Сёстры

      — Ну привет-привет! — выскочила из кустов Лоусе, заставив ищущую её Киру пискнуть, — Ха-ха! Попалась!       — Ну, Лоусе… — погрозила она певице пальцем, переводя дыхание, — В следующий раз ты готовься к смене нижнего белья на сухое! Я придумаю что-то покреативнее…       — Хе-хе, как скажешь, — подмигнула рыжая, садясь с рептилией на продолговатый деревянный ящик, некогда умещавший в себе оружие вроде копий. — Ну как? — толкнула девушка Киру локтем. — Как поиски?       — Успех, — кивнула рогатая сестра, и только она собралась податься в подробности, как рыжая схватила её за кисть, поднеся ту к глазам с недоумённым:       — А куда палец дела?       — Ну… — почесала ящерица затылок свободной рукой, — Он остался там… крысам… в общем, не совать ничего нужного в сомнительные штуки… н-да… будет мне наукой.       — Которую ты запомнишь на всю жизнь? — с улыбкой спросила Лоусе. Но ответа не последовало.       — Которую ты запомнишь на всю жизнь?.. — в этот раз улыбки уже не было.       Кира оставалась с прежним лицом, что красноречивее любых слов давало верный ответ.       Проходящая мимо в ту минуту Калиста крикнула:       — Скорее до того, как он отрастёт обратно, чтобы так же глупо отделится от руки, как и первый!       — Как будто хоть что-то отдалённо подобное уже случалось, — развернулась к сестре Кира, — что ты так уверенно об этом трезвонишь!       — Кира, у меня нет трёх лишних часов на перечисление ВСЕХ твоих ОДНОТИПНЫХ косяков!       — Блин… — голубая опустила взгляд на ноги, — То чувство, когда у твоей сестры идеальная память… на все твои косяки…       — Хи-хи-хи. — утешающе Лоусе хлопала подругу, пока та не спросила:       — А Трайс где?       — Спит и уже довольно давно. Мы с нею в ваше отсутствие чем только не страдали! — подалась в пересказ Лоусе, — И в прятки, и в догонялки, и колесом ходили, я даже попыталась ей спеть, но… не вышло, в общем, но тогда мы пошли на рыбалку. К прудику, у самой статуи Амадии. Клевало неплохо, а потом пришла та жрица, отругала нас и прогнала. Бука! Но это пустяки! Мы потом такую бабочку увидали! Нам, кстати, Хан помогал её ловить! Мы потом и с ним немного поиграли! Да-да! С этим маленьким, серьёзным человечком!       Кира сидела и слушала. Тут ухмылка, тут смешок, здесь искренняя улыбка, а вот — прорвавшийся смех. Приятно слушать эту рыжую. Хотелось… больше проводить время за подобными разговорами и… занятиями, которыми она сейчас так живо делилась.       Про себя Кира усмехнулась, сама не зная от чего. Просто от счастья, что она находится здесь, с кем-то таким же приятным, как её сёстры. Пусть некоторые из них бывали очень злобными и раздражительными… но эти недостатки нивелировались огромным числом плюсов и преимуществ, открывшихся глазам за годы, проведённые вместе, как дома, так и вдали от него…       Только мысль пришла о плюсах, на ум пришли «кресты». А на смену им «религия» и с религией «бог», или, в её случае, «богиня». Тут она помрачнела, попомнив неприятные слова Зорл-Стиссы.       — …Во-о-о-от. Мы перестали подходить к тому цветку. Такой красивый! А как понюхаешь… ух. Лучше бы я ложку грязи проглотила, ей богу!       — Лоусе…       — Эм, да? — удивилась та невесёлому виду слушательницы, что меньше минуты назад ещё казалась счастливой. — Что-то случилось, Кира? Выглядишь… неважно. Ха-ха! Это ты от МЕНЯ услышала! Значит, всё и вправду серьёзно!       — Хе-хе… — чутка усмехнулась младшая, и вздохнув, обратилась к Лоусе: — Мы с сёстрами, и не только мы… оказались в Чертогах Эха. И поговорили с богиней.       — С богом? Правда? Ну ничего себе! — она казалась поражённой и нетерпеливо задала новый вопрос: — И что бог сказал?       — Зорл-Стисса говорила, что… любой может стать нам обузой на пути к вознесению. И ты не исключение, Лоусе…       — Это сказала богиня?       Кира кивнула, пугаясь серьёзности на лице шутливой музыкантши. Сама певица ухмыльнулась, отвернувшись, дышала на ногти и полировала их об одежду, стараясь придать себе спокойный вид и сказала только одно слово схожее со льдом по звучанию.       — Мило.       — Я надеюсь, ты понимаешь, — повернула девушку к себе за плечо Кира, немного жалея о своей резкости, которая даже Лоусе поначалу удивила, — что я бы тебя не оставила из-за каких-то голосов в голове или призраков перед глазами! Ты ведь не думала, что я на такое способна? Правда же?       При виде щенячьих глазок на физиономии такой громадины, казавшейся сейчас не больше маленького котёнка, на личике Лоусе заиграла озорная улыбка. Она поскакала вокруг Киры то на одной ноге, то на другой, вводя ту в весёлое недоумение и в краску, когда запела на дразнящий манер:       — Я тебе нравлюсь, я тебе нравлюсь, я тебе правда-правда нравлюсь!       Зрачки Киры расширились, сама она вытянулась струной и спрятала покрасневшую мордашку в ладони, тут же согнувшись нотой.       Внезапно певица умолкла, словно одеревенела, затем расслабилась, выдав широкую улыбку, которую Кира могла наблюдать сквозь зазоры между пальцами, прячущими её смущённое лицо. Лоусе приблизилась к хвостатой подруге, силой заставила ту наклониться к себе и прошептала на ухо:       — Пс-с-с. Ты мне тоже нравишься. — Кира, раскрыв рот, уронила ладони, открыв Лоусе своё лицо цвета томата и вызвав у музыкантши смешок.       За этим признанием и смехом, Лоусе, секунду колеблясь, чмокнула в щёку голубую ящерицу, напоминающую больше сестру Красного Принца, нежели Киллисы или уж тем более Калисты.       Кира ответила на поцелуй застенчивой улыбкой, отведя взор и чувствуя, что эта ночь стала какой-то неестественно тёплой, в сравнении с предыдущей.       А ещё она опасалась этого жеста. Столько раз проходя через подобное, и всегда с одним эпилогом… не хотелось отказывать Лоусе, тем более в её положении. Но… могли бы их отношения, иметь хоть шанс на жизнь?       Эта рыжая озорница очень походила по темпераменту Кире, и… они вполне могли сойтись. Возможно даже, Лоусе… сможет избавить её от навязчивых мыслей и мечт о близости с теми, кто ей недоступен…       С наполовину смущённой, наполовину застенчивой улыбкой, Лоусе отступила. Поглядывая по сторонам, она проронила:       — Ну я это… у меня дела!       Сбежала. Как маленькая девочка, впервые кому-то признающаяся в любви. Что в её случае… могло быть и правдой… учитывая её детский характер и… жильца… Кире стало девушку по-настоящему жалко. И невольно она поклялась сама себе, что попытается. В этот раз — куда больше, чем все предыдущие. Тем более, с этой девицей они могут быть повязаны надолго. Есть все шансы… вот и нашлась польза от пребывания на тюремном острове…       Если закрыть глаза на возникшую неловкость, в походке стремительно отдаляющейся Лоусе, проскакивала странная лёгкость. А когда она обернулась узнать, провожает ли её Кира взглядом, их глаза столкнулись и… помимо привычной черноты, придающей ей шарма, ящерица разглядела в них мягкость, а привычная бледность лица сменилась нежным лиловым оттенком.

