И что-то страшное грядёт

*** Они больше не собираются в магазинчике Азирафаэля, как было всегда. Они не сговаривались, но ангел упорно приходит в старый театр к Кроули. Может, дело в том, что раньше квартира не принадлежала Кроули до конца, а теперь у него есть своё место. А вот Азирафаэль его утратил — теперь там обитала Мюриэль, пусть и всего лишь его заместителем. Им было нужно место, где они оба чувствовали бы себя в безопасности. Их место, и вот оно здесь. Дочь Сары невозмутима, что бы ни увидела, и почему-то её присутствие вовсе не напрягает. — И что нам теперь делать? — спрашивает у потолка Кроули, развалившись на кровати поверх чёрных простыней. Из одежды на нём только проступившая кое-где чёрная чешуя. — Ты о чём? — роняет Азирафаэль. Сидя в кресле на расстоянии вытянутой руки от чешуйчатой щиколотки, он осваивал «карманный компьютер» для того, чтобы читать через него книги и статьи. Нормы приличия обязали его надеть хотя бы штаны. — Ну, сам посмотри, — Кроули дрыгается, проворачиваясь разок вокруг своей оси. — Когда на церемонии выяснится, что тот малец — фальшивка, причём он сам об этом явно знает — то что произойдёт? Очевидно, Небеса сразу захотят отыскать настоящего потерянного младенца и забрать себе для промывки мозгов. Наверняка у вас есть для поиска свои методы, ведь так? — Со вторым пришествием, видимо, дела обстоят посложнее, — Азирафаэль откладывает смартфон и снимает фокусировочные очки. — В теории Иисус должен сам явить себя. Начать раздавать чудеса направо и налево, приносить благодать… Проповедовать, обретать учеников. Пытаться свергнуть власть? Ради разнообразия. Как в прошлый раз, ты помнишь. — Учеников? — с сомнением Кроули дёргает ногой. — Он ещё подросток. Но на счёт чудес… наверное, любой бы уже воспользовался этим. Видимо, он уже мёртв. — Мы бы знали. — А если нет? Ты уверен? Слушай, ты не можешь, как раньше? — демон садится, развернувшись к Азирафаэлю. — Помнишь, что ты сказал, когда мы прибыли в Татфилд в поисках Антихриста? Вот точно так же: почуешь ауру местности, а там мы переберём всех детишек. — И какая же аура у нового Иисуса? — спрашивает ангел. — Ты знаешь? И я не знаю. Может быть, он несчастлив. Мир, в который он пришёл, просто… — …разъёбан, — мрачно заканчивает Кроули. — Да. Азирафаэль молчит пару мгновений и аккуратно добавляет: — У тебя есть идеи? — Я думаю о том, как нам могут помочь пароли, — задумчиво произносит Кроули. — Тебе наверняка не говорят о способах найти Иисуса, специальных инструментах или методах. Если повезёт, ты можешь обнаружить их в кабинете Метатрона. Хотя я серьёзно больше рассчитываю на твои перцепционные способности. Глаза и всё такое. — Спасибо, — не удерживается от признательной улыбки Азирафаэль. — Сколько бы я ни жил, в меня веришь ты один, только поэтому я смог преодолеть так много. Ты придаёшь мне сил, которых у меня изначально не было. — Ох, ангел, перестань… — Кроули запрокидывает голову, но видно, что ему очень понравились его слова. Завтракают они снова в зимнем саду, дочь Сары водружает на стол бумажные пакеты с выражением «что за извращенец вообще заказывает на завтрак жирнючие гамбургеры и жареную курицу»? К разливному вину в десять утра — вопросов нет. Азирафаэль благодарит её в своём фирменном стиле и обещает, что в следующий раз поможет донести пакеты. Судя по всему, Джека это волеизъявление не впечатляет, и она по-прежнему относится к ангелу насторожено и скептически. — Постой, Джек, что у тебя с лицом? — вдруг замечает Кроули, нахмурившись. — Слева, кажется, слюна течёт. — Я от штоматолога, — мрачно объясняет дочь Сары, наскоро вытирая подбородок. Понятно, почему она была столь немногословна сегодня и просто закатывала глаза. — Анештезия не прошла до ших пор. Вы же мне обещали, миштер Кроули, что после той эшкапады в монаштыре я шебе всю челюшть вылещу. Мне ещё два жуба ввинчивать нужно. — В таком возрасте и такие потери? — неподдельно сочувствует Азирафаэль, косясь на курицу и всё же откладывая её в сторону, чтобы не портить момент. Где-то на задворках сознания у него есть воспоминание о том, что после стоматолога людям нельзя есть какое-то время. — Житиё у нас тяжкое на улисе, — человек прячет руки в карманы штанов. — Думаете, у меня вшегда ш шобой была жубная щётка и кальсиевые добавки к пище? Подчаш и еды-то не было. Ну и драки для жубов не полезны. — Ох, мне это прекрасно известно, — кивает головой ангел с неуловимо заносчивым видом. — Мне шесть тысяч лет, я жил задолго до того, как люди научились чистить зубы. Впрочем, в тот момент они и сахара-то не изобрели. Наверное, в этом разница. — Почему вы постоянно ругаетесь? — с неудовольствием и изумлением отмечает Кроули. — Думаете, я не вижу, как вы каждый раз пикируете друг друга пассивной агрессией через слово? Прекратите. — Потому что именно ангелы виноваты в том, что этот мир сейчас именно таков, — чопорно объясняет Азирафаэль. — Закончили золотой век развития. — А разве вы этому не рады? — прищуривается дочь Сары, склоняя голову набок. Ага. Как же. Кроули не верит ни единому его оправданию. Он догадывается, почему так может вести себя Джек, хотя в это и трудно поверить. С чего бы человеку принимать так близко к сердцу личные переживания демона? Но что с Азирафаэлем? Он не стал бы ревновать к какому-то подростку, верно? И всерьёз обижаться на её обвинения. — Мисс Томпсон, Кроули не рассказывал вам, что это уже второй по счёту апокалипсис, с которым мы имеем дело? — осведомляется Азирафаэль чуть мягче, уступая просьбе Кроули. — Я ничего не шлышала про первый. — Вот именно, — многозначительно отмечает ангел. — Он не наступил. Дочь Сары нерешительно поворачивается на демона: — Значит, я помогала в том, штобы оштановить штрашный шуд? — Йеп, — Кроули наливает себе вина. — Вряд ли ты хотела бы его наступления. — Это уж точно! — похихикивает она. — Держи карман шире. Азирафаэль бросает короткий взгляд на Кроули, который внимательно следит за их диалогом в качестве