Герой второго плана

Ночью было душно и липко. Жан попытался сорвать одеяло, но пальцы не слушались и онемели, а кровать зыбучими песками затягивала внутрь. После недолгой борьбы он всё же ступил на пол, бросив взгляд на щупальца длинных, раскинувшихся по всей подушке волос: Бонни крепко спала, а значит, путь был свободен. И Жан устремился наружу, в мутный, расплывчатый Орвуд. Он не удивился тому, что на улицах не было брусчатки, что его ноги тонули в скользкой грязи и он то и дело падал. Всё это казалось нормальным. Нормальным казалось и то, что до боли знакомый маршрут (мимо булочной вдоль бакалеи, сквозь торговые ряды и дальше долго направо) окончился вдруг не развилкой, одна из дорог которой вела в приграничный лес, а центральным городским вокзалом. Не удивил его ни единственной стоящий у платформы поезд, ни проводница у последнего вагона: она была одета в свадебное платье, и лицо её закрывала бордовая фата. «Ваш билет!» — рука с бордовым маникюром раскрылась навстречу ему. Эти слова ввели Жана в ступор. Да мне надо в лес, с чего вдруг мне нужен билет?! Я раньше ходил пешком… Он метнулся было в вагон, но проводница его оттолкнула и… расхохоталась. Она откинула фату, и Жан с ужасом узнал в ней Бонни. — Время ухо-о-одит, милый! — заверещала она, перекрикивая паровозный гудок. Потом вскочила на ступень тронувшегося поезда и во всю мочь завопила: — НИ МНЕ, НИ ТЕО НЕ НУЖЕН БЕЗАЛАБЕРНЫЙ ПАПАША! У ТЕБЯ ДВЕ НЕДЕЛИ, ЖАН, А ДАЛЬШЕ ТЫ САМ ПО СЕБЕ! Чёрт… Продолжая хохотать, Бонни вдруг выдернула из-за спины их сына и, не без злорадного удовольствия вытащила его «за борт», заставляя барахтаться и рыдать над проносящимися снизу шпалами. Чёрт. Чёрт. Чёрт! Жан стиснул зубы и побежал. Но, казалось бы, гигантские шаги не только не приближали его к Тео, а наоборот: поезд неумолимо удалялся, сжимаясь в еле видимую точку, не оставив ничего, кроме пары недель…. …одна из которых наполовину уже прошла. Это вызвало злость. Неведомая сила перенесла Жана в орвудский лес, к его тайнику: толстенному дубу с расщелиной снизу, снаружи плотно прикрытой кустами. В ней находился комплект УМП. Рабочий, надёжный, с баллонами, полными газа, и ожидающий только его. Ни секунды не медля, Жан облачился. Он устремился в ту сторону, куда, как ему казалось, уехал поезд, и молился лишь об одном: Только бы успеть. Жан несся подобно вихрю, срезая стволы, верхушки, ветви — всё, то, что мешало в пути. Но этого было мало: лес, как назло, всё густел и густел, а Жан, как назло, замедлялся. В конце концов, он вылетел на поляну, где опустевшие баллоны испустили дух, а гравитация неумолимо потянула вниз. От падения внутри защекотало. Жан выругался, скинул УПМ и замер: На до боли знакомой поляне было что-то не так. Сегодня он был не один. Жан стал медленно приближаться к громадному дереву, могучему в прошлом, но ныне мёртвому и сухому. Его почерневший ствол был часто изрезан, а от изломанных ветвей осталась едва ли треть. Жизнь давно покинула сухостой, но по неясным причинам его забыли спилить, и Жан сам не заметил, как стал его палачом, изрезая его нещадно, вымещая на нём свою злость. На этот раз снизу дерева находился кто-то ещё: оглядев женскую фигуру, Жан без труда узнал в ней… Микасу. Сидя на коленях и склонив голову пред мертвым исполином, в руках она держала букет цветов. Микаса… — позвал было Жан, но губы его не издали и звука. Она протянула к дереву руку, ласково погладила изрезанную кору и положила букет у корней: — Это у меня нет будущего, Эрен. А у мира оно есть. Я знаю, ты хочешь, чтобы я ему помогала. И, непонятно откуда вынув нож, она полоснула себя по руке, окропив сухостой алой кровью. От ужаса тело Жана сковал спазм, и он замер на месте, вынужденный смотреть… … смотреть, как дерево оживает… … как сухая кора наполняется влагой, как мертвенно серый цвет вновь сияет шоколадным. Как ветви восстанавливают свои конечности и покрываются гроздьями почек, тут же раскрывающимися