И что-то страшное грядёт

*** Несмотря на то, что у Кроули был в распоряжении не только кабинет (одно из первых помещений, которое Джек привела в порядок), но и спальня, гнездо он не разобрал. И даже когда они вешали в зале зарисовки галереи и капсулы — он его оставил стоять на месте, не притронулся ни к одной подушке. Вряд ли он делал это намеренно или осознанно, такие мысли сразу проявились бы на его лице или в разговорах. Но бессознательно и очень убеждённо он словно ожидал, что в будущем всё равно наступит момент, когда ему снова придётся залезть в это гнездо. Для него это было настолько очевидно, что он не отдавал себя отчёта и не задавал вопроса, отчего на сцене по-прежнему стоит огромная байда, которой пока никто не пользуется. А Азирафаэль заметил и отметил. Кроули больше не надеется на что-то хорошее. Для Кроули больше не существует хорошего будущего. Будущее, которое видит Кроули, лишено Азирафаэля. Он думает, когда они закончат с этим судным днём, всё вернётся на круги своя. В глубине души он знает, что никому не нужен и что никто не меняется со временем. Кроули видит в расставаниях и безразличии не разовое событие, а закономерность. И пугающе, если со стороны это и правда так выглядит. Невозможно в чём-то переубедить того, кто уже целиком и бесповоротно отчаялся, для которого это чувство стало незаметным фоном обыденной жизни. Именно такие спокойно, целенаправленно и до конца доводят начатое. Убивают себя молча и без шансов на реанимацию, когда приходит срок, когда внутренние часы перестают отсчитывать секунды и показывают пустую шкалу. В зале не включен весь свет, он выглядит полутёмным и пыльным. Зимой тут стояли инфракрасные лампы и, кажется, они горели тут много лет подряд: пол выцвел и лишь кружки, следы от их опор, остались яркими. Насколько же безжизненным выглядело это место раньше? Сейчас всё было не так плохо — листки висели на своих местах, колыхаясь на сквозняке, будто белые водоросли. Зал больше не казался глубокой холодной могилой, в которой нет движения, настоящего и грядущего. Всё же гнездо — правильное слово. Его делают из свитых между собой прутьев. И кроулевская копна одеял и подушек явно имеет внутри какой-то каркас, из проволки или дерева. Оно слишком большое для одного человеческого тела. Оно в принципе не предназначено для чего-то человеческого. Это место демонической скорби и вечного горя. — Ты был там в облике нага? — уточняет Азирафаэль. — Йеп, — коротко роняет Кроули. — Ты примешь этот облик? — Чтобы показать тебе гнездо? — Не совсем… Я бы хотел тебя увидеть, — ангел делает неопределённый жест рукой. Ему не нравится, насколько глупыми и бессмысленными выходят его слова. — Всё разом… Я надеюсь, это поможет мне почувствовать то, что чувствовал ты. Не факт, что Кроули поймёт, даже если согласится на его просьбу. Нет, конечно, он не поймёт, для чего Азирафаэль вообще думает о том, чтобы в это гнездо залезть. — Только в том случае, если и ты покажешь полный облик себя, — заявляет демон. — Со всеми штуками. — Но ты же видел? Когда я раскрывал зону Эдема, а также когда ты был ранен, и я был вне себя, схватил орудия Стражей, и повылазило буквально всё. Азирафаэлю было жгуче стыдно за тот момент. Он повёл себя, как идиот. — У меня не было возможности рассмотреть. Да и дотронуться хотелось бы, — напоминает Кроули и внезапно смягчается: — Ты просил меня закрыть глаза, когда использовал дополнительную голову во время секса. Ты стесняешься их и скрываешь, чтобы не отпугнуть. — Потому что они действительно уродливые, — поморщившись, отвечает тот. — Не должно живое существо выглядеть настолько нелепо… Тебе они не понравятся. — Я буду смотреть на них не для того, чтобы они мне понравились, ангел, — произносит Кроули, неотрывно глядя ему в глаза. — И это не конкурс красоты, а конкурс честности. — Как странно, — грустновато улыбается Азирафаэль. — Из нас двоих именно я боюсь быть отвергнутым из-за несоответствия каким-то нормам. Всего лишь из-за глупого человеческого опыта. Я оказался слишком чувствительным, а опыт — на поверку слишком неприятным и острым. И ведь он не идёт ни в какое сравнение с твоим опытом, я имею в виду падение. Какое несоответствие может быть сильнее? Но ты, в отличие от меня, совсем не боишься. Кроули какое-то время раздумывает над тем, что ответить, бесцельно поглаживая одеяло на гнезде. — Ну, мы всё-таки разные личности, не так ли? То, что мы реагируем по-разному - естественно, и даже не нуждается в объяснении. — Хорошо, — Азирафаэль опускает взгляд. — Я приму полную форму. Ведь когда