Снежная эклектика

      За прошедшую ночь Райнер, казалось, не спал ни единой секунды. Образ вспыхнувших гневом глаз Порко отказывался уходить из головы. Браун сотню раз наказал себя за вылетевшую из его уст дерзость тем, что ни на мгновение не отпустил мысли в свободной плавание, возвращаясь в них к загадочному хозяину особняка снова и снова.       Галлиард прекрасен. Даже в своей остроте, даже в совершенно внезапных переменах настроения. Эта смена эмоций, непостоянство, загадочность манили Райнера, как мерцающий в тумане свет маяка. Наивысшая точка склона, на которой расположен особняк, погруженная в безвкусное море из снега, представлялась теперь Брауну островком в бушующем океане, единственным местом, где припрятана настоящая жизнь. Он совершил ошибку, когда обидел Порко своим необдуманным вопросом, тем более именно в той формулировке, которую его попросили избегать. А свои ошибки Райнер привык исправлять.       За завтраком с Конни поговорить не удалось, он был слишком воодушевлен предстоящим спуском и не отвлекался от разговоров об этом ни на минуту. Беседа с Эреном и вовсе ослабила внимание Брауна и сбила его с намеченного курса. Спрингера удалось догнать только у вершины маленького склона, но обратить его внимание на себя Райнер не успел — Конни рванул вниз со скоростью, которой бы позавидовал тот самый Бип-Бип.       Настроение не позволило Брауну насладиться спуском по полной программе. Борьба за Эрена и сражение с его демонами, воспоминания об утраченных отношениях, злость на Кирштайна, который все никак не мог взять себя в руки, чтобы взглянуть возникшим проблемам в самую сердцевину — все меркло перед тем, насколько плотно по его внутренностям расползлись лианы заинтересованности Галлиардом. И для снижения давления внутри черепной коробки ему необходим был разговор с Конни, продолжающим ускользать от него и буквально, и фигурально. Путь, на который Райнер решил ступить, был таким же скользким, как и колея, образовавшаяся от его лыж, но Брауну было не привыкать добровольно обрекать себя на страдания.       До кабинок подъемника им необходимо было идти по специально обустроенной дорожке. Вдалеке виднеется ядовито-красный комбинезон Фостера, и Леви отчаянно подгоняет группу, чтобы успеть добраться до компаньонов, пока те не уехали наверх, но это мероприятие было заведомо проигрышным. Если бы у них были какие-то приспособления, позволяющие плыть по воздуху, то Аккерман, без сомнений, достиг бы своей цели через несколько мгновений, но никаких летательных аппаратов с собой никто не прихватил. Придется ему расспрашивать обо всех неудачах Флока уже после того, как они встретятся за обедом.       Спрингер недосягаем. Он ведет напарников к канатной дороге, как полководец, гордо задрав голову и подставляя лицо под палящее солнце. Снежный загар самый ровный и красивый, об этом никогда не стоит забывать. Браун продумывает все, что скажет или спросит, каждую мелочь, на которую стоило бы обратить внимание уже сейчас, чтобы снова не облажаться.       Для подъема наверх они сталкиваются с необходимостью разделиться на группы. Райнер и не стремится оказаться с Конни в одной компании, ведь разговор им предстоит приватный, а третий лишний в эту концепцию не вписывается. Поэтому он позволяет Спрингеру, Ботту и Аккерману уехать первыми, иронично наблюдая за страданиями Леви по поводу того, что он не успел качественно позлорадствовать над «очевидным проигрышем Фостера» по свежим следам этого преступления. Диалог с оставшимся с ним Бертольдом не клеится, потому что единственное, что Гувер делает, и делает отменно, это вздыхает. Если бы решения принимал он, то сидел бы сейчас на веранде особняка с Энни, пил глинтвейн и гладил ее невообразимо уже большой живот. А не вот это все.       Конни находится хохочущим над отряхивающимся от снега Марко, которого Леви усадил в самый сугроб за довольно пикантный комментарий по поводу его одержимости Флоком.       — Конни?       — Райнер?       — Можно… можно тебя на пару слов?       Спрингер вручает не отошедшему еще от бешенства Аккерману лыжи и машет Брауну рукой, призывая его отойти от напарников подальше.       — Что-то случилось?       — Всегда что-то случается, Конни. Постоянно что-то происходит… но поговорить я хочу не об этом.       — Хм…       — Откуда ты знаешь Галлиарда?       Спрингер хмурится. Обычно парень придерживался пути жизнерадостности. Конни редко можно было увидеть расстроенным или злым, он излучал позитив, поднимал всем настроение одним своим видом и считал уныние самым страшным из всех существующих грехов. Масла в огонь дополнительно подливала его жена, такая же бойкая и отчаянная Саша, видящая веселье единственным способом выжить в полном несправедливости мире. Сейчас же на лице одноклассника выгравирована неподдельная грусть, что Райнеру кажется поистине удивительным.       — Я его знаю, и этого ответа для тебя должно быть достаточно.       — Но, Конни…       — Райнер! К контексту нашей нынешней встречи мое знакомство с Порко не имеет никакого отношения, кроме того, что он любезно согласился сдать нам на уик-энд комнаты в своем доме. Мне, возможно, понятен твой интерес, но скажу сразу — даже не пытайся! Мы должны проявить уважение к Галлиарду, как к хозяину этого места, и не пытаться лезть в его жизнь, которая течет параллельно с нашим здесь пребыванием, понимаешь меня?       — Понимаю.       — И еще… я очень тебя прошу, не спрашивай у него ничего о том, чем он здесь занимается, ладно?       — Просто живет, разве нет?       Конни тушуется. Неуверенность в том, что он не сказал лишнего даже в одном ничего особо не значащем предложении, выбивает его из колеи, что ставит Райнера в тупик. Неужели здесь замешано что-то, о чем в приличном обществе не говорят?       — Да. Он просто живет здесь. Пойдем, пожалуйста. Мы успеем спуститься еще раз до обеда.       В столовой не видно Эрена, что мгновенно напрягает Брауна. Он вылавливает Армина, отчего-то злого и взъерошенного, и спрашивает у него, что случилось во время спуска. Арлерт, пытаясь сохранить напускное дружелюбие, скармливает ему несколько отговорок о том, что все прошло как обычно, а на вопрос: «Где Эрен?», сухо отвечает, что он «Снова страдает, не лезь к нему». Райнер решает дать Йегеру время, да, и себе тоже. Поэтому после стремительного поглощения пищи отправляется на поиски хозяина дома. Как минимум, чтобы извиниться перед ним.       Только сейчас Браун понимает, что дом Галлиарда представляет собой своеобразный лабиринт. Бесконечная, казалось бы, череда коридоров прошивала изнутри все здание. Центральная часть дома в виде кухни и столовой обрамлялась уходящими в разные стороны лучами тоннелей, часть из которых заканчивалась упором в стену. Райнер решает обойти дом по кругу, чтобы убедиться, что он не сошел с ума и несколько тупиков, в которые он попал, ему не привиделись.       Отдельную галерею с гостевыми комнатами он решает не инспектировать, ведь там ничего интересного не было. За кухней он обнаруживает еще один проход, подводящей к комнате отдыха с другой стороны. Проход скрыт за дверью-ширмой, которая со стороны входа в гостиную выглядит как часть стены с фотообоями. Браун слышит доносящиеся из комнаты звуки работающей аудиосистемы и понимает, что Йегер запер себя там. Решив не нарушать единение друга, Райнер задвигает ширму и возвращается в общий коридор.       Обойдя столовую с другой стороны, он попадает в наружную галерею, огибающую дом с фасада в той части, с которой не видно начало трассы спусков и подъемник. Стеклянные стены расширяют пространство перехода, но он все равно остается слишком узким для того, чтобы здесь могли разминуться два человека. Стены украшены абстракцией, выдержанной в общей стилистике дома — бежевые, белые и черные кляксы, круги и разводы. Даже яркие солнечные блики, отскакивающие от окна и падающие на картины, не в состоянии добавить красок в эту сепию.       Галерея обрывается так же резко, как и коридоры в доме. Браун останавливается напротив двери, ведущей обратно в особняк, и решительно дергает ручку, но дверь оказывается заперта. Ему приходится вернуться в начало маршрута тем же путем.       Из холла он направляется в противоположную от гостевой галереи сторону. По пути ему встречается незначительное количество закрытых комнат и еще несколько уводящих в разные стороны коридоров. Выбрав тот, что предположительно ведет в угол здания, Райнер оказывается в еще одном холле. Здесь две комнаты без дверей. Заглянув в одну из них, он убеждается, что попал в ту часть дома, которая всецело принадлежит Порко, потому что за арочным проемом обнаруживается кабинет. Не решаясь зайти вовнутрь даже для беглого осмотра, он поворачивается в сторону другой комнаты и на мгновение замирает, так как открывающийся для него вид слишком притягателен, чтобы ноги сами не понесли его сквозь отверстие в стене.       