Герой второго плана

За окном разбушевался ливень, в то время как слишком грязный и разгорячённый Жан Кирштайн стыдливо сжался на диване, стараясь испачкать мокрой задницей как можно меньше клетчатого покрывала. Вот чёрт. Всё вышло совсем не по плану. И в ванной, как назло, подозрительно тихо: нверняка греет уши, малолетний наглец. Передумав сразу объясняться, Жан принялся наблюдать за хозяйкой дома, которую, как казалось, ничуть не смущало его молчание. Сперва Микаса аккуратно сложила остатки дров, затем вымыла руки, наполнила чайник и отправила его на печку греться к тёмной от копоти кастрюле. «Волкодав» по имени «Клык» улёгся на законную подстилку и стал догрызать трухлявую кость, искоса поглядывая на незваного гостя. Жан и сам бы рад что-нибудь поклевать, но всё, что мог себе позволить — клевать носом из-за разморившего его тепла. В ванной, наконец, зажурчала вода. Микаса отлучилась в спальню переодеться, и Жан, в попытке одолеть липкую сонливость, снова устремил свой взгляд на манекен. Униформа разведкорпуса сидела на бездушной деревяшке как влитая. Не хватало лишь зеленого плаща да сапог. А шарф, пресловутый красный шарф, некогда служивший Жану тряпкой для быка, сейчас отчего-то вызвал в нём… волну тоски. Близкие Микасы знали: шарф подарил ей Эрен Йегер. Армин украдкой поведал, что это случилось в далеком прошлом, но особых подробностей не назвал. И, не будь Аккерман так искусна в военном деле, её давно бы засмеяли за столь сентиментальный атрибут, однако все держали язык за зубами, ведь становиться боксерской грушей никому не хотелось. Сам не зная зачем, Жан встал и подошел к манекену. Помедлив секунду-другую, он протянул руку и потрогал кончик шарфа, оказавшегося на удивление жестким и шершавым. Сукин ты сын, Йегер. Пальцы Кирштайна сжали потрепанную ткань. Что же ты, засранец, натво… — Жан?.. — брови вернувшейся в гостиную Микасы приподнялись в удивлении. Кирштайн обернулся, щёки его запылали. — Я просто проверил… точней хотел проверить УПМ, — сбивчиво пробормотал он, — Оно на ходу? Микаса молча кивнула. Жан зачем-то хлопнул по баллону с газом и в смущении вернулся на диван, по пути успевая отметить, что домашняя одежда Микасе очень к лицу. Он невольно сравнил её с Бонни: простая светлая блуза и юбка чуть ниже колен с пугающей лёгкостью затмевали шелковые халаты его дражайшей супруги. И мудрено ли? Ведь под скромным нарядом Микасы Аккерман скрывалось не только верное сердце, но ещё и… … наипрекраснейшее тело в придачу. Жан неловко кашлянул и тут же услышал вопрос: — Голоден? Слабое «угу» потонуло в скрипе петель: Микаса принялась доставать с полок съестное, и не думая дожидаться утвердительного ответа. Глядя, как её умелые пальцы режут еду, Жан перенёсся назад, в былые времена, когда они вместе дежурили по кухне. Да. Так было всегда. Микаса всегда была такая. Ровнейшие куски из-под тупейшего ножа? Её рука умела резать всё. Раз — и на тарелке идеальные ломтики хлеба; два — там же куски ветчины, по виду не уступающие нарезке лучших ресторанов мира; три — и вот он сыр, тонкий словно лист бумаги. И это не говоря уже о «четыре» в виде рваных сухожилий и искромсанных шей титанов, которые Микаса когда-то с легкостью… Стоп. Снова Жана понесло не туда. — Ян — младший сын Вито, да? — ни с того ни с сего спросил он, в который раз отгоняя мысли о прошлом. Кивок Микасы подтвердил его догадки. Безусловно. Такой же смуглый, кареглазый. Да и по возрасту годится Вито в сыновья. — Ты знаком с Вито? — в голосе