И что-то страшное грядёт

*** Этой ночью Кроули не спит. Он взгромоздился на спинку кресла, вплотную подтащенного к окну его спальни. Закрывает глаза прозрачным змеиным веком и смотрит, как планета проворачивается в пространстве относительно Млечного пути. Он думает и одновременно не думает о звёздных картах и о проложенных путях. Ангелы и демоны способны безопасно отправиться без кораблей на довольно большое расстояние, однако при этом они не смогут перетащить никакой материальный объект, в том числе собственные человеческие тела. И у них уже может не быть сил, чтобы вернуться, либо потребуется много времени на их восстановление. Вот у Гавриила нет проблем с перемещением хотя бы небольших посланий. И если бы у него не было возможности вернуться, то тон письма был бы другой. Если попробовать перетащить вместе с собой много материи, то задача усложняется. Кроули не видел расчётов и у него нет всех исходных данных для корабля. Он не знает веса, который нужно будет перевезти. Для одного корабля да на расстояние в 50 килопарсек использовать столько энергии, а также всех демонов и ангелов впридачу — перебор или нет? Насколько судно большое и тяжёлое? Колесница, запряжённая ангелами. Предполагается, что все они уцелеют по прибытии, верно? Эх, если бы он мог покопаться в содержимом консолей, чтобы узнать, были ли звёздные маршруты до этого и как много. Можно сказать лишь то, что до Земли они как-то добрались. И, скорее всего, подобным же образом: собрать эманации разумных и живых, снарядить ангелов и демонов для прыжка… И если кто-то выжил, то уже не помнит путешествия. А тому, кто погиб, распечатали замену. А ведь это важно. Он должен понять, насколько это смертельное мероприятие. Какого размера звёздное судно, кто выжил или не выжил в прошлый раз. Гибель миллионов таких, как он, или принесение их в жертву — это уйма энергии. И расходуется ли она вся на поддержание функций корабля? А если не расходуется, то для чего используется впоследствии? Глаза под плёнкой режет розовый рассветный луч. Кроули промаргивается и отворачивается от окна. Прямо напротив него на кровати сидит Азирафаэль, в руках у него альбом на спирали и карандаш. Едва заметив, что на него повернулись, он замирает. Кроули не составляет труда догадаться, чем тот занимался: Азирафаэль рисовал его задумчивый силуэт — возможно, даже не один раз. Отчего-то Кроули кажется, что ангел, как и он сам, провёл здесь всю ночь. После того, что они узнали вчера, демон бы ощутил самой кожей, что остался один. Наверное, расставание в этот момент точно также было невыносимо для ангела. — Прости, я так ушёл в свои мысли, что даже не спросил, как ты себя чувствуешь, — Кроули слезает со спинки кресла и опускается рядом с Азирафаэлем. — Уже лучше, — слегка улыбается тот. — После того, как я нарисовал тебя. Он не закрыл альбом, но Кроули видит лишь чистый лист с парой непонятных ему линий. Предыдущие законченные рисунки он уже перелистнул и, видимо, только что начал новый. — А ты делал это раньше? Рисовал меня без моего ведома? Азирафаэль отлично понимает, насколько это скользкий вопрос из его уст. Если он ответит, что не рисовал, то будет чертовски обидно. Уметь и не использовать на том, кого с таким воодушевлением хвалил — форменное лицемерие. А если рисовал, то в каком виде и где сейчас эти картинки? Впрочем, мышление и логику Азирафаэля никто не назвал бы стандартными. — Я хорошо помню, как ты выглядишь, — аккуратно произносит ангел, отводя взгляд. — Мне было стыдно запечатлевать на бумаге то, как я тебя вижу. Мне казалось это невежливым по отношению к тебе, создавать портреты без твоего разрешения. А просить было довольно глупо и неловко. Также я боялся, что ты можешь почувствовать, как я рисую тебя. Демоны ведь способны на подобное, у вас есть ритуалы призыва, связанные с личной графикой. Поэтому… если я и делал такое, то… я использовал кисть без краски, просто смоченную в воде. И карандаш без грифеля — просто кусочек дерева, что не оставляет явных следов на бумаге. Кроме тепловых. Ох. Кроули не думал, что это прозвучит настолько болезненно. Будто тыкаешь в старую рану, которая ещё не дождалась своей очереди зажить. Кроули угадывает то, о чём тот умолчал: — А в тепловом диапазоне ты видишь, если захочешь. И вода для кисти была разной температуры? Азирафаэль не отнекивается. — Да, — Опускает ресницы, позволяя восходящему солнцу