в молодые листья. Некогда мёртвое дерево… жило! И это казалось нормальным. — Микаса… Кажется, в этот раз у него получилось. Бледная, обескровленная, с полуприкрытыми глазами, Микаса обернулась. На фоне буйства жизни, она сама казалась полумертвой. Любому, но только не Жану. — Будущее есть, оно со мной! — заверил он так громко, что вздрогнул от собственных слов. Он сделал шаг навстречу ей, но… Стоп. Этого не может быть. Неподалёку раздался крик петуха. Петухи? В лесу Орвуда?.. Жан в недоумении открыл глаза. Он быстро и тяжко дышал, а сердце колотилось так, будто до Соколиной фермы он добирался бегом. Чёртово дерево. Не отпускает меня даже тут. Петух прокричал ещё. Жан зажмурился и потёр глаза. Затем расслабил веки, глубоко вздохнул и аккуратно приподнялся на диване, стараясь как можно меньше шуметь. Спустив босые ноги на прохладный пол, он хотел было найти настенные часы, но нашел кое-что интересней: вместо часов на него смотрела Микаса Аккерман, и, в отличие от сна, она была живее всех живых. — Мне послышалось, ты меня звал, — сказала она, — У тебя всё в порядке? Вот блин, я что… бормотал во сне?.. — Д-доброе утро, — в смущении Жан почесал затылок, — Да так… приснилось что-то. Я уже и забыл. От такого позора сон как рукой сняло и, стараясь найти сторонний предмет разговора, Жан присмотрелся к Микасе: одетая в клетчатую рубашку поверх джинсового комбинезона, она держала в руках плетёную корзинку, а на её голове красовалась соломенная шляпа. — Ты куда-то собралась? — Схожу в лес за малиной. Хочешь со мной? Спрашиваешь. С тобой — хоть снова на войну. — Я быстро. Умоюсь и буду готов. Спустя пять минут они шагали по лесной тропе навстречу диким зарослям малины. Утреннее солнце ласково грело их лица, Клык убежал далеко вперед, а Жан засунул руки в карманы, терзая между зубов травяной колосок. — Насчёт вчера… — он осторожно покосился на Микасу, — Я подустал после дороги, вино разморило… вот потому и наболтал фигни. Спасибо, что приютила. И извини. — Странно, — меланхолично отозвалась та. «Странно?!» Ну ещё бы. Очень мягонько ты сказала, — уши Кирштайна потихоньку начали гореть. — Да ладно, скажи прямо: «Злопамятный ты кретин, Кирштайн», — пытаясь казаться шутливым, Жан пнул носком ближайший камешек в траву, — Злопамятный и бессердечный. Микаса улыбнулась: — Мне странно не поэтому. Я просто не привыкла к извинениям. Тем более — без причин. — Но я-то сюда не ныть приехал, а по делу. И трачу время на такую ерунду… — Жан пристыженно вздохнул, вынул травинку изо рта и стал серьёзным. — Говорить о тревогах — это нормально, — заверила Микаса, — Мы с Армином так делали много раз. Ты с кем-то общался о прошлом? Может, с Конни? — Да как-то… как-то не особо, — Жан поморщился и почесал переносицу. Вышло так, что у этого «не особо» была весомая причина. А заключалась она в том, что Конни Спрингер как-то уж слишком быстро их всех простил. Еще тогда, в первый год после Гула, Конни, как и все остальные, частенько прикладывался к бутылке. Иногда на пару с Жаном, но чаще звал к ним Райнера и Пик. Нет, Жан его не ревновал, ему лишь было невдомёк: как можно откровенничать с марлийцами? С теми, по чьей вине умерли Марко и Саша? С теми, по чьей вине умерли те, кто был им когда-то дорог? Сотрудничать — да, но дружить?.. Поэтому Жан молчал. К слову, Армин простил всех даже раньше, но у него не было времени ни на попойки, ни на задушевные беседы — и без того была тысяча дел, одним из которых и стала «ледышка»… — Зря я так отозвался об Энни, — Жан виновато втянул плечи, — Армин с ней счастлив. Рад, что он нашёл своё. — Да, — Микаса кивнула, — Энни, она неплохая. Мы нашли с ней общий язык. Вспомнив их знаменитый кадетский поединок, Жан невольно усмехнулся: две сильнейшие девчонки всё-таки поладили… недаром Армин уверял, что будет именно так. — Кстати, о ледышках, — в голос Жана вернулся задор, — По сравнению с моей Бонни, Энни — просто вулкан. Как вспомню