Снежная эклектика

      С момента внезапного поцелуя, пропитанного отчаянием, болью и кровоточащей похотью, прошло несколько дней. Эрен пытался договориться со своими демонами, с богами, отчитывающими его и устраивающими взбучку за взбучкой, что в случившемся не было никакого особенного подтекста. Это всего лишь Райнер и его идиотские идеи, всего лишь его сосед по дому и партнер по игре в детективов, всего лишь его бывший любовник, совсем потерявшийся и отчаявшийся настолько, что уже не видит разницы между воображаемыми событиями и реальными.       Йегер выходит на веранду, ставшую для него местом силы, и осторожно ставит на столик две чашки кофе. Горный воздух, заострившийся и осмелевший с наступлением теплых дней, проникает в каждую клетку легких, вынуждая немного захмелеть. Эрен смотрит на поле за домом, лоснящееся переливами ослепительно зеленой травы, колышущееся рябью от поднявшегося ветра, и слегка расслабляется, хотя каждый его нерв натянут, будто гитарная струна. Жан умеет играть на гитаре. Его пальцы ловко и уверенно научились извлекать из инструмента именно тот звук, который может проникать в самую глубину сердца. Йегер думает о звуках и пальцах.       Он располагается напротив Брауна, закопавшегося в очередные исписанные ватманы. Будто два героя комедии, вынужденные жить под одной крышей из-за странных поворотов судьбы, они занимаются каждый своим делом, усиленно делая вид, что общество друг друга вовсе их не раздражает. Жан любит старые комедии. Эрен бессчетное количество раз смотрел вместе с ним фильмы о приключениях комиссара Жюва, скрашивая этим их редкие вечера наедине. Йегер думает о смехе.       Вечерний прием пищи им заменяет кофе и заправленные салатом и лососем круассаны. Еда кажется пресной, лишенной индивидуальности и, в целом, лишней. Жан любит острую пищу. Эрен бессовестно пользовался этим пристрастием, заманивая его на ужины с блюдами азиатской кухни, приготовленными с утроенной долей одержимости и страсти, и отчаянно следил за удовольствием, появляющимся на лице Кирштайна всякий раз, как он отправлял очередную порцию еды в рот. Йегер думает об удовольствии. Думает о Жане.       — Есть какие-то новости, Рай?       — Ничего… просто ничего, заяц. Как будто все это время я кружил у кострища, в котором даже одного горящего уголька не осталось. Я не справляюсь…       — Может, нам нужно перестать пытаться?       — Ни за что! Я хочу ему помочь… мне… мне нужно это, понимаешь? Я хочу увидеть его счастливым. По-настоящему. Чтобы на его лице не было ни одной маски. Чтобы он столкнулся со своей болью или получил шанс на спасение. Чтобы он нашел искупление. Чтобы его отпустило… я хочу быть рядом с ним. Но у меня заканчиваются силы… Он ускользает от меня вместе с бесполезно потраченным на расследование временем.       Эрен хотел бы сказать, что понимает Брауна, но не находит нужных слов. Он говорил в последнее время очень много, не всегда получая отдачу. Практически ее не получая. Большую часть времени каждый из них находился в себе, в персональном укрытии внутри собственного тела, наедине с ядовитыми мыслями и выворачивающими наизнанку воспоминаниями. Каждый взгляд друг на друга, каждое касание, каждая оброненная на чужое плечо слеза, были способом удержаться в разделенном на двоих пространстве, где кроме скорби по несбывшимся мечтам ничего не было. Йегер фактически был мертв. Кирштайн все же выполнил его мысленную просьбу, пусть и сам того не желая. Эрен думает о Жане. О своей несбывшейся мечте.       — Значит, мы не должны опускать руки! У нас еще будет возможность изменить ход расследования в свою сторону. Нам просто нужно постараться.       — И что же мы будем делать, Эрен?       Йегеру внезапно в голову приходит идея. Такая же странная и нелепая, как и все события, которыми были пропитаны их совместные будни. Он бы не переступил через себя, не позволил бы эмоциям по отношению к Райнеру взять над собой верх, но отчаяние близкого человека, как ни странно, заглушало отчаяние собственное. Эрен готов окончательно отказаться от личного спокойствия, оставшегося на деле лишь мимолетным воспоминанием о прожитых без любви к Жану годам, лишь бы Брауну стало легче. Если для того, чтобы он снова обрел себя и желание двигаться по жизни дальше, ему нужен Порко, то Йегер готов вытащить последний козырь из своего рукава и попробовать выиграть партию, именуемую расследованием дела Пик.       — Все просто. Мы позвоним Зику.       