зажечь их золотым. — Однажды я рисовал горячим пеплом. Это было красиво. Кроули обнимает его сбоку, обвив руками и положив подбородок на плечо. — Но сейчас ты всё-таки использовал грифель? Ангел издаёт согласное «угу». Он действительно смущён этой ситуацией или слишком долго рисовал его вживую, чтобы прям вот так сразу вспомнить всю человеческую речь. — Можешь не показывать, если не хочешь. Ты же рисовал для себя, а не для меня или посторонних. — Я покажу позже, как соберусь с духом. Ладно? — После всего, что между нами было, всё равно остались вещи, которых ты стесняешься. — Смею надеяться, это доказывает, что я всё-таки сука не до глубины своей души. Кроули вздыхает. Ему попался на редкость злопамятный ангел. Несмотря на то, что Кроули тогда имел полное право обозвать его, как душе угодно, да ещё и покруче. — Кто ж тебя знает, на что ещё ты способен, — обречённо шипит демон ему в район уха. Азирафаэль предсказуемо вздрагивает, покрываясь мурашками от удовольствия, но вместо ответных действий грустновато уведомляет: — Люцифер до сих пор в доме. — Вот ведь гад… Кроули вынужден немного отодвинуться. Не стоит заниматься сексом и расслабляться, пока под боком сидит чудовище. Он всё почует сразу же и прибежит, как назло… — Я полагаю, он остался из-за мисс Томпсон, — ангел берёт его за руку, чтобы Кроули не вскочил и не принялся метаться по спальне. — Как архангел я ощущаю, что физически она в порядке и её душе тоже ничего не угрожает. Однако это совершенная дикая и невозможная ситуация. Я не понимаю, а ты обещал всё объяснить. Азирафаэль держит нежно, но крепко. Кроули падает спиной на мягкие одеяла. Раскрывать чужие тайны всё равно неловко, а у дьявола они весьма неприятные. — Даже не знаю, с чего начать… — вздыхает Кроули, беспомощно махнув свободной рукой. — Его низверг и унизил Бог. А Люцифер мало того, что не прекратил с ним общаться, так ещё и согласился выполнять за него всю грязную работу и других демонов заставлять. Потому что его любимый Бог так захотел. Бесконечную возню по переработке порочных душ… Ангел Утренняя звезда согласился их пытать, мучить, содержать, наблюдать за этим. Жить в тесном подвале и разрешать выставлять себя воплощением зла. Он ненормальный. Его сын, Антихрист, действительно является отдельной личностью, отдельным организмом, а вот дети Бога всё равно содержат некую исходную часть божества. Хотя в принципе довольно сильно отличаются за счёт тела и телесного опыта, опыта бытия человеком. Их личности обособлены в достаточной степени, чтобы иметь собственное мнение. Для Люцифера это была та форма Бога, с которой он может взаимодействовать напрямую, открыто, лицом к лицу, с которой может говорить и получать хоть какой-то адекватный отклик. Пока Иисус был жив, дьявол вился вокруг, следовал неотступно, предлагал то одно, то другое, постоянно соблазнял, искушал, и чёрт знает что ещё делал, только чтобы на него обратили внимание. Он буквально с ума сходил, пытаясь ему угодить и понравиться. Но, как ты знаешь, внимания на него не обратили, а все его предложения были отвергнуты, будь то еда, вода, деньги или долгая жизнь. И недолго первый сын прожил. Врагов у него было немало. Но и от защиты, которую предлагал Люцифер, он отказался. — Я полагаю… — обеспокоенно произносит Азирафаэль, нервно сглотнув. — Между ними были очень нездоровые отношения. Я имею в виду Люцифера и Бога. — Если бы всё было так просто. Люцифер единственный, кто умудрился примешать ко всему этому секс. И мне интересно, от кого он о нём узнал, если люди были сделаны после падения. Вдруг Кроули резко садится: — Если только… — осеняет его. — Если только дьявол не видел людей раньше. Как те занимаются любовью и прочим. — Раньше? Что ты имеешь в виду? Демон мрачнеет. — То, что мне поведала когда-то дочь Бога и Сары. Она сказала, что мы прибыли тогда, когда человечество освоило земледелие и впервые смогло серьёзно увеличить свою численность. Климат поменялся, ледник растаял, исчезли степи с тучными стадами. Пришлось изворачиваться. — Кроули, — осторожно, словно разговаривает с сумасшедшим, произносит Азирафаэль. — Ты в целом намекаешь на то, что у нас ложная память о первых днях создания? — Не знаю, ангел, — вздыхает он. — Ведь для меня она точно так же не ощущается ложной. Однако помнишь, как Люцифер обмолвился, что видел когда-то камеру изнутри, очень давно? Может, это не единственное, чему