барьеров. А Дилюк почти робко моргает, отворачиваясь. — Ты весьма ясно показал, что больше тебя не следует… трогать. Кайа несколько раз моргает, бросает гневный взгляд в сторону последних рыцарей, что остались в таверне — и они, все разом вздрогнув от силы его гнева, начинают поспешно собираться. А Кайа почти шипит в лицо Дилюка: — И тебе плевать? Дилюк отворачивается ещё сильнее, так, что Кайа теперь совсем не видит его лица. — Почему мне должно быть до этого дело? — холодно говорит он. — В конце концов, ты мне не принадлежишь. Кайа очень хочет зарядить ему по лицу со всей силы, у него даже сжимается кулак. Он, может, и ударил бы, если бы полностью контролировал свои элементальные силы. А то Дилюк рискует получить Крио снаряд в лицо. Кайа встает, пошатываясь, и салютует Дилюку полным бокалом напитка. — Выпьешь со мной за мою счастливую жизнь? — спрашивает он, дурачась, очевидно зная ответ. Дилюк вздыхает. И достает одну из неоткупоренных бутылок, смутно глянув на рукописную этикетку. — Выпьем. Почему нет. Хороший повод. Да что сегодня с ним не так? Дилюк наливает себе полный бокал, не поднимая взгляда на Кайю. Кажется, шутка зашла слишком далеко — но Кайа всерьез не понимает, почему Дилюк не закатывает глаза и не посылает его вон. Он ведь сам подтвердил, что ему плевать. Они пьют — молча и спокойно, и Кайе ужасно хочется воды, потому что нёбо уже обожжено алкоголем, и он давно перестал чувствовать вкус. Но сказать об этом означает признать свою слабость, а это невыносимо. Пусть будет так. — Ты даже не скажешь тост? — ехидничает Кайа, подавляя желание разбить пустой бокал. Дилюк кашляет в рукав. — Я не то чтобы хорош в этом. — Давай, — Кайа нарушает все возможные границы приличия. — Постарайся ради меня. Дилюк сверлит его взглядом. — Ноги. И выдает он это с такой презрительной интонацией, что становится совсем не весело. — Только после тоста, — отбивает Кайа. — И у тебя бокал пустой. С таким не считается. Дилюк недоуменно смотрит на свой бокал (он выпил вино как воду, не пробуя на вкус, и это о многом бы говорило, останься бы у Кайи способность думать). — У тебя тоже пустой. — Мне на сегодня хватит, — вальяжно заявляет Кайа. Он ждёт чего-то вроде "о, ты умеешь останавливаться", но снова проигрывает сам себе. Дилюк хмыкает — и всё-таки наливает себе ещё. — За то, чтобы ты был счастлив, — как-то очень просто произносит он. — За то, чтобы тебя касались руки человека, который тебе приятен. За то, чтобы ты получил то, чего заслуживаешь на самом деле. И пьет, снова — одним большим глотком. В порыве чистой ярости Кайа бросается вперёд, быстро скидывая ноги со стойки — и выбивает бокал из его руки. Тот звучно хрустит при столкновении с полом, и Кайа наступает ногой на осколки, притягивая к себе Дилюка за грудки. Тот не сопротивляется — только странно смотрит, облизывая губы. — Ты вообще ничего не понимаешь? — шипит Кайа. — Ты, может, и шафером на свадьбе будешь, а? Порадуешься за меня? Он ждёт как минимум пощёчины, но Дилюк прикрывает глаза — и тянется рукой наугад, вцепляясь в мех его воротника, пропуская через пальцы. — Не думаю, что меня привлекает идея гулять на чужом празднике жизни, — выдыхает Дилюк и смотрит на него — чуть осоловело, почти болезненно гипнотизируя его губы. — Могу прислать подарок. Вазу. Ты же любишь вазы? Он улыбается, но его улыбка получается такой кривой, что ей даже пьяный к хренам Кайа не верит. — Ненавижу, — шипит он. А затем дёргает Дилюка ещё раз на себя, впиваясь в его губы жёстким и требовательным поцелуем. Минус одно обещание себе. Дилюк стонет — громко, гортанно, несдержанно — и с невероятной силой отталкивает его, едва не заставив упасть. Кайа с трудом находит равновесие. Этого следовало ожидать. Дилюк никогда не хотел целоваться с ним… в сознательном возрасте. Потому что поцелуи — близко и интимно, это совсем не то, что такой гордый придурок, как он, готов делить со случайным любовником, которого с такой неохотой допускает до себя. Кайа никогда не ненавидел Дилюка так сильно, как сейчас. — Я так не могу, — почти шепотом произносит Дилюк, и его голос звучит отчаянно. Это странно и непонятно — да, в общем-то, и неважно. — И не буду. — Да я с первого раза понял, — Кайа утирает губы рукавом. — Кстати, отвратительно целуешься. Мало тренировок? Целовался ли ты с кем-нибудь, кроме меня? Как это было? Думал ли ты обо мне? — Я не буду прикасаться к человеку в отношениях, — жёстко говорит Дилюк, складывая руки на груди. — Не люблю подбирать объедки с чужого стола. И пожалей, наконец, Розарию. Кайа всё-таки даёт ему по