Микасы мелькнуло удивление. — Да. Он подбросил меня на телеге. В вашу… кхм… глухомань, — как Жан ни старался, ему так и не удалось подобрать достойного синонима для окрестностей Соколиной фермы. — Ясно, — Микаса поставила на стол пару деревянных мисок, — На будущее: со стороны Шиганшины «в нашу глухомань» добраться легче. И лошади там тоже есть. Её бесстрастный тон отчего-то пристыдил Жана и вызвал в нём жгучее желание объясниться: — Я не поехал через город, не потому что искал сложных путей, а потому что… — на секунду Жан замялся, — …потому что не хотел, чтобы меня заметили. — Скрываешься от Бонни? Их с Микасой глаза встретились. Если бы Жан жевал, он бы непременно поперхнулся. Догадка попала точно в цель, и он начал было подбирать слова, чтобы Микаса поняла его верно, но не успел, так как хлопнула дверь ванной и посвежевший сын Вито бодро протопал к ним по скрипучему полу. Он плюхнулся за стол лицом к Жану и одарил его самой нахальной ухмылкой: — Пообщались с моим батей, значит? И как он вам? Сказал небось, что к нам так не фуфырятся? Без обид, но в таком прикиде, ну, только кур пугать… — Ян прищурил карие глазенки и принялся постукивать ложкой по столу, предвкушая реакцию Жана. Нарочито-вежливое «вы» никак не сгладило издевательские нотки в речи мальчишки, отчего было ясно: сопляк провоцировал новый конфликт. — Господин Кирштайн — мой друг, Ян. Больше я повторять не собираюсь. Холод в голосе Микасы вместе с подчёркнутым «господин» окатили Яна как из ведра. Парнишка мигом потупил взгляд, и, буркнув «ладно, не берите в голову, господин», принялся хмуро ждать суп. Супом оказалась ароматная уха, сваренная из местной речной рыбы. С первой же ложки она заметно разрядила остановку: — Вкуснятина, — озвучил Ян мысли Жана, как-то слишком быстро остыв. Спустя пару минут он грохнул пустой миской об стол, требуя добавки. — Дочинишь замок и будет тебе добавка, — Микаса впервые слегка улыбнулась. — Да я щас мигом… — Ян вскочил из-за стола, но буквально в тот же момент замер, прислушиваясь к внезапному громкому стуку, — Кого там ещё принесло… — проворчал он и двинулся было открывать, однако тут же пошатнулся от порыва ворвавшейся гостьи. Ей оказалась темноволосая девчонка, на вид примерно лет шести. Миновав Яна, она ураганом налетела на Микасу и стиснула её ноги в крепком объятии: — Тётушка Микаса-а-а… не уезжа-а-ай, — заголосила она, уткнувшись в юбку хозяйки дома. Та сильно покраснела: — Кто… кто тебе сказал?.. — рука Микасы принялась поглаживать тёмную макушку хнычущей девчонки, отчего Жану стало предельно ясно: девчушка каким-то образом ей дорога. — Папка! И дед! — зарёванная девчушка отпрянула от юбки и, не обращая внимания на визжащего от восторга и царапающего её ноги Клыка, посмотрела вверх, — Сказали, что сегодня приехал какой-то «городской пижом»! Чтобы навсегда тебя забрать! — Не «пижом», а «пижон», Мар, — раздраженно поправил Ян. Он за ошейник оттащил собаку от девчонки и нахмурил густые брови, — И чего ты сюда припёрлась? Знаешь же: нельзя ходить одной в такой дождь! — А тебе вообще попадет! — сквозь слезы пригрозила девчушка, — Деда Вито очень сердит, ты же так и не почистил клетки!.. Сказал, вернешься — и будет тебе взбучка! «Деда Вито»? Должно быть, Мар дочь одного из его сыновей, а значит, Ян приходится ей дядей. Тёмные глаза и смуглая кожа девчонки вкупе с чёрной растрепанной косой уверили Жана, что это действительно так. — Вот черт… — как будто даже побледневший Ян почесал в затылке, — Тогда мне