Библиотека. По периметру стен выставлены книжные стеллажи от пола до самого потолка, полностью заполненные разнообразными томиками в ярких обложках. У одного из стеллажей замерла в ожидании приставная лестница. В центре комнаты два кресла, небольшой столик, торшер с плетеным абажуром. Ступни утопают в ковре с пушистым и высоким ворсом, пока Браун неторопливо идет к книжным полкам.       Коллекция книг поражает. Даже у Райнера, библиотека которого начала формироваться еще много лет назад его дедушкой, не было такого разнообразия и количества книг. Он зачарованно оглядывает полки, гладит корешки, ласково проводит рукой по золотистой лестнице, выглядящей слишком старо для того, чтобы быть купленной недавно.       — Ты похож на гончую.       Райнер резко оборачивается и видит Порко, откинувшегося спиной на арочный проем. На хозяине дома слишком обтягивающие черные джинсы, делающие его ноги визуально длиннее и подчеркивающие весь их рельеф. Мягкий и объемный кардиган крупной вязки песочного цвета, надетый поверх обычной белой футболки, оттеняет волосы, добавляя расслабленности в непринужденный, но от этого не менее стильный образ Галлиарда. Браун в очередной раз убеждается, что Порко и его общий внешний вид, невероятно гармонируют с каждым отдельным участком особняка по отдельности и в целом.       — Почему?       — Вынюхиваешь.       Галлиард подходит ближе, останавливается на безопасном расстоянии и переводит взгляд на полки. Райнер улавливает промелькнувшую в глазах Порко тревогу, стоило ему как будто невзначай осмотреть разноцветные корешки книг.       — У тебя прекрасная коллекция современной литературы.       — Оу… так ты заметил? Выбирал книгу для внеклассного чтения, но так и не смог определиться?       — Я больше по классике…       — Ах, ну да… ты же изучал литературу.       Галлиард фыркает и садится в антикварное кресло на толстых изогнутых ножках, очевидно, недавно перетянутое новой обивкой. На фоне темно-зеленой бархатистой ткани монохромность его одеяния кажется еще более приглушенной. Браун опускается в соседнее кресло, не сводя с собеседника глаз.       — Я журналист.       — И о чем это говорит?       — О том, что с литературой связана моя жизнь.       — Твоя жизнь связана не с литературой, Райнер, а с писаниной. Ни одна из газетенок, так почитаемых в современном обществе, не может похвастаться наличием в штате хотя бы одного человека, который мог бы грамотно выражать мысли о происходящем в мире. Я уже не говорю о том, чтобы делать это красиво с художественной точки зрения. Красиво о бесконечной гонке за благами, финансовых махинациях и убийствах писали только восхваляемые тобой классики.       — Я пишу не для газеты.       — А для кого? Хах, только не говори, что для поклонников твоего творчества! Или ты тот самый журналист, который сам себя наделил этим почетным титулом, и издаешь свои опусы в виде очередного плохо оформленного бложика в интернете?       — Нет.       Галлиард хитро прищуривается. Он не выглядит обиженным на брошенные в него накануне слова, разговор выходит слишком непринужденным, чтобы Райнер не напрягался. Он не может позволить себе оступиться еще раз, ведь два шага, которые Порко только что сделал навстречу, смогут превратиться в несколько десятков шагов назад, если ему снова не понравится то, что Браун скажет в ответ.       — Я работаю в редакции журнала о путешествиях. Веду колонку об обязательных для посещения музеях в разных странах.       — Культурное и духовное просвещения для кластера необразованных придурков, которые самостоятельно даже маршрут своего путешествия спланировать не в состоянии? Занятно.       — Не все могут похвастаться широким кругозором.       — Прежде, чем поехать в незнакомое место, следует изучить культуру и традиции местного населения. Это невозможно сделать без изучения основных памятников архитектуры и искусства, значимых для общества мест и тому подобное. Ой, прости, тебе ведь не нужно это объяснять, ты ведь у нас признанный искусствовед.       — Я разбираюсь… хм… в некоторых вещах. Но плохо умею давать оценку людям.       — Это все от необразованности.       Порко машет рукой, как будто пытается отогнать от себя назойливую муху. Даже этот изящный, но довольно хамский жест, ядовитый и уничижительный тон, саркастичность не заставляют Брауна отказаться от своих мыслей о том, что Галлиард невероятно прекрасен. Любой психолог сказал бы, что у Порко фантастические защитные реакции, достойные тщательного изучения, но Райнер видит в его поведении нечто другое. То, чему он пока не нашел должного описания.       — А чем по жизни занимаешься ты? Кроме бесконечного и не самого любезного приема гостей.       — Любезность у меня остается только для тех, кто не пылесосит своим носом закоулки моего дома.       — Библиотека — место общественное.       — Только не здесь!       — Твой дом похож на лабиринт из коридоров, некоторые из которых приводят в тупик. Натуральный. Я просто заблудился…       — Меньше нужно сходить с протоптанной тропинки.       — Так чем ты зарабатываешь на жизнь, Порко? Прокат инвентаря не покроет тебе расходы на обслуживание такого большого дома и прислугу.       — Считать чужие деньги — моветон, Райнер.       — Обвинять человека без вины — тоже.       Браун перегибается через стол, разделяющий их, и призывно смотрит в лицо растерявшегося Галлиарда в ожидании ответа.       — Я архитектор.       Райнер так и застывает с приоткрытым от удивления ртом. Выражение его лица сейчас максимально глупое, он в этом уверен. Ведь Порко не может сдержать кривую ухмылку, так же пристально разглядывая Брауна в ответ.       — Дом проектировал ты?       — Да, как и множество других домов.       — Это… поразительно.       — Спасибо за высокую оценку наших профессиональных навыков! Ваш отзыв будет направлен на рассмотрение в отдел связей с общественностью!       — Не дерзи!       — Ты все еще гость здесь, Райнер. Советую тебе ни на минуту об этом не забывать.       Браун поднимает руки вверх в извиняющемся жесте. Ему нравится, что Порко бодро отвечает на все его реплики, ведь это гораздо лучше, чем захлопнутая перед носом дверь. Однако общая картина сказанного не приближает его к разгадке феномена Галлиарда. Обворожительный, приправленный перцем, фантастически красивый, и, безусловно, талантливый Порко, не лишенный правильно сформированного оскала, все равно не вписывался в образ затворника. Завидев на очаровательном лице снисходительную улыбку, Райнер еще раз решается попытать свое счастье, заводя новый непринужденный разговор.       — У тебя интересная книжная подборка.       — Ты уже это говорил.       — Я сказал, что меня впечатлило количество, но о содержании не было ни слова.       — И что ты можешь сказать о содержании?       — Я… знаю немногих авторов, представленных здесь.       — Например?       — Тилье. Я читал несколько его романов. Какой из них твой любимый? Я вижу, что ты собрал полную коллекцию изданий его творчества.       — «Головоломка».       — Мне эта история незнакома.       — Неудивительно. Кто еще?       — Паланик. Ну, потому что его знают все… наверно.       — Наверно.       Браун снова переводит взгляд на книжные полки. Джонатан Келлерман, Донато Карризи, Джон Маррс, Содзи Симада соседствуют с Харуки Мураками и Стивеном Кингом. Психологические триллеры и драматические романы, тяжелая проза и классические детективы. Современное книжное пиршество приправлено Агатой Кристи и Рексом Стаутом. Темные истории про убийства, похищения, издевательства над всем, что человеку дороже всего — свободой и жизнью, заполняют собой все пространство комнаты, стоимость которой измеряется целым состоянием. Райнер смотрит на Галлиарда и сталкивается с бездной: темной, поглощающей, давящей. Порко, словно призрак, так и не нашедший покоя. Он не просто заперся в отрезанной от цивилизации горной местности. Он похоронил себя среди кровавых строк любимых им произведений.       — А кого из соотечественников ты предпочитаешь? Я вижу среди авторов в основном иностранцев.       — Тилье тебе было недостаточно?       — Нельзя быть настолько ограниченным.       — И это говорит мне человек, не понимающий сути «Коллекционера»! Соотечественники… Пьер Леметр, это если поддаваться мнению глянца, на который ты якобы не работаешь. Бернар Миньер, пожалуй.       — Хочешь сказать, что вся соль современного книгопечатания высыпалась на «Кровавое воскресенье»?       — «Багровые реки». И нет, я так не думаю. Как минимум потому, что автором выступает Жан-Кристоф Гранже, а не Миньер. Для журналиста ты довольно посредственно владеешь вопросом.       — Я никогда не интересовался литературой, которая сосредоточена на пытках.       Взгляд Галлиарда становится нечитаемым. Он проводит пальцами по подлокотнику кресла, и этот жест кажется Райнеру слишком интимным. Он представляет, как бархат обивки ощущается под пальцами, как нежные ворсинки обволакивают подушечки, как образовывается между рукой и тканью статическое электричество. Порко смотрит на свои колени, острые, четко очерченные, и в его взгляде неокрашенная ничем пустота. Все его естество, такое ранимое сейчас, такое одухотворенное, заставляет Брауна делать то, чего он больше не хотел делать никогда в жизни по отношению к другому человеку. Тонуть.       Райнер никогда не верил в настоящие чувства с первого взгляда. При встрече с привлекательным человеком можно было думать о необременительной связи на одну или несколько ночей, о страсти и похоти, о влечении, об убивании времени или заполнении пустот, образовавшихся внутри, но только не о высоких материях. Рядом с Галлиардом он думал совершенно о других вещах.       Первая влюбленность Брауном была выстрадана. Последующие отношения развивались медленно и, как ему казалось, правильно, но приводили в итоге к еще одной пустоте. Ушедший недавно любовник, полученный в свое время слишком просто, и вовсе не оставил на сердце ни одного шрама, показывая, что в их совместной жизни не было ни одного правильного ингредиента. С Порко же с самого первого взгляда все было не так.       Таинственного хозяина особняка хотелось защищать. Браун так и не понял, от чего именно. В нем хотелось раствориться, полностью подчиняясь, сдаваться каждый раз, всякий раз, когда его холодный расчетливый взгляд касался бы Райнера. Хотелось убежать, но не от него, а вместе с ним. Туда, где никто не найдет, не достанет, не сможет вредить и мешать. Галлиарда хотелось поглощать, засовывая в кокон из нежности и тепла, которых не хватало ни ему самому, ни его дому. Хотелось жить подле его ног, сильных, тонких, склонив голову к внешней стороне бедра, ощущая эти удивительные пальцы в своих волосах, на висках, на шее. Чувствовать скользящее сквозь них электричество, ловить посылаемые им вибрации.       Браун тонет, хотя обещал себе больше никогда этого не делать. Он заклинал себя, богов, незримые силы дать ему возможность просто жить, не падая в зависимость от другого человека. Он умолял себя не становиться похожим на Эрена, раздавленного тектонической плитой чувств к недосягаемому человеку. Но все обещания и мольбы были уничтожены, стоило только Галлиарду бросить на него невинно-отрешенный короткий взгляд в столовой в первую их встречу.       Он обязан что-то сделать. Показать заинтересованность, убедить в том, что он не враг, которого следует опасаться. Что он умеет не только ранить словом, делом, но и дарить то, в чем, по его мнению, Порко отчаянно нуждается. Браун весь соткан из нереализованной ласки и трепета. Он может подарить Галлиарду желание перестать быть спрятанным от всего мира. Он может показать ему другой мир: незнакомые места, страны, закоулки Парижа, в которых, возможно, Порко никогда не бывал. Он может поделиться своими знаниями обо всем на свете, в том числе, и о любви, от которой Галлиард либо бежал, либо не знал вовсе. Райнер готов на все и прямо сейчас, только не на:       — Уходи.       — Почему?!       — Райнер, уйди. И больше не заходи в эту часть дома. Это… мое место, я не люблю, когда чужаки портят мне атмосферу своим присутствием.       — Но…       — Тебя ждут друзья! Насколько я знаю, у вас сегодня масштабный вечер развлечений в комнате отдыха. Советую тебе прямиком направиться туда, чтобы больше не «теряться» в моих коридорах.       Браун уходит, понуро опустив голову. Вид сгорбленного в кресле Порко заставляет его тяжело вздохнуть. Райнер понимает уже сейчас, что стоит ему покинуть общество невероятного хозяина дома, становится еще тяжелее дышать. Он утонул. И в принявшей его воде нет ничего живого.