он был свидетелем? Вот бы как-то извлечь эти воспоминания. Вдруг моё предположение о том, что он видел людей, верно? Тогда это было бы бесспорным доказательством наравне с косвенными. — Косвенными? — Я подозреваю, что на звёздной карте — наш не самый первый звёздный прыжок. А как минимум второй. За окном начинают чирикать проснувшиеся птицы, слышатся звуки одиноких чихающих двигателей. Кроули опускает голые ноги на половицы. Как змее, многие звуки ему привычнее воспринимать через поверхность тела. — Что-то случилось, Кроули? — отвлекает его ангел. — Ты что-то услышал? — Нет, как раз ничего. Слишком тихо. Пойдём-ка проверим дочь Сары и где сейчас находится Люцифер. Комната Джека располагается на втором этаже. Они проходят мимо открытой, хорошо освещённой комнаты, заполненной банками с краской и растворителями, какими-то деревяшками, деревянными козлами, мешками с растворами, инструментами и прочим добром. — У неё есть мастерская? — изумляется Азирафаэль. — Конечно. Она заменила многие скрипящие половицы. Доски, видимо, приходилось обстругивать вручную. — Откуда она умеет? — Говорит, смотрела видео. Людей хлебом не корми, дай поделиться знаниями. — Она до странного способная. Либо это гиперфиксация. Кроули пожимает плечами, несмотря на то, что в словах ангела есть здравое зерно. Дверь в комнату Джека тоже распахнута. Азирафаэль заглядывает внутрь. По размеру помещение не уступает спальне Кроули, так же много больших светлых окон, обои тёмные и зеленоватые. И наполнение примерно такое же: широкая кровать с балдахином, железная печка-камин (даже две), гардероб с зеркалом. Около второго камина — классическая группа из диванчика и кресел с журнальным столиком, чтобы читать по вечерам книги. И вот на этом диванчике обнаруживается дочь Сары: она уснула сидя, запрокинув голову на спинку. Рот, конечно же, приоткрыт. Сопит себе, и всё у неё хорошо. Только на коленях у неё лежит рогатая чёрная голова, разметав распущенные волосы чуть ли не до пола, а остальной дьявол кое-как разместился на диване, неловко подтянув длинные конечности. Лежит он затылком к двери и совершенно никак не реагирует на замерших на пороге ангела и демона. Неужели тоже спит? Настолько крепко? Дьявол вообще умеет спать? Кроули касается плеча Азирафаэля тем самым жестом «я разберусь, а ты подожди здесь» и входит в комнату. Шаги его босых ног совершенно бесшумны, а походка по-змеиному легка. Он занимает ближайшее к Джеку кресло, наклоняется и тыкает в лежащую на подлокотнике руку. — Эй, давай просыпайся. Шею заклинит. Джек всхрапывает, закрывает рот и выпрямляется. Промаргивается, недоумённо глядит на посетителя. Люцифер никак не реагирует на движение. — О, мистер Кроули. Сколько времени? Я что-то проспала? — Нет. Кажется, это я проспал, — Кроули вздыхает. — Дочь Сары, это не барашек на твоих коленях, это сам Сатана. Если ты зазеваешься, тебе конец. Даже я не знаю, что у него в голове творится. На их разговор Утренняя звезда тоже ухом не ведёт. Либо притворяется, либо… совсем свихнулся. — Почему он лежит так? — интересуется Кроули, не рассчитывая получить внятное объяснение. — Мы выпили чаю с печеньем у меня на кухне. Он спросил, можно ли немного полежать головой у меня на коленях. Я согласилась, ведь он дал мне рога потрогать. А он лёг и почти тут же вырубился, — Джек опускает взгляд на лицо Утренней звезды, сейчас видимое лишь ей. — Сильно устал, судя по всему. Правда очень сильно устал. Даже от наших голосов не просыпается. — В таком положении поди лежит и нюхает тебя, — не выдерживает Кроули. — Ничего страшного, я сегодня мылась. — Подчас ты напоминаешь мне Азирафаэля. Вроде многое понимаешь, а главного не улавливаешь. — Я чувствую души, так что всё в порядке. Не похоже, что он собирается причинить мне вред. Я думаю… он даже не сможет при всём желании. — Отлично. Тогда он причинит вред самому себе, — выпаливает демон. — Как проснётся, спроси его, зачем он позволяет тебе так к нему относиться. Ты не знала его раньше, но я знал. Если не готова к тому, что тебя постоянно до самой смерти будет преследовать огромная приставучая собака, которой непонятно, что нужно, то лучше не делай… такого. Ты сама говорила, что демоны и ангелы — не люди, у нас не людская психика. Относительно людей мы просто кошмарны, поверь мне. Правильное и неправильное для нас — иные категории, и телесные ощущения не совпадают с