.

.

.

      Руки дрожали. Надеялась она, что под ночной вуалью дрожь останется незамеченной.       — Обидишь мою сестру, и демон в твоей черепушке покажется тебе сущей мелочью. Уверяю.       — А? — Лоусе остановилась отдышаться, как услышала рядом знакомый голос, а вскоре и показавшуюся из темноты говорящую, — Пф, мама-ящерица, ну ты чего?       — Ты либо с ней до конца, — приблизилась та угрожающе, — Либо сразу говоришь, что вы не совместимы, как бы сама судьба не говорила об обратном.       — Ну чего ты в самом деле? — отступала смущённая девушка от холодной собеседницы, — Мне кажется, что мы с твоей сестричкой отличный дуэт! А?! А? А?..       — В самом деле. — согласилась старшая, остановившись, — Лучшей партнёрши для Киры днём с огнём не сыщешь. Дура... и дура с проблемной головой. Идеальное сочетание. Сильный дуэт. — она чуть ли не врезалась своей физиономией в лицо Лоусе наклонившись к ней, прошипев, — Сильный. Такими словами не разбрасываются, — отстранилась Калиста, неспешно удаляясь обратно в темноту, — надеюсь, и ты не делала этого, говоря такие вещи моей Киле.       — Твоей… Киле?       Дело явно было серьёзным, раз такая грубая душа, назвала свою сестру так ласково. Жар Лоусе от признания Кире прошёл, сменившись холодными мурашками. Эта синяя особа умела быть устрашающей, даже не держа в руках окровавленную колотушку с торчащими из неё гвоздями…       Дрожь, неожиданно пробравшая всё тело, унималась с трудом. Голос на последних словах чуть не дрогнул, выдав с трудом скрываемое волнение. Было ей что сказать, но не решилась. Побоялась. Вдруг всё-таки дрогнет.       Обычная ситуация, казалась бы, обернулась для неё бешеным галопом сердца, болезненно бьющегося в груди.       Кира и раньше заводила знакомства, похожие на те, что были у неё сейчас с Лоусе. Но то были очень кроткие миги отношений, часто заканчивающиеся на обрывочной ноте, и редко доходящие до чего-то большего, чем один час постельной страсти, а нередко и того меньше. Как-никак, сёстры вечно находились в движении. И, наверное, потому Калисту не сильно волновало то, с кем любится её сестра. А теперь, они были повязаны с группой других беглецов. И, возможно, надолго. И с ними Лоусе… и обязательно Кире следовало начинать с ней всё это…       Не понимая до конца причин всех шалящих в уме мыслей, обвиняла она сестру, беззвучно шевеля губами:       «Что же это такое? Неужели никого получше для себя найти не могла?»       И только пронёсся ответ в голове, кого бы она сама предложила, как щёки залились румянцем, ярким для этой ночки, и любые мысли впредь выкидывала она без раздумий. Требовалось время для прихода в себя. Для отхода от былых раздумий, что ещё наведывались, несмотря на годы изоляции.       Изоляция не сгубила их. Может, даже наоборот. Усилила.       И за то Калиста корила себя особенно сильно.

.

.

.