надо бежать… Микаса, извини, я обязательно починю замок завтра. Мар, а ну быстро пошли домой! — младший сын Вито отпустил собаку, схватил племяшку за запястье и потянул к двери, но та пуще прежнего заголосила: — Не пойду-у-у! Никуда не пойду-у-у! Пусть Микаса скажет, что остаётся! Пусть этот пижом уезжает в город один! Хочу, чтобы тётушка остала-ась! — Мар… — всё ещё красная как рак Микаса опустилась на корточки перед девочкой и взяла её лицо в свои ладони, — Дядя Жан не будет меня забирать. И не называй его «пижоном»: вообще-то он не отличается от нас. Мар громко вздохнула, убрала руки Микасы от своего лица и демонстративно вырвала ладошку из хватки Яна. К огромной радости Клыка, она наклонилась и взяла его на руки. Пёс лизнул девчушку в щёку, мигом присмирев. В гостиной развернулась любопытнейшая картина: Мар с видом самого матёрого сыщика несколько раз обошла вокруг Жана, по всей видимости заключив, что «городские пижомы» такими грязными не бывают. Уже чуть менее враждебно, но всё ещё прохладно, она спросила: — А зачем тогда вы тут? Правда, что ли, не заберёте у нас Микасу? Её яростная решимость биться за свою любимицу растрогала Жана до глубины души. Никогда ещё с момента своего появления он не чувствовал себя настолько чужаком. А ведь так и есть, в их глазах он и есть самый что ни на есть городской пижон, дерзнувший вырвать Микасу из мирного уклада сельской жизни. Правда, только на время, да и, честно говоря, он и сам бы предпочел, чтобы она не уезжала навсегда. А посему Жан улыбнулся и ответил просто, так, как есть: — Я приехал отвезти Микасу в город, на свадьбу нашего друга. Очень уж он хочет её увидеть. И, даю слово: верну её назад в целости и сох… что? — Жан внезапно смолк и вскинул брови, так как увидел, что Микаса посмурнела. Не глядя ни на кого из присутствующих, она принялась убирать посуду со стола, тихим голосом объясняя: — Я не могу поехать, Жан. Мне жаль, но я доставлю только неприятности. К досаде Кирштайна, в комнате было слишком много свидетелей, иначе он бы принялся уговаривать её сходу. — Мы ещё поговорим, — вместо убеждений заверил он и, глянув на наручные часы, спросил Яна, — У вас в доме есть телефон? — Ну, есть… А вам зачем? — Позвоню супруге, доложу, что всё в порядке. Да и отца твоего поблагодарю как следует. За то, что довёз. Ну так что, я вас провожу? Ян пожал плечами, вероятно, соглашаясь, и проследовал к выходу вместе с племяшкой. У самой двери Мар отпустила Клыка и потрепала его за ухом, бросив очередной жалостливый взгляд на Микасу. Та закусила губу и нахмурила брови. Отведя покрасневшие глаза от уходящих, она продолжила молча убирать со стола. — Скоро вернусь, — сказал ей Жан и закрыл за собой дверь. По пути к дому Яна он вдруг осознал, что впервые за долгое время ему стало… интересно. Что происходит на этой Соколиной ферме? Почему Микаса собралась уезжать? И что это за неприятности, которые она якобы доставит, согласившись приехать на свадьбу? Надеясь выведать как можно больше, Жан ускорил шаг и поравнялся с Яном. Мар давно умчалась вперед, резиновыми сапожками шлёпая по лужам, оставленными почти уже стихшим дождём. — Ян, — как можно миролюбивее начал Жан, засунув гордость куда подальше, — Что за чертовщина у вас тут творится? Твой отец обмолвился, что всех вас выселяют? Ян тут же сбавил ход. Убедившись, что племяшка далеко впереди и не может их слышать, он вполголоса проговорил: — Ага, выселяют. Мар пока ещё не знает. Да и вам я сказал бы больше, но не уверен, что вам можно доверять. От этих слов Жан остановился. — Знаешь, кто я? — засунув руки в карманы брюк, крайне серьёзно спросил он. Ян остановился вслед за ним. Немного помедлив с ответом, он вперил взгляд в изумрудный медальон Кирштайна и, покачнувшись на пятках, заявил: — Ну… допустим, знаю.        