неумолимого рефери. И заодно переливает ангелу кофе из пластикового стаканчика в нормальную чашку. — Мы очень благодарны за помощь, — произносит ангел, чуть улыбнувшись. — Если позволите, я сниму последствия анестезии и боль. Это буквально щелчок пальцев. — Если вам за это ничего не будет, — пожимает она плечами. Устав стоять, подтягивает к себе стул и усаживается на него, по-мужски широко раздвинув ноги. — Всё будет хорошо. Азирафаэль щёлкает. Девушка принимается задумчиво мять и проверять челюсть. Судя по всему, действительно отпустило. — Будем считать это ответной благодарностью за моё бинтование, — постановляет Кроули. — И больше не станем затрагивать тему, кто и что должен был сделать для меня, и в какие сроки. Мы все лишь жертвы обстоятельств, пусть и довольно неприятных. А в следующую секунду он чувствует, как Азирафаэль вдруг открывает все свои глаза одновременно на несколько мгновений, потом закрывает на тот же промежуток времени. А после как ни в чём не бывало возвращает в привычный режим наблюдения — отдельными комбинациями. Кроули не знает, что он там увидел и чему вообще служит такой манёвр, но Азирафаэль внезапно спрашивает у Джека, которая уже собирается уходить: — Мисс Томпсон, вам, наверное, было крайне волнительно отправляться на столь рискованное задание, на разведку вражеской территории? Она корчит какую-то из своих рож, выражающих работу мысли и сомнение, но всё-таки отвечает: — Не скажу, что это было приятное времяпровождение. Хотя, признаться, одна женщина заставила меня сжать булк… зубы покрепче. Она стремглав понеслась ко мне, перепутав с какой-то Сарой. Ну и безумное же при этом лицо у неё было! Вроде смертельно напуганное, а вроде бы будто она хотела эту Сару увидеть. Но она быстро поняла, что перепутала. Я уж думала, мне конец. — Как необычно. Вы помните, как выглядела та женщина? Можете дать словесный портрет? — Я попробую, конечно… — Джек чешет шею. — Сами понимаете, трудно чётко запомнить человека, которого видишь всего десяток секунд. Это была невысокая полноватая женщина средних лет. Я возраст на глаз не очень определяю. На лбу уже были морщины, и в уголках глаз заметно. Совсем без макияжа, по-моему. Глаза такие, коричневые с прозеленью. Лицо круглое, щекастое такое, волосы спрятаны под головной убор, но брови какие-то светлые, рыжеватые. Может, оттенок русого? — Вы думаете, это случайное совпадение? То, что она окликнула вас именем вашей матери. — Естественно, у моей матери не было подруг из среды монахинь. — Даже несмотря на то, что она была дочерью священника? Кроули не очень понимает, отчего ангел вцепился в это, как клещ. Или охотничья собака, учуявшая запах фазана. На кофе даже не обратил внимания. — Наверное, в ваших словах есть смысл, — отвечает Джек, постукивая себя по коленке. — Но она правда ни с кем не общалась из прошлой жизни с тех пор, как её выгнали из дома. Думаю, даже захоти она возобновить общение, её бы отвергли. Я впервые видела ту монахиню. — Значит, последний раз они общались лет четырнадцать назад, если она всё-таки была подругой вашей матери, — продолжает рассуждать Азирафаэль. — Поистине удивительно, чтобы человек смог вспомнить кого-то, с кем не делал попыток общаться столько лет. И не просто вспомнить, а распознать в ребёнке её мать. Да ещё и подбежать вовсе не с радостным лицом. Люди редко поддаются таким порывам, если не уверены до конца или если ими не движут какие-то значимые силы. — Она явно перепутала меня с какой-нибудь другой Сарой, мистер Азирафаэль. — Вы не против попробовать составить фоторобот той женщины? — Это описание похоже на кого-то из монастыря? Вы, наверное, там всех в лицо знаете. Мне проще будет посмотреть подборку фотографий, если она есть. — Не волнуйтесь, — он ободряюще улыбается. — У вас получится. — Азирафаэль, есть ли смысл тратить на это силы? — Кроули смотрит на него поверх бокала. — Даже если это подозрительно, это сейчас только помешает нашему делу. Или ты просто хочешь отвлечься? — Кроули, мне просто нужно убедиться, — мягко убеждает он, прикоснувшись к его руке, и этому невозможно сопротивляться. — Это не займёт много времени. У тебя есть принадлежности для рисования? — Несомненно. В кабинете. Ему становится любопытно, что же затеял его ангел. Пусть это даже баловство, всё равно выглядит увлекательно. Вооружившись карандашом, резинкой и бумагой, Азирафаэль принимается терпеливо работать над портретом. Несмотря на то, как часто дочь Сары тыкает в ту или иную часть наброска, восклицая «чёт не то». Кроули следит за ходом карандаша из-за плеча Азирафаэля: — Ты рисуешь вообще без построений, наживую? — Ага. — Я готов отдаться тебе прямо на этом столе. Ангел поднимает взгляд. С такого расстояния отлично видно, как тут же расширились его зрачки. — Чуть попозже так и поступим, — чуть хрипло обещает он. Дочь Сары слоняется по кабинету, пока Азирафаэль заканчивает скетч, и не один, а несколько. Видимо, тут тот же принцип — выбрать преступника среди подставных людей для чистоты эксперимента? Наконец, он раскладывает перед ней на столе шесть изображений немного похожих друг на друга монахинь. — Какая из этих женщин? Джек недолго, но внимательно разглядывает картинки. — Вот эта. — Прекрасно, — Азирафаэль с самым мирным видом убирает листы бумаги. И добавляет как бы между прочим: — Эта женщина — нынешняя богоматерь, Иезавель. Кроули рад, что решил не взять с собой бокал, а то бы уже расхерачил его об пол. Дочь Сары моргает слегка обескуражено: — Ну… бывает. У неё была знакомая по имени Сара? — У Иезавель была сестра по отцу, — рассказывает ангел старательно спокойным тоном, избегая взгляда Джека. — Звали её, как ни странно, Сара. Однажды Сара пошла за покупками и не вернулась. Пропала без вести. Ей было в районе шестнадцати, может семнадцати лет, несовершеннолетняя по тем временам. Объявлена мёртвой. — Наверное, я просто похожа? — бормочет Джек, мрачнея. — Так ведь, мистер Азирафаэль? — Будем считать именно так, пока