Снежная эклектика

      Эрен затягивает крепления бокса на крыше своего автомобиля еще раз. Проверяет, что чемодан в багажнике, а несколько пакетов с вещами — на заднем сидении. Удовлетворенно кивает и садится на водительское место. Армин ковыряется в бардачке, усиленно пытаясь что-то найти.       — Что потерял?       — У тебя никогда не бывает порядка, Йегер. Тут даже какие-то позапрошлогодние конфеты!       — У меня как раз-таки порядок, а конфеты не смей трогать! Мне племянница на день святого Валентина презентовала. Я их храню, как память. Так что ты ищешь?       — У тебя тут набор тейпов был. Хочу пальцы зафиксировать, а то палки держать не смогу.       Эрен запускает руку в бардачок и с первой же попытки находит необходимое. Арлерт благодарно кивает и приступает к обмотке пальцев.       — Напомни, почему он едет с нами?       Йегер выруливает машину с парковки перед домом и направляется вглубь их небольшого городка, чтобы подобрать еще одного попутчика и выдвинуться в сторону гор. Компания школьных приятелей решила устроить небольшой уик-энд в горах, развлекая себя катанием на лыжах и сноубордах, релаксом в купели под открытым небом и вкусной едой. Они собирались каждый год именно таким составом, преследуя цель возродить в памяти воспоминания о прожитых вместе школьных годах, и в этом была определенная романтика. Никаких жен, детей и собак, только старые друзья, успевающие соскучиться друг по другу, даже встречаясь, время от времени, в течение года. Нарушать ритуал было нельзя, поэтому от встречи Эрен отказаться не смог, хоть и не горел желанием на ней присутствовать.       — У него сломалась машина.       — Почему с нами? Мог поехать с Флоком или Райнером.       — Армин, в чем проблема, я не понимаю? Я знаю, что вы не особо ладите, но никто же не заставляет тебя с ним разговаривать. Перетерпи ты эти три часа. Не развалишься. Потом можешь к нему даже не приближаться.       — Не особо ладите — это ты круто, конечно.       — Армин, слушай, сто лет прошло, ты все никак не перерастешь это. Ну, выиграл он у тебя все любительские гонки биатлонные в выпускном классе, и что?       — Он сказал, что у меня таланта нет! А я, между прочим, этим на жизнь зарабатываю, если ты не забыл!       — Я не понимаю, как вы умудряетесь вместе работать…       — Я с ним не разговариваю. Он менеджер, ему не обязательно со всеми дружить. Знай себе нализывай жопы тренерам, журналистам и организаторам соревнований.       — Это глупо.       — Глупо, Эрен, говорить лучшему участнику сборной, что он никто.       — Детский конфликт, высосанный из пальца.       — Тебе хорошо рассуждать. В твою сторону такого бреда никогда не вылетало!       — Мне и похуже вещи говорили, так что…       Арлерт разочарованно качает головой. Через несколько минут машина останавливается у подъездной дорожки небольшого домика. Эрен сигналит и собирается выходить из машины, чтобы помочь их попутчику сложить вещи в багажник.       — Армин, слушай… я все понимаю, но он мой лучший друг. Давай ты хотя бы постараешься вести себя тихо, хорошо?       — А я кто? Не твой лучший друг?       Теперь уже Йегер вздыхает и устало трет лицо руками. Ему однозначно придется в этой поездке тяжелее всех.       — Просто веди себя прилично. Его девушка бросила, и настроение сам понимаешь…       — Да, плевать мне. Иди.       Из дома выходит высокий мужчина и Эрен выдвигается ему навстречу. Арлерт ревностно наблюдает за их рукопожатием и скрещивает руки на груди. Несколько минут возни, и в машине их уже трое.       — Привет.       Армин ничего не отвечает и делает музыку громче.       Они останавливаются через час, чтобы перекурить, перекусить и обсудить планы на эти несколько дней.       — Фостер везет с собой какой-то навороченный кальян. Жене презентовали в командировке, хочет похвастаться.       — И не лень ему с этим заморачиваться…       — Говорит, что настольные игры его не вставляют, если основательно не заброситься какой-нибудь смесью.       — Еще и игры? Я сойду с ума.       