наступит бой, у тебя не будет времени удивляться или привыкать. Ты должен знать, что часть меня, а что нет. Довольно слов. Кроули совершает внутреннее усилие, меняя облик, по полу раскатывается длинный торс-хвост нага. Чёрная чешуя с красным отливом покрывает его до выступающих тазовых косточек, переходя выше в человеческую кожу. Азирафаэль явно изумлён увиденным, даже чуть приоткрывает рот, разглядывая его. — Что? — насмешливо бросает Кроули, разводя руки в стороны. — Не ожидал, что ты окажешься таким большим, — признаётся тот. — То есть, в длину метров пять верных. Под выразительным взглядом Кроули ангел пристыженно замолкает и принимается проявлять в реальность свои скрытые части тела. Сначала проступают центральные крылья за спиной, потом приходит черёд маленьких крыльев на затылке, которыми в бою он должен прикрывать главную голову. Последней показывается нижняя пара, в боевом построении должная закрывать ноги, а пока она просто болтается неприкаянная где-то позади коленок. Не заметив на лице Кроули никакого осуждения, Азирафаэль вздыхает и принимается вытаскивать в видимую реальность остальные три головы: золотистошкурого льва, буйвола с мощными загнутыми рогами и голову огромной хищной птицы с бежевыми перьями. — А ну-ка, не уворачивайся, — оживляется Кроули и сосредоточенно ползёт к нему, а точнее — ему за спину, где из прозрачного эфирного тела эти головы и торчат. Кроули отмечает крупные клыки, торчащие изо рта льва, смотрит в медовые глаза, рассматривающие его со знакомым выражением «боже, пощады!». Личность для всех голов — одна, Азирафаэль. Кроули довольно ухмыляется и запускает обе руки в объёмную пушистую гриву, треплет её и чешет пальцами до самой горячей шкуры. Это не так-то просто, и руки быстро устают, но он добивается того, что лев прикрывает веки от ласки. Кроули уверен, что никто и никогда его раньше не гладил. Он переходит к буйволу, и чешет его у основания рогов. Огромная тяжёлая башка, всё прекрасно понимая, сперва опускает к нему один рог, а потом второй. Кроули кладёт ладонь на широкий лоб между тёмных влажных глаз, ведёт до носа по шёрстке. Кто-то говорил, что коровы как огромные собаки, только трепать их можно во много раз сильнее и даже садиться сверху, а им будет прекрасно и замечательно. Орёл смотрит на демона заинтересованно. Кроули также знает, что нужно делать с птицами: надо поухаживать за самыми мелкими перьями вокруг глаз и клюва, а также на макушке. Сюда ни одна птица не может дотянуться сама, и пользуется помощью партнёра. Ему сопутствует успех: орёл почти сразу смыкает кожистые серые веки, давая ему шанс продемонстрировать свои навыки. — Это ещё не всё, — до безумия смущённый и напряжённый, вздыхает ангел. — Тысяча очей. И принимается раздеваться. Кроули, сложив руки на груди, с любопытством наблюдает за смелым представлением. От возможности полюбоваться на ангельские округлости он никогда не откажется. Тем более тогда, когда тот, наконец, отъелся как следует на блюдах на вынос и стал похож на сладкий пирожочек. — Твои очи я тоже видел, — напоминает Кроули. — Они вовсе не пугающие, скорее похожи на драгоценные камни. Или как павлин хвост распускает, знаешь? Главное пальцем в них не ткнуть случайно, конечно же, этого я опасаюсь. — Не ткнёшь, — непроизвольно улыбается Азирафаэль. — Они успевают закрываться. Ангел собирается с духом и разом покрывается голубыми глазами, словно весенняя полянка — цветочками. Они выступают везде, в том числе на крыльях и дополнительных головах. Ну точно как павлин, распушающий хвост. — Что, полезли в гнездо? — предлагает Кроули, дав себе немного времени полюбоваться на полный комплект стража-тетраморфа. — Значит, с этим закончили, — с облегчением Азирафаэль прячет всё лишнее. Автоматически пробует потянуться к одежде, сложенной на журнальном столике, но демон недвусмысленно шипит. Ангел мнётся, поглядывая на гнездо. Чтобы туда вскарабкаться, нужно постараться. Кроули подползает, без предупреждения обвивает пухлую фигуру змеиными кольцами и вместе с собой втаскивает внутрь одеяльной копны. Не успевший ничего понять Азирафаэль оказывается внутри мягкого тёмного пространства, как нора уходящего под уклоном вниз, в расширяющуюся чашеобразную полость. Именно там сворачивается большая часть нага — его хвост. Сверху пятном света маячит круглый выполз наружу, куда, очевидно, Кроули спал головой наружу. Отчётливо определимая структура змеиной норы прочь отбрасывает ассоциации с прочими комнатами, обитыми мягким войлоком. И здесь определённо пахнет змеями, самим