не доказано обратное, — добродушно разрешает он. Кажется, это помогает ей удержаться, но даже предположения очевидно шокируют её. Она остервенело трёт ёжик на голове пятернёй, нервничая: — Ведь не может же такого быть, что она там купалась в роскоши, пока моя мать… продавала себя, чтобы купить нам хлеба и немного молока для меня? — шепчет она мысли вслух. — Разве святое семейство могло выгнать подростка на мороз и не искать его? — Мисс Томпсон, я могу нарисовать ваш портрет? — неожиданная просьба Азирафаэля совершенно не звучит как прихоть. По его лицу видно, что он нарисует её в любом случае. — Конечно, когда вы почувствуете себя лучше. — Зачем? — Потому что я не имею права протаскивать на Небеса фотографии, — в его взгляде снова проскальзывает что-то хищное и болезненное, когда он вспоминает об этом месте. — А свои рисунки я всегда могу выдать за случайные почеркушки от безделья. *** — Ангел Асаф прибыл по вашему приказу, Верховный архангел. Сегодня в кабинете высокого начальства нет той ужасающей ауры напряжения и угрозы. Можно немного перевести дыхание, но полностью расслабляться нельзя. Если от него потребуют устного объяснения предоставленных отчётов об тех ужасающих кровавых вещах, которым он вынужденно стал свидетелем… Архангел Азирафаэль дописывает что-то, и не сразу поднимает на него свой знаменитый арктический взгляд. Значит, ничего особо страшного не случилось? — Если вы по поводу того, выполнил ли я ваше задание по посещению родов на Земле, то я всё выполнил, — решает первым подать голос Асаф. — И теперь я куда лучше понимаю природу их… материального существования и… трудности, через которые им приходится проходить. Моя память определённо стала лучше, потому что некоторые сцены до сих пор стоят перед моими глазами. — Прекрасно, — роняет Азирафаэль, отбрасывая ручку. Выуживает из разбросанных по столу листков один. Манит Асафа подойти поближе и взглянуть. Это карандашный рисунок. — Ангел Асаф, я уверен, что ты значительно улучшил свои навыки посредством тяжёлой работы. Посмотри на это изображение. Скажи мне, видел ли ты когда-либо этого человека? Асаф наклоняется ближе и его рот чуть приоткрывается от удивления. — Да. О, да. Я видел этого человека, — с облегчённой улыбкой кивает он. — Хоть там и было темно, но теперь я вспомнил! Это юная богоматерь. Я приносил ей благую весть. Кажется, она была в полнейшем ужасе. Но что может быть страшного в рождении сына Бога? Наверное, она боялась родов, вот что я теперь думаю! — Ты настоящий молодец, Асаф, — хвалит Азирафаэль, отстранённо наблюдая за тем, как начинает сиять от удовольствия и гордости лицо ангела. — Всё-таки Небеса не ошиблись, отправив тебя на это задание. — Благодарю, сэр! *** Азирафаэль берёт с собой твёрдый альбом для скетчей на пружине, толщиной с целую книгу, и набор автоматических карандашей, которые не нужно затачивать. С Люцифером всё согласовано. Последнее, чего Азирафаэль хочет, чтобы его выводы оправдались. Он тревожно сглатывает, ступая на нужный этаж. Налево его ждёт пространство, принадлежащее Метатрону, а направо — маячит резко сияющий ультрафиолетом вход на высокую галерею. Азирафаэль поворачивает вправо и вплотную подходит к голубоватой арке, за которой ничего нельзя рассмотреть, сплошной белый цвет. Сработает ли пароль? Всё-таки он был передан через вторые руки. Азирафаэль закрывает глаза и делает шаг под арку. Потрескивание пространства окутывает его, заставляет встряхнуться перьям на крыльях. Он шагает ещё, и шлюз пропускает его через себя. Свечение пропадает, и он попадает в галерею. Узкий белый коридор с большими окнами вдоль всего пути, чуть поднимающийся вверх по уклону, словно пологий крытый трап или лестница без ступеней. Если бы окна были меньше и чаще, то ассоциации с фюзеляжем самолёта были бы особенно сильны. А пока… Азирафаэлю это действительно больше напомнило ощущение от той самой технологической «высокой галереи» в пирамиде Хеопса, через которую поднимали гранитные плиты камеры царя. То же давящее пугающее ощущение, остатки чужого древнего присутствия, и непонятный восторг — скорее всего, чисто психологический. От того, что, когда он поднимается наверх, его встретит сам Бог. Азирафаэль сжимает губы плотнее, доставая карандаш. Он может не опускать взгляд основных глаз на бумагу, туда смотрят вспомогательные, пока руки выполняют свою работу по запечатлению окружения. Он мог бы взять фотоаппарат, но он был рассчитан на видимые спектры людей, а вовсе не на то, что творится здесь. Он ничего внятного бы не показал, даже первые врата не смог бы отобразить. И гамма-излучения он не выдержал бы. Азирафаэль заглядывает в каждое смотровое окно галереи, при взгляде издалека затянутое серовато-синим туманом. Стоит подойти и подождать, как туман расползается в стороны, открывая определённые участки наблюдения. Земля и её окрестности, Небеса, Ад, лимбо и круги, райские кущи и прочее. Очевидно, теперь именно из галереи наблюдает за миром Метатрон, как прежде всегда наблюдал Бог. И Азирафаэль смутно наполовину припоминает, а наполовину догадывается, что окна сейчас отображают вовсе не те места, что в прежние времена. Логично предположить, что все точки наблюдения можно было настроить из центра управления — из капсулы Бога. Если он прав, это значит, что Метатрон менял их лично. И беспрепятственно заходил в запретную камеру. Азирафаэль поднимается по уклону всё выше, пока не упирается в шлюз Последних врат. Он белый и круглый, и вовсе не сияет так сильно, как вход в галерею. Он выглядит чужеродным твёрдым образованием, похожим на матовый металл или пластик, впрочем, немного всё равно излучающим инфракрасным в пространство. Ни ручек, ни звонков — ничего, гладкая поверхность. Азирафаэль выдыхает. В голове у него совершенно пусто. Он прижимает ладонь к вратам, те вздрагивают и раскрываются, будто бутон цветка. Шлюз кольцом расходится в стороны и застывает. Азирафаэль перешагивает через порог и оказывается там, куда