***

      Эрен не видел брата больше двадцати лет. Тот день, когда отец собрал немногочисленные пожитки в одну руку, а в другую взял ладошку Зика, практически растворился в памяти, оставив после себя лишь горечь на самом кончике языка. Йегер любил брата отчаянно и бескорыстно, боль от его утраты не могла быть заглушена ни одним внешним раздражителем, и Эрен так и не нашел ветошь, чтобы закрыть рану на сердце, которая образовалась там после распада их семьи. Он уважал отчима, любил сводную сестру, души не чаял в племянниках, но они не могли заменить ему брата, ставшего в один момент для маленького Йегера настоящим кумиром.       Зик не выходил на связь вплоть до самого окончания университета. Об учебе брата было известно только то, что выбранный курс и специализация как-то связаны с жандармерией. Этих знаний было достаточно, чтобы иметь представления о том, какому именно жизненному пути Зик решил следовать. Эрен никогда не интересовался у матери, почему отец обрубил все концы и не позволил им общаться хотя бы на уровне отправления друг другу пасхальных открыток, а о брате не спрашивал вовсе. Йегера грызли обида и непонимание, он был во власти самовнушения, что если Зик посчитал нужным выкинуть его из своей жизни, то на это была весомая причина. Ослепленный братской любовью Эрен оказался не готов к тому, что на самом деле никакой причины для запрета братьям общаться не было.       Первый телефонный звонок от Зика застал Эрена на лекции. Высветившийся на экране телефона незнакомый номер Йегера не удивил, не насторожил и не взволновал. Он не ответил на звонок, потому что был занят, все просто. Но когда вызов повторился второй раз, третий, когда он продублировался сообщением о необходимости срочного разговора, Эрен удалился из лекционного зала и с осторожностью нажал на зеленую кнопку. Смысл разговора он помнит плохо, ведь шок от осознания того, с кем именно он разговаривал, не давал мыслить в принципе, не то, что рационально. Однако именно этот разговор послужил толчком к тому, что братья вновь стали общаться, правда, очень редко и без определенного повода.       Зик выходил на связь максимум раз в год. Все их беседы сводились к тому, как в целом проходят будни, есть ли значимые изменения в жизни, какая погода за окном и каков нынче курс евро к доллару. Эрен радовался даже мелочам в общении с братом, поэтому жаловаться на что-то было бессмысленно.       Зик отказывался от встреч, просил не звонить ему первым, велел не сообщать об их возобновленном контакте матери, а на вопросы о том, с чем именно связана такая секретность, отвечал, что с его работой. В одном из диалогов Эрену удалось выяснить, что спустя несколько лет добропорядочной службы в жандармерии Зик разочаровался в системе и ушел на вольные хлеба. Военная подготовка, оперативный опыт и знакомые в полиции помогли ему начать свое дело, приносящее прекрасный доход и заставляющее заниматься тем, что действительно нравится — частным сыском. Йегер не думал, что навыки Зика пригодятся ему хоть раз в жизни, но метания Райнера не оставили выбора.       Зик появляется на пороге их дома на исходе весны. Эрен узнает его сразу, хотя от белокурого мальчика, неуклюжего, тощего, с вечно сбитыми коленками и царапинами на лице не осталось даже намека. Йегер хотел бы упасть в объятия старшего брата, позволить ему по-отечески потрепать его по макушке, вывалить на него все подробности своего существования, поделиться с ним своей болью, но вместо этого просто протягивает руку для дежурного и холодного рукопожатия.       Райнер, удивленный тем, что брат Эрена в принципе согласился выслушать их историю и условно согласился помочь, нервно топчется за спиной Йегера, соображая, почему раньше о старшем брате и его работе Эрен не проронил ни слова. Если это очередная игра, то она Брауну категорически не нравится.       Разговор растягивается до самого вечера. Йегеру приходится оставить Зика и Райнера наедине, чтобы на скорую руку приготовить ужин. Вряд ли в его отсутствие брат будет задавать странные вопросы об их совместном проживании или выпытывать подробности дела, о которых Эрену не известно. Когда он возвращается в гостиную, даже бумаги на столе не меняют своего положения, а между мужчинами висит гробовая тишина.       — Времени хватило только на пасту с покупным соусом, уж простите.       — Все хорошо, Эрен. Спасибо.       Ужин проходит в молчании. Йегер замечает на себе странные взгляды Райнера, но не реагирует на его беззвучный призыв разбавить угнетающую обстановку каким-нибудь необременительным разговором. Когда тарелки пусты, а кофе разлит по чашкам, слово берет Зик.       — Итак…из того, что вы мне рассказали, сложно делать выводы о чем-либо.       — Почему?       — Потому, что я так и не понял, что у них за семья. Они богаты и относительно знамениты, окей. Они якобы очень любили Пик и всячески старались помочь ей преодолеть кризис. Но почему тогда пропажа дочери известного политика не всколыхнула общественность?       — Они не хотели привлекать к этому внимание?       — Да, Райнер. И в этом кроется первая странность. Обычно такие люди вовсю пользуются своим положением, чтобы добиться продвижения в расследовании всеми возможными способами. Они вытаскивают из закромов все связи, привлекают к делу прессу, высокопоставленных сотрудников полиции, жандармов, всех знакомых прокуроров. Организовывают свои бригады для поисков, задействуют волонтеров. Но это дело просто замолчали и пустили на самотек. Неужели вам не кажется это странным?       — Мы не знаем, чем конкретно занимается отец Галлиарда. Я не смог выяснить о нем никакой дополнительной информации. Либо у них разные фамилии, потому что политика с такими данными в правительстве в принципе нет, либо его отец занят в разведке и тогда все сведения о нем засекречены. При всех моих связях я бы не получил доступ к его личному делу.       — Либо он и не дипломат вовсе, а вся история об их семье — фикция.       — Зачем ему лгать?       — Не знаю. Он в принципе мог ничего тебе не рассказывать, а скормить какую-нибудь чушь, и ты бы в нее поверил.       — Но девушка действительно пропала. Люди, с которыми я говорил в городе, помнят о ее исчезновении до сих пор.       — Ладно, допустим, вся эта история имеет место быть. Я даже могу поверить в то, что единственной целью его проживания на склоне является продолжение расследования. Но… чем именно он занимается? За пять лет можно было добиться многого, но не думаю, что у него есть хоть одна зацепка для возможности двигаться дальше.       — Конни мог что-то узнать. Что-то серьезное и действительно важное. Может быть, для реализации дальнейших планов им просто нужно время. Они могли достать записи с камер. Могли опрашивать каждого, кто в тот день мог видеть Пик хотя бы мимолетно. Они могли все это время сопоставлять данные и делать какие-то выводы. У Спрингера полно знакомых полицейских в каждом уголке страны. Он часто хвастался, что их курс после окончания академии разбросало по самым разным районам и при возникновении любой непонятной ситуации он точно знает, кому можно позвонить, даже если будет находиться в сотнях километров от дома. Если у него есть знакомые и в местных отделениях, то они вполне могут быть дополнительным источником информации.       — Это все очень хорошо, Райнер, вот только если бы эти источники действительно были, и если бы они необдуманно рисковали своим значком для того, чтобы оказывать помощь в поисках неофициально, то парням многое было бы известно. Если бы они хотя бы примерно представляли, что случилось, это бы являлось достаточным основанием для возбуждения уголовного дела, а не прорабатывания какого-то плана по поимке преступника самостоятельно. Но у них ничего нет.       — И какие выводы напрашиваются?       — У меня пока только один вывод…       — Какой?       — Семья как-то замешана. Они знают что-то о девушке, но всеми силами пытаются помешать следствию зайти дальше.       — Это несусветная чушь, Зик! Ты не знаешь его, не знаешь Порко! Как ты можешь говорить о нем такие вещи?! Пропажа сестры практически убила его! Сделала затворником! Заставила его отказаться от нормальной жизни в пользу бесконечной гонки преследования предполагаемого преступника! Ты…       — Райнер, успокойся…       — Я не буду успокаиваться, Эрен! Какого черта?! Ты притаскиваешь в мой дом какого-то мужика, утверждая, что это твой брат, и он может помочь! А вместо этого он поливает грязью семью, которую даже не знает, не имея для этого ни одного основания!       — Зик, ты думаешь, что они каким-то образом избавились от нее сами? Но это ведь лишено логики…       — Эрен, я не могу судить о том, что на самом деле происходило в их семье, основываясь только на рассказе самого Галлиарда. Нужно опрашивать знакомых их семьи, друзей девушки, этого Этьена, или как его там. Только их показания смогут прояснить в этой истории хоть что-то.       — Они не будут разговаривать с нами, ведь семья не давала разрешения на ведения расследования частному детективу, или…       — Вы себя слышите?! Зик, я, кажется, велел тебе фильтровать то, что ты говоришь!       — Мы не можем слепо верить фактам, которые даже не подтверждены словами людей, которые…       — Заткнись! Не смей порочить честь этой семьи! Они ни в чем не виноваты! Это они — жертвы!       — Райнер, я повидал на своем веку столько, сколько тебе и не снилось. Статистика — вещь упрямая, с ней очень сложно спорить. Большинство внезапных преступлений совершается членами семьи. В убийстве в первую очередь всегда подозревают жену, мужа, брата, свата и самых близких друзей, а только потом случайных налетчиков, насильников и маньяков. Ты ведь журналист, ты должен это знать.       — Я не хочу слышать ни единого резкого слова о Порко, это ясно?! Ты что, не понимаешь то, что я тебе говорю?! Мне плевать на твою статистику и на твое личное мнение на этот счет! Если ты не готов помогать нам, то просто вали отсюда и никогда больше об этом не вспоминай!       — Райнер!       — Заткнись, Эрен! Разговор окончен.       Браун вылетает из гостиной, а следом слышится грохот входной двери. Эрен подходит к окну, чтобы застать за стеклом избиение ни в чем неповинной машины и стремительный отъезд Райнера от дома.       — Что с ним?       — Он влюблен… это несколько мешает ему воспринимать реальность адекватно.       — Он влюблен в Порко? Но ведь вы живете вместе.       — О… Зик… мы живем вместе, потому что это удобно. Ну, я просто… ему нужна была помощь, и я…       — Эрен, мне не нравится этот человек.       — Почему?       — Он слишком зациклен, заморочен и явно слегка не в себе. Что даст ему это расследование? Я думал, что он просто гонится за сенсацией, хочет вывести свою журналистскую практику на новый уровень, хочет заявить о себе всему миру. А все, оказывается, сопряжено со странной и внезапно возникшей любовью. За полгода с того момента, как они знакомы, он мог найти любой другой вариант сближения с Галлиардом, если это действительно то, чего он хочет. Он выбрал самый странный и нестандартный способ для привлечения внимания, к тому же потенциально опасный, если учитывать слова Порко о том, что он не потерпит вмешательства посторонних в его личную жизнь. Почему он просто не приехал в особняк еще раз, почему не решился на разговор, в котором можно было бы признаться в чувствах и обозначить все свои намерения? Привез бы ему пафосный букет из ста роз, упал бы в ноги, молил бы о прощении и понимании, и дело в шляпе, если Галлиард заинтересован в нем в той же степени. А если нет, то можно было бы забыть об этом и попытаться начать жизнь с чистого листа.       — Я не знаю…       — Вот, и я не знаю.       — Ты действительно думаешь, что Порко может быть как-то замешан в исчезновении сестры?       — Я не исключаю такой вариант. Порко, отец, отношение которого к депрессии дочери мы не знаем, ее упомянутый жених, с которым она якобы не общалась по версии родных. Но никто не даст гарантию, что они на самом деле не держали связь все эти годы. Может, именно с ним она и встречалась в том городе тайно.       — Порко бы его узнал.       — Или не узнал, ведь прошло много лет, парень вырос, к тому же был в машине и шапке. В темноте. В профиль к стоящим рядом с машиной.       — Зачем ей нужно было скрывать их связь? Они ведь были помолвлены.       — Если принимать на веру то, что у нее действительно была депрессия, то четкого ответа на этот вопрос быть не может. Психически нестабильные люди делают очень странные вещи. Мы не можем исключать вариант, что этот неизвестный юноша на самом деле семье был прекрасно знаком.       — Это все… я не могу думать о деле в таком ключе…       — И не надо. Тебе вообще не надо было ввязываться в это.       — С другой стороны… Порко повел себя довольно агрессивно и странно. Почему он так яростно отшил Райнера и его предложение помочь? Лишняя голова никогда не помешает. К тому же, Браун связан со СМИ.       — Именно поэтому я и считаю, что он как-то замешан. Он попытался обелить Конни, рассказав Райнеру о том, что парень молодец, потому что оказывает ему всестороннюю помощь. Но что их связывает на самом деле, мы знать наверняка не можем. А еще могу предположить, что Галлиарду Райнер и даром не сдался, именно потому ему не дали шанса для начала каких-то отношений.       — Справедливое замечание. Я пытался говорить с ним об этом, но… Он не хочет. Не хочет воспринимать все так.       — Оставим пока эту тему без развития. Как выглядит его дом?       — Особняк Галлиарда?       — Да.       — Если честно… очень необычно. Он большой, как настоящая гостиница, вот только места для постояльцев там совсем мало. Весь дом испещрен коридорами, часть из которых упирается в тупики. Есть галерея вокруг дома, заканчивающаяся еще одним тупиком и странной комнатой без окон, где кроме стула ничего нет. Мне пришлось отсиживаться там, когда…       — Когда?       — Когда закончился вечер игры. Мы не рассказывали тебе все подробности того вечера, да, и это не так важно.       — Что-то случилось, Эрен?       — Человек… человек, который очень дорог мне… совершил ошибку, которую я не смог простить. Я… был в таком состоянии, что не особо контролировал себя и свои эмоции. Райнеру пришлось меня спрятать.       — Ему пришлось тебя спрятать? Зачем? Ты собирался драться с этим дорогим для тебя человеком?       — Нет, конечно, нет! Но Браун посчитал, что нам не нужно разговаривать сразу после случившегося, и…       — Браун посчитал… Брат, прошло полгода. Ты поговорил с этим человеком? Разобрался в своем отношении к его проступку, выслушал его сторону?       — Нет.       — Почему?       — Он не хочет меня видеть. Я так думаю…       — С чего ты это решил?       — Он ни разу не позвонил мне, не приехал… он разговаривает только с Райнером, но тот никогда мне ничего не рассказывает. Я… хотел позвонить сам. Неоднократно. Много раз, если честно, но Браун говорит, что нам обоим нужно время, и…       — Эрен! Ты слышишь себя? Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь? В твоих словах только: «Райнер сказал, Райнер сделал, запретил, разрешил, посчитал, не досчитал»!       — Зик, я…       — Он заставляет тебя жить с ним?       — Нет, что ты! Он просто… он так плохо выглядел, ничего не ел, осунулся, практически не спал, посвящая все свободное время расследованию. Он запустил себя и дом, и мне казалось правильным… я должен был ему помочь!       — А ты себя видел? Думаешь, ты выглядишь лучше? Я с трудом тебя узнал! Ты помогаешь ему, стираешь его трусишки, завтраки ему наготавливаешь, а он тебе хоть в чем-нибудь помог? Хоть как-то поддержал?       — Он многое делает для меня. Терпит все мои истерики… он…       — Что вас связывает? Такая самоотдача нехарактерна для людей, которые называют себя приятелями.       — Он мой друг! Настоящий! Единственный, по всей видимости.       — Эрен!       — Мы… мы были любовниками. В школе.       — А сейчас? Он принуждает тебя к чему-то?       — Господи, нет! Он поцеловал меня недавно, но…       — Ты сейчас же собираешь вещи! Я помогу, если это требуется. Бери свои манатки, Пьера, себя и выметайся на выход! Ты возвращаешься обратно в свой дом.       — Почему?! Ты не можешь мной командовать!       — Еще скажи, что я тебе никто! Я здесь только из-за тебя! Я не хочу становиться свидетелем того, как ты окончательно себя ломаешь! Собирайся!       — Зачем? Почему я должен уезжать? Он ведь ничего…       — Потому, что человек, с которым ты живешь, полностью подавил твою волю. Ты говоришь его словами, двигаешься как он, проживаешь его эмоции. Я видел, как он смотрел на тебя. Я еще в начале разговора сказал, что Райнер мне не нравится. Он держит тебя в своем доме, потому что хочет, чтобы ты принадлежал только ему. Поэтому он не сообщает тебе о продвижениях в расследовании, ведь если бы ты узнал, что он не сдвинулся с места, то ушел бы, ведь помогать здесь не с чем. Поэтому он заставляет тебя ждать его здесь, пока он шляется вообще неизвестно где. Поэтому он не дает тебе информации о содержании их разговоров с твоим этим… особенным. Он хочет тебя, и этим обусловлен весь идиотизм того, что происходит под крышей этого дома! Очнись уже! Единственный пленник во всей этой истории — это ты!       