Сага о тенётнике и термите

      На панорамные окна набежали капли. Центр накрыло куполом беззвучного, безоблачного дождя. Всё ещё стояла глухая тёмно-синяя ночь.       В зале было сумрачно и прохладно. Один серо-голубой остров света кружил над столом, мягко рассеиваясь. Волоски на руках Лу вздрогнули, кожа покрылась пупырышками, когда она попала под кондиционер. Иво заметил её, но не сразу уважил присутствие. Ещё какую-то минуту, опрокинувшись на стул и прикрыв глаза, он молча и плавно двигал головой в такт мелодично-дерзкой бас-гитаре и отчётливым, звучным барабанам. Она стояла недалеко от входа, скрестив руки на груди, забавляясь его приподнятым настроением.       Он дважды хлопнул в ладоши. Повинуясь, музыка прекратилась.       Лу прошла в зал, и даже тихие шлепки её босых ног по чёрно-белому наливному полу отражались эхом.       Оглядела Иво внимательнее. Он сидел во главе стола, одетый в атласный халат, распахнутый на груди, и лениво взбалтывал полупустой бокал. На столе стояло несколько тарелок с розовыми эспумами кремовых пирожных и желейными локумами с фундуком. Длинные волосы были взъерошены, а глаза осоловело прищурены. Она сделала, как ей казалось, единственный логичный вывод:       — Ты пьян?       Иво растянул губы, облизал их, показал белые зубы. Его смех был самобытно горьким и тяжёлым. «Он в хорошем расположении духа, — подумала Лу, — просто устал».       За время, проведённое вместе, она разгадала его. Взломала код, развернула ледяную оболочку, вгрызлась, залезла меж хитиновых пластин. И это оказалось проще, чем Лу изначально думала. Огромный чёрный тенётник, чьи глаза постигали урбанистические акциденции с твёрдым скепсисом, и чьи лапы нависали, огибали весь город, обжигали стылыми металлическими прикосновениями, рядом с ней был домашним паучком. Её было не обмануть никакими притворными эмоциями — ни безразличием, ни гневом, ни печалью, ни радостью — ведь она знала, какие они, когда настоящие.       — Ещё нет. Ты рано пришла.       Она выгнула бровь и усмехнулась. Иво пристально пригляделся к возлюбленной, и в слабо помутнённых глазах заплескалась дофаминовая нежность. Он поманил её к себе ладонью. Запах ладана, мирры и можжевельника на расстоянии пленил и кружил ему голову. Лу села к нему на колени, обнимая за шею и вплетая пальцы в растрепанные волосы. Левая рука по-свойски обласкала его неприкрытую грудь. Иво ослабил завязку её халата, приспустил, и поцеловал в оголённое плечо, в ключицу, в яремную ямку, в край нижней челюсти — всюду, где доставали губы.       Ладан, мирра и можжевельник — ему нравилось, когда она пахла церковным сущим, духом его неугасимого служения и нерушимого долга перед обществом. Пахла, как и должна пахнуть женщина, что приходит к глупцам и грешникам, не ведающим о своём грехе, и о том, что последний час их пробил. Лу была идеалом личности внутри социума, возвышенной над всем светским и пустым — сильной сердцем, твёрдой словом, и, главное — верной ему, Приору Инквизиции. И он, не хвалясь, сказал бы, что это целиком и полностью его заслуга.       Он создал её такой. Она — лучшее решение, что Иво когда-либо принимал. Она — бесценный опыт, она — совершенный случай, кувырок судьбы, как нитка, с первого раза попавшая в игольное ушко, она — в его личном полку самый прекрасный солдат.       Поэтому Иво не нуждается в покровительстве Жана-Франсуа. Поэтому Иво молится Единому в центральном храме Церкви Единства, взывая к Его имени священно и почтительно, и Иво молится ей в своей постели, головой и губами меж её бёдер, взывая к Её имени на последнем дыхании, хрипя от наслаждения.       И будь он тысячу раз счастливчиком, получив возможность вернуться к началу и исправить ошибки — он бы ни за что не перетасовал эти карты, и всё равно сыграл бы ту же партию.       