      Свет, отбрасываемый от костров и факелов, причудливо пробегал по чешуйкам. Особенно завораживающе это смотрелось на чешуе принца. Необычный красный цвет в сочетании с золотистыми бликами… что видом, что целями он особенный. Киллиса вернулась к прошлым мыслям, что Красный Принц хорошо, если не идеально подходит на роль избранника богини. Но ведь не одного его она избрала… значит, сомневалась? Давала место конкуренции? Искала средь достойных самого-самого? Так уж пути господни неисповедимы…       Вдруг принц задирает бровь, заметив её, пялющуюся на него, и срывается с уст его вопрос:       — Что?       — Н-ничего!       Киллиса стремительно удаляется, возобновив движение к святилищу Амадии. Вода стекала с каменного лица богини всех магов в маленький, аккуратный прудик. Рядом с прудом Амадии молилась свинья, которую они прихватили с собой. Средняя отыскивала Гратиану, но всё тщетно. Видать, отошла куда-то.       Ждать так ждать, решила она, и присмотрелась к статуе, пытаясь скоротать время. Посреди небольшого, спокойного пруда красуется лицо богини, наполовину погружённое в воду. Из глубоко посаженных глаз струятся слёзы, пронизанные светом, исходящим от факелов. В присутствии богини дочь песков ощущала покой и даруемое неуловимое тепло.       — Ох… — Киллиса припомнила, — подобное изваяние нам уже довелось видеть. В той части острова, под контролем магистров.       Ещё раз глянула она на каменное лицо, исполненное любви, и ощутила, как постепенно погружается в транс. К ней взывал голос, звучавший одновременно из недр сознания и от самых далёких звёзд. Шёпот ласкал, как нежный ветерок.       Пара размеренных шагов к пруду, и Киллиса ступнями ощущает прохладу воды. Свинья позади неё ненадолго перестала молиться, поражённо вопрошая, что та делает, но рептилия не отвечала. Только… сильнее отдалялась от реальности. Отдавалась целиком этому неземному гласу.       Голос звучал громче, ветер словно набирал силу, то, что было невнятным шёпотом, складывалось в слова. Печальны они сами по себе, как и произношение их:       — Мои дети… Мои дети… Дети покинули меня… Мертвы в колыбели, что я сплела для них.       Сочувствие рвалось из недр души Киллисы. Мало с кем судьба обошлась ещё суровее. Она приблизилась ещё немного к статуе, стоя уже почти по колено в пруду. И охватила её невыразимая печаль. Как будто её душа соединилась с призрачным духом, и плети тёрна опутали их воедино.       — Дети мои… Дети мои… Возрыдай со мною о Матери, утратившей Всё. Возрыдай со мной и омойся в слезах Амадии.       Розовая не показывала скорби, но позволила себе проникнуться горем матери и оплакать её детей, с ужасом представляя на её месте собственную мать, а в роли её погибших детей, своих сестёр и себя. Так трагедия Амадии стала для неё почти личной.       Пара новых шагов, и она уже по пояс в пруду. Её стекающие по лицу слёзы смешались со слезами богини в спокойных и чистых водах пруда. Ещё шаг-другой, и рука ложится на гладкий и влажный камень. На щеку Амадии. По ладони начала стекать прохладная влага.       Голос исчез так же внезапно, как и возник, и разделившая с Амадией печаль дочь песков пробудилась, словно ото сна, исполненная смутных грёз. Сейчас пруд словно светился изнутри, и она, стоя в воде, ощущала, как силы возвращались к ней. Она чиста, как будто заново родилась.       — О! Амадия! — исходит от молящейся свиньи, — Ты услышала мои молитвы!       — О чудо! — Киллиса, утирая слёзы, обернулась на новый голос. Это Гратиана вернулась, и как же она поражена открывшимся зрелищем. — Амадия не перестаёт изумлять меня… Амадия милостивая, что произошло?! — бросилась настоятельница святилища к вышедшей из воды на траву ящерице.       — Статуя Амадии заговорила со мной. О своих потерянных детях… — только старые слёзы прошли, а уже новые собрались под глазами, — Мне... было её так жаль… а потом… всё заволокло туманом.       — Это невероятно! За все эти годы я ни разу не видела, чтобы богиня одаряла кого-то своей милостью. Я, — она встала на колено пред изумлённой гостьей с влажными глазами, — я преклоняюсь перед тобой.       — Безрассудные побеги? Разговоры с богами? — чутка усмехнулась Киллиса, наклонившись к Гратиане, взяв ту за руки и вернув на ноги, — Это скоро станет обыденностью…       — Воистину благословлены мы знакомством с тобой. — освободилась настоятельница от ладоней Киллисы.       — Разве произошедшее ненормально? — подивилась рептилия, — Мне казалось…       — Возможно, так бывало, когда Семеро всё ещё были сильны, — предположила жрица. — Но уже много лет это место — не более чем пруд, у которого я молюсь. Сила Амадии иссякла, когда Божественный Люциан принял мощь Семерых. Это очень странно. Но, — она взирала в глаза собеседницы, возвышающейся над ней, хоть сквозь прорези маски ничего нельзя было увидеть уже не одно столетие. — Если Амадия тебе благоволит, то это всё, что мне надо знать.       

