Снежная эклектика

      Было глупо ожидать, что они не проспят. Эрен отрывает голову от подушки, бросает взгляд на часы и понимает, что завтрак остался теперь лишь названием приема пищи. Ночь вытянула из него все силы, и подкрепиться было бы очень кстати, но необходимость спуска все равно навалится на них, стоит покинуть пределы спальни.       Судя по плеску воды из ванной комнаты, Жан занят сборами. Йегер растягивается на кровати, позволяя себе насладиться ее мягкостью. Постельное белье пахнет теперь не только Кирштайном, но и их близостью. Эрен жадно втягивает воздух, надеясь, что его галлюцинации не исчезнут. Он все еще ощущает на себе касания, взгляды, все еще чувствует, как Жан упивается воздухом, который Йегер выдыхает, слышит его стоны, перебирает пальцами невидимый тремор и вибрации. Все, что произошло с ними несколько часов назад — очередная шутка его больного воображения или реальность, которая внезапно перестала быть суровой? Эрен никогда не верил в судьбу, но, кажется, есть вещи, отрицать которые бессмысленно: все же он в кровати Кирштайна, а не в своей собственной, и на щиколотке виднеется довольно заметная красная окружность.       — Вставай.       Эрену кажется, что даже голос Жана стал каким-то другим. Более низким и вкрадчивым, более тихим. Термобелье, обтягивающее плотные дорожки мышц, выделяющее все нужные выпуклости, признается Йегером лишним в текущей ситуации. Жан должен быть голым. По крайней мере, до тех пор, пока Эрен валяется в кровати.       — Иди сюда.       — Нет! Вставай.       Подняться стоит нечеловеческих усилий, но Йегер все-таки воин. Нетвердой походкой он направляется к ухмыляющемуся Жану. Прижиматься к нему вот так просто, без каких-то особенных договоренностей с собственной совестью, без предварительного многочасового страдания и обещаний самому себе, что «Он точно не заметит, что это не по-дружески», слишком непривычно, но Эрену придется теперь работать над тем, что любая их близость друг к другу — это нормально.       Он позволяет сильным рукам сомкнуться на своей талии и пристраивает щеку на плече Кирштайна, забыв погрызть себя для приличия.       — Ты все еще меня любишь?       — А разве произошло что-то такое, чтобы я мог перестать это делать?       — В прошлом го…       — Малыш!       — Ладно…       Жану приходиться натурально отбиваться от взбесившегося под воздействием ласки Эрена, чтобы они имели возможность не опоздать к началу спуска. Кирштайн не сомневается, что их друзья — вполне себе понимающие люди, но уже готовится к тому, что не каждый из них ровно и достойно примет новости о внезапно образовавшейся парочке. В отличие от Йегера импульсивным Жан не был, но и абстрагироваться от всего подряд жизнь его не особо научила. Он не переживает за себя, ведь его репутации навредить не способно было уже вообще ничего, а вот Эрен, который буквально должен был совершить свой каминг-аут, выйдя за дверь их спальни, вызывает у него здоровую озабоченность. Кирштайну теперь есть, что защищать. И это что-то — не его давно утерянная честь, а живой человек.       Наспех собравшись, они вываливаются из комнаты и сразу идут к машине, чтобы забрать оттуда инвентарь для спуска. Эрена слепит снег, играющий под беспощадными солнечными лучами, и он в очередной раз удивляется изменчивости погоды. Погода, словно человек, страдает от перепадов настроения, иначе как можно объяснить то, что ночная буря сменилась на умопомрачительную прозрачность воздуха и кристально чистый горизонт? По пути они никого не встречают, что Йегера несколько успокаивает. Хотя оттянуть неизбежное все равно не получится.       На вершине склона их встречает Бертольд.       — Парни, я все понимаю, но…       — Все понимаешь? — прищуривается Эрен.       — Да, блять! Я все понимаю! Мне не три года, я не слепой, не глухой и не умственно отсталый. И все было бы нормально, если бы не…       — Удалось поспать подольше?       — Конечно, Жан. Пиздец, просто посмотри на меня! Я похож на человека, который сегодня спал хоть одну минуту? Фостер не выдержал музыкального представления и выволок меня на улицу в три часа ночи! Я больше не поеду на эти сборища. Особенно, если там будете вы! За что мне это все… я должен быть дома… Энни там грустно и одиноко…       — Нарушать традицию нельзя, Берти, ты же знаешь, — с ухмылкой парирует ему Жан.       — Значит, я буду спать один на улице, как бомжара! Зато тихо и спокойно.       Йегер смотрит на горы таким же искрящимся и чистым взглядом, каким был снег под их ногами. Жану сложно оторваться от него. Зря он думал, что на людях сможет держать дистанцию и вести себя так, как привык за все эти годы. Зря он надеялся, что дурманящий плен Эрена будет порабощать его только тогда, когда они останутся наедине. Зря он позволил им выйти из спальни. Только не сейчас, не сегодня, не в ближайшие несколько лет. Он приобнимает Йегера за плечо, на что Гувер только язвительно закатывает глаза.       На площадку выходят все остальные. Райнер рассеянно улыбается, Фостер нервно проходит мимо них и приступает к надеванию экипировки, Армин и Эрвин скромно мнутся где-то сбоку, держась за руки.       — Я попал в дурдом. Я знал, что моя жизнь закончится именно так с такими-то друзьями, но думал, что это произойдет гораздо позже, если честно, — саркастично замечает Леви, разглядывая Йегера и Кирштайна. Жан в ответ только ядовито скалится.       Эрен буквально прощупывает реакцию каждого на их с Жаном объятия. Никто не выглядит удивленным, что странно. Никто не шутит, что, в общем-то, правильно и уместно, но тоже вызывает вопросы. Йегер не был подозрительным, но именно сейчас его мысленная мозаика не складывается.       — Сегодня все спускаемся с большого склона. Соревнования, друзья, — спокойно объявляет Конни. — После спуска — обед. Боже, я говорю какие-то удивительно банальные вещи, да? Я просто не выспался, простите.       Спрингер бросает на Жана и Эрена виноватый взгляд, хотя все должно было быть наоборот. Леви саркастично фыркает и Кирштайн не сдерживается и шикает на него в ответ.       — Сегодня вечером традиционная игра. Ведущим в этот раз выбран Армин, так что после обеда найдите время, чтобы обсудить с ним детали. Я уже поучаствовал в опросе, так что…       — Очередной пиво-понг, а, Арлерт? — подмигивает ему Фостер.       Армин кривится и прижимается к Смиту плотнее. Новости о соединившихся, наконец, Жане и Эрене полностью вытеснили раскрытие его отношений с Эрвином перед собравшимися, что Арлерту даже не кажется странным. Он снова стал невидимкой, и это, в прочем, только на руку.       — И да, пока мы не напились, хочу сделать еще одно важное объявление, — продолжает речь Конни. — Те, кто еще не сдал в общий котел деньги на малыша Берти и Энни, прошу ускориться. Вечеринка по поводу рождения ребенка назначена на конец января с учетом расписания Кирштайна и Арлерта. Я, к сожалению, тоже не смогу никак вырваться сюда раньше этого времени, поэтому обмен синими чепчиками произойдет где-то в двадцатых числах.        — Почему об этом объявляешь ты, а не Бертольд? — Леви вопросительно выгибает брови.       — Он для человечества уже потерян, хотя ребенок еще не родился.       Спрингер указывает пальцем за спину, где Гувер продолжает сражаться со своим телефоном, даже не заметив, что речь идет о его семье.       Компания готовится к спуску. Слышатся щелчки застежек снаряжения, скольжение молний на куртках, стук шлемов. Жан шепчет Эрену на ухо, что ему нужно отойти. Йегер наблюдает, как Кирштайн уходит в сторону Смита и Арлерта, подняв вверх руки. Через минуту Армин и Жан образуют собственную компанию.       К Эрену незаметно подбирается Райнер. Йегер видит, что с горячо любимым другом что-то не так. Браун подавлен, растрепан, излишне нервирован. Эрен привык к тому, что рядом с Райнером можно ничего не бояться, что от его присутствия становится теплее и легче в любой ситуации. Что его вера в лучшее никогда не подвергнется сомнениям, что его вера в самого Йегера — это данность. Но никто не предупреждал Эрена, что он способен будет хоть когда-то начать переживать из-за самого Брауна. Он уже открывает рот, чтобы спросить, что случилось, но Райнер натягивает на себя маску дружелюбия и участия и выдает:       — Ну, что, Эрен? Наша шалость удалась?       