Лу легла щекой на его макушку, проворачивая локон на пальце. Иво дошёл поцелуями до мочки и повернул пальцем к себе её подбородок. Она рассмотрела его ближе — губы бледнее обычного, редкие тёмные реснички подрагивали над маслянистым веком, а в чёрных глазах, прямо в центре, где зрачок, виднелись микроскопичные белые точечки, словно Иво медленно поражала катаракта. Лу догадалась, что он хоть и не пьян, но сознание у него в эту секунду точно не чистое.       Он прошептал ей на ухо:       — Давай руку.       Она вытянула левое предплечье. В вене в локтевой ямке торчала оранжевая игла-бабочка. Поистине удобная вещь, как думала Лу, действительно спасала её от безобразных следов от инъекций. Регулярных инъекций.       В руке Иво появился самый обычный молочно-голубой пластиковый шприц.

***

      На развитие медицины Церковь не жалела ни денег, ни ресурсов. Поэтому, когда план создать препарат, что был бы полностью противоположным пси-блокатору, начал рассматриваться медицинским научно-исследовательским советом, то группе нейробиологов, которые подали заявление на грант, уже в скором времени были выделены необходимые для исследований и разработки финансы. Вместе с полной оплатой аренды лаборатории при медицинском институте, оборудования и расходных материалов, а также помощью других учёных специалистов. По крайней мере, таковой была официальная версия, выставляющая Церковь в лучшем свете: они и независимым молодым талантам помогают реализовать свои амбиции, и думают о псиониках, работающих в Корпусе Содействия, чтобы им было проще служить на благо общества, сократив при этом количество несчастных случаев из-за перегрузок. Но те, кто знал о стартовавших исследованиях и кто ещё не истратил по дороге к безропотному фанатизму серое вещество, подозревали, что всё не так просто. И главным вопросом на засыпку было, с чего группе нейробиологов вообще хотеть создать нечто обратное пси-блокатору? Откуда у подобной идеи растут ноги? Подозревали, что она изначально им не принадлежала, да и такой уж независимой группа не была. Тем не менее, разработка началась и продолжалась удачно, и спустя несколько месяцев ею с особым рвением заинтересовалась Инквизиция. Заинтересовалась как нельзя вовремя, ведь молодым специалистам требовались подопытные псионики.       Мысль платить деньги — к тому же, не маленькие — псионикам за добровольное пожертвование своего здоровья, отмели сразу же. Глава Инквизиции решил пойти по пути наименьшего сопротивления и наибольшей потехи.       Самым рациональным решением было выбирать в первую очередь среди заключённых, и таким образом Приор Иво Мартен привнёс свой неоценимый вклад. А началось всё с инсценировки террористической атаки во время его публичного выступления в зале центрального храма — он даже условился читать проповедь ради такого дела. Это потянуло за собой неизбежные жертвы среди гражданских, но Иво согласился (сам с собой) на такой риск — в конце концов, иначе анархию не строят.       Сначала толпе забросили удочку, с нанизанным на неё резиновым червём — среди массы народа, пришедших послушать речь Приора, возникли персонажи, одетые таким образом, что буквально кричали парадоксом "я так сильно стараюсь не привлекать к себе внимание, что привлекаю к себе внимание". Никаких подозрений и волнений, по крайней мере явных, они не вызвали, но отложились в головах у людей.       Минут через десять началось шоу.       Расставленные заранее по бокам амвона чаши с живым огнём, как часть инсталляции и главных объектов для метафор о "пламени чистой веры в праведных сердцах", вдруг вспыхнули, плюнули в потолок искрами, и опрокинулись. Всё, что было у Иво за спиной, тут же объяло пожаром, и он был настолько неистово-неестественным и грозным, что ни у кого не возникло сомнений — это работа пирокинетика, а, может, нескольких. Иво отскочил в нужную сторону, сбивая боком трибуну из оргстекла, попятился от огня. Со стороны это выглядело очень натурально и очень по-человечески, и он был уверен, что телезрители церковного канала тоже оценили. Охрана уже спешила к Приору, пока несколько