Кроули, несмотря на то, что все ткани были давно перестираны с порошком. — Здесь так темно. А почему не душно? — удивляется Азирафаэль. — Вон внизу отверстия для вентиляции, — Кроули тыкает пальцем вниз. Свет оттуда не попадает, но через стенки гнезда насквозь продеты куски пластиковых труб. — И из нас двоих избыточное тепло выделяешь только ты, птица. Места не так уж и много в ширину. Ангел оказывается плотно прижат к гладкой чешуе. Где-то под спиной оказываются длинные волосы Кроули, по которым едва ли не соскальзываешь ещё ниже. Азирафаэлю эта нора никак не кажется местом вечного погребения и горя. Разве она не уютная? Тёплая и мягкая, таинственная, наполненная душевным покоем. Вот-вот можно представить, как в чаше на дне гигантская змея хранит свою кладку из больших пёстрых яиц и оберегает её от холода и опасностей внешнего мира, свернувшись вокруг. — Мне здесь нравится, — доверительно признаётся Азирафаэль, ласково прикасаясь к его прохладному плечу. А после и вовсе обнимает его руками и ногами (в первую очередь для того, чтобы не соскользнуть на дно гнезда), и в ответ вокруг его ноги инстинктивно обвивается хвост, будто живой вьюнок. — Так тихо и спокойно. — Правда? — Мне приятно быть там, где долгое время был ты. Это нормально? Кроули ничего не отвечает, лишь наклоняет голову и утыкается лицом между грудей ангела. Мужских, естественно, но настолько замечательно пухлых и округлых, с поддерживающих их изнутри мышцей, что они уже превысили размер «чтоб в ладошку помещалось». — Как думаешь, травмы проходят сами собой? — бормочет Кроули из своего «домика». — В любом случае, они остаются навсегда, — ангел рассеянно поправляет его растрепавшиеся алые пряди. — Их же не вычеркнешь из памяти. Мне всё равно, даже если ты будешь напоминать мне об этом каждый день или обзывать, или упрекать. Меня не будет это беспокоить. Мы — не люди. Наша психика и не должна быть такой, как у них. Пожалуй, теперь я буду пытаться быть рядом с тобой, даже если скажешь, что не хочешь больше меня видеть. Одиночество сильно для нас точно так же, как для людей. В этом мы похожи, но не идентичны. Я принял своё решение. Я не могу быть лучше, чем я есть. И если бы я не пытался защитить всё это, нравился ли бы я тебе так же сильно, как сейчас? Или это совсем не свойственно мне? Кроули неохотно показывается из «домика». — Когда тебя захотели сделать ручной собачкой, ангелом на побегушках и, видимо, заменой Гавриилу в качестве детали ракеты… Ты не стал подчиняться. Ты не мир спасал, ангел. Ты не стал подчиняться. Мне напомнить, как ты не следил за древом познания? Как ты проебал Пламенный меч? И всё остальное, что мы проделывали? Что не запрещено — разрешено. Мы просто были сами собой. Мы с тобой словно сами вкусили плоды древа познания, почувствовали и узнали то, что знать не положено. А увиденное никогда не развидеть. Азирафаэль ёрзает, добившись только того, что змеиные кольца намертво фиксируют его в горлышке гнезда. Он расслабляется, смирившись. Поглаживает то место, где у нага широкое место, соответствующее расположению ягодиц у людей. Так-то он прекрасно знает и даже ощущает, что все технические отверстия и выпуклости у змеелюдов — спереди. — На самом деле Бог не хочет Страшного суда, — тихо произносит Азирафаэль, будто жалуясь и подсознательно ища защиты. — Не хочет, я уверен… И всё равно, Кроули, мне страшно. Что же нам теперь делать? *** В небольшой комнате пахнет свежезамешанной штукатуркой. Давно отдолбив от стен старую, дочь Сары в платке и рабочей робе возюкает шпателем по деревянной реечной обрешётке. Рядом стоит ведро с раствором, инструмент для замешивания, баклажки с водой и мешки с сухой смесью. Белесой строительной пудрой покрыто абсолютно всё вокруг, кроме одной чёрной детали. — Можно было прикрутить обычные панели, но я решила попробовать что-то новое, - пыхтя, поясняет Джек. — Научусь здесь и потом смогу подрабатывать. Люцифер сидит на стуле в дверном проёме, куда до него не долетят брызги раствора, потому что Джек аккуратностью не страдает. От пыли его чёрный костюм и волосы спасает лишь демоническое чудо, не иначе. Он с самого утра наблюдает за тем, как она работает, не отходя ни на шаг. — Зачем тебе подрабатывать и в принципе работать? — осведомляется он. — Ну, невежливо сидеть у мистера Кроули на шее всю жизнь, — Джек переставляет стремянку, чтобы дотянуться до верхней части стены. — Настанет момент, когда ему будут не нужны мои услуги, да и я захочу, скажем, переехать в другое место. — Ты можешь брать деньги у меня, — предлагает