Дарлинг

      Каждый шаг гулко резонировал от стен пустой школы. Ей казалось, что мужчина ещё далеко, но тяжёлый, сдавливающий лёгкие парфюм опередил владельца: женщина уже задыхалась.       Она уставилась на рабочий стол, рассматривая царапину, которую её ноготь оставил секунду назад. Пальцы сами собой впились в деревянную поверхность, противясь тому, что лёгкие как дёгтем заполняло терпким запахом. Знакомым запахом.       Разве можно угадать, какого человека ты встретишь ещё до того, как он появится в зоне видимости? Наоко не отличалась хорошо развитой интуицией, не верила в предчувствия и дурные предзнаменования. Но лицо Тоджи Зенина застилало ей глаза с той самой секунды, как в дыхании произошёл сбой. Много лет назад он действовал на неё именно так. Она задыхалась, стоило на него посмотреть. На тяжёлый взгляд, хмурые брови, кривую ухмылку и огромные руки, которыми он сдавливал её кожу, отбирая последнюю свободу. Он не трогал, а сдавливал, не целовал, а душил, не занимался любовью — они делали что-то невероятно отдалённое от этого определения. Дикое, необузданное, страстное. Но это была не любовь. Всё, что он делал, тонко граничило с насилием. И её жизнь рядом с ним тонко граничила с сумасшествием.       Грани хорошо олицетворяли Тоджи Зенина. Угловатый, колкий, колючий. Но позже оказалось, что жить на его гранях для Наоко было более естественно, чем существовать в границах, куда загоняли её все остальные мужчины, которых она встречала.       Иллюзия разбилась на осколки, когда раздался стук костяшек о дверной косяк. Наоко вскинула голову, освобождаясь из заключения, в которое Тоджи мог отправить её даже простым воспоминанием о себе. Они не виделись уже лет десять. Давно пора было освободиться, но Наоко, вместо того, чтобы наслаждаться свободой, добровольно готова была отдать ключ от старой решётки и найти пристанище в углу темницы. Тёмные углы подходили ей больше. Свет, который все вокруг так старались ей показать, жёг глаза и кожу. Она не создана для него.       — Дарлинг, — скрипуче растягивая ненавистную «а» ненавистного прозвища, пропел Тоджи. Зенин. Тот самый, которого она страшилась вспоминать. Тот, который не должен был оказаться в школе ни при каких обстоятельствах. Что он тут забыл? — Дивно выглядишь. На светлой стороне лучше кормят? — воспринимать Наоко как кого-то между любовницей и ручной собачонкой было его любимым занятием. Отсюда и сладкое «дарлинг», которое на его губах звучало скорее сексуально, чем оскорбительно, и собственническое отношение. Как будто он мог не видеть её годами, но ожидать, что прыть, с которой она ляжет под него, останется прежней.       Вероятно, в чём-то он не ошибался.       — Зенин? — Наоко закусила губу, не в силах оторвать взгляд от небольшого шрама на его губе. Его не было, когда она видела мужчину в последний раз. — Что ты здесь делаешь? — Наоко поднялась со своего места, задев стул, на котором сидела до этого, и отступила на шаг назад. Она не могла поверить, что впервые за долгое время вспомнила о нём, и он тут же оказался на её пороге.       — Я давно не Зенин, — отмахнулся Тоджи, привалившись плечом к проёму и сложив руки на груди. Пока Наоко попятилась назад, как жертва, он растягивал удовольствие. Хорошая охота никогда не была быстрым рывком: нужно было вдоволь насладиться зрелищем. Его присутствие делало учебный класс меньше. Он перекрыл дверь, и единственным выходом оставались окна.       