появившихся словно из ниоткуда зажигательных гранат улетели прямо в толпу, взрываясь от столкновения с полом. Или с кем-то из толпы. Одна граната упала к подножию амвона. Он воспылал ещё сильнее, с обеих сторон, словно изначальным планом было загнать Иво в огненную ловушку. Наконец сработала автоматическая система пожаротушения, распыляя белую пену. Зал наполнился воплями, что отражались эхом от высоченных стен, смрадом гари, дымом и пеной. Не успел никто и глазом моргнуть, как толпа превратилась в один единый, связанный, безмозглый организм, что кричал сотнями голосов, толкал, теснил ближнего, буквально обрекая того на смерть и на всех порах мчался к выходу из храма.       Только в тот момент, в эпицентре разразившегося хаоса и какофонии смерти, появилась она — протагонистка сумасбродного фарса, верная спутница, сопровождающая Иво по рельсам этой параноидальной, кровавой буффонады. Та, что будет держать его за руку и в одиночку плясать кадриль, пока под тяжёлыми подошвами инфернально корчатся затоптанные тела, а пожираемый пламенем оркестр играет туш. Та, чей блистательный выход он ждал больше всего, и где-то в душе понимал, что затеял всё ради неё. Ради неё и неутолимого удовлетворения общечеловеческой потребности в зрелищах, но, благодаря своей власти и своему статусу, что навсегда извратили его душу, зрелища обязаны были быть кровавыми. Он смотрел на неё и не мог оторвать взгляд — в прочем, это было на руку представлению, разве что вместо природного страха или хотя бы тревоги, в глазах Иво горело ликование. Палево.       Лу, одетая в тёмную боевую форму, с балаклавой на голове, ступила на освободившийся неф. Над её правой рукой изящно левитировал двухсторонний обоюдоострый керамбит, с округлой рукоятью посередине, переливающийся как разлитый на асфальте бензин. Одним взмахом левой она отбросила охранников, заключённых в кольцо вокруг Иво — под их бронежилеты для такого случая специально были пододеты стальные пластины, на которые Лу без усердий воздействовала. Охранники не сопротивлялись, и сделали осуществление удара в разы проще. Замедлившись лишь на секунду и шумно сглотнув, она метнула керамбит телекинезом в шею Приору. Он завис в воздухе в считанных сантиметрах от его кожи. Иво поднял руки, попятился. Вспомнив о том, что должен держать образ в малейших деталях, чёрные глаза, как по команде, насторожились, но всё ещё оставались холодны. И только для неё там плескался дикий, кипучий азарт.       Лу наступала твёрдым, быстрым шагом, придерживая лезвия в воздухе, повелевая ими так, чтобы они следовали за ним. Под звериные крики у дверей храма, она увела Иво из главного зала через восточный выход к дверям сакристии. Именно там, согласно будущей легенде для СМИ, Приор и неизвестная террористка-псионичка схлестнулись в драке, из которой первого спасла охрана, а вторая смогла сбежать. Некая стычка между ними произошла и в реальности. Были и пот на лицах, и крики, и даже кровь. Но был один нюанс…       Оказавшись внутри сакристии — прямоугольной бежево-голубой комнатке — среди церковной утвари и облачений священнослужителей, Лу сняла балаклаву и приманила керамбит обратно в ладонь. Иво развернулся к ней плечом.       — Бей.       Лу внутренне сжалась, как пружина.       — Может, не надо?       — Бей, Лу Рид. Как договаривались.       Она обхватила округлую рукоять сильнее, и одним молниеносным ударом, чтобы не передумать на ходу, рассекла рукав туники, а вместе с ней и плечо. В разрезе меж чёрной тканью открылась тонкая рана. Не слишком глубокая, но зато длинная, очень неприятная и обильно кровоточащая. Иво зашипел, поморщился, прижал к ней ладонь. Припал спиной к стене. От возрастающей пульсирующей боли в глазах сначала потемнело, потом помутнело. На виске набухла вена. По раненому плечу разошлось тепло, перерастающее в жар. Не сделал бы инъекцию перед выступлением — было бы совсем плохо.       