никого раньше не допускали. Место, где обитает Бог. Странно завёрнутое белое помещение без единого острого угла, всё скруглено. Он распознаёт консоли, высотой ему по пояс, со множеством манипуляторов и устройств ввода, а также большие окна над ними — некоторые активные, некоторые нет. Внутри всех консолей, явно объединённых между собой, что-то автоматически работает. Слышится едва уловимый шум почти за пределами восприятия даже архангела. Азирафаэль не в состоянии понять или начать анализировать, что они отображают, что считают, что за цифры или показатели мигают и меняются на них. Что это за графики, схемы, что за столбцы? Их слишком много. Он рисует без остановки, стараясь не упустить ничего, медленно ступая по камере Бога. Становится понятно, что это единое помещение, то сужающееся, то разделяемое колонной с очередной консолью или ещё каким-то устройством. Пространство нельзя увидеть всё одновременно, но можно обойти по кругу, ничего не пропустив. Он обходит камеру примерно до половины, и вдруг наталкивается на очень уж большое окно на фоне всех остальных, и это окно ведёт в космос. На этом изображении дополнительно есть какие-то непонятные отметки поверх. Азирафаэль чувствует, как у него потеет затылок. Здесь столько звёзд на точно определённом расстоянии друг от друга! Ошибёшься — и Кроули ни за что не определит, какая часть Вселенной тут изображена. Или это одна галактика? Или две? Азирафаэль так далёк от этого! Это тысячи точек, а у него только крошечные листы бумаги. Но он обязан попытаться и напрячь все свои глаза и пальцы, чтобы машинно точно отобразить увиденное. Хотя бы участки около пометок и общий вид распределения космических объектов… И он не имеет права потратить на это слишком много времени и страниц. Впереди — ещё окна и внутренние конфигурации капсулы, которые требуется зарисовать. Азирафаэль действует так быстро, как только может. Карандаш невыразимо быстро мечется по листкам блокнота, стираясь на глазах. От его альбома остаётся лишь один лист, когда он обнаруживает перед собой снова кольцо Последних врат. Он обошёл всё. Быстрым шагом он спускается по склону высокой галереи, через лучевой шлюз, на основной этаж. Напротив вдалеке маячит кабинет Метатрона. Азирафаэль вытирает пот со лба. Нужно ли ему туда? Не сможет зарисовать — придётся запоминать. И он идёт, ускорив шаг. Ему некогда думать о постороннем. *** Лифт возвещает прибытие необычного гостя. Азирафаэль догадывается об этом и по звуку, и по внутреннему ощущению. Он сразу встаёт из своего кресла, пока Метатрон идёт к его рабочему месту. — Как настроение, Верховный архангел? — спрашивает Метатрон, цепко разглядывая его. Взгляд мёртвых глаз никогда не соответствует содержанию речи и её тону. — Надеюсь, боевое? Впереди нас ждёт столько приятных дел. — Глас Божий. Приветствую. Архангел склоняется, как положено. Тот нетерпеливо кивает, как будто ему не нравятся формальности. Но если их не использовать, будет только хуже. — Смотрю, вы обратно располнели, прилично раздались в ширину, так сказать, — отмечает Метатрон непроницаемо благожелательно. — Снова стали навещать Землю, чтобы полакомиться едой? Вовсе не осуждаю, ведь я сам иногда приношу вам вкусности, чтобы вы не слишком скучали. Не отказывайте себе в этой маленькой слабости, я понимаю, почему вы бываете на Земле и особенно теперь зачастили. Скоро Страшный Суд, и больше вы человеческой еды уже никогда не попробуете. Его слова звучат не как поддержка, а как очевидное мрачное предзнаменование. Напоминание о том, что всем слабостям и глупостям скоро придётся конец, хочет Азирафаэль этого или нет. — Это моя обычная форма, Глас Божий, — ровно выговаривает архангел. — Да, она весьма крупная для обычного ангела, однако таким меня создал Бог. Я уверен, у него были причины на это. Лицо Метатрона меняется не в тот момент, когда Азирафаэль ссылается на Бога. А в тот момент, когда он упоминает «причину». Интересная реакция. Почему именно это его заставило напрячься? Он всё ещё опасается его? После всего того, что Метатрон смог провернуть, он кого-то умудряется остерегаться? Или это просто раздражение? — Я понимаю, — коротко улыбается Метатрон. Откуда-то в его руках появляется коробка со сладостями, определённо материальный объект. Азирафаэль даже приглядываться к ней не хочет, но делает вид, что признателен знаку внимания. Метатрон кладёт её ему на стол. — Расскажите мне о своей работе, — продолжает тот. — Как вы думаете, какое количество грешников и праведников на земле? Какое у них будет конечное соотношение, когда все живые умрут и воссоединятся с покойниками? Много стран-язычников, но много стран, где живут люди, вполне готовые к Богу или уже нашедшие истинную веру. — Не хочу вас огорчать, но по моим прикидкам, соотношение выйдет примерно одинаковым. Таковы критерии отбора. Они довольно жёсткие. Удивительно, но Метатрон остаётся доволен его ответом. — В этом и смысл критериев. Спасибо, это всё, что я хотел узнать. Сомневаюсь, что кто-то способен предоставить мне более точную интерпретацию данных без каких-либо увёрток. Глас Божий разворачивается и просто уходит. Азирафаэль опускается обратно в кресло. Судя по поведению врага, он понятия не имеет, что делал Азирафаэль в его отсутствие и где побывал. Что украл инструменты стражей Эдема. Но даже если бы он обнаружил пропажу — никто, даже сам Бог не в состоянии узнать, есть у Азирафаэля с собой пламенный меч или нет. Он косится на отвратительную коробку. Внутри действительно качественный продукт, но его едва ли не тошнит при мысли о нём. Он встаёт, вынимает меч, прежде удерживаемый головными крыльями, и одним движением рассекает материю. Обращая её в пепел, в ничто. Он должен был бояться Метатрона. Сейчас-то уж точно должен, ведь опасность возросла. Из скрытой она стала явной. Но именно теперь, когда он видит всё, страх почему-то почти полностью исчез. *** — Меня начинает терзать комплекс неполноценности, — бормочет под нос Кроули, держа