Снежная эклектика

      Безопасность собственного дома в один момент встала для Порко во главе угла. Выросший в семье зажиточного дипломата, вскормленный роскошью и богатством Галлиард с самого детства был окружен заботой, пониманием, деньгами и охраной, не спускавшей с него глаз ни на минуту. Он привык к тому, что зоркий глаз каждого воина из его личной свиты направлен исключительно в пространство вокруг него, как будто детская площадка или школьный двор действительно могли представлять какую-то опасность. Став старше, он отстоял у отца право на то, чтобы передвигаться по родному городу самостоятельно, сидеть в своей комнате в одиночестве и существовать так, как большинство подростков в его возрасте. Однако горе, протянувшее позже свои когтистые лапы к его семье, зацепившееся за каждого члена их стаи, взрастило в Галлиарде неуемную тягу к тому, чтобы за ним постоянно кто-то наблюдал. Горе пробудило в Порко то, чего он, казалось, напрочь был лишен — страх.       Семья Галлиарда переехала во Францию из жаркого Марокко, когда Порко исполнилось пятнадцать. Отец получил высокий пост в правительстве, мать — несколько крупных контрактов на издание своих романов, а младшей сестре давно пора было пойти в достойный пансионат для девочек, чтобы воспитать из нее настоящую леди и по достижении оптимального для замужества возраста передать заботу о ней в сильные руки сына одного из партнеров отца. Договорные браки для аристократических отпрысков никогда не были редкостью, многие знакомые и приятели Порко, выросшие в схожих с ним условиях, страшились этого и уже заранее ненавидели день, когда им придется у алтаря сказать: «Да», человеку, которого они даже толком не знали. Но его сестре повезло — в выбранного родителями для нее жениха девушка была влюблена еще с первого класса.       Галлиарду нравился Этьен, сын крупного промышленника и землевладельца, с которым отец Порко часто коротал вечера за игрой в бридж. Парень был скромным, тихим, чрезвычайно вежливым, нежным по отношению к своей будущей жене, к прислуге, к многочисленным собакам, жившим в поместье Галлиардов у побережья Средиземного моря. Он был старше сестры всего на два года, но казался удивительно взрослым и мудрым. Порко всегда снисходительно относился к их общим шалостям, прикрывал их мелкие правонарушения перед родителями, верил, что в обществе мальчишки с его сестрой не случится ничего дурного и просто наслаждался тем временем, пока любимая девочка была еще слишком мала, чтобы можно было переживать о каких-то неблагоприятных последствиях их с Этьеном взаимодействий наедине.       Пик. Его сестра. Его маленький черноволосый ангел. Если бы у Порко спросили, что самое важное и ценное природа когда-либо создавала на своей необъятной кухне, он бы без промедлений ответил, что это была его Пик. Он обожал младшую сестру каждой клеткой организма. Его плавило от нежности и покорности, когда девочка взбиралась к нему на колени и шептала на ухо какой-нибудь «ужасно важный и страшный секрет». Любовь к сестре утягивала на самое дно пропасти, но в этой пропасти было лишь сладострастное ожидание того, в какую очаровательную девушку, женщину, жену и мать Пик когда-то вырастет.       Девушке сложно дался переезд в Париж. Разлука с Этьеном сделала из нее молчаливую тень, отзвук эха, отскакивающий от сверкающих в Парижских лучах окон в их квартире, что совершенно не радовало ни Галлиарда, ни родителей. Он пытался объяснить своей малышке, которая давно уже перестала быть похожа на маленькое плюшевое облачко, забросив пышные платьица и кружевные носочки на антресоли, заменив некогда полюбившиеся брату наряды на вычурные платья и газовые рубашки, являющиеся визитной карточкой любой уважающей себя наследницы большого состояния, что перетерпеть нужно лишь пару лет. Лишь учебный год, ведь после него наступят каникулы, которые Пик могла бы провести в обществе Этьена на любимом побережье. Еще год, и следующие за ним. Но его подросшая сестра, выпорхнувшая на путь становления и взросления молодая леди, ставшая недоступной звездой, застрявшей на сизом и пустом небосклоне в одиночестве и печали, слушать брата не желала.       