Их битва, пожалуй, ещё в самом разгаре. Часть охраны должна ждать в коридоре, другая координировать поток людей из храма и услужливо помогать снаружи. Нужно немного потерпеть.       Лу придавила посередине с двух сторон рукояти. Лезвия, на одном из которых остались капли крови, сложились и спрятались внутри. Теперь то, что она держала в руках, напоминало маленькую и гламурную противотанковую мину… или карманное зеркальце. Она спрятала его за поясом широких тактических штанов.       Прикоснулась к побледневшей ещё больше щеке Иво. Он опустил на неё невыразительный тёмный взгляд, утративший от боли свою прежнюю цепкость.       — Не бойся, — на сжатых губах играла вымученная усмешка. — За достижение важных целей всегда нужно платить. Довольно часто — кровью. Как чужой, так и своей. Не хочу, чтобы ты об этом забывала, когда будешь вынуждена принести жертву. Потому вот тебе мой пример. И пример мёртвых людей в зале, чтобы помнила, как выглядит жертва настоящая.       От последних слов Лу отмахнулась, дёрнув плечом. Мельчайшее допущение о том, что она не понимает или ей не всё равно, ужасно раздражало.       Всё сострадание, которое Лу грузом носила в душе, было сосредоточено на Иво. По правде говоря, это чувство давно уже нужно было выжечь с корнем, но она не могла, пока оно отзывалось на него. Если бы её эмпатия была материальным веществом в колбе, запрятанной за грудной клеткой, то оно вступало бы в реакцию только с его именем, а на все остальные оставалось индифферентным. Как лакмусовая палочка и сверхкислота. Лу сама не до конца понимала, в какой момент чужие смерти перестали вызывать у неё малейший отклик, но, тем не менее, так было. Словно в один день, после очередной ночи в пустой постели, после сна, наполненного ничейными образами, перекошенными, бесконечно длинными шахматными фосфенами, проснулась и обнаружила, что ничего не чувствует.       Она растеряла всё на пути к своей персональной вершине.       Иво с садистским удовольствием наблюдал, как медленно разваливалась на куски её прежняя диковинная личность; оставался голый, обглоданный костяк насаждённой и извращённой мании, на который он вручную нанизывал враждебный программный код, подпитываемый агрессивными химическими агентами.       Все тёплые, светлые чувства, что Лу соскребла со дна, как локаторы, улавливали только его сигналы. А ярость и ненависть, коих сохранялось вдоволь, она направляла лишь на его врагов.       Больше у неё ничего не было. И больше ей ничего не было нужно.       Она несмело приблизилась.       Иво время от времени хотел видеть её у себя в спальне после случившегося в молитвенной комнате, но всё ещё не подпускал Лу слишком близко к тому, что обычно метафорично называют сердцем. Он ни разу так и не пожелал поцеловать её. После второй попытки она наступила себе на горло и больше губами к нему не лезла, и Иво от этого словно бы стало легче. Она наконец стала правильно играть с ним в игру, правила которой он не удосужился и объяснить в начале. Ей лишний раз было боязно проявить чуткость, в которой, наверно, нуждалась больше сама, но в этот раз его глаза не брезжили безразличием или раздражением, когда она нежно тянулась к нему. Дело ли в боли, с которой не справлялась инъекция, и которую внутреннему ребёнку хотелось скорее убаюкать, или он искренне желал именно её прикосновения — для Лу не имело значения.       Она осторожно толкнулась лбом ему в грудь, мазнула по шее носом, вдыхая сладкий древесный аромат, запах благовоний и горькой противопожарной пены. Подняла голову. Иво тихо выдохнул. Рукой, что зажимал порез, тронул её подбородок, оставляя на нём красный отпечаток. Очертил линию челюсти мокрыми от крови костяшками.       Полюбовался. Но Лу его опередила.       Иво сглотнул и шумно задышал через ноздри, когда она лизнула подушечку указательного пальца. Металлический привкус защипал ей язык. Она разжала губы, приоткрывая рот шире. Он непроизвольно затолкнул палец глубже, не до конца осознавая, что вообще делает. Лу втянула его в себя, не так уж умело, как хотелось, шкрябая зубами, слизывая кровь, прокручивая внутри языком, и выпуская изо рта со звучным причмокиванием. Глянула снизу вверх из-под дрожащих ресниц.       