Эрен смеется, бросая нервный взгляд на Армина, сосредоточенно жующего бутерброд. За всю поездку он не выдавил из себя ни единого слова. Повисает гробовая тишина, и Йегер чувствует себя неловко. Так всегда бывает, когда он оказывается в компании людей, испытывающих проблемы с общением. У Эрена был отлично подвешен язык, но, выпорхнув из возраста подросткового максимализма, он выбрал для себя тактику игнорирования конфликтов. Он хотел бы помирить этих двух людей, но за годы, минувшие с окончания школы, ему так и не удалось сдвинуть дело с мертвой точки. Йегер всегда подозревал, что в этом противостоянии было что-то большее, чем обида Арлерта на неосторожно сказанные в его сторону слова, но прямо об этом никогда не спрашивал.       — Поехали, нам еще два часа пути. А скоро, кажется, снегопад начнется.        Эрен сознательно не включает приемник. Надеется завязать разговор, в котором смогли бы принять участие все.       — Мы выкупили весь отель?       — Там не совсем отель. Скорее большой загородный дом, половину которого хозяин сдает в аренду. Плюс ему принадлежит магазин проката инвентаря и частная канатная дорога на общественном склоне. Конни разговаривал с каким-то своим приятелем и выяснил вот такие вот кучерявые подробности его жизни. Странно, что он не узнал этого раньше.       — Ну, мы нечасто выбираемся именно в горы.       — Потому, что кроме тебя, Эрвина и Фостера толком никто на лыжах и не стоит. Мне по душе другие развлечения.       — Говори за себя! — вступает в разговор Армин. — Я вот лыжами живу, если ты не забыл, но Йегер упорно меня игнорирует, и с собой кататься не берет. Не знаешь, почему?       — А я-то откуда должен знать? Эрен, почему ты его не берешь с собой? Малыш обижается. Ему мало интима со снегом во время соревнований, он хочет блистать в лучах славы похлеще любых снежинок под солнечным светом и в частной жизни.       Йегер краем глаза замечает, как Арлерт стискивает челюсти. Очередной скандал в его планы на эти выходные не входил.       — Мы с Бертом ездили пару недель назад на ближайший склон, ты был на соревнованиях, Армин.       — Ага, на тех самых, где я типа был самым худшим, да?       Пронзительно голубые, льдистые, холодные глаза Арлерта сверлят сидящего сзади пассажира. В ответ мужчина только расслабленно улыбается.       — Это не мои слова, Армин. Лучшим игроком был признан Оруо, смирись. И как там склон, Эрен?       Йегер ненавидит такие ситуации. Сам он старался всегда и со всеми быть милым, пусть даже собеседник ему не очень нравился, хотя выходило зачастую это с трудом. Он прекрасно умел притворяться заинтересованным в разговоре, отзывчивым и вовлеченным, поэтому не имел ни с кем открытых конфликтов. Коллеги уважали его за веселый нрав, хотя Эрен шибко-то веселым и не был никогда. Друзья ценили его за умение со всеми находить общий язык, хотя сам по себе Йегер был довольно сложным и многогранным. Его любили соседи за умение поддерживать порядок на их отрезке улицы, потому что он был общительным и умел договориться с каждым о высоте газона, уборке территории и выносе мусора. Его любили продавщицы в магазинах, детишки из воскресной школы, все подружки его сестры, просто потому, что он был красивым и постоянно улыбался. Он умел выдавать желаемое за действительное, поэтому все привыкли к тому, что он такой. Настоящего Эрена не знали даже друзья.       Никто и не догадывался, как Йегер страдал от одиночества, как тяжело ему давались ссоры его друзей, к которым он не имел никакого отношения, как он уставал на работе. Никто не знал, что на самом деле он был, пожалуй, самым спокойным из всей их тусовки, просто потому, что он никогда не вел себя спокойно. Никто не знал, что походу в клуб он предпочтет вечер с хорошим вином и умным кино у камина. Никто не поверил бы, что вместо сноуборда он бы предпочел съездить на море в приятной и тихой компании. Никто и никогда не подумал бы, что вся его язвительность, саркастичность, холодность во взгляде и то, что многие люди называют «сучность» — всего лишь способ защиты от окружающей действительности.       