Люцифер. — Мне самому они без надобности. — Да нет у вас денег, вы их чудесите, подрывая мировую экономику, — она энергично орудует шпателем, вынусув язык. — А если они будут заработаны, ты их возьмёшь? — Начальный капитал всё равно будет начудесен. Впрочем… — Джек останавливает шпатель. Кусок жидкой штукатурки шмякается на и так угвазданный пол. — Даже если и так, это всего лишь не даст мне умереть с голоду и холоду. Благое дело — помочь сироте. Но эта жизнь, она не будет полноценной. Дочь Сары слезает со стремянки и на время распахивает окно, чтобы выпустить лишнюю влагу и чтобы комната не превратилась в баню. При химическом застывании эта штука ещё и тепло выделяет. — А чего ты хочешь? — спрашивает дьявол, не спуская с неё глаз. Лицо Джек принимает расстроенное выражение. Она прислоняется поясницей к узкому подоконнику. — Закончить школу, поступить в институт. Найти себе ужасно интересную работу. Например, стать антропологом или палеонтологом. Ездить по всему миру на раскопы и в отпуска, повидать все его красоты. — Я и сейчас могу перенести тебя в любое место, показать, что угодно. — Сейчас весь мир охвачен войной, — вздыхает она. — Всё, что ты покажешь мне сейчас, это лишь боль, разрушения и людские страдания. От этого не спрячешься нигде. Люцифер опускает рогатую голову, признавая сей аргумент. Только не понятно, печалит ли его сама война или то, чем она обернулась для Джека. — Да… войну я не в силах остановить. Никакое чудо не может быть настолько сильным и всеобъемлющим. На это не способен даже Бог, я подозреваю. Может, есть что-то, что я могу дать тебе ещё? Машину? Я способен сделать тебя главой какого-нибудь бизнеса прямо сейчас. Хозяйкой кофейни. Или дать учёную степень. Что угодно. — Но где мне работать с этой учёной степенью? — улыбается она, отталкиваясь от подоконника и хватая метровый железный уровень. Принимается проверять им готовую часть стены. Срезать лишнее и докидывать раствора там, где не хватает. Говорить ей это нисколько не мешает. — Да и как, не выучившись ничему, я могу знать, какую конкретно профессию я хочу? Вдруг круче быть химиком? А что касается жилья, вещей, то пока что я получаю неплохую зарплату за свои труды, от мистера Кроули. Тут он вас опередил. Мне не нужно подарков, всё необходимое я куплю себе сама. А что буду делать потом — и решу потом, как выполню свою работу здесь. Не подарки — самое ценное в том, с кем общаешься. Она делает передышку, стукнув уровнем по полу и вытерев пот со лба, покрытого мелкими брызгами штукатурки, как и вся её рабочая одежда. — Так что мне достаточно вашей компании, — договаривает она, глядя на Люцифера. — Моё отношение не нужно покупать. Я общаюсь с тобой не потому, что мне что-то от тебя нужно, и не потому, что я собираюсь заставить тебя что-то сделать. Вовсе нет. А отчасти потому, что ты — удивительное инопланетное существо, и во всём мире до этого, кроме меня, никто пока не допетрил. Может, мне стоит стать специалистом по контакту с инопланетными цивилизациями паразитарного типа? А впрочем… есть же всякие кучи священников и монахов. Чёрт, просчиталась. Люцифер прикладывает усилия к тому, чтобы эмоции не отобразились на его лице, и непроизвольная улыбка на последние фразы выходит дёрганой. — Не боишься, что я здесь для того, чтобы соблазнить твою душу и украсть её? — произносит он. — Если от этой процедуры мой чай перестанет рандомно превращаться в чёртово вино или святую воду по утрам, то оно того стоит, — мрачно декламирует она. — Нет. Если дело обстоит так, то мне будет проще обучить тебя контролировать божественные силы. — А разве это возможно? — удивляется дочь Сары. — Ты умеешь их контролировать? — На самом деле ты контролируешь их, но бессознательно. У тебя была тяжёлая жизнь. И следы её не проходят, будто волны, исчезающие после шторма, — он прочерчивает указательным пальцем горизонтальную линию. — Это трещина в камне. Всё прячется глубоко внутри и постоянно смотрит на мир через твои глаза. — Я трачу свои чудеса на то, чтобы не сойти с ума от гнева и не свихнуться от прошлого? — резко выговаривает дочь Сары. — Чтобы не начать Страшный Суд? Ведь в своём чистом виде я вряд ли была бы приветливой уравновешенной девочкой, о нет. Я правда вижу много чего. Я, наверное, смогу узнать всех тех бесконечных мужчин, что насиловали мою мать. Насиловали богородицу. И многих остальных… И со мной могло произойти абсолютно то же самое. Не будь я… мной. Люцифер слушает внимательно и спокойно, как собака. Он сознательно молчит и теперь не говорит того, что мог бы сказать, очевидные