Одним резким движением он повернул Лу к стене лицом и прижал сзади собой. Низкий, одурманенный знакомой ей грязной похотью голос, царапал ухо.       — Снимай.       Лязгнула пряжка пояса. Она приспустила штаны, оголяя ягодицы. Втягивая воздух сквозь зубы, выполняла его приказ, но что-то внутри сопротивлялось. Вероятность появления случайных свидетелей была довольно высока. И если сострадание Иво из неё выбил, то стыд ещё нет.       — А если зайдут?       Расстегивая свою ширинку одной здоровой рукой, он ответил:       — Как зайдут, так и выйдут.       Лу смирилась. Первая же начала.       Иво запрокинул голову, и его движения близко к концу становились рваными и аритмичными. От мучительно пульсирующей боли, наслаждения, перемешанного с — невероятно и как вовремя — действием инъекции, граничащей с психоделической горячкой, и играющего адреналина, он словно пребывал в бесконечном эфферентном экстазе. Забывал насколько с Лу хорошо ровно до того момента, как вновь не оказывался в ней, и каждый раз поражался новизне и яркости своих чувств. Этого Иво… боялся.       Левая пострадавшая рука, вся покрытая кровью под рукавом, онемела, и вяло висела вдоль туловища, но он не обращал на это внимания. Не имел ни малейшего понятия, заглядывал ли кто в сакристию, не видел ничего, кроме спины Лу перед собой, с промокшей от пота трикотажной водолазкой, со спадающими на плечи волосами и двигающимися ему навстречу влажными, порозовевшими бёдрами со следами его кровавой ладони. И когда она потянулась вниз, достав из-под ремня сложенный керамбит, предлагая ему воспользоваться им по назначению, у него от восторга всё тело тут же свело в оргазменном исступлении. Но керамбит он забрал. Лу послушно приподняла волосы. Ему не нужно было просить. Извлекая лезвия и, всё ещё чувствуя собой её всю, Иво сделал небольшой надрез на затылке. Тоненькая линия раскрылась, налилась кровью, и он припал к ней губами, присасываясь к нежным потревоженным тканям и слизывая алые подтёки. Ранка защипала. Лу инстинктивно дёрнулась, глубже насадившись на член, и выгнулась в спине. Одной рукой она крепче опёрлась о стену, а второй скользнула по животу, опуская в сдвинутое в сторону бельё, прильнувши пальцами к клитору.       Нечто туманное и в то же время поразительно очевидное утекло друг из друга, соединилось и разрослось; некое открытие, сочащееся из глубин обезображенных недр обоих, о которых они не догадывались. Всё было непотребно просто и неправедно правильно. Своими губами, языком и лёгкими покусываниями вокруг ранки, Иво довёл Лу до оргазма.       Драка их продлилась дольше, чем было задумано, но она таки закончилась. По версии для СМИ Приор, разумеется, вышел победителем, а преступница трусливо сбежала, но, когда они глянули друг другу в мокрые от пота лица, то согласились — ничья.       Всю последующую неделю случившееся обсасывали в каждом уголке — от Центра до прилегающих к Периметру деревень, до самых глубин Термитника. Не слышали о нём только глухие, а запись трансляции не видели только слепые. Число погибших от взрыва зажигательных гранат составило двенадцать человек, ещё трое были затоптаны в толпе. По меньшей мере тридцать получили тяжёлые ранения. И без официальных заявлений от властей всем было очевидно, что террористическая атака — дело рук группы псиоников. Прямая трансляция всего происходящего по церковному каналу не прерывалась ровно до того момента, как неизвестная нападавшая не бросила холодное оружие в Иво Мартена, воспользовавшись телекинезом. Доказательства были на лицо. Свидетели атаки начали вспоминать подозрительных личностей, показавшихся среди массы людей. Этому был дан чёткий ответ — эмпатики "прощупывали" толпу; огненные чаши вспыхнули и пожар распространился с неестественной скоростью из-за работы пирокинетиков, а скрытой за балаклавой и чёрной одеждой псионичке удалось сбежать после того, как она ранила Приора.       