Ничего ты не знаешь, сопляк. Всё, что ты слышал — чёртовы сплетни и домыс…        — Вы друг Микасы, а значит… Чёрт с ним: если доверяю ей, то должен доверять и вам. Её дружбу ведь хрен заслужишь.        Эти слова остудили Жана. Он вздохнул, сетуя на преждевременную вспыльчивость, и спросил:        — Не допускаешь, что я могу помочь?        Глаза Яна расширились, словно у игромана, сорвавшего большой куш.        Кажется, именно этого он и хотел.        Взвесив все «за» и «против», парнишка огляделся по сторонам и полушёпотом затараторил:        — На нашу землю положили глаз местные ублюдки. Сперва втёрлись к нам в доверие, а потом — хренак! — свистнули документы на нашу ферму. И с тех пор — пиши-пропало! Требуют продать её за бесценок, а нас гонят отсюда подобру-поздорову, иначе… — сглотнув, Ян и вовсе притих.        — Иначе что? — Жан выпрямил спину и расправил плечи. Кровь вскипела в нём ещё до того, как он услышал ответ.        — Иначе всех нас перережут. Включая детей.        — И не мухлюют?        Вместо слов Ян поднял майку, где под смуглыми ребрами отчётливо виднелся длинный и не очень давний порез.        Ух ты ж ни хрена.        Чувствуя ярость, Кирштайн внезапно осознал, что у него есть все шансы задержаться здесь дольше, чем на пару дней. До свадьбы Конни ещё есть время, а уж Бонни он что-нибудь наплетет. Силуэт Мар почти пропал вдалеке, и Жан ускорился вслед за Яном, на ходу забрасывая того вопросами: — Что это за люди? Как долго это длится? Микаса знает?        Не успев ответить, Ян вдруг взмолился:        — Не говорите ей, что я вам рассказал! Она знает и… категорически против вмешиваться в это дело. Считает, что надо уехать. Хотя я предлагал другой вариант. Я ведь знаю: Микаса, если захочет, она уложит ублюдков одной левой! Но она как будто… как будто боится. Ян сжал кулаки и шёпотом добавил:        — Боится, что восторжествует справедливость.        Жан в удивлении раскрыл глаза.        Микаса… «боится»?!        Предстоящий телефонный звонок совершенно вылетел из головы, и Жан схватил Яна за плечо, твердо заверяя:        — Я с ней поговорю, — чуть наклонившись, Жан пристально глянул в посыревшие карие глаза, — Вы славные люди, и я попробую помочь. Пробью по своим связям и, кто знает, может, применять силу и не придётся.        Ян всхлипнул и благодарно кивнул. Утерев слёзы предплечьем, он обогнал Жана, наверняка мечтая провалиться сквозь землю.        И начерта ты в это лезешь, Кирштайн? — в мыслях обратился Жан сам к себе, — Не видишь: мальчишка заигрался в Йегера, мечтает о какой-то там справедливости! Но ей не бывать: ублюдки пролили кровь, а значит пойдут до конца.        Знаю, — согласился Жан сам с собой, — Но раз уж мир сошёл с ума, и Микаса Аккерман отчего-то сдаёт назад, не время ли мне тряхнуть стариной и выйти вперёд?        Остановившись, Жан сорвал травинку и засунул себе в рот. Затем ослабил ворот рубашки, закатал рукава и впервые за долгое время вдохнул полной грудью. Уверенный в позитивном исходе, он бодро двинулся за Яном, решив, что пора. Пора перестать быть ведомым. Пора стать лидером и безумцем. Ведь, в конце-то концов, именно в одного из таких была когда-то влюблена Микаса.