Снежная эклектика

      Эрен просачивается в дом, не утруждая себя даже тем, чтобы как следует сбросить с ботинок снег. Он сваливает инвентарь в специально отведенной для этого кладовке и тут же устремляется в коридор, отделяющий основную часть дома от ответвления с гостевыми спальнями, помечая свой путь неприличными лужами. В спешке он даже не замечает на себе заинтересованный взгляд Порко, застывшего в арочном проеме между столовой и кухней с чашкой чая в руках.       Эрен и сам не может точно сказать, на что именно злится. Личная жизнь Армина его никогда не интересовала, впрочем, он мог допустить, что утаивание настолько откровенной информации от узкого круга друзей может быть вызвано какими-то уважительными причинами, однако, это никак не отвечает на вопрос, почему Арлерт не сказал об этом хотя бы ему. И не то, что бы Йегер сам был особенно откровенным с другом, вовсе нет, ведь, по большому счету, именно Эрен охранял от посягательств окружающих свою душу похлеще любых псов, дежурящих у входа в ад. Но одно дело — неозвученные чувства, лишенные перспективы хоть когда-нибудь стать взаимными, другое — устоявшиеся отношения.       Возможно, злится он вовсе не на Армина и его скрытность. В конечном счете, это было вовсе не удивительно, если учитывать характер Арлерта и его умение моментально выходить из себя, стоит только носу лодки, именуемой нарастающим конфликтом, накрениться в его строну. Возможно, виной тому, что от бешенства уже скрючиваются в судорогах пальцы, снова был Кирштайн. И не важно, что умение хранить чужие секреты можно смело отнести к достоинствам.       Сидя на кровати в комнате, Эрен тщетно пытается избавиться от наваждения. Вся его материя состоит из обугленных нервов, разорванных клеток, стонущих жил, забитых осколками здравого смысла вен. Он сломлен, раздавлен и потерян, ведь все, буквально каждая мелочь, которая проносится мимо, все равно приводит его к Жану. Йегер привык к сжирающим его чувствам, скользящим вдоль костей, обволакивающим кожу, проникающим даже в те участки мозга, которые скрыты за мягкими извилинами. Он привык к постоянному ощущению тревоги, к беззвучному крику в голове, к танцу нервной системы. К этому безумному пасодоблю, яростному, страстному, отчаянному, который давно уже заменил стук сердца. Рядом Кирштайн или на расстоянии сотни световых лет — неважно. Его незримое присутствие ощущалось буквально во всем: в действиях, которым Эрен искал одобрения, в словах, тщательно проговариваемых про себя перед тем, как озвучить их собеседнику, в мыслях, наедине с самим собой или в плотно забитом кафетерии в клинике во время обеденного перерыва. Он привык ощущать фантомный вес ненужных никому обязательств на своих плечах, придавливающий его к земле. Но все еще не привык к боли.       Все лгут. Всё лжет. Книги, которые описывают любовь, как нечто возвышенное и одухотворенное. Люди, рассказывающие о своей любви, как о наивысшем благе. Боги, которым молишься, чтобы они ниспослали это желанное чувство. Демоны, заманивающие в эти силки. Любовь — обезоруживающая, лишающая кислорода, истребляющая и мучительная боль.       Эрен всматривается в собственную темноту. Внутри него — океан, бушующий и беспощадный, прогнивший, затянутый трясиной. Сквозь толщу воображаемой воды видно лишь свечение глаз вскормленных агонией тварей, готовящихся по первому же зову хозяина растерзать остатки души, которая когда-то была целостной. Наивная и чистая юность, взгляд в будущее, полный надежд, мечты о совершенно обыденных вещах — все осталось в прошлом. Все рассыпалось, истлело, стерлось под натиском простой жизненной несправедливости: Эрен вынужден жить, обнимая себя любовью к тому, кто никогда не посмотрит на него в ответ с теми же намерениями.       