Она больше не хотела близости с Порко, от родителей и вовсе отгородилась каменной стеной. Многочисленные психологи, которых в дом таскал отец, лишь разводили руками: девочка скучает по дому, по своему мальчику, по жизни на берегу шипящего моря в окружении плодоносных деревьев, по бризу и анфиладам поместья, дарящим благосклонную тень во время солнечного зенита. Все советовали переждать подростковый бунт, выждать время, присмотреться к девушке на предмет скрытых талантов и интересов, но летели года, а Пик не менялась. От веселой и милой хохотушки, какой ее помнил Порко, не осталось ни единого следа. Сестра скорее походила на инфернала, на злобную Горгону, уничтожавшую желание подходить к ней ближе, чем на метр, одним взглядом.       Семья Галлиарда, возможно, справилась бы со всеми проблемами, которые порождала новая форма жизни Пик, если бы в их существование не вмешалась Судьба. Неизмеримая никакими величинами субстанция, лишившая Порко того, что он любил больше всего на свете. После того рокового дня в жизнь двадцатилетнего Галлиарда, студента технологического института Сорбонны, вернулась личная охрана и камеры слежения, трекер в телефоне и список людей, с которыми точно можно общаться. После случившегося жизнь Порко стала представлять собой круговую диаграмму, где каждый сектор одинаково окрашен черным.       Окончив учебу, обзаведясь практикой для самостоятельной работы, вырвав у конкурентов достаточное количество клиентов для обеспечения качественной жизни, Галлиард покинул родные стены и семью, чтобы попытаться найти возможность снова дышать полной грудью. Выстроив особняк на вершине склона, окружив себя тем, что ненавидел и не понимал с самого детства — снегом — он посчитал, что теперь находится в полной безопасности, ведь льды и туман не способны его ранить. Все изменилось, стоило ему оказаться в столовой во время приветственного ужина с приятелями Конни. Все мнимые стены, прозрачные и тонкие, как снежное кружево, треснули и рисковали рассыпаться в стеклянную пыль, стоило ему бросить короткий взгляд на Райнера. Вокруг особняка ловко и умело расставлены капканы — еще одна мера безопасности от хищников или недоброжелателей, в которых Порко до сих пор верит. Но, кажется, в один из капканов он угодил сам, и эта ловушка не просто лишит его конечности, а окончательно прикончит.       Он сидит на веранде и смотрит на ставшие такими привычными горы. Каменные изваяния, сотканные природой, никогда не смогли бы заменить ему тихий шелест штормового моря или страстные пения цикад. Ледяная корка, вцепившаяся в окружающее пространство мертвой хваткой, никогда не будет выглядеть в его глазах лучше, чем песчаные дюны, поднимающиеся вверх от неласкового прикосновения ветра. Но он здесь, потому что так велело ему сердце. Он здесь, потому что так нашептала ему совесть. Он здесь, и никогда не сможет быть в другом месте, пока не получит ответы на все заданные когда-то самому себе вопросы. Он не услышит крик чаек, выслеживающих свою добычу в море, не увидит тень от мандариновых деревьев, обещающую легкое спасение от дневной жары, не почувствует запах восточного базара, пряностей и красок, которыми улыбчивые женщины щедро поливают одежду, чтобы она стала ярче и привлекательнее, до тех пор, пока не завершит свои дела здесь. Среди ледяной пустыни, во тьме скрытых в горах пещер и рудников, среди спрятанных под слоем земли рек, никогда не знавших солнечного света, огненный Галлиард лишний, никчемный и ненужный. Судьба не щедра к нему, но пока она дарит Порко время, он научится быть благодарным.       Дверь на улицу хлопает несколько раз, следом взвизгивает собравшаяся к отъезду машина. Галлиард разглядывает силуэты снующих туда и обратно людей, не испытывая потребности вмешаться и призвать их к благоразумию — если безумцы решаются на отчаянный шаг и собираются разбиться на неизученной горной дороге — это их выбор. Порко всегда выбирал бить, а не бежать, и привык к людям, которые во всем руководствуются этим же принципом. Разбираться с тем, что творится в головах и сердцах незнакомцев, успевших ему порядком надоесть, он не собирается.       