вещи и логичные предложения. Все те люди умрут и попадут ему в руки рано или поздно. Он встретит их в Аду. Он не предлагает выследить их при жизни и убить, потому что, конечно же, он может, достаточно лишь пожелать. — Неужели раньше мир был лучше? — с грустной угрюмостью вопрошает дочь Сары. — Женщин, которые никогда не сталкивались с таким насилием, почти не существует среди моего окружения. А все мужчины, которых я видела — преступники. Кто-то уходит на войну, чтобы заработать деньги, и никогда не возвращается. Но Бог наказывает иначе, и всё сойдёт им с рук. Лишь я пересудила бы по-другому. — Или я, — эхом, абсолютно серьёзно отзывается Люцифер. «Скажи, какие критерии оценки нужно поменять, я всё сделаю так, как приказано. Разве не для этого я существую для Бога? Той последней его искры, что осталась на свете? Зачем начинать Страшный Суд, не желая того, мучая себя, когда можно просто использовать инструмент, предназначенный для наказания? Мне не будет тяжело. Ни апокалипсиса, ни моральной дилеммы, не нужно даже их всех видеть снова и окунаться в грязь их душ. А для меня не составляет труда разобраться с каждым». Люцифер ждёт, на дне его почти непроницаемо чёрных глаз тлеет уголёк интереса и готовности. Дочь Сары бросает уровень, закрывает окно и принимается замешивать следующее ведро раствора, сидя на маленькой табуреточке. Замешав и остановив завывающий шуруповёрт с длинной насадкой, она произносит то, что успела надумать за это время: — «Не будет тяжело» и «привык к тяжести» — разные вещи. Даже я понимаю это. И теперь чувствую себя виноватой… Я не хочу принуждать тебя ни к чему. Чем я буду лучше Бога, если повторю его путь и все его ошибки? Пытаясь сделать этот мир лучше лишь со своей точки зрения, мы лишь ухудшим ситуацию. Нужно спрашивать абсолютно всех. — Даже преступников? — Вот даже интересно, что эти гады скажут, если их спросить, — хмыкает она. — Захотят стать царями мира, а все будут на них работать безропотными рабами? И чтобы проституции побольше, конечно же, и забесплатно. Для Люцифера даже первоначальное молчание было полноценным ответом. Он, как и она, умеет читать души и видеть сокрытые в них течения зла, добра, привязанности. В свою очередь хмыкнув, он переводит тему: — Почему ты ремонтируешь этот дом? Сомневаюсь, что Кроули потребовал этого от тебя. — У меня была мечта иметь чистый дом, без единого, сукаблять, насекомого. Безопасный красивый дом, — она бесцельно помешивает раствор в ведре. — Я считаю, только пространство, сделанное самим собой, станет уютным и не чужим. — Ты создаёшь капсулу. Дочь Сары недоумённо замирает со шпателем в руке. — Когда капсулы нет или она разрушена, Бог заново создаёт её вокруг себя, — поясняет Люцифер. — Таков его инстинкт. — Как пчелиная матка? Или как гусеница? — отмерев, она встаёт и принимается намазывать места с ещё проступающей обрешёткой. — Я вовсе не имел в виду, что ты гусеница, — немедленно извиняется Утренняя звезда, занервничав. — Ты человек. По крайней мере, наполовину. Джек громко хихикает, не отвлекаясь от работы. Люцифер продолжает: — Сила Бога проистекает из веры людей в него, он пьёт живую энергию живых душ. Но сейчас мир так плох, что в глубине душ люди уже не надеются и не верят — точнее, они убеждены, что Бог их покинул. Он не делает то, ради чего вообще должен существовать по их мнению: останавливать кровопролитие, прекращать боль и насилие. Если он этого не делает, то он не существует и абсолютно бесполезен. Сейчас нет на свете существа, что могло и хотело бы прекратить этот хаос. Это не изменить по щелчку пальцев. Но если ты мне прикажешь, я попробую. — Лорд Утренняя зве… — Как прежде, на «ты». Не нужно официально, вне зависимости от вопроса. — А о чём мечтаешь ты? Вопрос застаёт лорда Тьмы врасплох. Его брови сперва удивлённо взлетают вверх, а потом он хмурится. По этому внезапному ступору и молчанию дочь Сары понимает, что спросила нечто, что превзошло её ожидания. Она откладывает строительный инструмент, наскоро вытирает руки и подходит к Люциферу ближе. Он напряжённо перебирает варианты, на лбу проступают лёгкие морщины, а взгляд блуждает в пространстве. — Я хотел жениться на… нет, нет, — неуверенно проговаривает он. — Я хотел получить прощ… нет. Он закрывает глаза, делает успокаивающий вдох. Поднимает голову и встречается недрогнувшим взглядом с дочерью Сары: — Я хотел, чтобы меня любил Бог. Но как же эта смелость обманчива. Холодные слёзы из внутренних уголков глаз прочерчивают тёмные дорожки на чёрном. Джек теряется на мгновение, как и любой