Новая волна облав в Нью-Пари прошла с особой жестокостью. Псиоников, служащих в Корпусе Содействия, перепроверяли тщательно, и любой лишний чих на службе и вне её, которому не находили оправдания, служил поводом заключения под стражу. Многих забирали прямо с улиц, с работы, и увозили на чёрных фургонах. Хватило около десяти дней, чтобы набрать достаточное количество подходящих псиоников для контрольной группы — как почтительно выражался о них Его мудрая праведность месье Приор “corpus vile”, догадываясь, что никто не догадывается, что это значит. Разнообразные способности, ступени, низкое социальное положение, минимум родственных и дружеских связей — идеальные данные. Их согласия на то, чтобы стать подопытными кроликами, никто не спрашивал.       Лу говорила Иво:       — Пусть поэкспериментируют на мне.       Он отвечал:       — Ещё рано. Как только закончат тесты и убедятся, что активаторы безопасны для организма, я дам согласие.       Через полтора месяца пришёл отчёт — пси-активатор устойчив, безвреден для испытуемого и не вызывает пагубных реакций. Тогда Приор разрешил полноценно проверить его. В любом случае, от контрольной группы, которая знала и видела слишком много, и которую вследствие проводимых опытов уже нельзя выпускать обратно в люди, нужно было избавиться. И обязанность легла на плечи Лу.       — Думаете, это хорошая идея?       У экранов стояли Приор и Гектор Баретти. Позади них тихо шуршали учёные-нейробиологи, а уже вскоре признанные учёные-нейробиологи, награждённые медицинским научно-исследовательским советом за неоценимый вклад в науку и в общество. Несколько белых халатов, с нулём опознавательных черт, сидели перед компьютерами и были готовы записывать данные для последнего отчёта с последующей публикацией перед завершением исследования. Другие перепроверяли оборудование и следили за приборами, на которые через беспроводные электроды, подсоединённые к телу Лу, выводились показатели и сведения о процессах в её организме.       Иво безразлично всмотрелся в экран, демонстрирующий камеру одного из псиоников из контрольной группы. Подопытный скрючился эмбрионом на лавке, забитый почти в самый угол, лишённый способностей пси-блокатором, одетый в белую рубашку и штаны со следами крови, блевотины и, возможно, ещё пары жидкостей. Двумя словами — готовый к смерти.       — Это было её решение.       Гектор хмыкнул и насмешливо пошевелил усами. Иво добавил:       — Заодно проверим, совместим ли пси-активатор с первитином.       — Они оба сильно бьют по сердцу и могут нарушить перфузию. — Приор удивлённо поднял на начальника охраны брови, мол, откуда ты такие слова знаешь, но промолчал. — Не боитесь, что девчонка не выдержит?       Иво перевёл взгляд обратно на экраны и усмехнулся, когда заметил чуть левее и ниже кусочек коридора, на котором появилась спина Лу.       Ему страшно хотелось, наконец, увидеть её в действии. Спустить с поводка истинную силу. От нетерпения буквально чесались ладошки.       — Нет, Гектор. Не боюсь.       Лу вошла через железную, почти что бункерную, дверь, и оглядела камеры. Растянутые по периметру двух стен, серые, без света, с одной только лавкой внутри. Всего их было штук двенадцать, в каждой по одному подопытному. Слышала, что изначально их было двадцать. Значит, первые восемь приказали долго жить ещё до того, как до камер вообще добрались.       Электроды, прилепленные к груди и к животу, немного оттягивали кожу и мешали, но ненадолго — стоило сыворотке забурлить в венах, как Лу перестала замечать любой дискомфорт внутри себя. Удобно, только у этого были специфические побочки. Действие активатора свалилось резко, как удар дубинкой. Перед глазами стало светлее, словно кто-то в мозгу подкрутил экспозицию. Она поморщилась, проморгалась, и всё прошло. Хотя, на самом деле, всё лишь началось.       