Он видит Райнера четко, в отличие от остальных. Браун тащит к парковке несколько тяжелых сумок, постоянно оборачиваясь и следя за тем, что его спутник не отстает ни на шаг. Кажется, высокого мужчину с изуродованным побоями лицом зовут Жан. В свете прожекторов лицо Жана выглядит опухшим и готовым сгнить целиком и полностью. Но даже не вид разбитого, окровавленного дракой, еще несколько часов назад красивого лица пугает Порко, а то, как низко висят у мужчины плечи, как весь его рост визуально исчезает, как безжизненно он смотрит в сторону купели, показывающей свой яркий белый краешек с противоположной стороны особняка. Возможно, Райнер расскажет, что произошло. Может быть, Галлиарду даже на мгновение станет интересно. За своими размышлениями он не слышит, как открывается дверь на веранду.       — Гости разъезжаются, дорогой. В игровой комнате полнейший беспорядок и следы драки. В галерее с комнатами для гостей крики и возня. Что делать? Мы же не можем отпустить их в таком состоянии домой!       С парковки выезжает машина. Галлиард смотрит на оставшегося в одиночестве в темноте Брауна, не в силах оторваться.       — Они взрослые люди, Габи, а мы им не мамочки. Сколько постояльцев еще здесь?       — Пара блондинов уехала первой еще час назад. Невысокий молодой человек, актер, кажется, выдвинулся вслед за ними. Еще двое покинули парковку полчаса назад. Сейчас вот еще один… Порко, милый, что происходит?       — Не знаю, детка. Если честно, мне не особо это интересно. Конни еще здесь?       — Да, он ужасно кричит на одного из присутствующих. Что-то о тюремном сроке, камерах, рецидивистах и прочее.       — На кого именно?       — На высокого юношу с веснушками.       — Хорошо.       — Хорошо?! Порко! В этом нет ничего хорошего!       — Когда он сдаст ключи, скажи ему, что нам необходимо поговорить, но не здесь. Пусть уезжает, но пока не возвращается домой. Я позвоню ему завтра.       — Ладно, но…       — Габи, не сейчас.       Девушка качает головой, собирается на выход, но в дверном проеме появляется Браун. Порко кивает ему и вновь отворачивается в сторону окна, считая свой короткий жест приглашением для начала беседы.       — Вам нужно что-нибудь, дорогой?       — Нет. Дождись ключей и ложись спать, детка. Уборку можно оставить на потом. Скажи горничным, что завтра у всех полноценный выходной. Гостей не будет здесь до четверга, так что…       Габи осторожно закрывает дверь. Браун медленно идет к столику, поражаясь тому, что всего за пару дней нахождения здесь, всего за несколько часов присутствия рядом Галлиарда, он стал совершенно другим человеком. Его вскрытый перед остальными словно нарыв секрет, тайна, за которую ему действительно было очень стыдно, перевернули его сознание и образ мышления за последние часы, но не так, как это умудрился сделать Порко.       — Вы с Габи…       — Я не обязан отвечать. К тому же это даже не вопрос. Но… мы с Габи выросли вместе. Она — дочка моей няни. Пожалуй, на данный момент времени, она является мне самым близким человеком.       — Ты действительно не обязан был отвечать…       — Иногда мы делаем что-то просто потому, что так велит нам сердце. Никакого секрета, Райнер.       Браун выдвигает кресло, перемещает его так, чтобы оказаться с Галлиардом в максимально возможной близости.       — Я должен рассказать, что произошло.       — Не должен, если не хочешь. Вы поругались, подрались, обиделись и разъехались, какие тут нужны пояснения? Вы все взрослые люди. Хотя, признаться, от вашей компании я такого не ожидал.       — Но я хочу… хочу, чтобы ты знал. Это почему-то… это важно, понимаешь?       