другой человек, перед которым кто-то внезапно заплачет от абсолютно невинного вопроса. — Не настолько он хорош, чтобы тебе так убиваться, — немедленно утешает она. — Он наверняка не раз уже уничтожил процветающий мир разумных существ и тысячи таких, как ты, чтобы продолжить быть богом или им стать, не знаю… Нужен кто-то, кто будет принимать тебя таким, каков ты есть на самом деле. — На самом деле я тоже ничего хорошего из себя не представляю, — тоскливо признаётся Утренняя звезда. — Внутри лишь бесконечная пустота и безнадёжная ярость. — Ну почему же пустота? Ты всегда отвечаешь, когда люди обращаются к тебе. — Лучше бы не отвечал. Они меня чаще всего позорят. Дочь Сары одобряюще улыбается и протягивает руки, чтобы заключить его лицо в свои ладони и стереть соскользнувшие до самых губ слёзы. В пылу она не замечает, как оставляет на чёрной коже белые мазки от остатков штукатурки на пальцах. — Я знаю, как выглядят души преступников, — произносит она. — Они никогда не раскаиваются. — Согласен. Я тоже видел, — чуть кивает Люцифер, и непрошенная остаточная слеза снова подновляет влажный путь. — У тебя не душа преступника, — убеждённо сообщает она. — А палач для негодяев — это нечто среднее. Потому тебе так тяжело сейчас. — Ты бы простила меня? — с сомнением спрашивает Люцифер. — Конечно! — без сомнений восклицает дочь Сары и тут же быстро, без предупреждения целует его в лоб. Люцифер издаёт странный полузадушенный звук. Дочь Сары обеспокоенно убирает руки от его лица. — Утренняя звезда? Тот поднимается со стула, будто внезапно различив далёкий пронзительный звук, неслышимый другими, и настойчиво пытается расшифровать его. — Что-то происходит… — успевает вымолвить он, и тут же его крылья разворачиваются в пространстве сами собой. Все четырнадцать чёрных крыл, проходящих сквозь материальное вещество там, где они пересекаются с ним: пол, потолок, стены. Джек делает шаг назад, чтобы дать ему место. Тело дьявола резко меняется, словно принудительно скрученное судорогой изменения: рога удлиняются и становятся толще, сзади хлещет узкий хвост с кисточкой на конце. Но, видимо, ему как-то удаётся удержаться: дальше трансформация не заходит и ноги не меняются на копыта. Растопыренные перья начинает припорашивать белым, будто на них, наконец, ускоренно оседает порошок вездесущей штукатурки. Но это не нечто наносное: становится видно, что цвет меняют сами перья. Как капля какой-то неистребимой краски, упавшая в воду, снежно-белое расползается по всем крыльям и захватывает их, начисто убирая чёрное. Белеют рога. Белым становится хвост. Молочно-белая прядь ползёт по виску Люцифера, грозясь перекрасить его волосы полностью. — Что я наделала! — в ужасе кричит дочь Сары, хватаясь за голову. — Ты весь поседел! Тебе плохо? Где-то болит? Мистер Кроули, мистер Азирафаэль, помогите! В каком бы шоке не пребывал Люцифер, он, наконец, понимает, что происходит и полностью возвращает себе контроль. Молочная прядь принимает исходный чёрный вид. Он разворачивает крылья, наблюдая за ними, переводит в режим горизонтального полёта, сгибами вперёд, а затем возвращается в нейтральное раскрытое положение. На пробу дрыгает одним из середины, по крылу идёт цветовая волна, и оно становится обратно антрацитово-чёрным. Люцифер возвращает крыльям и рогам тьму, а потом обратно свет, перекатывает по ним волнами плавных изменений. Будто свежевыпавший снег борется с чёрным вулканическим песком на пляже — то растает, то выпадет снова. Когда он останавливается на промежуточном варианте, оставив половину крыльев ангельскими, а половину демоническими, на место происшествия прибывают Кроули и Азирафаэль. Они подобное тоже видят впервые, но вроде никто не собирается помирать прямо здесь и сейчас. — Ты простила меня, — Утренняя звезда с непередаваемыми эмоциями смотрит на дочь Сары. — Первого падшего ангела. *** Звёздные карты неудобно разворачивать в помещении, а на крыше лишь крутые скаты, так что Кроули преобразовывает часть крыши в небольшую площадку, где можно разместить несколько плетёных кресел и кофейный столик. Сегодняшняя ночь выдаётся тёплой и безоблачной, а Люцифер рядом курит вонючую сигарету, которая никак не закончится. Кроули вышел сюда, чтобы ещё раз глянуть на звёзды и подумать о том, действительно ли он их создавал и способна ли иллюзия быть настолько достоверной. Наверное, он никогда не определится. А вот на компанию Люцифера он не рассчитывал. Глубокой ночью Лондон затих и погасил большую часть огней, и дьявол припёрся сюда только потому, что дочь Сары уснула, и