эти ее броски… ух, горячая штучка. Глаза у Микасы сверкнули, а под ними зацвел гневный румянец. — Ерунда, — холодно бросила она и ускорила шаг. — Ну, ерунда-не ерунда, а Эрена-то она уделала знатно. Как вспомню эту его побитую рожу… Долго мы все тогда смеялись. — Значит, тебе было смешно?! Жан не ожидал, что Микаса остановится так резко. Она нахмурила брови и ткнула пальцем ему в грудь: — А если тебя так уделать, тоже будешь смеяться? К такому Жан был не готов. Он-то думал, что крепость ее невозмутимости непробиваема, а сам взял да и вынес ее с одного безобидного воспоминания. — Да ладно, ладно, это было сто лет назад, — он примирительно поднял ладони, — И потом, Эрен знатно ей навалял. Как и нам всем. Да и человечеству тоже. — Шлёп!.. — Жан хлопнул, убив комара, — Как говорится, двух зайцев сразу: весь мир долой, да и себя впридачу. Микаса побледнела. Самым бесцветным голосом на свете она сказала: — Пошли быстрее. А то до завтрака не успеем. И перешла на самый быстрый шаг, на который была способна, заставляя Жана побежать за ней трусцой. — Зря я так сказал, прости, я это не всерьёз… Но Микаса не желала слушать. — Микаса, стой! Подожди, — Жан схватил её за руку. Та послушно остановилась. — Я больше не буду про Эрена, ладно? — Жан чуть пригнулся, пытаясь поймать её взгляд, — Захочешь, скажешь о нём сама. Микаса, ну ты чего?.. Из-под чёрных ресниц показалась слезинка. Она одиноко скользнула по щеке и упала за клетчатый воротник. Только не это. Идеальное утро превратилось в кошмар, виной которому длинный язык. — Прости, — Жан осторожно взял Микасу за плечи. Ему захотелось её обнять, сказать, что он понимает неуместность своих слов, что обещает не говорить об Эрене так, словно он умер ни за что. Словно истребил всех просто так. Словно покинул их впустую. Ведь это было неправдой. — Эрен же всех нас спас, — Жан слегка надавил на плечи Микасы, придавая вес своим словам, — Я правда ему благодарен, ведь титаном быть очень хреново. И это ещё мягко говоря. Микаса молча кивнула. Потом отстранилась от Жана и указала вперед: — Мы почти пришли. Соберем малину и пойдём назад. Нечего тянуть время. По её тону Жан понял, что вовсе не прощён, и до самого малинника они шли молча. Добравшись довольно быстро, они принялись за работу, и крупные ягоды очень быстро заполнили дно корзинки. Когда Жану надоело извлекать очередного клопа из очередной малины, он открыл было рот, чтобы спросить Микасу о её планах на день, но она, на удивление, заговорила первой: — Я не желаю портить свадьбу Конни. Потому что если поеду, то приеду не одна: со мной приедет людская ненависть. — Ну какая ненависть, о чём ты? — Жан искренне недоумевал. Сам он, конечно, встречал всяких людей, но, как правило, больше всех доставалось Армину. Это ведь он нанёс Эрену финальный удар, и это его не могли простить за проявленное упрямство при расформировании Разведкорпуса. — Я знаю, что обо мне говорят люди, — продолжала Микаса, — Половина меня презирает за помощь Эрену, половина ненавидит за его убийство. Но по большому счёту мне плевать: я просто очень устала от ненависти. И думала, что здесь обрету покой. Её голос звучал ровно, без надрыва, и Жан не сомневался в правдивости этих слов. — Я не планировала заводить друзей. Клык прибился ко мне сам, а Ян и Мартинет появились тогда, когда я работала на конюшне. Мы сблизились и… к сожалению, они теперь чуть больше, чем просто знакомые. Жан начал жалеть о том, что до верха корзины осталось совсем немного. Желая потянуть время, он стал отправлять ягоды себе в рот. — За эти пару лет я так привыкла к здешним людям и рутине, что вовсе не рвусь уезжать. Но выхода у меня нет. Как нет его у остальных. Микаса поднялась с корточек и тыльной стороной предплечья откинула чёлку с лица: — Уеду я или нет, я потеряю их снова. Я потеряю свою семью. Этого я не хочу. Но это вопрос выживания. — Так не уезжай. Ради них возьми и останься. Малинник окутало молчание, после