«www.youtube.com/watch?v=4WxQt2uFRDE&ab_channel=MadeiLife»

      Тяжело вздохнув, Киллиса глянула ещё раз на каменное лицо богини посреди пруда, окутанного светящейся дымкой тумана, дарующего исцеление.       — Мы с сёстрами побывали в сокровищнице короля Истока, — из сумки она извлекла кувшин, хранящий душу жрицы.       Та замерла как вкопанная, когда увидала такое сокровище. Голос её дрожал:       — Вы были в подземелье? Вы… пожалуйста, отдай его мне. Отдай немедленно. — Киллиса не обратила внимания на её резкость и передала кувшин. — Я ждала этого веками! Наблюдая, как приходят и уходят жизни, пока душа моя лежит в клетке!       Жадно Гратиана прижала кувшин к груди и сорвала крышку. Видно, как из сосуда растеклось холодное зеленоватое свечение, окутавшее настоятельницу.       — Во имя Амадии, я чувствую… я чувствую… влагу. — в такой экстаз редко впадают даже верующие, повстречавшиеся со своим божеством. — О богиня, я чествую слёзы Твои на моём лице!       — Гратиана… — ложится когтистая ладонь на плечо, не ощущая присущую живым мягкость и тепло плоти под покровом одежды. — Что с вами случилось?       — Я… — она оборонила кувшин. Он разлетелся десятком осколков у её ног, — Полагаю, ты заслуживаешь знать правду. Прежде чем познать милость Амадии, я была совсем другой. — ни капли гордости. Лишь одна горечь сквозила из её слов, — Я была любовницей короля Бракка. Впрочем, гораздо больше, чем любовницей. — рассказывать о былых деяниях для неё сравнимо с пыткой, но давать заднюю она не намеревалась. — Я была его партнёршей. Я обнаружила, что он может питаться Истоком других людей, и я позволила… нет, я сделала это реальностью.       Киллиса слушала, не перебивая, с трудом сохраняя невозмутимость. Не всякий день можно послушать историй из седых былин, от той, кто причастен к созданию стольких ужасов, но остающейся… «живой»…       — Его сила росла — и моя вместе с ним. Нет НИЧЕГО, что ты не мог бы сделать, сидя на коленях могущественного владыки. И я делала всё… — одно сожаление и раскаяние. — Но сила меняет человека, а человек меняет свой народ. Бракк стал параноиком. Злобным. Кровожадным.       — Мне так жаль. — скорбно проронила слушательница, — Наверное, было страшно — наблюдать, как он превращался в…       — Я старалась этого не замечать, — с печалью, Гратиана повернулась боком к ней, лицом к богине. — Я говорила себе, что всё хорошо — чем сильнее он становился, тем сильнее была и я. Какая глупая ложь... — она повернула лицо, сокрытое маской, к собеседнице, — Я отдавала ему всё больше и больше, пытаясь вернуть его обратно. Я предложила ему Исток, собранный с целых деревень. — взор устремился к земле под ногами, — А он поглотил его и потребовал больше. — Гратиана повернулась к окружающим святилище скалам, разведя руки широко в стороны, — Земли снаружи когда-то были прекрасны и зелены. Пока не пришла я. Пока я не отдала их ему. — рука легла на грудь, к месту, в котором когда-то билось сердце, что завяло ещё при жизни, — Теперь они отравлены, и мёртвые не могут обрести покоя.       — Вы искупаете свою вину, — вступилась Киллиса, чувствуя наступающие слёзы, — И что бы вы ни творили в прошлом… вы можете заслужить прощение.       — Амадия милостива в любви своей. — дрогнувшим гласом ответила Гратиана, частично соглашаясь. — Я нашла это святилище, когда охотилась на банду магов. Я нашла богиню, рыдавшую над своими детьми, и зарыдала тоже.       Без лишних слов на плечо неживой улеглась ладонь. Своею нежностью она утешала Гратиану, и поощряла её стремления.       