Галлиард отрывается от видов за окном и награждает Брауна взглядом, полным сочувствия и сожалений. Райнер не может понять, что видит перед собой: очередную маску человека, который просто хочет показать участие, или же ту правду, которую Порко скрывает даже от самого себя. Браун никогда не был особо чувствительным человеком, никогда не мог точно вычислить, что о нем думают, испытывают ли к нему какие-то эмоции, желают ли его. Поэтому ему так сложно всегда было с Эреном. Из-за этого он не заметил натянутые словно струна, выматывающие и бесконечно глубокие чувства Армина. Он не успел погрузиться в шоковое состояние от осознания правды, потому что боль Йегера передалась ему, будто по волшебному каналу, связавшему их еще в школе. Мысли о том, что Эрену сейчас нужна его помощь и поддержка вытеснили мысли о том, в какой ситуации он оказался, установка «Бежать!» сработала в полную силу. Он, как родитель, желающий уберечь свое дитя от ужасов наступившей ночи, решил закрыть Йегера собой и дать ему возможность самостоятельно взмахнуть сломанными крыльями. Теперь же, когда Жан уехал, а Эрен отсиживался в безопасности наедине с собственными мыслями, неотвратимость воздействия последствий их игры наступила на него и подчинила. Но что-то в глазах Галлиарда, в его позе, в небрежности, которая, в общем-то, его тело никогда и не покидала, дает Райнеру понять, что хозяин особняка чувствует к нему что-то, чему нет пока правильного названия.       Браун рассказывает Порко все: о ритуале, о смерти Моблита, об играх и ежегодных сборищах, в которых по большому счету не было никогда особого смысла, о дружбе, за которую все цеплялись, хоть и не нуждались в ней. О демонах, кишащих внутри каждого из них, о мести, о том, как ему больно. О тайнах, вывернувших наизнанку все то, что когда-то сделало их союз священным. О себе, об Эрене. Об Армине и том, чего никогда не могло бы быть.       — Ты осуждаешь меня?       — За статьи? Брось, Райнер. Мы живем в удивительном мире, полном опасностей, поджидающих нас на каждом шагу. Если посмотреть на ситуацию шире, то развитие цивилизации не шибко сильно изменило самих людей. Мы все так же жадны до крови и расправы над неугодными нам людьми, мы вступаем в войны и противостояния, мы душим свои желания и потребности, если понимаем, что их реализация принесет нам только очередное разрушение. Цепляться за шанс — это не плохо. Я не хочу сказать, что поддерживаю то, чем ты занимался, но если молодую антилопу бросить в овраг, кишащий ядовитыми змеями, она все равно будет бороться до победного. Можно сказать, что у нее даже есть шанс выжить.       — Я не горжусь тем, что делал.       — Ты и не должен. Тебе даже должно быть стыдно. Но ты ведь жил с этой правдой внутри много лет и не грыз себя. Ты изменился только потому, что все это выплыло наружу. К тому же, твой поступок — не худшее из того, что я сейчас услышал.       — Наверно, так подумал про себя каждый.       — Не думай о других, заботься о себе.       — Я должен позаботиться об Эрене.       — Хм… ты уверен, что поступил правильно, запретив им с Жаном поговорить? Возможно, лучшим решением было бы расставить все по местам сегодня, а не тогда, когда горячка от выясненного спадет и даст Йегеру возможность засомневаться в правильности выбранного дальнейшего пути.       — Ничего путного они друг другу не сказали бы.       — А теперь представь… просто вообрази в своей голове… допустим, Эрен с детства был глухим. Он никогда не слышал ни единого звука, не умел воспроизводить слова, хоть и не был лишен возможности говорить, просто потому, что никогда не слышал, как произносятся звуки. И вот мифический родитель ведет его смотреть балет. Ведь видеть его ребенок может, значит, в состоянии оценить красоту движений, пластику, яркость и красочность костюмов. Он даже может ощутить вибрацию, издаваемую музыкальными инструментами. Она, подобно волнам, окутывала бы его тело, помогая понять, почему артисты на сцене делают то или иное движение. И вот Эрен смотрит балет, погружается в его магию, поддается вибрациям, прощупывает взглядом представление. А затем в его личном зале, где-то в самой глубине души, щелкает что-то и на него обрушивается вся какофония звуков, извергаемая оркестром. Он внезапно получает дар слышать так, как это могут обычные люди. Он в панике, ему больно, страшно, изнутри его грызут гиены отчаяния, потому что он совершенно не знает, что с полученным бонусом судьбы делать. Теперь он может слышать так же хорошо, как видеть. Но как только он привыкает к новой реальности, той, где он такой же полноценный, как и все люди, которых он знал раньше, невидимая сила снова заставляет его организм щелкнуть и отбирает способность слышать так же стремительно и внезапно. Каково ему? Сможет ли он выдержать эту новую боль? Даже если он сильный, даже если он никогда и никому не показывал своих страхов, даже если им управляют боги темной стороны, он все равно остается наедине со страхом, но этот кошмар обретет новые грани, ведь теперь он знает, как там на другой стороне. Ты, как та невидимая сила, украл его у новой реальности, выбросив на остров посреди пламенного океана.       — Я понимаю, о чем ты говоришь, но…       — Он получил то, о чем страстно мечтал. Он окунулся во все это, ушел с головой, захлебнулся и выплыл наружу, думая, что теперь в его жизни изменится все. Возможно, он не был готов к такому неожиданному удару. Я могу предположить, что он в принципе не думал, что что-то может пойти не так. Мы слышали его вчера… звуки, которые он издавал, были похожи на агонию, но не предсмертную. Как будто наоборот, он рождался заново, появлялся на свет из тьмы, в которой барахтался долгое время, получая наследие, с которым совершенно не представлял, как жить. И вместо того, чтобы разобраться с первым же камнем, брошенным в него после осознания нового естества, ты вынудил его сидеть в одиночестве в камере без окон, будто он какой-то преступник, лишив парня возможности посмотреть первой же возникшей между ним и его любовником проблеме в лицо.       — Они бы поссорились еще больше, подрались и неизвестно, чем бы это закончилось.       — Они не ссорились, Райнер. Они и слова друг другу не сказали. Судя по тому, что ты мне рассказал, оба одинаково были против участия в этом безумии. Если бы хоть один из вас взял свои яйца в кулак и прекратил бы все, возможно, до открытой конфронтации между вами всеми дело бы и не дошло.       — Ты знаешь, как работает коллективное бессознательное?       — О, да. А еще я знаю, что мы не всегда можем просчитать все или же сделать правильные выводы. Вы поддались на провокацию, заглотили наживку, которую вам любезно бросили, и превратились в копошащихся в улье ос, стремящихся показать свое превосходство перед маткой. Отличный пример помешательства, годный для печатания в учебной литературе для будущих психологов.       — Я не мог допустить эскалации конфликта.       — А с чего ты взял, что они дошли бы до этого? Эрен, безусловно, очень импульсивен. Жан вряд ли отстает от него, если опираться на мои наблюдения за вами, но он все же более рационален. К тому же, облажался именно он, соответственно, ему бы предстояло держать удар. Ты говоришь, что они подрались бы… а с чего ты это взял? Может, они поговорили бы, приняли друг друга, поплакали бы, а потом мы бы снова до самого утра слушали чудесные звуки, которые Эрен умеет из себя извлекать? Ты возомнил себя Армином, который все просчитал, но ведь и он тоже с насиженного места на небосклоне свалился.       — Считаешь, что я ошибся?       — Да. Но это совершенно не мое дело. Вызволи Йегера из плена. Ему нужно поесть, выспаться и принимать какие-то решения на проветрившуюся голову.       — А ты… ты можешь послать кого-то за ним? Я должен обсудить с тобой еще кое-что.       Галлиард хмурится, но достает телефон. Отбивает короткое сообщение, откладывает гаджет в сторону. Тянется в карман кардигана за сигаретами. Браун снова тонет в Порко, позволяя себя рассматривать его узкие кисти, тонкие запястья, длинные пальцы. Он уже обжегся там, в странной и мрачной комнате, когда обманчиво утонченное тело прижималось к нему, не оставляя между ними свободного пространства. Он уже знает, что гибкий и плавный Галлиард, тонкокожий, дерзкий, рельефный не тот, кем кажется. Наблюдать за грацией дикой кошки перед прыжком можно вечно, так же, как смотреть на огонь и воду. Порко олицетворяет огонь и живительную силу. Райнер впервые встретил мужчину, с которым готов был бы пойти на все. Любой приказ, любое требование, любой призыв не знал бы со стороны Брауна отказа. Это пугает. Это невероятно возбуждает.       — О чем ты хотел поговорить?       