Снежная эклектика

      На завтраке шумно — все обсуждают предстоящий день. Эрен даже не смотрит на обеспокоенного его поведением Жана, поэтому не замечает полного невысказанных вопросов взгляда, направленного в свою сторону. Он сосредотачивается на Армине, успевшим за прошедшую ночь написать Йегеру несколько внушительных по размеру сообщений, содержащих описание практик, которые с удовольствием применит на Кирштайне, если тот «тронет хоть волос на твоей безалаберной голове». В выражениях парень не стеснялся. Арлерт выглядит не выспавшимся и еще более подавленным. Эрен сочувственно кивает ему через стол, хотя понимает, что изменить состояние Арлерта можно только изгнанием Жана из их компании на веки вечные. Но ведь основной источник проблемы от этого не нейтрализуется.       Йегер кивает на дверь Брауну, и они незаметно для окружающих выходят покурить только вдвоем. Райнер нужен сейчас Эрену, как обезболивающее. Как пластырь, который можно наклеить на свежую рану, чтобы хотя бы немного предотвратить заражение крови.       Браун выглядит странно. Слишком напряжен, рассеян. От Эрена не ускользает, что Райнер явно погружен в свои мысли настолько глубоко, что вряд ли сможет провести правильную диагностику всех страданий Йегера, которые тот собирается на него излить. Эрен не был законченным эгоистом, особенно по отношению к Брауну, но еще несколько минут назад собственные душевные терзания казались ему важнее, чем возможные переживания Райнера по поводу расставания с любовником. Йегер, несомненно, с парнем был знаком, но никогда не рассматривал их отношения, как константу. Миловидный молодой мужчина, такой утонченный и хрупкий, по сравнению с мощным широкоплечим Брауном, был прекрасным собеседником и, судя по рассказам самого Райнера, удивительно нежным партнером. Но во взаимодействии между ними, которое Эрену удалось наблюдать, определенно чего-то не хватало.       — Ты вообще как, Рай?       — Как ни странно нормально. Думал, будет хуже.       — И давно вы уже… эм… отдельно друг от друга?       — Почти три месяца.       — Ты ничего не говорил мне!       — Ты не спрашивал. Я был в отъезде, ты же знаешь. По телефону такие вещи обычно не обсуждают. В Италии не было времени для переживаний, работы было слишком много. А как вернулся домой, понял, что уже практически ничего не чувствую. По углам все еще разбросаны какие-то его пожитки, но у меня даже сил не было их собрать по коробкам и отправить в Париж. Если он не забрал эти мелочи, значит, не так это все и важно.       — Он объяснил свой отъезд только тем, что не хочет жить в сельской местности?       — Он ничего и не объяснял. Просто собрал вещи и ушел. А я не особо удивился.       — Почему? Вы прожили вместе два года.       — Это было ожидаемо, Эрен. Для всех, в том числе, и для меня. Я привез его из Парижа после случайного знакомства и заставил жить той жизнью, к которой он не привык. Что я мог ему дать? Забитые русской классикой книжные шкафы и утренний кофе на веранде с видом на засахаренные горные вершины? Он никогда не был романтиком, скорее рационалистом. Руководить бизнесом из глуши можно, конечно, но только при большом желании. Я не сомневаюсь, что нравился ему, но… какова вероятность того, что те, кто встретился случайно, смогут сохранить отношения на всю жизнь, если даже те, кто знает друг друга с юности, не могут разобраться со своими чувствами?       Райнер озабоченно разглядывает Эрена, который совсем уже погрузился в состояние полной разобранности. Браун говорит сейчас не только о своих делах, Йегер это прекрасно понимает. Он решает использовать последние слова Райнера, как приглашение начать вести речь о себе. Все же эгоистично, но слишком необходимо в данную минуту. Райнеру нужно отвлечься, а Эрену — получить совет от единственного человека, который по-настоящему может его понять.       — Они опять поругались. Прямо в машине. Вчера утром я встал в прекрасном настроении, думал, что смогу зарядить их таким же позитивом и все пройдет хорошо. Но один только кислый вид Армина способен вывести меня из равновесия. Он изначально был настроен хреново. На что я только надеялся…       — А ты не понимаешь, почему он так себя ведет?       — Жан считает, что он ревнует. Что я провожу с ним меньше времени. Ну, естественно мы видимся реже, потому что он все время на сборах, а Кирштайн имеет возможность приехать домой хотя бы на время перерыва в соревнованиях. Мне казалось, что это логично. Тем более, ты и сам знаешь, что мы с Жаном уже давно…       — Я не спрашивал у тебя, Йегер, что думает Жан по этому поводу. Я спрашивал, понимаешь ли ты, что происходит.       Эрен ежится в своем комбинезоне, хотя на улице не так уж и холодно и светит солнце. Он бы порадовался отличной погоде и искрам, вылетающим из снежного полотна, если бы не тоска, разрывающая ему все сухожилия. Он знал, что поездка дастся ему тяжело. Не только из-за конфликта Кирштайна и Арлерта, но и из-за необходимости провести рядом с Жаном столько времени за раз. Для удержания равновесия не подходит уже ни одна из масок. Особенно после их разговора часом ранее.       — Не особо.       — Не особо? Ты вроде не тупой. Ты тупой?       — Нет.       — Ну, вот и я говорю, что ты глупостью не страдаешь. Но связать дважды два все никак не можешь. Ты уже и сам забыл, что было в прошлом году?       Эрен вздрагивает. Выбрасывает в урну так и не прикуренную сигарету. Тема прошлого вечера встречи одноклассников не поднималась в их разговорах с того раза, как Йегер во всех подробностях и красках рассказал Брауну о том, что с ним произошло. Снова вспоминать эти события было не столько больно, сколько горько. Воспоминания стремительным поездом, мчащимся прямиком в преисподнюю, проносятся в голове Эрена, и он никак не может их блокировать.       — Пф, нет…       — Ну, так с чего ты тогда взял, что забыл Армин? Он, в отличие от вас, не пьет.       — Но какая ему разница? И какая вообще связь…       — Он переживает за тебя, это нормально. После того, что он видел… эм… думаю, что его отношение к Жану резко ухудшилось. Если до этого у них еще был призрачный шанс помириться, то сейчас уже нет.       — И что мне делать?       — Поговорить с Кирштайном. Если он не помнит ничего, это не значит, что ничего не было.       — Ни за что! Я не буду…       — Эрен, послушай. Это дело не сдвинется с мертвой точки, если ты дальше будешь молчать. Возможно, тебе действительно стоит задуматься о переезде в Париж, если ты настолько не готов столкнуться с последствиями произошедшего.       — Я не хочу разрушить то, что есть.       — Все разрушено было с самого начала. Ты танцевал на развалинах все это время, неужели ты не понимаешь? Он сделал глупость, а ты винишь себя уже год и делаешь вид, что между вами все по-прежнему. Радуйся, что свидетелем этому стал именно Армин, а не кто-то другой. Ты бережешь нервы Жана, отказываясь поговорить с ним на эту тему, а кто побережет твои? От тебя скоро одна оболочка останется. Киндер сюрприз без шоколадки и игрушки.       — Рай, я…       — Что? Ну, вот что я сейчас должен тебе сказать? Что ты во всем прав? Если хочешь, я, конечно, скажу. Вот только я так не считаю. Ты прибегаешь ко мне каждый раз, когда уже не можешь терпеть и изображать из себя мать Терезу для окружающих. Ты пьешь на моей веранде, куришь, смотришь вдаль и ничего не говоришь. Ты переживаешь это все молча, пережевывая мысли и не давая им возможности вырваться на волю. И я бы еще понял, если бы ты сидел и ревел, как девчонка. Может, пора это прекращать? У нас всех здесь, так или иначе, есть личная жизнь, а у тебя что? Когда ты в последний раз с кем-то встречался, напомни?       — Давно.       — Когда?       — Пару лет назад, еще в университете.       — Прекрасно. Просто зашибись, Эрен.       — Ты же понимаешь, что в нашем захолустье мне пару не найти.       — Так переезжай! Избавишься от идиотской любви и сможешь вздохнуть спокойно! Я скучаю по тебе прежнему, Эрен.       Райнер сжимает пальцы на плече Йегера. Эрен и сам был бы рад вернуться в то время, когда у бед и печалей были не такие острые грани, но беззаботная юность давно осталась в прошлом.       — Наверно, это я виноват…       Браун заключает Эрена в объятия, прижимает его голову к своему плечу. Йегер расслабляется, уменьшается в размерах, закрывает глаза. Вокруг искры от снега, холодные и голые скалы, бесконечность под ногами и бескрайний горизонт. Он тонет в аромате Райнера, так и не изменившемся за долгие годы знакомства. Равномерный стук сердца, который ощущает своей прижатой грудной клеткой Йегер, успокаивает и настраивает собственный сердечный ритм на правильную волну. Он как будто крутит ручку старого и уже почти неработающего радио, подстраиваясь под удары, выбирая нужную станцию, чтобы достичь какого-то баланса.       — Ты ни в чем не виноват, Рай. Все…       — Все было бы правильно. Мы бы… я не должен был тебя отпускать. Я не должен был заставить тебя сомневаться в том, что то, что мы делали, это нормально. Это ведь нормально, ты понимаешь?       — Понимаю…       — Я испугался. Что все будет слишком серьезно. Но сейчас мы именно этого и хотим, ведь так? Мы хотим стабильности и уверенности в завтрашнем дне и том, кто будет находиться рядом с нами. Представь, что было бы, если бы мы друг друга не потеряли тогда. Нам бы не пришлось метаться сейчас в поисках чего-то нового или страдать от неразделенной любви. Я говорю это сейчас не для того, чтобы ты начал об этом думать… я просто жалею.       Эрен вспоминает, как в старшей школе Райнер признался ему в симпатии. Неуклюже, прямолинейно, пряча глаза за толстыми линзами очков. Для этого не было никаких предпосылок. «Ты мне нравишься, Йегер». Все случилось слишком внезапно, чтобы Эрен в принципе успел как следует подумать о случившемся. Браун, следуя своей же собственной установке всегда действовать в лоб, выбрал бить, а не бежать. За что получил увесистый кулак в челюсть, что, впрочем, не сбило его с выбранного курса.       Он чувствовал в Эрене что-то, что однозначно давало ему шанс. Йегер не был похож на зачарованную прелестницу, о которых тайно и явно мечтали их одноклассники. Он был мужчиной, и Райнер прекрасно это осознавал, как и понимал то, что к Эрену его тянет, словно магнитом. Даже в подростковой нескладности и ершистости Йегер был воплощением стиля и утонченности, мягкости, магии. Его магия затрагивала все вокруг: к нему тянулись сверстники, его уважали и ценили учителя, на него засматривались девушки. Браун девушкой не был, но не мог заставить себя переключить тумблер и впустить в сердце кого-то другого.       Он не сдавался. Он «бил» каждый день, и Йегер, любопытство и тяга к жизни которого могли сравниться лишь со стремлениями самых упоротых исследователей достичь глубин самопознания, просто не выдержал неведения. Ему захотелось дать себе шанс почувствовать хоть что-то, потому что в один из дней он понял, что все же довольно сильно отличается от своих друзей. Хотя бы потому, что в свои пятнадцать даже не задумывался о том, чтобы завести девушку, хотя поклонницами был облеплен по всему периметру.       Эти отношения подарили ему самого себя. Он вспоминает вознесший его к вершинам первый поцелуй, бессовестно и нагло украденный у слишком терпеливого Райнера. Вспоминает, как они скрывались от остальных в пыльном старом сарае для садового инвентаря на заднем дворе их школы, пытаясь разобраться в своих чувствах. Пробуя друг друга на вкус. Осторожно, пугливо, по сантиметру подбираясь ближе, боясь сделать лишнее движение. Стыдясь того, что происходит с их душами и телами, опасаясь, что все выйдет за рамки, где ни для одного из них уже не будет шанса на спасение.       Им было стыдно смотреть в глаза друзьям, которые даже не догадывались о том, что два человека, отшучивающихся, что в выходные пойдут смотреть на звезды в лес, поэтому не смогут поехать на школьную экскурсию, действительно ходили в лес смотреть на звездное небо. Йегер помнит каждое случайное касание, запах, тонкий, какой-то детский, исходивший от волос Брауна, его соленую кожу, то, что он шептал Эрену на ухо, пытаясь справиться со смущением от более смелых действий в свою сторону.       Помнит, как было неловко осознавать, что его все так же не волнуют разговоры одноклассников о девушках, не трогают рассказы о женских прелестях, которыми его друзья уже успели соблазниться. Что единственное, что ему хочется представлять, когда речь заходит о близости, это шершавые ладони, скользящие по его груди, твердость мышц под своими руками, чужая липкость на теле и резкий запах, остающийся после того, как все завершится.       Им удалось сохранить тайну своих отношений, продлившихся почти год. А потом Райнер сказал, что больше не может так. Что то, что между ними происходит — это ненормально. Что не бывает так, что в маленьком городке, в одном классе оказываются те, кто в своих предпочтениях отличается от большинства. Что они ошиблись, что должны попробовать быть как все. Эрену было больно и обидно, но он понимал, что их все равно здесь никто не примет. Отношения были обречены на провал с самого начала. Принять себя и свои наклонности для Йегера оказалось просто, но видеть себя без Брауна — невыносимо. Райнер впервые выбрал убежать. И эта ошибка повлияла на всю его дальнейшую жизнь.       