лицу. Размашисто, больно, впечатывая всю ладонь. Дилюка отбрасывает назад — и Кайа снова ловит его за воротник, и снова впивается в его губы, но теперь ещё и болезненно кусает. Долгий, несдержанный стон — и Кайа не может понять, это Дилюк дрожит в его руках, или его самого трясет от опьянения. Мерзкое чувство. Кайа любит пить — но не напиваться. Дилюк снова хватается за его мех, тянется, будто ещё за одним поцелуем. Его губы красные после укуса и чуть влажные. Кайа хочет вытрахать его рот языком. Дилюк вдруг замирает и наверняка хочет сказать что-то глупое, и поэтому Кайа рычит ему в рот. — Нет у меня ничего с Розарией. Я не шлюха, которая ходит по рукам. И срывает поцелуй, другой, в непрерывном ощущении, что его оттолкнут. А Дилюк только льнет ближе. А Дилюк расслабляется в его руках, весь, прижимаясь грудью, держась за проклятый мех, и глаза у него мутнеют от алкоголя. Он такой сладкий, что Кайа бы трахнул его прямо на стойке. Они снова целуются, и Дилюк неуверенно проталкивает язык ему в рот, будто пытаясь перехватить власть, наивный… а затем опускает ладонь Кайе на щеку. Нежно гладит большим пальцем, смотрит с таким количеством затаенной нежности, что в груди болит. Дилюк наверняка собирается сказать что-то глупое, но Кайа тянет его на себя и толкает в бок, усаживает на стол, заставляя оказаться между своих ног. Так неудобно целоваться, зато отлично получается впиться в волосы Дилюка, дёрнуть за ленту, распуская хвост, и удерживать его так, целуя и кусая, спускаясь губами на шею, оставляя болезненные метки так, чтобы никакая одежда не могла их спрятать. Сегодня он принадлежит Кайе, и Кайа возьмёт от этого все. Дилюк, впрочем, не вырывается. Он только стонет, бесконечно долго и громко, срывается и снова открывает рот. Он все ещё весь расслаблен, будто доверяется полностью, а в какой-то момент, очевидно, набирается смелости — и обхватывает Кайю ногами, плотно вжимая в себя, почти заставляя упасть. Теперь они стонут в унисон. Кайа выпил достаточно, чтобы понимать, что не сможет сегодня кончить, как бы ни старался. Но он и не стремится получить разрядку. Он лишь хочет прикоснуться, залезть рукой под камзол, провести ногтями по животу, вырывая полувскрик… А ещё, раз он сегодня нарушает правила, почему бы не нарушить и правила Дилюка тоже? Кайа перехватывает его ладонь, подносит к своим губам — и в одно движение стаскивает зубами перчатку, сплевывает ее куда-то в сторону и трётся щекой о ладонь, прихватывает губами, целует. Дилюк пытается отдернуть руку, для него это очевидно слишком, но Кайа весь сегодня состоит из слишком. Ему плевать — как должно быть плевать и Дилюку. Таким же методом Кайа расправляется и со второй перчаткой, оставляет на грубой мозолистой ладони лёгкий укус, втягивает пальцы в рот. Раньше его руки были не такими. Раньше у Дилюка они были нежные-нежные, лишь с мозолями от меча. Раньше Кайа мог бесконечно долго целовать его пальцы под смущённое хихикание. Сейчас же Кайа, шутки ради, берет эти пальцы в рот, сжимает щеки, как если бы на самом деле отсасывал, пропускает в горло — и смотрит, не отрываясь, ловя реакцию. Дилюк всхлипывает, зажимая рот рукой, но все равно вскрикивает, вздрагивает, сжимает ноги до боли — и резко расслабляется, сломавшись на еле слышный стон. Кайа в абсолютном шоке выпускает пальцы изо рта и с силой разводит его ноги, подхватывая под коленями. Мокрое пятно на штанах не оставляет никакого сомнения в том, что произошло… И это вызывает невольный смех. — Ты только что кончил, когда я… — Пошел в Бездну! — Дилюк отталкивает его, воздух вокруг ощутимо раскаляется, но Кайа плевать на это хотел — ему впервые за долгое время хорошо и свободно. Он стаскивает перчатки сам (на этом моменте Дилюк перестает яростно и, вообще-то, больно его отталкивать) и касается его скул, мягко проводя всеми ладонями. Дилюк вздрагивает. Ощутимо стискивает зубы. И будто бы нехотя прижимается щекой к руке, прикрывая глаза. Будь Кайа чуть менее пьян, он бы трахнул его прямо так, сладкого и расслабленного, но, к сожалению, тело отказывается слушать его желания. Или к счастью. Потому что Дилюк определенно не заслуживает, чтобы его первый раз снизу прошел на столе, без растяжки и, возможно, даже без смазки — Кайа не взял ее с собой в этот раз. Не заслуживает. Пусть он и полный придурок. Кайа целует Дилюка в макушку и перехватывает его руку, крепко сжимая. Дилюк фыркает — и переплетает их пальцы. Тепло, правильно и хорошо. И по-дурацки, но у них и не бывает по-другому. К сожалению, после этого Дилюк приходит в себя. И его взгляд не несёт в себе ничего хорошего.