Он любил проводить время с Армином, потому что они неплохо дополняли друг друга, и с Арлертом можно было особенно не притворяться. Можно было поддаваться эмоциям, срываться и сбрасывать маски, устало вздыхать или показывать, что какая-то ситуация выводит и себя, и не бояться при этом быть отвергнутым или не понятым. Рядом с Армином Эрен терял счет времени, потому что переставал придавать ему особое значение. Каждая прожитая секунда не давила болью и одиночеством, не выращивала все новые шипы внутри и без того нестабильного в эмоциональном плане Йегера, позволяя ему хотя бы на эти мгновения забывать о своем личном несчастье. Но в сочетании с еще одним человеком, который сейчас был с ними в одной машине, с которым Эрен привык притворяться, эмоции от встречи приобретали адскую смесь. В таких ситуациях он совершенно не понимал, как нужно себя вести. Какую из масок предпочтительнее вытащить из закромов в эти моменты? Каким его хотят видеть: властным завоевателем или тихим слушателем? Отбитым на всю голову истериком, мечтающим только заполучить повод выплеснуть на окружающих поток замызганных гневом замечаний, или сторонним наблюдателем, взвешивающим не только каждое слово, но и жест, вылетающий в сторону оппонентов?       Эрен давно уже не ощущает своей собственной целостности. Он потерялся среди установок, привитых ему той жизнью, которую он не выбирал. Он был в праве самостоятельно выбрать профессию и карьерный путь, людей, которых без преувеличения называл своими друзьями, место жительства, вещи, которые его окружали и могли считаться любимыми. Но вот выбор его сердца, его тела, клеток, которыми оно наполнено, он принять и понять не смог до сих пор. И это отравляло и без того унылое существование, в котором от прежнего Йегера остался лишь намек. Тонкий отголосок, который лишь иногда прорывался наружу.       — Неплохой, но было довольно скучно. Бертольд постоянно отвлекался на телефон, и я его понимаю, но мы ехали туда развеяться и отдохнуть, а получилось только загрузиться по полной программе.       — Когда Энни рожать?       — Через пару недель. Уверен, что он и в этой поездке будет постоянно начеку.       — Она у тебя наблюдается?       — Нет, у младшего коллеги. У меня постеснялась.       Эрен был прекрасным гинекологом. К нему приезжали обследоваться со всей округи, нехватки пациенток не было никогда. Но это означало только бесконечную работу и такую же бесконечную усталость, которую нельзя было никому демонстрировать. Йегер любил свою работу, любил женщин и детей, которым помогал появляться на свет, но это только сильнее подсвечивало отсутствие личного счастья.       Когда Энни, жена Бертольда, объявила всем, что беременна, Эрен радовался гораздо больше, чем даже сам будущий папаша. Регулярно спрашивал у пары, как протекает беременность, следил за анализами и тестами Энни, хотя его коллега, который был лечащим врачом девушки, и сам прекрасно справлялся со своими обязанностями и в контроле не нуждался. Чужое счастье одновременно и радовало, и разваливало Йегера. Его собственные демоны не давали расслабиться ни на минуту.       — Странно, что он вообще решил поехать. Мало ли что…       — Ты и в эти дела лезешь? У тебя, прям, разрешения не спросили, — Армин фыркает и отворачивается к окну.       — В отличие от тебя, дорогуша, я за друзей переживаю.       — Займись своей личной жизнью, а к другим не лезь.       — Ну, хватит!       Эрен сворачивает на обочину. Выходит из машины и тут же лезет в карман за сигаретами. Он знал, что взять этих двоих в одну машину было плохой идеей. Лучше бы он вообще поехал один. В одиночестве были свои неоспоримые плюсы, к которым мужчина давно привык. С одиночеством не нужно было договариваться о взаимном уважении, ведь оно приходило в жизнь, не спрашивая разрешения. Перед одиночеством не нужно было оправдываться за свои промахи, ведь оно принимало Эрена со всеми его недостатками и печалями. Наедине с одиночеством было тихо, и соль наполненных этой тишиной дней и ночей уже давно не ощущалась на коже липкой пленкой, стягивающей и душащей своей тревожностью.       Йегер смотрит на горы, которые стали к ним гораздо ближе. В надвигающихся сумерках они приобретают странные и пугающие очертания. Уже начал идти снег. Все пахнет какой-то безысходностью, сыростью. Эрен закрывает глаза. А потом чувствует руку на своем плече. Тепло льется вниз к самым стопам, утопающим в холодной снежной перине, даря секундное наслаждение, которое тут же рассеется в вязкости настоящего, где никогда не будет места для продолжения этой неги.       — Не злись на него.       — Я злюсь на тебя.       — Почему?       Эрен разворачивается и заглядывает другу в глаза. Розовый закат подсвечивает их, делая больше и глубже. Спокойствие взгляда, направленного на него, всегда делало Йегера уязвимым и слабым. Но он никогда и ни за что это не продемонстрирует. Не признается. Не даст что-то заметить. Не пустит еще ближе, в самую душу, в припрятанные закоулки, где не должна ступать чья-то чужая нога. Это только его мир, который он будет бесконечно холить и лелеять, носить на руках и воспевать во снах. Проще было бы спрятаться за стеной агрессии и дерзких выпадов, но эти порывы закончились еще в середине университетской жизни, которую Эрен и его друг вынуждены были провести вдали друг от друга, заменив желание выплескивать неразрешенные сексуальные порывы в драках и показных ссорах в редкие встречи на меланхоличное спокойствие. Проще было абстрагироваться, чем дать себе волю. Эрен не мог позволить себе испортить даже то, чего нет.       — Потому, что ты подпитываешь его раздражение. Как будто делаешь это специально. Я все пытаюсь понять, зачем, но не могу. Зачем ты это делаешь? Тебе нравится смотреть, как он бесится? Вам давно пора было уже помириться. Ты не понимаешь что ли, что всем в вашем обществе дискомфортно, потому что вы постоянно ругаетесь?       — Тебе дискомфортно?       — А не заметно?       — Заметно.       — Тогда просто прекрати.       — Ты же видишь, что он ревнует. Он злится на меня не потому, что я что-то и когда-то ему не так сказал, а потому что еще со старшей школы мы с тобой проводим гораздо больше времени вместе, чем ты с ним. Он привык ходить за тобой хвостом. Вот и все. Правда, в последний год все перевернулось в его сторону, но…       — Глупости.       — А вот и нет. Вспомни вечеринку у Фостера в прошлом месяце. Он разорался и ушел, потому что ты не достаточно уделял ему внимания, хотя со мной ты вообще не разговаривал почти.       — Я всем уделяю внимания одинаково. То, что ты говоришь, очень странно. Я не собираюсь быть разменной монетой в вашем конфликте.       — Ты изначально ею был, сейчас ничего не меняется.       — Значит, вы сами должны измениться! Я не могу перестать общаться с вами обоими, чтобы никому не было обидно. Что вообще за детский сад? Все взрослые люди! У вас что, нет других проблем? У меня вот полон рот. Веди себя нормально. Ему я уже тоже это сказал. Приедем на место, и расходитесь по разным углам и все. Там будет куча народу, найдете, с кем пообщаться!       — А ты? Найдешь с кем общаться?       — У меня с этим нет проблем.       — Заметно.       — И что это значит?       Собеседник выдыхает дым, пинает ногой снег. Смотрит куда-то за Эрена, хмуря брови. Йегер хотел бы признаться самому себе, что не наслаждается видом облаченного в снежный вихрь друга, но это стало бы откровенной ложью. Круговерть пушистых обжигающих льдом комочков превращает его собеседника в сошедшего с картинки из детских книжек принца, ласкающего взглядом ледяную пустыню, образовавшуюся вокруг них, трескучую и утягивающую в себя. Эрен хочет отвести взгляд, но не может противостоять самому себе.       — Это значит, что ты ведешь себя странно.       — Приехали… и в чем это выражается?       — Ты грустный. Ты избегаешь меня. Я пытаюсь понять, почему.       — Может потому, что вы своими выходками портите мне настроение? Я еду кататься на доске, а не выслушивать ваши колкости. Оставьте друг друга в покое.       — Арлерт успокоится только тогда, когда мы перестанем общаться с тобой.       — Я не собираюсь выбирать из вас двоих. Я давно вырос уже из возраста, когда детки не могут поделить кубики в игровой комнате. А вы, видимо, нет.       — Пойдем в машину… холодно.       — Ты такой заботливый, аж тошнит.       Эрен садится на свое место, заперев печали в глубинах сердца. Похоронив эмоции там, где до них никто не сможет добраться. Бросив последний взгляд на друга в зеркало заднего вида, он хмурится, но, поймав ответный взгляд, полный мягкости и не озвученных вопросов, вновь возвращается к созерцанию переливающейся в свете фар дороги. Армин одаривает его озадаченным смешком. Остаток пути они преодолевают молча.