твоими, даже если мы во плоти. Не ввязывайся в то, с чем не сможешь справиться. — Что вы имеете в виду? — дочь Сары бросает взволнованный взгляд на Азирафаэля, а потом снова на Кроули. — Стоит ей рассказать? — уточняет Кроули у ангела. — Это точно будет нормально? Азирафаэль кивает с самым серьёзным видом. Джек внимательно выслушивает ту историю взаимоотношений дьявола, бога и его сына. Она скорее опечалена, чем удивлена: — Я понимаю, что ты хочешь сказать, демон Кроули. Но разве я могу оставить того, кто страдает? Кто был обречён напрасно. Вдруг Азирафаэль снова щёлкает своими тысячами глаз, то ли проверяя взгляд Метатрона, то ли убеждаясь, что Люцифер действительно спит, и входит в комнату. Он занимает второе кресло, осторожно косится на дьявола, но тот, кажется, даже не дышит. Или делает это столь тихо и редко, что заметить это невозможно. Его дыхание и пульс способна ощутить только Джек, которая держит одну руку на его шее и иногда произвольно перекладывает её ему на рёбра. — Теперь ты знаешь, что у нас есть как минимум два косвенных подозрения на то, что Первый падший может иметь воспоминания, затрагивающие период «до творения», — деловито говорит ангел Джеку. — Кто о чём, а архангела интересует расследование, — хмыкает она почти незло. — Разве ты сама не хочешь знать наверняка, было ли творение? — настаивает тот. — Очевидно, что его не было, — заявляет дочь Сары, нахохлившись и оттопырив губу. — Поумнев и научившись передавать знания, люди получили кучу доказательств того, как это было на самом деле. Обмануть идеей бога можно лишь необразованных селян каких-нибудь средних веков. — Проблема в том, что мы творение видели и сами участвовали в нём, — вмешивается Кроули в очередную разгорающуюся перепалку. — Поэтому нам нужны доказательства посерьёзнее. Показания очевидцев, которым мы можем всецело доверять. У нас с Азирафаэлем есть давние совместные воспоминания. Драгоценные воспоминания среди звёздных систем, которые я создавал. Он видел те же светила, что и я. Мы встретились тогда. Как это может быть неправдой? Как одновременно может существовать та реальность и та правда, о которой ты говоришь? Мы хотим разобраться в этом, а не в расследовании. Дочь Сары расхохливается обратно. Выглядит она слегка пристыженной. — Понятно… — тяжко тянет она. — Но как Люцифер расскажет о том, о чём сам ничего не помнит? Хоть задопрашивайся. — Я могу извлечь воспоминания, — делано небрежно роняет Азирафаэль, разглядывая ногти на руке. — Как? — спрашивает Кроули, будто ребёнок, предчувствующий чудо. — Цыганский гипноз. Он работает на всех, у кого есть органический человеческий мозг. Азирафаэль старается выглядеть крутым и явно красуется. Да, всё для того, чтобы получить очередной восхищённый тёплый взгляд Кроули. И это более чем срабатывает. На довольном лице ангела тут же проступает слегка смущённый румянец. Дочь Сары, глядя на них, кривится, но они этого не замечают. — Ты всерьёз собираешься загипнотизировать дьявола? — усмехается Кроули, а в тёмных глазах его пляшут весёлые чертята. — Это можно и нужно сделать, пока он во сне, — Азирафаэль опускает слегка опасливый взгляд на чёрную рогатую фигуру. Притулившись на небольшом диванчике и прижавшись к дочери Сары, будто утопающий к плавсредству, он выглядит беспрецедентно, поразительно беззащитным. Кажется, он почти полностью утратил связь с внешним миром. — Люцифер сейчас спит не так, как ты умеешь спать, Кроули. — Вы же не собираетесь ему навредить? — волнуется Джек. Кроули моргает, осенённый неожиданной догадкой: — Он провалился в сон, потому что почувствовал себя в безопасности. — Именно так, — кивком подтверждает Азирафаэль, который наверняка дошёл до этого сразу, как только увидел эту сцену. — Поэтому я прошу о сотрудничестве. Если мисс Томпсон разорвёт с ним телесный контакт, он проснётся. Также говорить должна она. Я скажу, что именно. И последнее — лорда Утреннюю звезду нужно развернуть лицом к нам. В самом начале мне потребуется зрительный контакт, чтобы перегрузить и эту область восприятия тоже. — Ты говоришь так уверенно, — улыбается Кроули. — Но ты ведь придумываешь эти механики, рассчитанные на сатану, прямо на ходу? — Когда ещё мы действовали иначе? — возвращает ему немного печальную улыбку ангел. Он вспоминает события прошлого апокалипсиса. Всё, что они делали — это сплошная импровизация, бесконечный риск и вера в то, что