в руках изрисованный вдоль и поперёк скетчбук. Надев на руки перчатки, он осторожно листает страницы, чтобы не смазать карандашные линии и точки, явно выверенные до долей миллиметра. — Почему же? — удивляется Азирафаэль. — У меня такое ощущение, что я ничего не умею, а ты умеешь и знаешь буквально всё. И мне приходит в голову закономерная мысль: а зачем тогда… — Не стоит продолжать, Кроули, дорогой, — обрывает его Азирафаэль ощутимо холодно. — Когда ты произносишь «дорогой», обычно это скрытая угроза. Кроули выпрямляется, прекращая нависать над альбомом и оставляя его на рабочем столе. Азирафаэль рассеянно смотрит в окно на дождливый день, теребя кисточку занавески. — Знаешь… — наконец, решается молвить ангел. — Нет, ты точно даже представить себе не можешь, как долго и как сильно я чувствовал себя неприспособленным, беспомощным и слабым рядом с тобой. Мне тяжело давалось то, что для тебя не составляло никакого труда. И до сих пор мне очень трудно справляться. Я всегда думаю — эти мысли редко отпускают меня — насколько проще и быстрее, изящнее и рациональнее проблему решил бы Кроули, а я даже пути к этому решению не вижу. У меня в голове совсем другие мысли, она совсем по-другому работает, и просто не способна иначе. — Это, наверное, комплимент мне? — с осторожным сомнением произносит Кроули. — Однако я в упор не могу понять, о чём он. Я как чихуахуа на той картинке: «всё, что я умею — это дышать». Но если бы я мог, действительно мог что-то сделать за тебя, я бы это сделал. Хочешь, мы поменяемся обликами ещё разочек? — Всё в порядке, Кроули, — Азирафаэль оборачивается на него со слегка грустной улыбкой. — Я всего лишь нарисовал это. И я понятия не имею, что я зарисовал. — Ну, я пока тоже не вполне понимаю, но обязательно пойму, — признаётся демон. — Не могу же я разочаровать твои ожидания обо мне? Надо разместить эти кадры в пространстве, чтобы можно было увидеть всё целиком. Используем сцену и зрительный зал. Дочь Сары прибрала большой зал, как могла, но никакого ремонта или обновления, естественно, не проводила. На сцене, окружённое не работающими сейчас инфракрасниками, возвышается прежнее спальное место Кроули, тщательно накрытое покрывалами от пыли. — Это оно? — с интересом подходит к конструкции Азирафаэль. — То самое гнездо, о котором упоминала мисс Томпсон? — Йеп, — нехотя отзывается Кроули. — Действительно большое. — Если я наг, то занимаю места больше, чем человек. Не отвлекайся, ангел. Только ты помнишь, в какой последовательности нужно расположить рисунки. — Сказать, что ты бываешь нагом и следом потребовать от меня не отвлекаться — несколько жестоко, не находишь, Кроули? Зарисовки Высокой галереи размещают вдоль рядов зрительских кресел, на проходе. Гнездо решают не трогать, а сделать вид, что это Последние врата, и прикрепить на журнальный столик рядом их изображение. Все декорации и экраны на заднике сцены приходится снять и демонтировать, чтобы расчистить место для рисунков капсулы Бога. Листы подвешивают к нитям, спускающимся с осветительных ферм, и всё располагается плотнячком, но это лучше, чем ничего. Азирафаэль старается воспроизвести изгибы стенок камеры, её гладкие колонны, но всё равно лучше подключить воображение. Только в голове линии панорамной зарисовки на маленьком листке превращаются в реальное помещение. Для Кроули в этом нет никакой сложности. Если бы он решился использовать свои силы, не боясь быть обнаруженным, он создал бы отдельное пространство нигде, где выстроил бы архитектуру всех помещений Бога в высокой степени точности. Впрочем, наверное, так и надо сделать? — Что скажешь? — Азирафаэль оглядывает испещрённое его рисунками пространство, заметно нервничая. Он вытирает вспотевшие ладони о штаны. — Во-первых, то, что ты так не решился мне сказать, — серьёзно произносит Кроули. — Ты никого там не встретил. Азирафаэль выдерживает паузу, устало прикрывает веки и в итоге сдаётся: — Верно… Должны ли мы кому-нибудь сказать? — Вопрос стоит не так, — Кроули, тоже волнуясь, пропускает пятерню через длинные волосы. — Вопрос в том, насколько с учётом этого стал силён тот, кого нам нужно уничтожить. — Ты считаешь…? — Я считаю, Метатрон убил Бога. Слова опускаются как тяжеленный камень. — Это невозможно! — шепчет ангел. — И при этом у него не хватает сил до конца воспользоваться его инструментами, — продолжает демон. — И Люцифер явно что-то знает об этом. Из его разговоров я могу предположить, что всё это время он противостоит именно усилиям Метатрона. Мне очень хочется верить, что они по разные стороны. Люцифер лишь спорил с Богом, я не представляю, чтобы он собирался его убить. Все его переживания последнего времени лишь об утерянном ребёнке. — Тогда почему баланс мира не пошатнулся? — замечает Азирафаэль. — Наверное, потому что жив сын Бога и жив бездействующий Антихрист. Какая же пугающая мысль — думать о том, что баланс мира зависит лишь от двух хрупких человеческих жизней, которые даже не подозревают, какая тяжесть внезапно опустилась на их плечи. — А также равновесие поддерживается борьбой Люцифера и Метатрона. — Спросим у него напрямую? — предлагает Кроули, и ангел кивает в ответ. — И ещё кое-что. Мы знаем, где находится Антихрист, даже можем позвонить ему в любой момент и попросить помощи. Однако что нам делать с сыном Бога? У Азирафаэля на лице проявляется выражение, которое отлично знакомо Кроули и не очень ему нравится. То самое, когда ангел мучительно собирается сказать что-то неприятное, но необходимое. — Ангел? — предупреждающе бросается Кроули, напрягаясь. Сквозняк треплет листы на нитках. Азирафаэль стоически выдыхает, решаясь: — Ты никогда не задумывался, Кроули, почему тебя не обнаружили сразу после пробуждения? — Нет. — Кто ещё живёт с тобой в этом доме с тех пор, как ты проснулся? — Дочь Сары. — Как какой-то человек смог войти сюда, когда даже князю Тьмы требуется твоё сопровождение? Как человек смог тебя разбудить? Почему Люцифер ни разу не