Жрица на этом моменте умолкла. Если бы у неё были глаза, наверняка она бы их сейчас протёрла от выступивших слёз.       — Амадия показала мне грехи мои, и я не вынесла этой нощи. Я прыгнула со скалы у входа. — подавшись воспоминаниям, она глянула через плечо в направлении того места. — Хотела избавить мир от зла, что я несла ему. Но Бракк не позволил… Он вернул меня из Чертогов Эха, запер мою душу и потребовал повиновения. Даже во смерти он повелевал мною. — от давней обиды, злобы и слабости сжались её кулаки, и опустилась её голова.       Любопытство сейчас не совсем к месту, но затянувшаяся тишина казалась ещё неуместнее:       — Как вам удалось спастись от Бракка?       — Я стала свободной, — повернулась Гратиана к Киллисе, — Лишь когда двое истокоборцев разрушили его проклятье. Вернулась сюда и вот уже несколько столетий как стараюсь искупить всю ту боль, что я причинила…       — На что были похожи Чертоги? — задан вопрос почти шёпотом у места, где когда-то было ухо.       — Я провела там слишком мало времени. — с неоднозначностью ответила она и продолжила с возросшим теплом в звучании: — То было странное место, но там я обрела... покой. Покой, которого до этого я никогда не знала.       — Вернётесь ли вы в Чертоги теперь, когда освободились?       — Возможно, когда-нибудь. — Гратиана ответила оживлённее, с подступившим оптимизмом. — Сейчас же у моих ног лежит целый мир, и у меня есть вечность, чтобы его изучить. И чтобы воспевать имя Амадии. Но сначала...       Нога её наступила на осколки кувшина, со скрипом вдавив их в мягкую почву, словно так, вместе с осколками бывшей темницы, она закопала частицу неприятного прошлого, что, по сути, такой же темницей и являлось, как и этот кувшин, а затем она повернулась к Киллисе, произнеся тепло, с ноткой содрогания:       — Благодарю, сестра моя.       Слова излишни — подумала её более высокая сестра, подступая к женщине. Гратиана с волнением попыталась отойти, не зная, чего ожидать от Киллисы, а та потянулась к ней, заточив в крепкие объятия. Прижала к себе, поглаживая по спине и ровно шепча слова, долетающие до места, в котором ещё горела душа:       — Благодарю за рассказ. За выбранный путь. За всё.       Жрица онемела. Впервые за долгие годы она вспомнила, какими могут быть тёплыми не только слова, но и объятия, пусть и не было у неё плоти, способной ощутить их.       Она попыталась что-то сказать, но вместо слов выходило только сдавленное рыдание.       — С-спасибо. — только сейчас онемение ушло, и она сама обняла Киллису, так же поглаживая по спине, — Я не… не могу… ко мне никто никогда не был столь добр.       Наконец-то она убрала руки и заточила в них ладони возвышающейся особы. Подняла взгляд и глядела ей в глаза, жалея, что собственных у неё давно нет, и не видит Киллиса её очей, что сейчас могли напоминать два ручья. Не видит. Но чувствует.       — Спасибо тебе. За всё. Да пребудет с тобой вечная благодать Амадии. Я навеки в долгу, милая. — они расстались под громкий плеск воды, — Никогда я не смогу за это отплатить.       — Вы уже.       А ночь всё шла, ветер гулял, разносил ароматы болота со странно приятным ароматом, но не смерти, как то было ранее. Так же лёгкую прохладу разносил ветерок, создающую комфорт у костра, и лепестки созревших цветов, напоминающих сакуру, красиво отблёскивающих в свечении факелов, звёзд.       Начинался новый цикл, и раз даже здесь наступала новая пора, то и для остального мира есть шанс на перемены к лучшему. И даже страшное прошлое тому не помеха…