пронесёт и у них всё получится. — Мисс Томпсон, мы не только не навредим ему, — уверяет Азирафаэль. — Я полагаю, даже поможем. Обман — это всегда заноза, вокруг которой гноится здоровая ткань, отравляя всё тело ядом. Как бы сильна не была кратковременная боль, занозу необходимо достать. — Вы не собираетесь меня заставлять? — нерешительно бормочет дочь Сары, будто на минуту растерявшись. — Как и прежде, нас здесь всего четверо против всех легионов Ада и Небес, — произносит Кроули. — Это же что-то типа фразы из игры Doom? — определяет Джек. — Против всех исчадий Ада и нечестивцев из преисподней мы поставим тебя одного. Я в мемах видела. — Нет, — торжественно ответствует Кроули. — Это Винкс! Только вместе мы сильны. *** Корабль вошёл в плотные слои атмосферы. Обшивка горела, но пока держалась. Когда они спустятся, от неё ничего не останется. Она точно умрёт. Это последнее испытание для тех, кто принимал в себя космические частицы на огромной скорости весь полёт. Центральный двигатель можно отключить. Запускаются маневровые, на последнем издыхании чихающие остатками топлива. И это чудо, что он всё ещё чувствует себя. Неужели его собственный последний рывок остался позади, и он выдержал? Хотя, казалось бы, он уже давно выжал из себя абсолютно всё, и был лишь пустой оболочкой, выеденной изнутри до истончившихся стенок, видимых напросвет. Когда дикое напряжение спало, он ощутил, что его может подхватить и унести даже солнечным ветром, и он будет не в силах воспротивиться. Корабль касается земли и замирает. Все системы перестают работать, и впервые за неисчислимое количество времени наступает полная тишина. Он не воспринимает никого, кроме самого себя и сияющего Бога. Он отсоединяется и покидает узкий отсек. Больше никто не способен это сделать: опустошённые, бесчисленные сгоревшие оболочки растворяются в пространстве, когда он перемещается мимо, оставляя вместо себя зияющие полости. Все мертвы. Высокая галерея спущена, чтобы собрать информацию об окружающей среде и мире. Он покидает корабль. Грунт планеты тёплый, покрыт лёгкими зелёными нитями и овальными плоскостями, абсорбирующими звёздную энергию. Что-то с гулким стуком быстро пробегает слева, быстро скрывшись за слоями абсорберов. Что-то пролетает сверху, управляемо держась в атмосферных потоках. Это консументы, и они умеют ловко двигаться. Здесь в жидком состоянии находится вода, и она собирается в большие объёмы. Значит, и в ней живые тоже есть? Благое сияние спускается с Высокой галереи, и Бог говорит ему: — Нужно создать породу существ, которые будут верить в меня. Укради двух несформированных, я вижу, что они двуполы. — В какой они среде? Как я пойму, что это они? — Они ступают по грунту и дышат воздухом. Ты узнаешь их по дыму и огню, по инструментам, и жилищам из камня и древесины. И он ищет. Идёт на запах горения углеродной органики в кислородной среде. Там, около нескольких неправильных, косых параллелепипедов, в густой тени высоких столбообразных абсорберов, он видит три источника тепла, лишь один из которых — огонь. Двое движущихся — пятиконечные, как звёзды, и вытянутые вверх, и на верхушке — тонкие чёрные нити. Он достаточно долго наблюдает за ними, чтобы среди прочей деятельности убедиться: они пользуются инструментами. На четырёх конечностях из пяти снова пять ещё более мелких конечностей, будто они — какой-то странный фрактал. На двух — расходящиеся, как лучи звезды, и на двух — направлены в одну сторону и касаются земли. Но, приближаясь к ним, он не знает, воспринимают ли его существа или же не способны. Как же они сделаны? Их кожа тёмная, как грунт под зелёными нитями. Он прикасается. У него получается разобраться, прежде чем органическое тело превращается в облако молекул. Когда он воспроизводит плоть, все её загадочные связи, строение и состав, воздух начинает вибрировать. Вот что воспринимает излучения, воспроизводит и фиксирует колебания воздуха, обеспечивает хеморецепцию — верхняя округлая конечность. В ней же хранится самое главное — то, что сформирует д… Он понимает, что слышит женский крик. И понимает, ему известен её звуковой язык. Его тело вздрагивает само собой, слова бьют наотмашь. Иса зовёт его. Он распознаёт — отчаянье, страх и ещё… Сияние в мгновение появившегося божества озаряет его сущность. — Что ты делаешь? — вопрошает тот. — Зачем ты скопировал эту форму сейчас? Это нужно делать через