Йегер поцелован дьяволом. Аид подарил ему красоту: утонченную, яркую, пленительную. Анубис поделился с ним силой, выдержкой и беспощадностью к чужим ошибкам. Мара наградила его обаянием, гипнотическим, погружающим в абсолютное подчинение. Азраэль наделил его проницательностью, живым умом, эрудицией. Вот только боги светлой стороны, прознав об том, прокляли Эрена, забрав у него то, что он с самого детства считал самым важным в жизни — возможность быть любимым тем, без кого невозможно даже дышать. Эрен Йегер, сын демонов, вынужден задерживать дыхание, чтобы выжить.       Зная, что времени у него в запасе не так много, Эрен быстро принимает душ и одевается. Мокрые волосы неприятно щекочут холодом кожу шеи, но в сравнении со всеми остальными невзгодами, — это мелочи. Он выходит в коридор, убедившись, что там тихо, а, значит, со склона еще никто не вернулся, и направляется в комнату отдыха. Встреченному в холле Галлиарду он лишь вежливо кивает.       Обед Йегер пропускает, наслаждаясь фильмом на большом экране. Габи приносит ему кофе и булочки, что Эрен считает вполне себе достаточным для перекуса. Он надеется, что Армин не вызвал сюда несколько бригад спасателей, чтобы они выведали его местоположение, ведь сам Арлерт, по всей видимости, догадался о том, что его неудобное положение раскрыто. Следовательно, лично он к Йегеру в ближайшие несколько часов не подойдет. Но никому и в голову не пришло искать его ни здесь, ни где бы то ни было еще. Только спустя несколько часов и полторы просмотренных картины в помещение аккуратно заглядывает Аккерман.       — И че ты тут расселся один? Подвинься, бля, задницей своей весь диван занял.       Эрен смеется, двигается к боковине дивана и кладет руку на подлокотник.       Аккерман пользовался своей властью и авторитетом в компании весьма интересным способом — позволял себя избегать. В детстве Леви часто доставалось от сверстников, правда, не физически, а морально. Сирота, живущий на попечении у вечно пьяного и плохо себя контролирующего дядьки, донашивающий обноски за соседскими детишками, тощий, болезненный и вялый — идеальная мишень. Аккермана шпыняли и не воспринимали всерьез. Набившийся к нему в друзья такой же неудачник Арлерт лишь подливал масла в огонь. Но жестокость заставила не только Армина заняться самовоспитанием, но и его друга. К моменту поступления в среднюю школу в росте Леви прибавил всего несколько сантиметров, зато в силе равных ему не было. И после того, как здоровяк Райнер получил в одной из словесных перепалок по полной программе не только словом, но и кулаком, от Аккермана отстали. А потом он, незаметно для окружающих, стал королем над этими вечно копошащимися в помойке котами. Неприкасаемым.       Йегер никогда с Леви не дружил, но и во враги к нему не набивался по вполне понятным причинам. Выбор Аккермана уехать из мест, где все напоминало ему о загубленном детстве, Эрена не удивил, а вот выбор профессии — очень даже. Леви не умел притворяться, все его эмоции были слишком натуральны в своей искренности, так как же ему удается изображать что-то на экране? Йегера этот вопрос волнует до сих пор, но задать его он, естественно, никогда не осмелится.       — Игнорируешь совместные посиделки? На тебя не похоже.       — Хочешь сказать, что я всегда в гуще событий? Ты слишком редко приезжаешь сюда, Леви… поэтому ничего не знаешь.       — Ты всегда притягиваешь к себе неприятности. Тебе б амулет какой, ну, или табличку на грудь: «Не влезай, убьет».       Эрен позволяет себе довольно демонстративно ухмыльнуться. Но тут же гаснет, когда замечает, что на его выпады продуманный до мелочей Аккерман не клюнул.       — Думаю, что мне вообще не стоило приезжать.       — Я говорю себе это каждый год и все равно еду.       