ему нечем было себя занять. В границах закрытой демонической территории курить, никого не побеспокоив, можно лишь здесь. Срок пребывания Утренней звезды в гостях сильно затянулся, но он совершенно не собирался отлипать от божественного ребёнка. Словно наркоман, позабыв о своих обязанностях, легендах и прикрытии. Конечно, это позволяло Азирафаэлю спускаться на Землю гораздо свободнее, чем раньше, да и то, ему пришлось уже несколько раз возвращаться на Небеса к делам, чтобы никто не обнаружил слишком долгого отсутствия. Дьявол использовал Книгу Смерти прямо здесь и ничего его не волновало. — Не надо. Отстань от неё, — молвит Кроули, даже не удосужившись уточнить, о ком он. Этого и не требуется. — Серьёзно, ты как банный лист, а она всё-таки человек. Им бывает трудно отказывать кому-то, когда их так усиленно обрабатывают. В итоге они делают то, чего вовсе не хотят. А потом они обязательно возненавидят того, кто заставил их. — Не могу, — со спокойной фаталистичностью Люцифер выдыхает дым. Лишь белки глаз и зубы обнаруживают его на фоне чёрного неба. — Я не могу уйти. Но я подстроюсь под то, что ей нужно. Я буду рядом домашним животным, безмолвной собакой, попугаем, рабом, слугой, чем угодно. Не буду ей мешать, ничего не буду просить. Пусть делает, что хочет, только не прогоняет. Мне всё равно, какую цену придётся заплатить. — Ты видишь в ней то же сияние, — со вздохом констатирует Кроули очевидное. Вдруг он разворачивается в кресле в его сторону, оставив перспективы Лондона за спиной. — Лорд Утренняя звезда, а отчего погиб экипаж? Если корабль тот же самый — капсула Бога с приборами и высокая галерея, то ваших совместных сил должно было с запасом хватить на переброску её даже на столь дальнее расстояние. Я посчитал. Какова была истинная причина их смерти? Ты знаешь. — Истощение сил, — неохотно и смазано бросает тот. — Мне следует предположить, что Бог как сущность имеет столь высокую удельную массу? Но у него достаточно сил, чтобы перемещать самого себя. Почему он не помог, а смотрел, как вы все гибнете вокруг? Люцифер поднимается на ноги и целенаправленно движется ко входу на мансарду. — Люцифер! — возмущённо окликает Кроули, вскакивая с места и строго нахмуривая брови. — Сейчас не время шутить с подобным вещами и играть в молчанку, от этого зависит жизнь всего живого в этой Ойкумене! — Я без понятия, — буркает тот, всё же затормозив. Трудно поверить, что у него взыграла совесть. Однако должен же он понимать, что жизнь Джека Томпсона тоже стоит на кону этого расследования? И, что важнее — то, что Кроули может пожаловаться ей на его неприглядное поведение? — Ладно… — Кроули снижает обороты, забираясь с ногами обратно в кресло. — Как ощущения от прощения? Лучше, легче? Каково это? Утренняя звезда зажигает следующую сигарету, ещё хуже прежней. Кроули закатывает глаза. Наконец, немного успокоившись, Люцифер снисходит до ответа: — Я хочу валяться у неё в ногах. — Это у тебя перманентно, — досадливо замечает Кроули. — Я про возвращение ангельской сущности говорю. — Я почувствовал себя нужным и то, что меня ценят. И всё равно, кто я и какого цвета мои крылья. Этот разговор снижает раздражение Утренней звезды настолько, что тот снова занимает кресло на террасе. Когда он в таком состоянии, им слишком легко манипулировать, что аж самому становится совестно. Кроули интригующе улыбается, но взгляд его остаётся внимательным: — Тебе известно, что Азирафаэль, хоть и выглядит не от мира сего, понимает и видит вещи, недоступные нам? Вычисляет их. Знаешь, что он сказал мне? «Люцифер явно знал бога до того, как тот стал богом. Если Люцифер тогда был настолько силён, что пережил путешествие… Не отдал ли он своё место пассажира тому, кто был слабее, чтобы спасти его жизнь? Пусть даже отдал ему вместе с жизнью всю божественную силу, предназначенную ему. Оттого он так рад видеть его не Богом, а обычным существом, как раньше». Люцифера почти подкидывает на месте, он яростно приподнимает верхнюю губу, обнажая клыки: — Знаете что. Это не ваше дело, как я поступил и почему! — зло прорыкивает он в таком диапазоне, что немедленно закладывает уши. — Люцифер! — не отступает Кроули, не менее зло пытаясь «разложить» ухо обратно указательным пальцем. — Ты покрываешь его преступления? — А ты бы не покрывал? — обвиняюще восклицает тот, вздёрнув над головой два острых чёрно-белых крыла. — Ты бы не отдал своё место, только чтобы спасти ему жизнь? — Мой Азирафаэль, — с грубым нажимом шипит Кроули. — Выбрал бы умереть, но не стать причиной смерти миллионов разумных. Что, если