анализатор и воспроизводчик, чтобы ты не воссоздал заодно исходную личность образца. Я сам выберу подходящих особей, а ты подключи ячейку поглотителя и весь сервер-модулятор на двадцать миллионов. С воспроизводчиками я разберусь сам. Тебе и мне понадобятся новые помощники: предстоит очень много работы. Бог сияет сильнее, чем до путешествия. Переливы энергии прекрасны и невозможны. У этого мира нет никаких шансов противостоять ему. Захочет — разрушит. Захочет — воссоздаст заново. Его замысел — непостижим. — Зайди в ячейку, ты же знаешь, что тоже обязан пройти через сервер сортировки. Заодно познакомишься со всеми, поможешь им выбрать себе подходящую специализацию. А потом я создам для тебя аналог тела этих разумных существ, можешь выбрать любую форму. Ты будешь первым из созданных и моим самым любимым ангелом. Как жаль, что остальные погибли в пути, но их смерти не были напрасны. Ты знаешь, что такова наша жизнь и судьба, и иной у нас нет. Целый мир сменился пустотой лимбо. А когда пустота обратно сменилась миром, всё уже было иным. — К сожалению, на этот раз система распознала тебя не как ангела, — печально сообщает Бог. — Но я выполняю свои обещания — даже будучи демоном, среди всех прочих ты будешь первым и тем, с кем я буду общаться больше всех остальных. Первый падший. А теперь — забудь. *** Из-под плотно смеженных век вытекает слеза, скользит по антрацитовой коже в ямку глазницы. Блестя, стекает по холму переносицы, срывается и капает на человеческое колено в пижамных штанах. Дочь Сары взволнованно склоняется над головой, изогнувшись, чтобы увидеть лицо Утренней звезды. Слеза всего одна, холодит ткань, словно льдинка: Люцифер распахивает глаза, разбуженный её одиноким неожиданным движением. Он всё ещё лежит на коленях, но неправильно. Кончики рогов в таком положении неизбежно упираются в живот Джека. Её руки до сих пор касаются его тела — через одежду и кожа к коже. Но мир исчез и появился. Снова. Полностью другим. Утренняя звезда садится. — Люцифер, как ты себя чувствуешь? — беспокоится дочь Сары. Архангел Азирафаэль и демон Кроули, находящиеся в спальне, тоже выжидательно и тревожно смотрят на него. Переживают? За него? — Пиздец, — сумрачно выдавливает из себя лорд Тьмы. — Оказывается, я впервые подглядывал за трахающимися людьми и не осознавал это. Мне, вообще-то, не нравится подглядывать. — Люди — вид, который требуется обучать сексу, у нас нет инстинктивной программы для него, — умничает Джек. — Так что всё в порядке. Иначе узнать невозможно. Кроули порывается её поправить, но оказывается, что она вовсе не умничала, это была поддержка. Люцифер непроизвольно улыбается. Дьявол страшен только для грешников. Бога боятся все. — Так ты понял, что произошло и что мы сделали, да? — на всякий случай уточняет Кроули. — Я прекрасно вас слышал всё это время, — Утренняя звезда обрубает надежды на анонимность или секретность каких-либо частей операции. — Мы очень рады и благодарны, что вы не собираетесь убивать нас за это, — включает вежливость Азирафаэль. — Мы видели ваши старые воспоминания, и это серьёзно нам помогло. Не хотите ли ещё чего-нибудь добавить? — Я думаю, вы всё и так прекрасно поняли, — мрачно отвечает Люцифер, сверля его горизонтальными зрачками серны. — А вот поможет оно или разрушит вас — покажет время. *** Кроули видел всё то же самое, что видели остальные. И знал то же самое, что все они четверо. Однако заботила его вовсе не новая информация, эти странные вычурные факты и возможность их применения. Как и всегда, его беспокоило только одно: Азирафаэль. Неважно, что происходит. Неважно, что поменялось в окружающем мире, важно лишь то, насколько сильным ударом это окажется для его ангела и как сильно подкосит. Может, даже деморализует полностью? Будет ли он в порядке? Не с его утончённой душевной организацией пережить подобное спокойно и без последствий. Смириться с таким. Кроули знает, что мир бывает подлым. И самые хорошие, самые добрые, самые святые, сами боги — проклинают миллионы существ, делая их демонами. И это предательство он пережил. И никогда ничего хорошего больше не ждал от бога. И он оказался совершенно прав в своих ожиданиях. К сожалению, Азирафаэль — единственный среди них, кто всё ещё надеялся и верил во что-то хорошее по умолчанию — во всеблагого создателя. Который не плохой, просто его бывает трудновато понять. «Ага. Так же, как