Галлиард выпускает изо рта колечко дыма. Тонкая длинная сигарета в его руках кажется уместной и правильной. Пальцы свободной руки ласково поглаживают спинку кресла за спиной Райнера, и ему хочется представлять, как эти пальцы ласкали бы его. Неуместные мысли, грязные и пошлые, никак не вяжутся с серьезным разговором, который он затеял, но больше шанса ему не выпадет.       — В свете того, что мы сегодня узнали о Конни, я бы хотел знать, как именно вы с ним познакомились и что вас связывает.       — Если ты думаешь, что Спрингер покрывает какие-то мои преступления, то нет.       — Порко… пожалуйста! Это очень важно. Я уже обещал, что сделаю все, о чем ты попросишь. Можешь считать, что я буду должен дважды.       — Не уверен, что ты выдержишь.       Ехидный прищур Галлиарда намекает Брауну на то, что возможная расплата за долги будет для него несладкой. Или наоборот, если вспомнить все, о чем он думал еще минуту назад. Он выдержит, потому что хочет этого. Хочет всего, что Порко мог бы ему предложить.       — Я справлюсь.       — Ты же не отстанешь, верно? Ладно… Я… вырос не здесь. Моя семья перебралась во Францию из Марокко, когда мне было пятнадцать. Это было очень тяжелое время для моей семьи, потому что моя сестра совершенно отрицательно восприняла перемены.       — У тебя есть сестра?       — Не перебивай меня, иначе разговор закончится.       — Хорошо-хорошо.       Райнер придвигается ближе. Ему хочется коснуться нежной мраморной кожи на шее Порко, чтобы почувствовать его тепло и продемонстрировать участие, но Галлиард, нацепивший снова маску снисходительного равнодушия, такой нелепый жест вряд ли оценит.       — Пик диагностировали депрессию примерно через год после переезда. Она стала замкнутой и равнодушной, хотя особых предпосылок для этого не было. Мои родители старались, я пытался, но… Это сложно, Райнер, гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Терапия не особо работала, лекарства превращали сестру в подобие счастливого человека, а за ее фальшивыми улыбками и послушностью ничего не стояло. Мы надеялись, что отъезд домой на каникулы поможет хоть что-то исправить, но ехать домой Пик отказалась. Она перестала общаться со своим возлюбленным, так и не завела новых друзей в Париже, в школе ее не особо любили, считая нелюдимой и жесткой.       Порко прерывает рассказ, чтобы прикурить новую сигарету. Райнер отчаянно цепляется за мимику и жесты, но в ровном тоне Галлиарда, в его каменном выражении лица нет даже намека на то, что он чувствует, пока рассказывает историю своей жизни.       — Несколько лет мы вели неравную борьбу за ее душевное равновесие. Мне казалось, что мы даже добились некоторых успехов, потому что временами Пик возвращалась в то состояние, к которому мы привыкли. Она бывала веселой и по-женски очаровательной, милой и интересующейся хоть чем-то, кроме разглядывания стен в своей комнате. Несколько раз отцу удавалось уговорить ее съездить в Марокко, вот только Этьена, своего выбранного родителями жениха, она видеть не желала.       — Может, она не хотела так… ну, по договоренности…       — Нет, она была в него влюблена. К тому же, мои родители не настолько помешаны на аристократизме и навязанных обществом высокопоставленных людей правилах, чтобы заставлять любимую дочь делать что-то против ее воли. Если бы она сказала, что замуж за Этьена не хочет категорически, этот вопрос больше бы не поднимался.       — У тебя тоже есть невеста?       — Была. До тех пор, пока меня не застукали с одноклассником. Мы жили в Марокко, ты сам понимаешь, что это значит. Он был местным, следовательно, подвергал себя большой опасности, пока возился со мной. Мы прекратили встречи, и это было больно, но так было нужно. Надо отдать должное моим родителям — они приняли меня. Боюсь представить, что было бы, окажись они ярыми гомофобами.       — Что-то случилось с твоей сестрой, да?       — Пик, всю жизнь любившая пустыню и ласковость моря, заболела лыжами. Мы объездили почти все горнолыжные курорты, возили ее в разные страны, чтобы она попробовала другие склоны, цепляясь за ее увлечение, ведь именно это помогало ей хоть как-то держаться на плаву. На зимних каникулах, когда она уже была в выпускном классе, отец принял решение вывезти ее покататься, чтобы разгрузить мозги перед решающим семестром. Вырваться далеко и надолго он не мог, мама и вовсе не поехала с нами, так как ей необходимо было завершить перед новым годом дела в издательстве.       — Твоя мать связана с этим?       — Да, она писательница. Довольно известная, но больше подробностей об этом я тебе не дам.       — Тогда понятна твоя одержимость книгами.       Галлиард шутку не оценивает. Отодвигается от Брауна и обнимает предплечья ладонями, отгораживаясь от него, защищая себя. Райнер ругает себя за невнимательность и глупость, и в извиняющемся жесте поднимает руки.       — Мы приехали сюда…       — Что значит «сюда»? На этот склон?       — Да. Ты видел общественный склон, даже опробовал его. Несколько лет назад вместо моего дома стоял отель, маленький и неприметный, канатной дороги, во всяком случае, современной, здесь не было. Все пользовались маленькой тропинкой, ведущей к площадке большого склона, чтобы снова скатиться вниз, или старым и ржавым подъемником, механизм которого часто заклинивало. Мы приехали сюда тогда, потому что это было единственное место со свободными номерами в рождественскую неделю. Здесь было так много людей… они все приезжали и приезжали, топтались, ругались из-за очередности спуска, пили, дебоширили. Через два дня отец принял решение покинуть это место и разместиться на оставшиеся дни каникул в отеле в городе у подножья гор. Мне казалось, что мы весело проводили время. Пик улыбалась и старалась участвовать в разговорах. Отпрашивалась гулять в городе. Мы с отцом не могли поверить, что смогли добиться таких результатов.       Галлиард замолкает. Райнер не выдерживает, и накрывает его плечо рукой. Мягкая шерсть кардигана приятно щекочет кожу. Порко, преодолевая себя, укладывает пальцы на его ладонь сверху.       — В предпоследний вечер Пик подошла к отцу и спросила разрешения поехать в соседнюю деревню на какой-то местный праздник. Отец скептически отнесся к затее, но сестра убедила его, что все в порядке, и компания ей вовсе не нужна, ведь она познакомилась в городе с очаровательным парнем и он готов предоставить ей свое плечо и транспортное средство для поездки. Отец все еще сомневался, я же и вовсе был против, ведь мы этого парня даже не видели. В итоге он сдался, аргументировав это тем, что Пик стала лучше выглядеть. Я попросил приставить к сестре охрану, на что отец отмахнулся и напомнил, с каким рвением я сам когда-то был против постоянного присмотра за собой. Папа сказал, что мы должны позволить Пик чувствовать себя свободной.       Порко начинает мелко трясти. Райнер тащит его ближе к себе, утыкается носом в висок. Он уже догадался, что произошло что-то неотвратимое, что-то, что сломало Галлиарда, сделало из него куклу, лишенную нужной любому человеку эмпатии.       — Мы вышли проводить ее. Я запомнил только красную машину и то, что на водителе была шапочка. Я видел его лицо всего несколько секунд, я бы не смог воспроизвести его в памяти, даже если бы очень захотел… я…       — Тебе нужен перерыв?       — Нет.       Порко отстраняется, усаживается удобнее в кресле. Брауну остается лишь подавить тяжелый вздох.       — Она не вернулась ни в назначенный час, ни утром. Секюрити моего отца прочесывали местность, искали ее в каждом закутке и подворотне, опрашивали людей. Днем мы сообщили о пропаже в полицию, но…       — Ее так и не нашли?       — Нет… очевидцы видели подходящую под описание машину на выезде из города в сторону склона. Полиция предположила, что вместо праздника, они решили поехать кататься. Я спорил с ними до синевы, ведь на крыше машины не было инвентаря для спуска, но меня никто слушать не стал. Официальный итог расследования — пропала без вести без выяснения сопутствующих исчезновению обстоятельств.       — Как с этим связан Конни?       — Он был в следственной группе.       — Но ведь Спрингер живет и работает в предместье Парижа!       — Да. На поиски вызывали несколько бригад из столицы, в том числе, жандармерию. Мой отец — важный политический деятель…       — Я не помню этой истории в новостях…       — Ты живешь в трех часах езды отсюда, Райнер. За поворотом дороги, отделяющим эти горы от вашей местности, начинается другая жизнь. Обстоятельства дела широко освещались на телевидении, но до ваших местных каналов новости явно не дошли. Все утихло быстро… теперь делом моей Пик занимаются лишь отряды добровольцев, ориентированные на поиск людей.       — И Конни…       — Да. Он оказался единственным, кто встал на мою сторону.       — Он ведет расследование неофициально?       — Да, ведь иного ему никто не позволит.       — Поэтому ты запер себя здесь?       — Я ищу сестру. И сделаю все, чтобы разобраться с тем, что с ней произошло. Я ответил на твой вопрос, Райнер? Ты нужен своему другу, а мне нужен отдых.       — Но я…       — Ты меня не услышал? Я и так рассказал тебе то, что обычно не рассказываю никому!       — Услышал… и мне кажется, что тебе я сейчас нужен гораздо больше, чем Эрену.       — Ты умеешь переобуваться в нужный момент… как трогательно.       Порко решительно встает и направляется к входу в дом. Райнер успевает догнать его у двери и заключает в объятия, прижавшись со спины.       — Позволь мне остаться с тобой… я сделаю все, все, Порко, что ты попросишь. Ты не должен быть один, не должен переживать все это в одиночку! Я помогу… я…       — Ты хочешь, чтобы я забыл о разговоре, используя самые простые и низменные методы преодоления стресса? Ты думаешь, что близость с тобой решит какие-то мои проблемы? Ты лелеешь мысль, что я соглашусь, потому что я тут совсем один и мне грустно? Я в состоянии найти себе член или дырку, Райнер, которые бы удовлетворили все мои потребности! Я не нуждаюсь в твоем участии, твоем теле и твоих слащавых признаниях. Я рассказал тебе о сестре только для того, чтобы ты не навешивал на Конни еще большую вину. Он — прекрасный человек! Возможно, он что-то делал в жизни неправильно, вот только твоего осуждения он явно не заслужил.       — Порко, я…       — Ты хочешь сказать, что не это имел в виду? А что, дорогуша? Ты думаешь, что я слепой? Думаешь, что я не вижу, как ты на меня смотришь? Думаешь, что я не заметил, как ты возбудился вчера в комнате? Я не идиот, Райнер. И я еще раз повторяю тебе — ничего не выйдет. Никакая вина, нужда, зависимость или слабость не заставят меня прыгнуть к тебе в кровать.       Пользуясь преимуществом в росте и шириной плеч, Браун разворачивает Порко к себе лицом. Он совершенно не отдает отчет своим действиям, ведь ярость взгляда Галлиарда, его пылающие щеки, растрепавшаяся прическа, пробуждают внутри только похоть. Затуманенный близостью желанного мужчины мозг посылает по телу однозначные импульсы. Если он не сделает сейчас то, чего страстно хочет, то просто развалится на части.       Он впивается в рот Порко, не думая о последствиях. Стереть скандал с помощью поцелуя — метод действенный, во всяком случае, с Эреном это работало. Наваждение и стремление получить свое не пропадают даже тогда, когда Галлиард с силой прикусывает ему нижнюю губу. Браун впечатывает вожделенное тело в дверной проем, забывая о силе, спрятанной внутри архитектора. Приходит в себя он лишь тогда, когда оказывается отброшенным на пол. Порко сплевывает на пол кровь, поправляет одежду, смотрит гордо и уверенно.       — Ты, кажется, задолжал мне кое-что, Райнер.       — Да. Все, что угодно. Все.       — Так вот… ты отдашь мне долг. Завтра. Я даже приму одно действие за полноценную плату.       — Почему не сейчас? Чего ты хочешь?       — Я хочу, чтобы к обеду твоего поганого тела в моем доме не было. Не смей приближаться ни ко мне, ни к моему дому, ни даже к этим горам. Если я узнаю, что ты хотя бы к подножью явился, а я узнаю, поверь, у меня везде есть глаза и уши, то ты труп. Твое тело даже не найдут. И имей в виду, что угрозами я просто так не разбрасываюсь.       Хлопнувшая дверь окончательно возвращает Райнера в сознание. Кажется, в кровавой расправе над ним за возможное неповиновение уже нет никакого смысла. Он только что нажал на курок самостоятельно.