Йегер недоверчиво смотрит на Брауна, пытаясь самостоятельно разгадать, что он имеет в виду, но терпит поражение. Обманчиво веселый Райнер — зрелище, которое он не заказывал. Он надеялся обрадовать друга произошедшими с ним изменениями искренне, не требуя погасить в себе зачатки начинающейся истерики. Именно сейчас на первый план должно выйти плохое самочувствие Брауна, а не его собственное счастье, но вместе с желанием бороться за себя самого Эрен вспоминает и про эгоизм. Поэтому нужные вопросы запихиваются подальше.       — О чем ты?       — Ты такой наивный, а так с виду и не скажешь. Вымахал в росте со времен школы, а в душе ребенок.       — Рай?       — Вся эта поездка, дурачок, была организована таким образом, чтобы свести вас наконец, неужели ты не понял?       — Что?       — Ты не представляешь, насколько я раздражаюсь, когда слышу от тебя это «Что?». Как будто ты реально тупой…       — Эй! Но причем тут мы? Я не…       — Давай начистоту, Эрен, окей? Иначе у меня просто уже не получится. Ты думаешь, что мы все живем в вакууме? Вакуум — это такое…       — Я знаю, что такое вакуум, Рай! Ты издеваешься надо мной?!       — Нет. Несколько недель назад я позвонил Армину и рассказал ему о том, что все знаю. О тебе и Кирштайне. Он долго вздыхал и охал, матерился и посылал меня по всем известным направлениям, а потом как-то по-детски спросил, что мы будем с этим делать. Я предложил закончить цирк, который вы оба устроили, и попытаться дать вам как можно больше возможностей для разговора. Он без особого энтузиазма идею поддержал.       — Это невозможно…       — Возможно все, дорогуша, если постараться.       — Но ведь Жан встречался с Микасой! Он ведь… как ты узнал, что у него есть чувства ко мне?       — Я не знал. Мог только предполагать, что в прошлом году он изрядно приревновал тебя ко мне, именно поэтому решился на какие-то действия. Я был пьян, но не слеп. Я видел, как он смотрел на нас.       — Почему ты сразу не сказал?!       — Не кипятись, душнила.       Райнер хихикает и выглядит при этом искренне. На секунду Эрену кажется, что печали Брауна отпустили его, но ужас открывающихся тайн не дает Йегеру ухватиться за мысль о том, что им нужен серьезный разговор о том, что происходит сейчас.       — Я не сказал, потому что надеялся, что вы разберетесь самостоятельно. К тому же мне не с кем было это обсудить.       — Поэтому ты позвонил Армину?       — У меня не было выбора. Он растерялся, если честно… и предложил мне поговорить об этом с Леви.       — Твою мать…       — Не надо, Эрен, не начинай.       Райнер задумчиво кусает губу, разглядывая переговаривающихся в стороне Кирштайна и Арлерта. Невозмутимость на лице Армина вызывает беспокойство, слишком живой и яростно артикулирующий Жан смотрится рядом с ним инородно. Обычно бывало наоборот. Браун вздыхает, кладет Йегеру руку на плечо.       — Аккерман не удивился и не противился обсуждению. Он и придумал план. До сих пор удивляюсь, как ему удалось все продумать до мелочей… как будто он какая-то… эм… ведунья. Думаешь, я просто так «не смог» подбросить Жана сюда, и Фостер тоже? Думаешь, Леви пришел к тебе поговорить один единственный из всех просто потому, что ему захотелось побыть в твоей компании? Думаешь, жеребьевка была случайной? Никто никакие имена на бумажках и не писал! Берти пришлось умаслить, конечно, чтобы он согласился жить с Флоком, но я с тебя за это ничего не потребую, не парься. Леви занял единственную комнату на одного только потому, что все понимали, что ты воспользуешься возможностью и побежишь жить один, роняя по пути все свое очарование.       — Но как вы это провернули?! Ведь нужно было договориться!       — Мы и договорились, какие проблемы? Я же сказал тебе, что Аккерман продумал все…       — Он солгал мне… блять! Он сказал, что никто ничего не знает! Вы все, как один, велели мне собираться в Париж! Вы сами себе противоречите!       — Это на тот случай, если бы вы не пришли ни к чему сейчас. Ты бы уехал, он бы не смог сдержаться и рванул бы за тобой. Ты бы что-нибудь понял. Или нет. Я уже начинаю сомневаться в твоих умственных способностях, дорогой. Ну… или если бы я все же ошибся в своих предположениях насчет чувств Жана к тебе… это была твоя возможность спастись.       — Но Жан и Армин вчера чуть не подрались! Я же…       — Чуть не подрались? Может потому, что Арлерт в очередной раз обозначил Кирштайну свою позицию по вашему вопросу? Я не знаю, что он ему сказал, потому что не видел никого из вас после того, как закончилась дискотека. Но по плану он должен был намекнуть Жану, что ситуация уже давно не вызывает смеха ни у кого из нас.       — Это какой-то розыгрыш…       Эрен нервно теребит в руках перчатки. Если бы кто-то ему сказал, что он когда-нибудь в жизни попадет в настолько глупую ситуацию — он бы не поверил. Конечно, первой реакцией было желание обозвать всех предателями и подонками, и Йегер бы не был самим собой, если бы не сделал этого, но растекшееся в груди, подобно раскаленному маслу, тепло не дает ему действовать, основываясь на эмоциях. Он ошибался не только в себе, в Жане, в будущем, но и в своих друзьях. Видимо, их отношения не так плохи, как он думал. Вместо разбирательств, Эрен решает спросить то, что волнует его сейчас больше, чем позор перед одноклассниками.       — Что с тобой происходит, Рай?       Браун дергается от перемены темы. Грузить Йегера своими проблемами не входило в его планы хотя бы до тех пор, пока он не сможет дать этим проблемам название или объяснение. Порко сбежал от него ровно после того, как шпингалет с тихим щелчком отъехал в сторону. Райнер даже не успел ничего сообразить, ведь транс, в который его погрузил стон Эрена, был настолько сильным и глубоким, что в этом тумане Браун рисковал потеряться. Если Йегер находил странным поведение Кирштайна по отношению к нему, то Райнеру странными казались вообще все, особенно сейчас. Конни и его нежелание рассказывать о знакомстве с Галлиардом, сам Порко, у которого, по всей видимости, в каждом шкафу нашлось бы по скелету, судя по его поведению, странно притихший и мало разговаривающий в этой поездке Марко, слишком вялая возня, которую даже настоящей дракой назвать было нельзя, между обычно искрящимися Флоком и Леви, внезапные «рука в руке» у Эрвина и Армина — все это было не на своем месте.       — Думаю, нам стоит обсудить это с тобой после того, как мы вернемся домой. У меня есть некоторые мысли насчет хозяина дома, но я не уверен, что…       — Райнер… ты что, запал на него?       Йегер выглядит удивленным, но не напуганным. По мнению Брауна испугаться стоило бы им всем. Он не мог рационально объяснить свое плохое предчувствие, ведь никаких фактов, оправдывающих наличие переживаний, не было. Его тянуло к Галлиарду немыслимо, невыносимо и отчаянно. Именно поэтому он стал копать, рыть, вгрызаться в любую возможность разобраться с тем, что считал в его поведении необычным. Но ведь для остальных со стороны в этом месте не было ничего волнующего или опасного. Однако журналистский нюх Райнера не подводил его никогда.       — Наверно…       — Наверно?       — Я сейчас не могу тебе внятно ничего объяснить. Особенно, наблюдая, как ты счастлив.       — Что произошло вчера вечером?       Эрен с ужасом наблюдает за наползающим на лицо Брауна спазмом. Райнер кривится, как будто испытывает невероятную боль. Но, столкнувшись с обеспокоенным взглядом Йегера, тут же останавливает себя от излишнего драматизма.       — Ботт закрыл дверь на щеколду, засранец. Ну, я и пошел искать Порко, чтобы он предоставил мне место для ночлега и всякое такое…       — Причем тут Марко? Ты же живешь вместе со Смитом?       — Они с Армином… эм…       — Все ясно! И где ты ночевал?       — Эм… у Марко. У Порко есть магнит для шпингалета. Развратник ты, Эрен. Я, конечно, это знал, но не думал, что настолько все запущено. Откуда таких похабные вопросы...       — Я не развратник.       — Да, мы все слышали, ага.       — Господи боже, какой позор.       — Зато твоему бойфренду не стыдно. Смотри, как улыбается. Видимо, остался очень доволен.       Йегер легонько толкает Райнера в плечо, позабыв внезапно о своих сомнениях относительно его благополучия, поворачивает голову в сторону Жана, стоящего рядом со спокойным и расслабленным Арлертом. Внезапно Браун целует Эрена в висок.       Сложно не заметить, как меняется выражение лица Кирштайна. Взгляд становится острее, глаза сужаются, улыбка медленно стекает с лица. Эрен игнорирует вольность Райнера, забывает о необходимости закончить разговор, срывается с места и в два коротких движения застегивает крепления на ботинках.       — Кто последний, тот неделю готовит завтраки в постель!       И улетает вниз.       Армин качает головой.       — Не рванешь следом?       — Неа. Хоть неделю, хоть всю оставшуюся жизнь. Эрен все равно встает рано и ненавидит готовить. В постель он ничего не дождется, а вот после пробежки его будет ждать яичница. Не уверен, что он будет есть мою стряпню, но это лучше, чем то ничего, которое он ест на завтрак сейчас.       — Ну, ты однозначно лучше, чем ничего, которое у него было до этого…       — Ну, спасибо. Первый комплимент от тебя за долгие годы.       Арлерт считает разговор между ними исчерпанным. Он практически подавился самодовольными и неуместными извинениями Кирштайна, захлебнулся пафосом, исходившим от него, и окончательно уверился в том, что ничего хорошего из их отношений с Эреном не выйдет. Жан, не дождавшись ответа, встает на лыжи. Пробует палками снег.       — Спускаемся, Армин! Кто последний — говорит Эрену, что Леви красивее, чем он!       Арлерт жестко ругается, потому что у Жана достаточно форы. Преодолевая страх перед высоким спуском, он решительно рвется вниз, ощущая рядом присутствие Эрвина, который все это время наблюдал за ним с Кирштайном издалека. Армин решает представить себе, что наступило то время, о котором он так часто мечтал — каждый член их коллектива с одинаковым трепетом радуется совместному времяпрепровождению. На несколько часов он готов погрузить себя в мир фантазий, но не таких убивающих, какими они всегда были у Эрена.       Ветер не кажется обжигающим, снег — не такой уж и холодный. Все в жизни проще, чем можно себе представить. Все те же мальчишки, которые никогда не предадут и в любой момент подставят свое плечо, тот самый Йегер, улыбающийся, заводящийся с пол оборота, привычные горы, безграничное лазурное небо, скорость, драйв и любовь — вот и вся его мечта. Такая простая, искренняя, светлая. Все то, чего у него никогда не было на самом деле. Все то, что было когда-то давно, но не для него. Не с ним.       Армин видит, как впереди Флок и Конни на пару выписывают на снегу цепочку, как Леви яростно отталкивается от земли, чтобы обогнать тех, кто ушел далеко вперед, как свободно и размеренно катится вниз Бертольд, как Райнер пытается догнать напуганного Марко. Как крутится вокруг своей оси на каждой небольшой возвышенности Эрен и как Жан следит за ним с большого расстояния.       Арлерт как никогда чувствует себя живым, купаясь в теплом взгляде Эрвина. Он находит в себе новые силы, чтобы сделать все мечты реальностью. Вот только настоящие желания, которые все это время были спрятаны слишком глубоко внутри, ничего не имеют общего с одухотворенностью, которую он себе представил, пока катился на смертельной скорости вниз. Он будет счастлив, чего бы это не стоило. Он прополет все сорняки, излечит все проклятия. Он станет Хароном — проводником, способным доставить все мертвецов прямиком в Ад. Судьба не могла преподнести ему подарок лучше, чем возможность стать ведущим в традиционной вечерней игре. Он ждал этой возможности много лет. Он готовился. Он справится. Именно он станет тем, кто положит всему конец.       Внизу все валятся в одну кучу, забрасывают друг друга снегом. Все так же, как когда-то в детстве. Так же невинно, как могло бы быть, если бы все, что знает Армин, не было бы правдой. Он отстегивает лыжи.       — Эрен! Победа в местном конкурсе красоты достается Леви. Ты больше не самый красивый!       Арлерт слышит хохот и недовольный рык. И с широкой улыбкой бросается прочь.       А затем сидит на коленях у Эрвина, пытающегося очистить ворот его куртки от снега, впитывая всю его красоту и силу, наслаждаясь облачками пара, выдыхаемого им, следя за каждым взмахом его ресниц, подпитываясь его скромной улыбкой. Им можно делать все, ведь их никто не замечает.       Армин стаскивает перчатку. Нежно поводит пальцами по щеке Смита. Склоняет к нему голову и прислоняется носом к уху. Поворачивается, чтобы увидеть то, что происходит за его спиной. Глядя на счастливых Эрена и Жана, беззаботно целующихся в сугробе, Армин понимает, что все, что он собирается сделать, — правильно.