неблагополучной семье трудно понять мотивацию алкоголика или игрока, выносящего всё из дома, вплоть до детских игрушек», — мрачно думает Кроули. Он-то тяжёлую, злую руку испытал на своей шкуре, и лишился последних иллюзий. Точнее, нет. Только теперь он лишился последних иллюзий и перестал совсем сомневаться в своих убеждениях. Всё же ангел местами бывал весьма убедителен, что на секунду закрадывалась мысль: а вдруг и правда он заслужил быть изгнанным и наказанным? В зимнем саду настаёт нежный полдень. Кроули поливает цветы и открывает окна на проветривание. Холод и снег остались позади, но тут и там у покрытых первой зеленью деревьев и кустов торчат отмороженные за зиму чёрные сухие ветви. Насекомые, зимующие в почве, почти все мертвы. Он давно не видел таких вёсен. — Жаль, что я не могу сводить тебя в ресторан, и мы завтракаем всегда здесь, ангел, — извиняется Кроули. — Ничего, — тихо отвечает Азирафаэль. Горячие бутерброды с креветками он не трогает, как и анчан, остывающий в фарфоровой чашке синей лужицей. — Раньше стрессовые ситуации не влияли на твой аппетит, — отмечает Кроули, осторожно подбирая слова. — Раньше стрессовые ситуации не влияли на мой оптимизм. И фаталистичность, - отвечает Азирафаэль, потупив потухший взгляд. — Когда-то я правда думал, что в итоге всё сложится хорошо, несмотря на мои действия. Как оказалось, мир лишён разумных правил. — Так уж сложилось. Я руководствуюсь сердцем, а ты — законом. Но закон никогда не был для тебя важен, Азирафаэль. Его потеря не меняет ничего для нас и для мира. Ангел поднимает голову и смотрит на него. Кроули понимает, что ошибся — его взгляд был вовсе не потухшим, сейчас в нём тлела яростная боль и протест. — Кто мы для бога?! — восклицает Азирафаэль. — Извлекаторы энергии из душ для него? Двигатели, которые сгорят во время путешествия? Не любимые дети, а наивные инструменты, даже демоны. Приятно было узнать, что все наши давние воспоминания действительно случились с нами, пусть и в искусственном лимбо. Но отвратительно знать, что твоё рождение — это ужас падения, а моё рождение в реальный мир — наблюдать миллионы сгорающих до угольков, извивающихся от невыносимой боли ангелов. Зачем это всё нужно, Кроули? Если бы не Метатрон начал эту подготовку к полёту, то начал бы Бог. Но какой в нём смысл? Кому станет от этого лучше? Люцифер — единственный, переживший межзвёздный полёт, и теперь ему готовят следующий. Всё начинается заново, цикл повторяется! Кроули подвигает стул ближе к Азирафаэлю, напротив, протягивает и кладёт ладонь на неожиданно горячее колено. Ему нечего ответить, кроме тихого подтверждения: — Да, ангел, именно так. — Я знаю, что ты скажешь, — между бровей его залегает скорбная складка. — О том, что когда Бог приказывал убивать людей, я прощал его. Но когда он решил принести в жертву подобных мне, тут-то я и зашевелился. — Ситуации и масштабы разные, ангел. И в те давние времена мы были совсем другими, более наивными. Ты сам видишь, что последние несколько тысячелетий Бог не имеет никакого отношения к геноцидам. Слова даются Кроули тяжело. Он должен поддерживать то, что ему дорого. Но когда он сам терял веру и в первый, и во второй раз, заползая в змеиное гнездо навечно, с ним рядом никого не было. Никто не утешил его, не вытер его слёзы, не оставил ему ни единого лучика надежды. Он был наедине со своей болью и обречённостью. Взгляд Азирафаэля меняется. Он замечает, что печаль демона уже не имеет никакого отношения к фактам расследования или сочувствию ему. Она его собственная. — Знаешь, о чем я думал, когда лежал в змеином гнезде? Когда я сооружал его? — практически без эмоций спрашивает Кроули, глядя куда-то вниз и в сторону. Рука его всё ещё позабыто лежит на колене ангела. — Я уходил в вечный сон. Я уходил навсегда. Думал о том, как сменятся столетия, тысячелетия, Лондон падёт, человеческая цивилизация уменьшится и переместится в другие места. Стены театра сгниют, сквозь них прорастут высокие деревья. Один вид животных сменится другим, после потепления придёт время следующего ледникового периода. Сотни тысяч лет бесконечного ожидания… Ледник снова оттает и снова вернётся. А я не буду чувствовать ничего и больше никогда ничего не увижу. Потому что, сколько бы времени ни прошло, ты не спустишься ко мне. Я знал, что это ожидание бессмысленно, я никому не нужен. Никто не нарушит ради меня правило, не пойдёт