заметил присутствия человека здесь? Ангел сыпет странными вопросами, никак не связанными с предыдущей темой, и Кроули пожимает плечами немного растерянно: — Вероятно, это действие зоны Бентли. Ты, наверное, в курсе, что она хранит в себе мой пространственный инструмент. Ты его помнишь. Это рычаг такой. — Да, я его прекрасно помню… — ангел не даёт сбить себя с толку и снова возвращается к своей непонятной речи: — Моё чудо по снятию боли, свершенное здесь над Джеком, не отобразилось на общем глобусе учёта чудес. Знаешь, что это значит? Кроули засовывает руки в карманы джинс, неосознанно копируя жесты Джека. — Территория сокрытия чудес, — вынужден ответить он. — И вино. — Вино? — То, что тебе постоянно приносит мисс Томпсон, причём за раз много она никогда не покупает, хотя могла бы, — в глазах Азирафаэля вспыхивает неумолимая энергичная искра, будто он приготовился к финальному аргументу. — Это вино Иерихона. Иерусалима. Вифлеема. Нам с тобой это было несколько сложнее почувствовать, потому что мы много что перепробовали за свою жизнь. А вот Люцифер пробует еду крайне редко, и он заметил неладное. Ему напомнило. Он заметил, но не стал напрягаться с выяснениями. А вот я попробовал ещё раз специально и теперь тоже припоминаю. Такие сорта винограда уже не растут. Они уже давным-давно подверглись селекции и стали другими. — Это не может быть оно, Азирафаэль, — насмешливо фыркает Кроули, до последнего сопротивляясь тому, на что намекает ангел. — Да, я иногда чувствую что-то похожее, когда пробую его, некую ностальгию, потому мне оно и понравилось. Но такого просто не может быть. Неужели ты намекаешь…? Нет. Да брось, с вином это уже глупости. К тому же, мы же решили, что Иисус ничего не знает про себя, а тут ты заявляешь, что всё это время, ох, мать твою, всё это время он превращал воду в вино? Просто потому что я попросил его это делать? Не слышал ничего более нереалистичного, чем это. — Это не всё, — Азирафаэль успокаивающе хватает его за руки, чтобы остановить его беспокойные блуждания и верчения на месте. — Я сделал портрет мисс Томпсон, помнишь? Я показал его ангелу, который приносил благую весть Саре. Он сказал, что мисс Томпсон и Сара, которая сестра Иезавель — это один человек. У них практически одинаковые лица. Кроули смотрит на него почти с отчаянием. — Технически, непорочное зачатие — это партеногенез, — не останавливается Азирафаэль. — Обычно рождаются женские особи, точные копии своей матери, но иногда и мальчики. — Откуда ты это узнал? Да, я сам видел, что первая Богоматерь и Иисус были очень похожи, но разве не потому что они родственники? — Я не узнал. Я просто проверил эмпирически, а потом сделал вывод. Для людей, не учивших магию, мир полон физики. — Азирафаэль, ты же не хочешь сказать, что… нет. Ну нет, — он мотает головой из стороны в сторону. — К сожалению, всё так. Кажется, я снова его поймал. Потерявшегося ребёнка, — Азирафаэль улыбается почти смущённо, прекрасно понимая, что смог сделать практически невозможное. — Примерно одновременно забеременели две дочери священника. Одна — подросток Сара, потому что негодяй Асаф выбрал самую молодую. А вторая, Иезавель, уже была послушницей и должна была блюсти целибат, но с кем-то, кхм, спуталась. Сара рассказала о непорочном зачатии, и вторая поступила так же. А на шестом месяце их отправили определить пол ребёнка. И ту, у которой была девочка, выгнали с позором, так как у Бога может быть только сын. Кроули до последнего надеется, что ангел пошутил и вот-вот вскочит, закричав — «хаха, попался, а я тебя разыграл, разыграл!» Но Азирафаэль больше ничего не говорит. Это всё правда. — Да, это не самая приятная история, — ангел поглаживает его кисти. — Но отчего это так пугает тебя? Кроули опускает голову: — Блять, я же думал, она просто покупает его где-то… Я не хотел заставлять её делать нечто подобное. Как же стыдно! Меня не пугает, ангел, просто… Никто не заслужил такого дерьма. Быть Иисусом — худшая участь. Тебя терзают, как тряпку, требуют то одного, то другого. Пережить то, что пережила она, и снова получить трудности и неприятности вместо спокойной нормальной жизни — это несправедливо. — Мы постараемся, чтобы она не умерла, хорошо, Кроули? Демон вздыхает, смиряясь и поддаваясь убеждениям. — Надо ей сказать. — Не представляю, как это сделать поделикатне, — признаётся Азирафаэль.- Она была поражена даже предположением о том, что с её матерью поступили столь жестоко. — Это сделаю я, не беспокойся. — Ох, спасибо за это… Кроули перехватывает его руки, а потом и вовсе обхватывает лицо Азирафаэля прохладными ладонями: — Ты молодец, ангел. Я думаю, ты самый умный как среди своих, так и среди демонов. Ты просто хренов гений, и никто не убедит меня в обратном. Ты совершаешь невозможное. Никто так больше не умеет и никогда не научится. Ты уникален и восхитителен. Совершенен в том, каков ты есть. Враги жестоко пожалеют, что перешли дорогу тебе и мне. Вся наша пережитая боль — это клинок. Всё, что в нас его хорошего и трепетного — это наш клинок. У нас всё получится. Ангел, ты что, плачешь? — И вовсе нет… — Азирафаэль поворачивает голову, чтобы спрятать лицо в его ладони. Хорошо хоть головные крылья не развернул, чтобы прикрыться. — Вот и ладно, — Кроули хмыкает и обнимает его, дав примостить голову на плече. — С проблемой Джека надо разобраться раньше, чем я примусь расшифровывать твои заметки. — Неужели ты понимаешь, что на них изображено? — Ну… кое-что, — уклончиво отвечает Кроули. Он не хочет говорить заранее о том, что ему померещилось в них. *** Они находят Джека в одной из комнат на первом этаже, где она обустроила небольшую новую кухню на месте старого горячего цеха. Джек дожаривает яичницу с помидорами. Кипит чайник. У заново покрашенной стены стоит простой обеденный стол и четыре стула. У каждого посадочного места — циновочки под тарелки, а посредине стоит маленькая вазочка с веточкой лиловой хризантемы. — Юная леди, у нас к тебе серьёзный