Леви злобно усмехается, разглядывая происходящее на экране. Эрену не понятна цель, с которой Аккерман решил нарушить его уединение. Полдня до него никому не было дела. Йегер бы не удивился, если бы разыскивать его пошел Райнер или Марко. Если бы в дверном проеме показалась макушка Эрвина. Но Леви?       — Не надумал переехать?       — Нет. Не хочу оставлять практику.       — В Париже будет новая. Эрвин от радости из штанов выпрыгнет, если ты согласишься.       — Пусть лучше остается одетым.       — Я останавливался у него на вилле в прошлом месяце, у меня были съемки там недалеко. Шикарно живет, хочу я тебе сказать.       — Ну, у него очень богатый отец. Семейный бизнес приносит отличный доход. Было бы странно, если бы Эрв не шиковал.       — Ну, вот и приобщился бы к прекрасному что ли…       — Кстати, ты не слышал, что там с его… как ее. Ханджи?       — Пф, вспомнил тоже. Они расстались уже три года как. Мне казалось, вы хорошо общаетесь… как ты мог не знать?       — Мы в основном только по работе в последнее время. Он не интересуется моей личной жизнью, я отвечаю ему взаимностью. До нынешней встречи мы виделись лишь раз за последние два года, когда я ездил на конференцию в столицу. Между мероприятием и поездом оставался всего час, мы даже кофе качественно выпить не успели.       — Судьба к тебе неблагосклонна, Йегер. Можешь считать, что ты в какой-то степени избранный.       — Да, ну тебя!       — А почему ты вдруг вспомнил про Ханджи?       — Беспокоюсь за Эрва и то, как ему наверно страшно жить одному…       — Это не стоит твоих переживаний, малыш. У Смита все схвачено.       — О чем ты?       — Ну… На Армина он не жалуется.       — Они что, правда встречаются?       — Ага, уже давно.       Эрен устало трет ладонями глаза. То, что Аккерман в курсе подробностей того, чем Армин занимается в свободное от гонок и стрельбы время, — логично и понятно. Не понятно только то, почему он так легко выдал эту информацию.       — Но как я мог…       — Думаю, что от тебя это скрывали не без причины. В прошлом году Эрвин не приезжал ведь на встречу? А мы с Арлертом вернулись в Париж вместе, и он сразу направился на виллу. Я… тоже не знал. До определенного момента. Ты же не первый год знаком с Арлертом… он…хм… странный.       Эрен подавляет смешок. Не Аккерману рассуждать о странностях других людей. Йегер решает воспользоваться благосклонностью Леви и аккуратно вступает в продолжение разговора.       — Но мы ведь близкие друзья… почему он мне не сказал?       — Хочешь честный ответ, Йегер? Я готов с тобой поделиться размышлениями, потому что вижу, что с тобой что-то не так. Не пойми меня неправильно… с тобой всегда было что-то не так.       — Я…       — Слушай, мы с Армином всю школу прошли рука об руку, ну, обстоятельства вынудили сплотиться, ты ведь помнишь это? Мы до сих пор близки, хоть и ограничиваемся звонками в те редкие минуты, когда у нас совпадают рабочие графики. И все равно я узнал об этом далеко не сразу… А ты вообще другое дело.       — Почему? Они враждуют с Жаном только потому, что мелкой поганке кажется, что я уделяю Кирштайну больше внимания. Он все это время претендовал на место моего единственного друга, хотя у него, как минимум, есть ты!       — Мой минимум стоит максимума любого из тех, кто сейчас сидит за соседней стеной, Йегер!       — Я не это имел в виду…       — Он ничего тебе не сказал и, как ты выражаешься, «воюет» с Кирштайном по совершенно другим причинам.       — Почему тогда, позволь спросить?!       — Дозволяю. Потому, что он был влюблен в тебя всю старшую школу. Меня удивляет, как ты этого не понял.       