которого Микаса мрачно сказала: — Ты, наверное, не в курсе, кто решил присвоить здешние земли, — она бросила последнюю ягоду в корзину, — И лучше тебе не знать. — Я слышал, их фамилия — Альсанж. А что они, важные шишки? Микаса помедлила с полминуты, но намерение не втягивать в это Жана растаяло на глазах, и в конце концов она призналась: — Они из гильдии торговцев, что хозяйничают в районе Сина. — И?.. Тоже мне враги. — Помнишь битву за Трост? Телега одного из их тогдашних партнёров, Димо Ривза, блокировала выход, и я применила силу, чтобы он отступил. Продолжи он стоять на своём, я бы его порубила. Потом мои руки чесались прирезать его в тот день, когда вас похитили с Армином, но, как знаешь, судьба распорядилась иначе: Димо погиб позднее, передав своё дело сыну Флегелю. Тот сперва держался на плаву, а потом… Потом после Гула он умер. Умер странной смертью, неестественной и подозрительной. Но самым странным было то, что перед своей кончиной он завещал «Компанию Ривза» вовсе не детям или супруге, а Альсанжам. Уже одно это подтверждает: Альсанжи — опасный народ, и, если не дать им присвоить ферму добровольно, они присвоят наши жизни. И, так же, как и я тогда у телеги Димо, сейчас они вовсе не шутят. Н-да, дела-а. После рассказа Микасы обратная дорога окуталась мрачным молчанием. Клык, появившийся из ниоткуда, снова умчался вперед, на сей раз по пути к дому. — Я тут подумал… — осторожно начал Жан, пытаясь просчитать реакцию Микасы, — А что, если я помогу? Разберусь с торговцами своими методами и выпровожу их отсюда. Микаса заметно напрягалась, а Жан решительно продолжил: — Фермеры Бруно останутся здесь, и ты выдохнешь спокойно. Наймем лучших адвокатов, принесем сюда мир. Микаса покачала головой: — Лучшие адвокаты здесь бессильны. У Бруно нет документов, подтверждающих право владения. Утеряны безвозвратно. — Утеряны? Или украдены? — Неважно. Без крови их не вернуть. Тут у Жана начал рождаться план. Его глаза загорелись, и он схватил Микасу за предплечье: — Спорим, я в два счёта верну документы? Да так, что об этом никто не узнает. Микаса не поверила своим ушам. Лихой огонь в глазах Жана обжёг знакомым, почти позабытым испугом: — Ты не понимаешь, во что влезаешь. Это может кончиться плохо. — Да?.. — Жан с вызовом распрямил плечи и задрал подбородок, — Так почему же ты меня не отговаривала, когда мы отправились убивать Прародителя? Почему тогда не говорила, что это кончится плохо? Растерявшись от неожиданного вопроса, Микаса пробормотала: — Что? Причем здесь это… Это другое… — Вот именно. Жан торжествующе посмотрел на Микасу. Он вдруг осознал, насколько внушительно выглядит с его-то солидным ростом, с его-то ровной спиной и широко расправленными плечами, с его-то уверенностью в себе, сквозившей в каждом мускуле натренированного тела. — Ты никогда не задумывалась, что во время финальной битвы только Конни и я были обычными людьми? — прожигая Микасу глазами, Жан скрестил на груди руки. — О чём ты?.. — сама не зная, почему, Микаса начала краснеть. — Ага, вот и я о том же. Мы с Конни были единственными, кто не был ни шифтером, ни владельцем крови Аккерманов. И всё равно сунулись в самое пекло, хоть любой удар мог стать для нас смертельным. Микаса смотрела на Жана во все глаза. — И если уж подумать хорошенько: то… — Жан ну очень уж демонстративно почесал в затылке, — … может, я вообще самый смелый человек, из всех, кто остался. Подумай: меня не остановил титан-прародитель, но остановит кучка каких-то жирных торговцев? Ерунда. И, слизнув остатки малины со своих пересохших губ, Жан, наконец, пошел ва-банк: — Помогу я этим твоим Бруно. А ты никуда не уедешь и поедешь со мной на свадьбу. Поедешь со мной, и точка. Устроит тебя такой договор? Пока опешившая Аккерман раздумывала, что ответить, Жан выхватил у неё корзину и, невероятно довольный собой, устремился вперёд. Вперед, к ставшему милым дому… …неподалёку от которого снова кричал петух.