разговор, — пробует начать Азирафаэль и, конечно у него сразу получается нотация. Дочь Сары приподнимает бровь. Кроули небрежно машет ей рукой, успокаивая. — Азирафаэль, мы же договорились, — он с усмешкой кладёт руку на ему плечо, отстраняя от сложного диалога, как и обещал. — Мы присядем? — Конечно. Что случилось, мистер Кроули? Видела, вы там что-то затеяли на сцене. Кроули и Азирафаэль занимают стулья рядом друг с другом. Дочь Сары усаживается напротив с готовой яичницей и стаканом чая. Кроули решает не тянуть кота за хвост и произносит сразу, целиком, самым обычным тоном: — Да не то чтобы что-то действительно случилось, просто Азирафаэль тут выяснил, что ты — дитя Бога. Ну и заодно историю твоей семьи. Твоя мать — действительно сестра Иезавель, а эти додики-родственники выставили её за порог, потому что решили, что у Бога могут рождаться только сыновья. Дочь Сары не доносит вилку до рта и с досадливым вздохом бросает её обратно в тарелку. — Так и знала, что рано или поздно вскроется подобная хрень… Мистер Кроули, я честно собиралась рассказать, что у меня есть странности. Это мало кому нравится, так что не вините меня в умышленном молчании. Мне хватило ума держать это в секрете от остальных людей моего круга. Я боюсь представить, что бы они со мной сделали, если бы выведали, и как бы это использовали. Это не особо поддаётся контролю, и никогда не знаешь, что произойдёт в следующую секунду, как и в какой области. Это скорее проклятие. Чувствуешь, что ты очень опасен для окружающих, и то, насколько они опасны для тебя. Я ощущаю себя монстром. Всегда слежу за собой и своим действиями, ведь я случайно могу навредить тому, кому вовсе не хочу. Пользы от этих рандомных чудес — никакой. Я никогда не знаю, получится ли, и насколько успешно. Это всегда слабые, глупые вещи, от которых нет никакого проку. Есть настоящий Иисус, а это, я так понимаю, слабый отголосок его настоящей силы. Мама говорила, мы с тем родились примерно одновременно. Я думаю, в этом дело. Полбутылки вина я могу сделать, а могу и не сделать, а может всего стакан получится. И зависимость результата от каких-нибудь показателей я рассчитать не в состоянии. Вот, например, я способна на расстоянии понять, святая вода или нет. Я могу её делать. Но опять же, бесконтрольно. Я однажды набрала вам ванну, а она вся святая оказалась… пришлось тщательно чистить её и менять воду. Это очень неприятно, словно во мне бомба с собственным взрывным механизмом, таймером и разумом. Я знаю, что вам со мной жить опасно, но воспользовалась чужой добротой. Простите. Я старалась, как могла, чтобы искупить это своим старанием. Азирафаэль оказывается либо гораздо менее чувствительным к подобным откровениям, либо слишком быстро приходит в себя. Он спрашивает почти сразу после того, как Джек замолкает: — Получается, раны Кроули зажили так быстро потому, что ты приложила к этому руку? — Да? Я про это не знала. Впрочем, если бы я была настоящим Иисусом, то, конечно, излечила бы его сразу. Но у меня нет подобных сил. Впрочем, я и с этими-то выкрутасами не знаю, что делать. Вот, с погибшими цветочками вам помогла. Повезло, что получилось. Мне показалось, они для вас были важны. — Спасибо тебе, — выдавливает Кроули. — Ты совершенно ни в чём не виновата, дочь Сары, поверь мне. Азирафаэль…? Ему даже договаривать не нужно. — Мисс Томпсон, — аккуратно произносит архангел. — У нашего Бога только один ребёнок, и это вы. Определённо. Могу я узнать настоящее имя, данное вам матерью? Дочь Сары вздыхает с ощутимой нервной дрожью, глупо и печально улыбается, и почти сразу гасит улыбку. Словно хочет заплакать, но удерживается. — Иисус. Так она назвала. И говорила то же самое, что и вы. Они дают ей немного времени. Теперь становится ясно, отчего её вовсе не пугали и не удивляли до потери пульса все странности и приметы что демона, что ангела. Забыв об остывающей яичнице, она опускает голову на руки, чтобы собраться с мыслями. Наконец, она поднимает на них сомневающийся взгляд: — Но вы это говорите мне потому, что чего-то от меня хотите? — К сожалению, да, — как можно более спокойно и нейтрально произносит Кроули. — Мы просим тебя не устраивать Страшный Суд, даже если на тебя будут давить. Даже если будут заставлять и шантажировать, в том числе нашими жизнями. Не поддавайся. Только ты способна это сделать, и больше никто. Она смеётся сквозь слёзы странным, как будто облегчённым смехом: — Да я ж не ёбнутая! Конечно, не стану. *** — Бога правда нет? — спрашивает дочь Сары, задрав голову на высокие осветительные балки, с которых спускаются нити с листками на них. В помещении прохладно, оно почти не отапливается, но включать инфракрасники рядом с бумагой никто не решится. — По крайней мере, я его не нашёл там, где он должен был быть и всегда был, — обтекаемо отвечает Азирафаэль. — Я рисковал жизнью, проверяя это. — Я отсканирую все листы, хорошо? Чтобы не пропали. Я заказала очень хороший сканер. Собственно, она принесла его подмышкой, поставила на журнальный столик и подключила к своему смартфону. Кроули многозначительно протягивает ей перчатки и сам осторожно снимает рисунок за рисунком. — А откуда вы черпаете энергию для своих… магий? — осведомляется Джек, войдя в ритм методичной и скучной работы. — Чудес, — поправляет Кроули. — Вот мне любопытно — откуда? Разве вы не забираете наши души после смерти? Делите их между собой в Рай или Ад, и никогда не возвращаете обратно на землю? Разве не наши души — источник энергии для ваших чудес? — Мисс Томпсон, но тогда зачем нужна идея апокалипсиса и второго пришествия? — отмечает Азирафаэль. — Вы же знаете суть страшного суда, о котором говорят все газеты. Какой смысл, скажем так, уничтожать под корень «кормовую базу»? — Может быть, это ваш цикл размножения? — легко предполагает Джек, зажимая крышкой сканера очередную страницу. — Я знаю, что ваше число пока что было неизменным. — К чему размножаться тем, кто никогда не умирает и не стареет? — спрашивает