против всего мира. Не побеспокоится. Зачем я существую? Я до сих пор не знаю, почему я не решился просто выпить святой воды. Или прыгнуть в бассейн, наполненный ей. Раствориться и перестать быть. Не было ничего, что удерживало бы меня здесь, но что-то насильно удержало. А потом дочь Сары разбудила меня. Только она была рядом в самые ужасные моменты. Кроули устал оглядываться и с пониманием относиться к миссии Азирафаэля. Думать, что ангелу тоже пришлось туго. Надоело быть самым разумным. Его собственная боль и травма никуда не исчезла. Она не пройдёт, если просто отвернуться и заполировать сексом. Если извиниться. Кроули вообще не знает, что делать, чтобы это прекратилось. У него не осталось сил утешать других и переживать за них. Для себя не оставил ни капли, озеро обмелело, и теперь он не способен утешиться сам. Азирафаэль боится до него дотронуться сейчас, ожидая и предполагая, что его прикосновения будут неприятны, как тычки врага, как новые следы того, что уже принесло столь огромную боль. И он понятия не имеет, что сказать. Лишь Кроули известны слова для любой ситуации. Они оба невероятно слабые. Не предназначены для того, чтобы проходить через это всё — боль, ужас, смерть, расставание, ответственность за всю разумную жизнь на Земле и в её окрестностях. Ошибка Азирафаэля — он думал, что сможет. Из двух разбитых ваз не напоить всех людей. Люцифер не в порядке. И, несмотря на внешнюю невозмутимость, у нищей бродяги и сироты Джека тоже ничего в порядке быть не может. — У меня нет гарантий того, что ты снова не поступишь так же, — припечатывает Кроули, поднимая на него взгляд, переполненный невытекшими слезами. — Не бросишь меня, как только тебе захочется. — Я не буду бросать тебя, Кроули, не буду, — просто обещает Азирафаэль. Поддавшись чувствам, что подавлял всё это время, демон забыл обстоятельства и прежние объяснения ангела. И они совсем не важны сейчас и не достойны повторения. Для его боли они не изменят ничего и не облегчат пережитое. — А почему ты меня не бросишь? — стонет Кроули, склонив голову на бок. — Потому что мы убьём всех врагов. И никто больше не испортит нам жизнь. Слёзы Кроули почти исчезают, так и не скатившись по щекам. Азирафаэль не верит, что смог найти правильные слова. Может, дело в том, что их и не нужно придумывать? А говорить, как есть, даже если это странные, нелогичные вещи. Кроули сглатывает и выпрямляется, видимо, придя в себя достаточно, чтобы осознать, что устроил. На прекрасном лице появляется маска подступающей острой вины. — У тебя было несколько тысяч лет, чтобы разочароваться в Боге и смириться с его абсурдным наказанием, — мягко объясняет Азирафаэль. — Мне, очевидно, нужно уложиться за более короткий срок… — Как думаешь, Люцифер тоже в нём разочаровался? — А Люцифер никогда не воспринимал его как Бога. Скорее как представителя своего вида, просто очень внушительного… Кроули шмыгает носом, поправляет сбившиеся волосы, поплотнее собирая височные пряди на затылке с помощью змеиной заколки. — Я помогу тебе, — серьёзно (или опустошённо после такого всплеска эмоций) говорит он. — У тебя есть ответ на вопрос, почему Бог не остановил нас во время первого апокалипсиса? Ситуация была несколько аналогичной. — Есть вероятность, что Бог умер ещё тогда? — пробует догадаться Азирафаэль. — Нет. Учитывая то, что он решился и послал на Землю своего первого частичного аватара, чтобы разобраться во всем, — кажется, в итоге он понял, что наделал. Помнишь, что почувствовал Люцифер, когда впервые принял форму конкретного человека? Это не то же самое, что получить готовое бессмертное тело, которое никогда не болеет, не испытывает ни жажды, ни голода, ни холода. Поэтому Бог прекратил настолько жестоко кошмарить людей, перестал вмешиваться так сильно. С каждым годом он контролировал ситуацию всё хуже. Никак не узнать наверняка, но он мог испытывать чудовищную вину за содеянное, вплоть до вины за гибель ангелов во время межзвёздного путешествия. Именно поэтому я считаю, Бог никак не сопротивлялся, когда его убивали. — Как не сопротивлялся Первый Иисус, — эхом добавляет Азирафаэль. Кроули кивает с видом «к чему я и вёл»: — Он сделал свой выбор. А мы сделаем свой. Азирафаэль осторожно заключает его руки в свои мягкие ладошки и чуть улыбается, чтобы тот не испугался его намерений: — Кроули, а покажи мне своё гнездо из одеял изнутри? Как в нём нужно лежать.