Эрен долго молчит после такого эмоционального заявления. Мир вокруг не приобрел новые краски, ему не открылась истина, в нем не проснулся провидец, и третий глаз на лбу не вырос. Осознание событий, прожитых в стенах этого дома, накатит на него позже, когда он снова окажется в знакомой коробке собственного жилища. Привязанность к Брауну однозначно сбивала его с толку, невозможность быть с Кирштайном делала его уязвимым, зависимым от желания быть кому-то нужным, самому нуждаться в крепком и надежном плече рядом. Слова Зика всколыхнули в груди болезненные мысли о том, что все взаимодействие с Райнером действительно было довольно необычным в последнее время.       Они засыпали только вместе, хотя в доме достаточно было спален для того, чтобы каждый их них имел свою комнату. Браун требовал отчетов о том, чем Эрен занимается, пока они не находятся рядом друг с другом. Он действительно ни разу не передал Йегеру содержание их с Жаном разговоров и упорно избегал этой темы в принципе. Прикосновения стали нормой, которую Эрен даже не наделял особенными свойствами. Их жадный и жаркий поцелуй не продолжился больше ничем только потому, что Йегер мягко попросил Райнера остановиться. Он даже не думал о том, что это все могло значить для Брауна. Он даже никогда не спрашивал, зачем Райнеру так необходимо его присутствие в его доме на постоянной основе.       Йегер рассматривает коллекцию бабочек, рассыпанную по стенам гостиной, пока Зик безуспешно пытается отловить скачущего по всему помещению Пьера. Кот явно не заинтересован в том, чтобы какой-то здоровенный мужик, похожий на большую обезьяну, хватал его за шкирку и засовывал в переноску. Получасовая гонка заканчивается победой человека, и Пьер истерично шипит, вцепившись когтями в мягкую подушку на дне его временного пристанища.       Дома тихо и пахнет пылью. В последний раз Эрен заглядывал сюда несколько месяцев назад, чтобы разобрать скопившуюся почту и убедиться, что все вещи по-прежнему лежат на своих местах. Все коммунальные счета он оплачивал дистанционно, поэтому даже не было необходимости проверять показания счетчиков. Ему незачем было ехать домой. Своим домом он считал дом Брауна.       — Я могу остаться здесь на несколько дней?       — Конечно! Твоя комната… эм… ты можешь жить в своей комнате.       — Спасибо. Нужно отогнать машину в гараж. А свою я поставлю у подъездной дорожки. Сейчас она перегораживает выезд из соседнего дома.       — Да… да, чуть позже.       Мужчины устраиваются на диване. Эрен успокаивает обидевшегося кота, а Зик осматривает дом, в котором прошла часть его беззаботного детства. В молчании между ними нет сухости и надрыва, как будто всех этих лет на расстоянии друг от друга у них никогда и не было.       — Как зовут твоего особенного человека?       — Жан.       — Ты любишь его?       — Это больше, чем любовь, Зик.       — А он тебя?       — Мне… мне бы хотелось верить… но я не знаю.       — Я поговорю с ним. Хочешь?       — Не надо. Я сам… я позвоню сам, когда смогу набраться сил.       — Ты простил его?       — Не знаю. Нет... Я просто хочу его понять. Просто услышать то, что он хочет мне сказать. Если хочет… Я должен поставить эту точку сам.       — Хорошо. К этой теме я больше возвращаться не буду, пока ты не захочешь рассказать мне все. И имей в виду, что если сюда заявится Райнер, то я не смогу сдержаться.       — Он не придет. Думаю, он понял, что… все понял, короче.       — Ладно. Посмотрим.       — А что ты будешь делать дальше? Вернешься домой? Тебя ведь не заинтересовало это дело. Да, и платить тебе за него некому…       — Я поеду туда.       — На склон?       — Да. Притворюсь постояльцем. Общественный склон функционирует круглый год?       — Насколько мне известно, да. Но… Зик, зачем тебе туда ехать? Порко не станет с тобой говорить.       — Я и не буду с ним разговаривать. Я осмотрю дом и удостоверюсь, что мои предположения могут быть ошибочными. Это единственный вариант на данный момент. А потом мы решим, стоит ли нам вообще вмешиваться во все, и не проще ли оставить Райнера наедине с его бессмысленными метаниями.       — Предположения о чем?       — О том, что девушка заперта там. В особняке.