твой Бог тоже не хочет этого? Что, если осознание чудовищности преступления стало убивать его? Особенно после того, как он побывал смертным и умер сам. И ведь наверняка всё так и есть: единственный способ, которым Метатрон узнал бы о капсуле и сути путешествия — это если бы ему исповедался сам Господь, не выдержав тяжести греха. А Метатрон подумал, что узнал планы Бога и не захотел становиться топливом для выкармливания нового божества или подпитки старого. Вместо того, чтобы просто нарушить этот замысел, он решил его возглавить и выжить. Самому стать божеством на новой земле. Одно цепляется за другое, Люцифер! Этот круг взаимной вины необходимо разорвать, понимаешь? — И всё это понял твой ангел, просто посмотрев мои давние воспоминания? — едва ли не издевательски бросает Утренняя звезда. — Нет. Это ты сам только что всё подтвердил, — хладнокровно заявляет Кроули. — Но это значит, что нашим богом должен был стать ты? — Да иди ты в жопу, Кроули! — кричит Люцифер, швыряет сигарету с крыши и удаляется с террасы буквально провалившись через перекрытие мгновенным межмолекулярным переходом. Кроули переводит дыхание и расслабляет напряжённые мышцы. Он только что раздраконил самого князя Тьмы и вышел из этой схватки не только живым, но и победителем. И заодно выяснил, что его Азирафаэль — просто невозможный гений непрямых вычислений. И всё равно, что в механике и в привычной математике он не понимает абсолютно ничего. *** Азирафаэль обнаруживается в зимнем саду. За окном всё ещё глухая ночь, но ангелу до сна дела никогда не было. Под рассеянным светом торшера он читает что-то в мягкой обложке, нацепив очки на нос. Кроули до сих пор не понимает, зачем ему нужны эти бесполезные линзы. Напольные растения в кадках и на стеллажах перемежаются высокими стопками разномастных книг, которые успел натащить ангел. Чудом на них не попадает вода, когда Кроули с утра массово опрыскивает свои сады. — Что Люцифер? — степенно осведомляется Азирафаэль, переворачивая страницу. Видимо, на скорый успех (и в принципе на успех) он не надеялся. — Всё, как ты и сказал, — роняет Кроули, усаживаясь на подлокотник кресла и неизбежно пихая задницей ангела под локоть. Азирафаэль смотрит на него поверх очков, производя впечатление учителя, который собирается отчитать ученика. Но вместо этого он обнимает Кроули за талию и затаскивает к себе на колени. Уложив и изогнув демона поудобнее, он кладёт книгу ему на грудь и продолжает читать. Кроули ничего не имеет против такого положения в пространстве. — Ты совсем не удивлён, как я погляжу, — замечает демон. — И для чего я старался? — Не то чтобы не удивлён… я просто задумчив. Я всё добавляю и добавляю кусочки к картине, но она до сих пор не складывается. Или мне так только кажется? Я искусственно усложняю? — Просто расскажи мне, о чём ты думаешь, ангел. Азирафаэль закрывает книгу, заложив место чтения пальцем. — У Метатрона есть план. Ладно, предположим, души он соберёт. Но как он собрался справиться со всеми ордами ангелов и демонов? Как он им прикажет, как заставит их залезть в корабль и стать его частью? Он соврёт, что этого потребовал Бог и будет надеяться на удачу? Возможно, существует какой-то способ приказа с помощью объединения Книги Жизни и Смерти? — Значит, ему нужно убить Люцифера? То есть пленить и отобрать артефакт. — С помощью Иисуса, — добавляет Азирафаэль. — Определённо, ведь Метатрон тоже в курсе его, кхм, реакций. Устроит ловушку. Возможно, попытается натравить на него Иисуса прямо на церемонии? — Если терновая корона покажет, что сил Иисуса достаточно, чтобы справиться с самим дьяволом, то почему бы не провернуть это сразу? Чтоб наверняка, — тут Азирафаэля осеняет: — Так вот зачем нужна эта публичная проверка, и вот почему Метатрон настаивал на обязательном присутствии как минимум высшего руководства демонов на церемонии! Чтобы Люцифер был в прямом доступе, ведь обычно его сложно отыскать. — Так как Иисус ненастоящий, у него не получится, — продолжает Кроули. — Что тогда предпримет Метатрон? Ты правда веришь, что он поставил всё на одну карту? Конечно, всякое может быть, ведь он грёбаный самоуверенный ублюдок. Однако при прочих равных он не столь наивен, как прочие ангелы и демоны. — Не знаю… — шепчет Азирафаэль. — Мы должны убить его раньше, чем он предпримет и распланирует следующий шаг. Мы убьём его на церемонии. — Все примутся нам мешать. — Я разверну зону Эдема с помощью инструментов стражей и изгоню лишних из неё. Тем более, с нами будет Люцифер и эффект неожиданности. Мы справимся, Кроули.