Лу глубоко задышала; ноздри быстро раздувались, голова заполнилась первобытными инстинктами, как у голодного хищника, учуявшего кровь — поймать, убить.       Поймать, убить, поймать, убить.       Активатор глушил в ней человека, запирал его точно так же, как были заперты псионики в клетках, сбавлял градус эмоционально-волевой сферы, отдавая его на откуп зверя внутри. Наркотик преподносил ощущение доминантности, превосходства, и подстёгивал желание подтвердить это превосходство силой. Самой грубой, самой беспощадной. Чтобы никто не посмел отобрать, подавить.       Ей было больно. Она ненавидела. И хотела мяса.       Лу подошла к первой камере слева. Тишина. Похоже, псионики находились в настолько психически изломанном состоянии, что не осознавали, кто пришёл к ним. Она тихо позвала:       — Эй? Ты меня слышишь?       Псионик в белой рубашке и штанах, свернувшийся в углу на лавке, среагировал на зов. Как именно он это сделал Лу не поняла, но нутром почуяла, что услышал её.       — Подойди ко мне.       Белую фигуру, измазанную в телесных жидкостях, передёрнуло, как дождевого червя, разделённого пополам. Тень его резко замельтешила — он замотал головой.       Лу протянула руку меж тонких прутьев, показала татуировку.       — Я своя. Я не наврежу.       Лгала. Бесстыдно и жестоко.       Ей грезилось, что она слышит, как его железы выделяют пот, как сердце, отстукивая, гоняет кровь. И более мерзкого, отвратительного звука она в жизни не слышала. Он был хуже визга металла. И у неё был один порыв — заставить его замолчать, затихнуть навсегда.       Псионик качнулся, тень приподнялась. Он встал с лавки. Лу заметила, что изломаны они далеко не только психически. Ступни его были странно скрючены, и ходил он, опираясь на наружные косточки.       Если б Лу была в адеквате, она подумала бы, что нужно делать с человеком, чтобы вышло нечто подобное. Но увы, не сегодня.       Она разглядела лицо псионика и тут же забыла. Его образ совершенно не задерживался в сознании, будто оно специально не хотело запоминать того, кто вот-вот умрёт от её рук. Некая защитная реакция, бултыхающаяся на поверхности абсолютно новоуровневого античеловеческого прихода, сработала, как надо. В её памяти мигнули глаза — светлые, водянистые, с плотной, почти непроглядной сеткой лопнувших кровеносных сосудов. И нагрудная карточка с именем и пси-способностью. Кажется, он был аквакинетиком, а имя она не прочла.       Исковерканными движениями, псионик опёрся рукой о железный прут решётки. Когда услышал скрежет металла, и увидел, что один из прутьев, вырванный от основания сверху, тянется к нему, было уже поздно отступать. Да и некуда.       Железный прут решётки, под телекинетическим воздействием, истончившись, вытянулся, и распорол псионику живот. Одним тычком пробил насквозь, и одним рывком разрезал вертикально. Он открыл рот, захлёбываясь. Не мог кричать, только хрипеть и булькать. Повис, инстинктивно ухватился дрожащими руками за торчащую в животе железяку, пытаясь вытянуть, но Лу держала крепко. Белую одежду в одно мгновение напитало кровью от грудины до колен. Из сквозной вертикальной дыры, из-под вздёрнутой рубашки, были видны внутренности. Сбившиеся в кучу, задранные чуть ли не до подмышек, мохны кишок, раздробленные рёбра, кусочек печени.       В его светлых, водянистых глазах не было ничего. Даже простого вопроса «зачем?». Они были полностью пусты. Их подёрнуло тенью, псионик завалился вперёд. В позвоночнике влажно хрустнуло, как последний аккорд в довершении увертюры.       Для него всё закончилось.       В соседних камерах поднялось оживление. Кто-то во тьме истошно кричал, кто-то плакал, дёргал решётку, был слышен глухой стук — Лу идентифицировала это, как колочение головой о бетонную стену.       В ней проснулся азарт.       