Кроули. - Бог всегда может создать новых, если мы немного потеряем в количестве. — Но теперь его нет? — Даже если бы он был… это правда странно, — вынужден согласится Кроули, остановившись и не сняв следующего рисунка. — Ты думаешь, что сила наших чудес проистекает из пленённых нами душ после смерти? — Это очевидно, мистер Кроули. Энергия не возникает из ничего и в никуда не девается. Но тогда возникает вопросы: на что же тогда нужна такая уйма энергии, что выделится после смерти всех людей на Суде? И где вы собрались её складировать? — Физика… физика, — беспокойно хмурится демон. — Я бы не прислушался к твоей логике, если бы на рисунках и правда не была какая-то разновидность технической документации. Чертежей. Схем. Я могу прочитать это лишь частично, потому что не очень пока понимаю конечное устройство, в которое они соединяются… И вот эти показатели систем. Что за системы? Чёрт ногу сломит. Здесь даже не человеческие техники и принципы построения. А вот физика — везде одинакова. Лучше всего начать с того, что я точно способен понять — с карты звёздного неба и его фрагментов. Не зря же она была в самом центре? — Ладно, тогда занимайтесь, а я пока сохраню в облачное хранилище то, что мы уже наработали. Сделаю уйму копий, чтоб точно ничего не пропало никогда. Кроули ведёт Азирафаэля на верхний этаж, к лестнице, ведущей на чердак, а оттуда через слуховое окно — на кровлю здания, покрытую железными листами. В ветреном ночном воздухе чувствуются наступающее тепло. Скоро всё живое окончательно расцветёт и наполнится запахами. Влажный звук машин редко слышится в настолько поздний час. К рассвету дороги высохнут после весеннего дождя. Кроули подаёт ангелу руку, чтобы он устроился на уступчике и не скатился вниз. Впрочем, для летающих существ это — излишняя приятная предосторожность. Над ними простирается звёздное небо с отчётливо видимой полоской Млечного пути, пересекающей небо из конца в конец. Луны не видно, и оттого звёзды особенно ярки. — Кроули, ты собираешься использовать свой инструмент? — почему-то шёпотом спрашивает Азирафаэль. — Это ведь означает, что тебе придётся снять защиту с этого здания? — Верно. Как думаешь, хватит ли нам территории сокрытия, которую генерирует дочь Сары? Если исходить из её слов, территория не обязательно будет являться непрерывным постоянным полем в каждую секунду времени. Азирафаэль задумывается на секунду, опустив взгляд. В нём проскальзывает что-то болезненно-ностальгическое, и Кроули заранее собирается отказаться от того, что ангел хочет самопожертвовательски предложить. — Я могу взять четыре инструмента стражей и ограничить с их помощью зону, — предлагает Азирафаэль. — Зону Эдема. Четверо врат: восточные, западные, южные, северные. Стражей уже давно не четверо, но хватит меня одного. Кроули чувствует, что у него от подспудной тревоги пересыхает во рту: — Я знаю, что для установления зоны Эдема требуются определённые условия. — Они выполнены, — губы Азирафаэля трогает внезапная улыбка. — Здесь есть прекрасный сад. И невинный человек. И… мы с тобой. Ничего не остаётся, кроме того, чтобы согласиться. И, честно сказать, он действительно жаждет это увидеть. Почувствовать то давно позабытое ощущение — тёплый сад, наполненный кипящей жизнью, окружённый негостеприимной, неизведанной пустотой смерти. Сад, в котором не нужно бороться, не нужно ничего уметь или знать. На короткую секунду он невероятно притягателен, чтобы склонить отяжелевшую голову. Азирафаэль встаёт. Уклон кровли ему не страшен: нижняя пара крыльев прочно принайтовывает его к железным листам. Он раскрывается весь, как в тот раз — четыре головы, три пары крыльев, огромное эфирное тело и на нём — тысячи открытых сияющих глаз. А потом Кроули видит то, чему почти никогда не был наблюдателем раньше: быстро заряжающееся кольцо нимба над человеческой головой ангела. Азирафаэль разгоняет собственную энергию, бросая её в кольцо, концентрируя её. И когда светимость нимба и напряжение в нём достигает высокого уровня, он располагает инструменты нужным образом в пространстве, замыкая цепь. Нимб разряжается в инструменты. Мир вокруг вздрагивает. Кроули оглядывается. Ветер становится теплее и суше, доносит запахи далёких ранних цветов. Звуки снаружи глохнут и смягчаются. Азирафаэль выдыхает, не меняя своего положения и не расслабляясь: — Зона установлена. Это временный Эдем. Можешь действовать, но не обессудь: никак шевелиться я не могу, иначе нарушу генерируемый поток. А интерференции могут обнаружить, да ты и сам знаешь, насколько это нехорошо. — Я понял, ангел, — сосредоточенно кивает Кроули. — Я быстро. В его руках возникает рычаг, блеснувший серебристым металлом в свечении нимба и глаз архангела. Кроули не нужно дополнительных крыльев, голов, хвостов или глаз, чтобы делать то, что он умеет делать. Он втыкает рычаг в небесную картотеку и проворачивает его, пробуя по памяти найти нужный участок неба. Карта, которую зарисовал Азирафаэль, была зафиксирована наблюдателем не с Земли. Расположение звёзд имело другую точку наблюдения, но для Кроули это не было неразрешимой проблемой. Он крутит вокруг своей оси настоящие карты, выискивая самое правдоподобное совпадение с рисунком, проверяет соответствие локальных зарисовок. Столбцы символов около определённых объектов, которые ничего не значат для Азирафаэля, для Кроули значат очень много. Продираясь словно сквозь слой ваты, он с трудом припоминает эти знаки, эту систему обозначения небесных тел. — Кроули! — внезапно с восторгом восклицает Азирафаэль. — Это именно то, что я видел! Ты нашёл этот ракурс среди всех ракурсов и звёзд Вселенной! У Кроули на душе становится тепло и удивительно приятно. Он смакует редкое драгоценное ощущение, благодарно лаская взглядом фигуру Азирафаэля, но вынужден улыбнуться чуть печально: — Нам нужно звать Утреннюю Звезду, ангел. — Почему? — Дело принимает скверный оборот. На карте указан маршрут отсюда до Больших Магеллановых Облаков.