Эрен распахивает глаза и упирается взглядом в спокойного Леви, не отлипающего от экрана и вяло качающего ногой. Ладони начинают предательски потеть, его охватывает какая-то странная лихорадка, ощущение надвигающейся неприятности. Горло стягивает спазмом, и ему удается произнести лишь:       — Что ты сейчас сказал?       — Ты слышал меня. Он был влюблен в тебя, хоть и понимал, что это бессмысленно. Поэтому он так стремился сохранить вашу дружбу, поэтому сейчас пытается тебя отгородить от… всего.       — Но ведь…       — Но ведь, да. Всегда есть какие-то «Но», Эрен.       — Я никогда не рассматривал его, как мужчину…       — Ну, он прекрасно это понимал. И сейчас понимает тоже. И сейчас ему это, вроде как, и не нужно. Однако глубокая привязанность, которая с годами-то никуда не делась, заставляет его переживать за тебя еще больше.       — Это похоже на Армина… Но я не даю поводов, чтобы за меня переживали.       — Я знаю, что произошло в прошлом году, так что со мной можешь не кривляться.       — Что?! Он тебе рассказал?       — Угу. Он позвонил, потому что не знал, у кого еще спросить совета, как себя вести дальше. Смиту он не мог рассказать это по понятным причинам. Эрвин не знает, что ты гей.       — Я не…       — Ради всего святого, не начинай, а? Лекцию заготовил или будешь импровизировать в своем вранье? Это твое дело, раскрываться перед окружающими или нет, но есть вещи, которые для внимательных людей очевидны.       Адреналин не позволяет Эрену соображать внятно. Он хватается за хрупкие краешки рациональных мыслей, но они все равно разбегаются в стороны. Возможно, наступил момент, когда пора перестать прятать голову в песок, ведь это уже ничем не поможет.       — И что он тебе сказал?       — Что был в шоке, когда стал свидетелем вашего разговора. В еще большем шоке, когда понял, что Кирштайн ничего не вспомнил об этом на следующее утро. Армин думает, что Жан просто поиздевался над тобой и теперь ты страдаешь. Я не могу не отметить, что это логичное предположение. Именно поэтому он хочет, чтобы вы прекратили общаться. Желательно, насовсем. Он просто желает тебя обезопасить. Если бы не это, думаю, они бы давно уже помирились.       — Но ведь эта ситуация произошла только год назад, а до этого они ненавидели друг друга долгие годы.       — Йегер, почему ты думаешь, что люди вокруг тебя слепые? Допустим, что кто-то не осознает, что ваша дружба именно дружбой выглядит только с одной стороны. Окей, я могу понять, что натуралы никогда не смотрят на отношения между мужиками с сексуальной точки зрения. Но ведь Арлерт не натурал, он видит все гораздо глубже.       — А ты?       — А я… а мне просто по большому счету все равно. Ты не обижайся, я по жизни такой. У меня нет каких-то ожиданий по поводу людей, поэтому я смотрю на всех трезвее. Не заметить, что ты влюблен в него, мог только слепой. Армину просто не пофиг. А все остальные…       — Господи, но ведь это значит, что другие тоже могли что-то заметить…       — Не заметили, не парься. Я не знаю причин, по которым ты скрываешься, ведь никто бы тебя не осудил, во всяком случае, в лицо. К тому же все уже давно забили на отсутствие у тебя личной жизни. Сестер своих же они тебе все по кругу пристраивали? Подруг жен, племянниц бабушек по соседству. Это порочный круг, из которого все наши друзья выбрались по очереди. Все уже привыкли, что ты один. Даже ты сам. Хотя, с моей точки зрения, это ужасно глупо. В этой глуши ты счастье не построишь, можно считать, что ты просто похоронил себя здесь. Переезжай в Париж к Эрвину и Армину. Станет легче всем сразу. На тебя местность давит… перенасыщение кислородом тоже вредно, ты же врач, должен об этом знать.       — Почему после твоих слов я испытываю лишь разочарование, Леви? Я всегда думал, что когда всем станет известно о моей ориентации и привязанностях, я буду злиться и не находить себе места. А сейчас я практически не чувствую ничего. Только все еще мысленно цепляюсь за дружбу, с которой, по всей видимости, нужно было давно покончить.       — Никто еще ничего не знает, так что не наводи тут суету. А Жан… он не стоит твоего внимания, правда. Он ничего не видит, или не хочет видеть, давит на тебя, заставляет делать какой-то выбор между ним и Армином. Арлерт, конечно, делает то же самое, но по другим причинам. Его цель благороднее. Он пытается все это время защитить тебя не только от Кирштайна, но и от тебя самого.       — Почему он не сказал мне про Эрвина?       — Мы ходим по кругу! Не знаю я точных причин! Они не распространяются о своих отношениях, и я могу их понять. Ты сам в курсе менталитета наших собратьев по компании, они уехали из деревни, но деревня осталась в них навсегда. Наверно он и твоего осуждения боялся, потому что ты никогда не думал, что он может относиться к тебе как-то больше, чем друг. Если ты думаешь, что с тем, как легко и непринужденно Райнер в свое время сообщил о себе, все тут же смирились, то ошибаешься. Он просто вырезал себя из контекста и не велся на провокации. Поэтому все быстро стихло.       — Поэтому я и прячусь всю жизнь…       — В Париже тебе не придется прятаться. Я говорю это не потому, что пытаюсь склонить тебя делать то, что ты не хочешь. А потому что действительно считаю переезд хорошим решением проблемы. Один там ты просто не останешься, поверь. Если ты боишься что-то менять, то не стоит. Оставь эти глупости! У тебя будет хорошая работа, Эрв не откажет тебе в возможности скрасить его одиночество на своей шикарной вилле, Армин будет только рад, что вы все сможете регулярно общаться. Для переживаний просто нет поводов.       — Смит жутко ревнивый.       — Армин все это уже перерос, поверь. Даже сам себя перерос… Ему было больно и одиноко тогда, когда ты не обращал на него внимания, но он сильный. Гораздо сильнее, чем ты, по всей видимости.       — Не могу поспорить, так и есть.       — Давай, Йегер, вылезай из скорлупы. Вечером запланированы выпивка и танцы, как в старые добрые времена. Надевай свой лучший наряд, заготавливай тонну терпения и веди себя как обычно. Перетерпи эти дни, просто не обращай на них внимания. На обоих. На всех! А потом завершай свою практику и пакуй чемоданы. Эрвин до небес будет скакать.       — Я подумаю, Леви. Спасибо…       — Пока не за что. Пойдем.       Они разбредаются по своим комнатам, чтобы приготовиться к ужину и вечерним развлечениям. Кирштайн в помещении отсутствует, что Йегер находит своеобразным подарком от высших сил. От тех, которые когда-то полностью от него отвернулись.       Эрен и сам не понимает, легче ему стало или нет. Он ясно осознавал, что рано или поздно все выплывет наружу. Чем больше проходило времени, чем сильнее он закапывался в чувства к человеку, который никогда не ответит ему взаимностью, тем больше возникало вероятностей, что кто-то о его проблеме узнает. Йегер никогда не стыдился своей ориентации. В отличие от Райнера он с самого начала понимал, что ничего ненормального в этом нет. Но выставлять свои страдания на суд общественности не собирался. Да, и Кирштайн бы это не оценил. Даже в своем разоблачении Эрен больше переживал за друга, чем за себя.       Он понимает, что с прошлым пора расставаться, чтобы иметь возможность без страха и сожалений смотреть в будущее. Наверно именно сейчас настал тот момент, когда нужно действовать. Решительно, смело, открыто. События прошлого вечера встречи пробегают перед глазами. Эрену снова стыдно. Но теперь у него появился небольшой запас сил, чтобы справиться с этим.       На кровати его ждет записка: «Нужно поговорить. Не сбегай хотя бы вечером». Кажется, с выводами он все-таки поспешил.