Однажды давно они уже стояли в тех же декорациях. Наоко была в ярости, он тоже. Она не хотела говорить, но он заставлял. И, не сумев пробиться через него в дверной проём, она развернулась и выпрыгнула со второго этажа, ногой разбив стекло. Она расплачивается за это до сих пор: шрамы с правого колена никуда не делись. В двадцать лет Наоко плевала на это и носила короткие юбки, не пряча исполосованную осколками ногу. В тридцать, став учителем младших классов, от этой роскоши пришлось отказаться. Ноги обтягивали чёрные чулки, которые сейчас взглядом исследовал Тоджи. Он помнил тот день. Они с Наоко на удивление быстро понимали, о чём думали, стоя напротив друг друга. Это сблизило их, когда пришло время. Это же и расставило по разные стороны комнаты, превратив во врагов. И подталкивало её в спину, когда она бежала к стеклу, мысленно ненавидя, что находится на втором этаже. Желая оказаться на десятом. Это был бы хороший эпилог к её невзрачной жизни.       — Фушигуро… — Наоко нахмурилась, ещё раз бросив взгляд на фамилию, которая была записана на листке. Она не была классной руководительницей Мегуми, только подменяла заболевшую коллегу. Мивако ни в какую не соглашалась переносить встречу с родителем ученика, потому что тот редко показывался в школе, и Наоко согласилась поговорить с ним вместо неё. Она не знала, кто перед ней окажется. Мегуми напомнил ей Тоджи сегодня, но она не могла надеяться увидеть его каждый раз, когда замечала схожие черты в других людях. Память истязала его образом долгие годы, пока, наконец, не перестала. И тогда Наоко оставила попытки искать схожие черты и параллели в чём бы то ни было вообще. — Ты теперь Фушигуро. — она констатировала этот факт скорее себе, чтобы дать разуму несколько минут на размышления. Что ей делать? Она прочитала сообщение, которое отправила Мивако, и планировала просто пересказать содержимое родителю. Но в её голове никак не укладывалось, что Тоджи Фушигуро мог прийти в школу, разбираться с проблемами сына. Всё это было настолько не про него, что ей казалось, будто в тканях вселенной произошёл разрыв, а она была на самом его краю.       — А ты теперь кто? — он медленно полз взглядом с чёрного капрона на ногах до бёдер, надолго задерживаясь на пальцах рук, которые оказались по пути. Обручального кольца там больше не было. Заметив этого, он стал поднимать глаза выше, в конце концов изучив всё её тело. Да, тело всегда интересовало его в первую очередь. Потом шло всё остальное. Какое-то время Наоко жила в иллюзии, что это не так, но даже сейчас, спустя годы, он задерживал взгляд на её лице в последнюю очередь. Душа была чем-то, чего он предпочитал не касаться, а душа Наоко была видна как на ладони, стоило посмотреть в глаза.       — Я никогда не была кем-то, — стремясь не отворачиваться от Тоджи, медленно проговорила Наоко. Раньше сказать подобное не позволила бы гордость, но сейчас она отчётливо видела своё расположение на доске с другими фигурами. И она была пешкой, в самом крайнем углу. Невзрачной. Той, которая скорее мешала остальным выполнять свои функции. — В этом аспекте моя жизнь отличается поразительной стабильностью.       — Значит, Ивамото, — эта фамилия была её до двадцати трёх лет. Она носила её, когда они познакомились, и сменила вскоре после того, как вышла из госпиталя с перевязанной ногой. Прошло не больше полугода.       — Ивамото, — кивнула Наоко, вторя его словам гораздо менее злорадной интонацией. Тоджи ненавидел её мужа ещё до того, как она осмелилась сказать «да» на предложение руки и сердца. Они были знакомы, и с ним он вёл себя так же, как с ней: загонял в угол, как кот загоняет мышь, и издевательски тягал за хвост, пока тот беспомощно барахтался в воздухе. Мало людей могли противостоять Тоджи. Это касалось и его силы, и его характера. И если настоящего удара от него Наоко не получала никогда, то его «шпильками» была пронизана вся её кожа. Каждый сантиметр был в иголках и истекал кровью. Реальное стекло в окне ранило кожу не так больно, как слова, которые он произносил. Потому что слова Тоджи имели свойство пробираться глубоко «под», способные проломить ей даже кости.       — У него никогда не было шансов, — присвистнул Тоджи, с дьявольской ухмылкой воткнув в Наоко первую иголку за десять лет. Эта была только первая, но все прошлые раны, которые, казалось, зажили, вновь начали приносить боль. — Справиться с такой, как ты, — мужчина хохотнул, чуть закинув голову назад. Он отлично знал, что «такая» Наоко была по большему счёту результатом его присутствия в её жизни. — Нужно быть мной, чтобы это получилось.       — У тебя не получилось, — встряла Наоко, испытав удовольствие от наблюдения за его лицом. Кривая ухмылка теряла изгибы, превращая выражение лица Тоджи в нечто устрашающее. Вот теперь охота действительно могла считаться официально открытой: Наоко вынула шпильку из своего сердца и швырнула обратно, угодив ему в язык. Любой уважающий себя хищник уже бы выпустил когти. Так он и сделал, медленно оторвав корпус от дверного проёма и подойдя на пару шагов ближе к столу, около которого стояла Ивамото.       Он небрежно завёл руку за голову, растрепав волосы, и одно это движение заставило Наоко вздрогнуть. Раньше она относилась к его гневу как к чему-то привычному, и развлекалась тем, что нарывалась на него. Она бы никогда не подумала, что в первую же минуту встречи с ним воскресит, одну за другой, те черты, которые долгие годы закапывала. Как истинные гнилые скелеты под землёй, они трясли иногда костями, напоминая о себе, но никогда не восставали из мёртвых.       — Тогда почему ты дрожишь, даарлинг? — задержав язык на зубах, Тоджи облизнул губы, подступая всё ближе и ближе. Шевелиться сейчас означало его раззадорить, так что Наоко не трогалась с места, следя за каждым шагом Зенина.       Какой, к дьяволу, Фушигуро? Это Зенин. Тоджи всегда им был, им и останется. Он может втирать кому угодно эту чушь про разрыв связей со своей сумасшедшей семейкой. Они его взрастили и сделали тем человеком, которого она знала много лет. Мужчина, стоящий перед ней сейчас — тот же, что был десять лет назад. Он не изменился. Чёрта с два Наоко не узнает кровавую фамильную усмешку, которую они передавали по наследству.       — Тебе показалось, Тоджи, — бросила Наоко, намереваясь унять свои пальцы, которые действительно подрагивали. Единственным шансом предотвратить появление Тоджи за спиной, чтобы он не сдавил рукой горло, было использовать проклятую технику. За время учёбы с ним Наоко поняла, что это преимущество имело смысл только на определённом расстоянии. Через несколько тяжёлых шагов Зенина ей нужно будет решить, применять технику или нет. Его скорость создавала точку невозврата, за которой любое сопротивление - бесполезно. Да и магией Наоко не пользовалась уже давно. Она даже сомневалась, что помнила движения рук, с помощью которых создавала раньше свою технику.       — Может быть, — он наклонил голову и затормозил, подступив к ней ещё ближе — Но я отчётливо вижу, как ты считаешь мои шаги. — его глаза опустились на предательски подрагивающие руки. Он помнил эту игру. Иногда Тоджи успевал оказаться сзади, и их перепалка заканчивалась тем, что он грубо трахал её, со спины придавливая тяжёлой рукой к какой-нибудь поверхности. Вроде стола, у которого она сейчас стояла. Иногда Наоко успевала его остановить, и Тоджи приходилось потрудиться, чтобы добраться до девушки. Приходилось целовать её, гладить кожу. Он был способен на ласку, когда хотел.       Наоко щёлкнула пальцами, но вспышка света ударилась в воздух, растворившись, будто её и не было, а Зенин уже дышал ей в затылок. Он пальцем убрал волосы, открывая шею Наоко, и она почувствовала, как горит от его дыхания кожа. Она знала, что будет дальше.       Иногда Наоко проигрывала ему нарочно.