Однако именно Райнер стал тем, кто после нескольких лет учебы в университете и возвращения в родные края не стал скрывать свою ориентацию. Именно он был тем, кто без стеснения раскрылся перед друзьями и был ими принят. Именно у него были длительные отношения, привязанность и любовь. Для Эрена же все закончилось в момент их расставания.       Семья Жана переехала в их городок, когда вся компания была уже в выпускном классе. Новичок привлек внимание всех девушек сразу, что отразилось на отношении парней к нему, но сам Кирштайн в любовные сети падать не планировал. Нельзя сказать, что Йегер, уже освободившийся от плена первой влюбленности, попал под очарование нового друга сразу. Нет, прошло несколько лет тесного общения, ночных звонков и переписок, прежде чем Эрен понял, что чувство глубокой привязанности и уважение, которые выросли в нем после того, как им удалось перешагнуть череду бесконечных конфликтов, на самом деле означают нечто другое. И это снова было обречено на неудачу, потому что Кирштайн никогда мужчинами не интересовался.       Йегер научился прятать за маской дружбы все свои чувства. Научился мириться с тем, что счастлив по-настоящему никогда быть не сможет. У него были интрижки в университете, была даже девушка, с которой, как казалось всем остальным, у Эрена бы вышла отличная семья. Девушка, страдавшая от замкнутости деревянного Йегера, расцветающего, кажется, только в обществе школьных друзей. Его настоящего знал только Райнер, к которому Йегер всегда приходил, когда чувство безысходности уже начинало затапливать все остальные сферы жизни. Браун был, есть и останется единственным, кто знал об огромных и давящих чувствах, пожирающих Эрена.       Догадаться о том, что происходит с Йегером в обществе Кирштайна, для Брауна оказалось не сложно. Он привык наблюдать за Эреном и изменениями в его настроении, потому что никак не мог отделить воспоминания от реальности. Его Йегер был совершенно другим: подвижным, бойким, самоуверенным, агрессивным. Не отравленным невозможностью излить на объект обожания своих эмоций. Рядом с Жаном Эрен становился нежнее и тише, скромнее, сдержаннее и собраннее. Их показательные подшучивания друг над другом, слишком резкие реакции Йегера на какие-то внешние раздражители, его отрешенность, когда речь в разговорах заходила о личной жизни Кирштайна, которую обсудить не хотел лишь ленивый, обозначили для Райнера все довольно быстро. А затем, прижатый к стене Эрен, во всем признался. Снова стыдясь и прячась от самого себя.       Смотреть на то, как Йегер разрушает себя до основания, было больно. Браун уговаривал сам себя держаться в стороне и не пытаться помочь некогда самому любимому на свете человеку, ведь на самом деле ничего не мог сделать для него в такой ситуации. Эрен должен был справиться сам. Перерасти, выдрать из себя все чувства, смириться и попытаться переключиться на что-то другое. На кого-то другого. Но шло время, мимо пролетали года и новые события, а любовь Йегера лишь крепла, выпуская во внутренности все новые корни.       Новости о каждом новом романе Кирштайна Эрен встречал стойко. Не демонстрировал разлом, не скатывался в истерику. Только молча часами стоял на веранде Райнера, прожигая взглядом садящееся за край гор солнце, прирастая к этому месту, как будто в нем спрятана вся сила, которая даст ему возможность двигаться дальше.       Пусть Браун и являлся человеком, который изначально разрушил все. Но это было ничтожно в сравнении с тем, какую поддержку он мог оказать сейчас. Он мог просто быть рядом, подставить свое плечо, стать тем лекарством, которое обязательно нужно принять, чтобы боль хотя бы на несколько мгновений отступила.       — Не жалей. Все случилось так, как и должно было быть. Все наладится. И у тебя, и у меня.       Браун гладит Эрена по волосам. Мимолетно, незаметно, скромно касается губами его виска, думая не только о том, что Йегера нужно спасать, но и о прошлом вечере. Ведь спасение теперь, кажется, нужно им обоим.       Они смотрят куда-то за горизонт, где, как им объясняли в детстве, обязательно есть что-то неизведанное. Обязательно есть будущее.