Смотреть на умирающего от твоих рук и не ощущать от него ярких эмоций имело примерно такой же коэффициент прока, как и слова, вылетающие изо рта Викария Единого. И Лу хотелось это исправить. Викарию она бы никак не помогла, а вот насладиться страданиями — вполне могла.       В следующей камере была девушка — в такой же белой одежде. Она сидела на коленях на полу, закрыв лицо руками, и её плечи содрогались в беззвучных рыданиях.       Лу плотоядно усмехнулась. Идеи возникали в её голове огненными всполохами, и ей нужно было лишь хватать их, как упорхающих птиц, за хвосты.       Лавка в камере была не приколочена. Лу подняла её, переместила наперёд, пронеся в воздухе у девушки над головой, и со всей силы толкнула. Псионичка упала на спину, уползла на локтях в тень. Широкая и длинная лавка придавила её к стене, и она никак не могла из-под неё выбраться. Лу одним мгновенным движением ладони вверх, подняла лавку на уровень лица. Надавила ещё раз, сильнее, прижимая к стене камеры. Псионичка заверещала. Похоже, очень ярко чувствовала, как зубы заламываются внутрь рта, и трещат кости и хрящи носа.       Разбить череп оказалось труднее, чем вырвать железный прут из основания. Это был второй подопытный, а впереди — десять. В камерах стояла крайне немилосердная для слуха какофония предвкушения мучений. Лу смахнула пот со лба, когда от лица псионички остался лишь мокрый, красный след на стене с прилипшими ошмётками желейных мозгов. На полу лежали осколки костей и одно только тело с шеей и куском недодавленной челюсти.       Начало положено. Лу была собой довольна, и зверь внутри неё хищно облизывался. Уверена, что Приор ею тоже доволен, ведь он обещал смотреть.       У Иво, наблюдающего за происходящим с разинутым ртом, сердце трепетало. Он на мгновение чуть не забыл, что рядом начальник охраны, а позади уважаемые учёные, и не начал повизгивать от восторга и скакать, как пятилетняя девчушка с леденцом из разноцветной взрывной карамели. То, как Лу пылала от ненависти и убийственного куража, то, с какой лёгкостью ломала кости и выворачивала наизнанку животы, то, насколько она была великолепна в своём беспощадном, зверином раже, покоряло его целиком.       Иво готов был смотреть на это вечность.       Он думал, она поразительна, прекрасна, волшебна, исключительна. И ему никогда не найти такую женщину, как она. Ему и не нужны другие женщины. Он сражён ею на всю жизнь.       Иво понял, что не зря боялся тех чувств, что проявлялись каждый раз, когда она была рядом — ломала ли кому-то в этот момент позвоночник, сама стонала от боли или же кричала от удовольствия. Но бояться было поздно.       Он понял, что влюбился.       Лу очнулась спустя пять часов. Иво всё время с момента потери сознания держал её на коленях, лёжа в своей постели, и гладил по голове. Действия что активатора, что первитина закончились. Отходняк вызвал странные, смешанные чувства. И первое, что на неё накатило, была глубокая, всеобъемлющая печаль. Лу истерично зарыдала, дёргаясь в его руках, а он только нежно смахивал её слёзы пальцами и ласково глядел в большие, напуганные глаза. Твердил, что скоро всё пройдёт. Приору как никому другому было известно, что погребение старой личности — всегда мучительно больно, и нужно просто перетерпеть. А потом он поцеловал её. Впился в дрожащие губы пылко и жадно, с напором, которого сам от себя не ожидал. Целовал в первый раз, будто в последний. Лу, ошарашенная и оглушённая шумом крови в ушах, ответила также жарко, хватаясь руками за его волосы, панически боясь только того, что этот поцелуй закончится. Он освободил её от пижамных штанов, и оказался внутри быстро, на полную длину, сжимая бёдра. Лу выпустила из горла протяжный стон, переходящий в дребезжащее в груди рычание.       В тот день девчонка из Термитника погибла вместе с двенадцатью псиониками, запертыми в камерах. Иво забрал тело и её останки остались лишь в воспоминаниях. Она умирала, и ей не было страшно. Корчась в агонии долгие месяцы, она наконец освободилась.