И что-то страшное грядёт

*** Азирафаэль раздражённо постукивает золотистой папкой по столу. Рядом с ней высится неровная стопка точно таких же. — Михаил… а вы перепроверяли эти цифры? Хоть раз? — ожесточённо распекает он. — Я нашёл порядка тысячи ошибок. Математических и не только. Вижу, тут стоит ваша подпись. Как будто кто-то намеренно пропустил такой бардак в столь важные документы. Я не хочу ни на что намекать, но разве такое походит не на просто халатность, а даже на намеренный саботаж? Михаил сидит напротив, через стол. Кресло мягкое, но он не может позволить себе в нём развалиться. Сидит напряженно, на краешке, выпрямив спину и сложив ладони на коленях. И всеми силами пытается держать совершенно белое лицо нейтральным. У архангелов нет никакого иммунитета к ругани и критике. Они её не испытывали ни разу за всю свою безмятежную жизнь. Способны лишь угрожать другим, но стоит почувствовать на своей шкуре, так всё сразу меняется. Азирафаэль не собирается быть ни к кому снисходительным и смягчать выражения. Скорее наоборот. Он знает, как подбирать железные аргументы, как спорить и затыкать. Эти неопытные существа всё равно что безмозглые напуганные котята. О, Азирафаэль хорошо учился у людей брызгать ядом. — Вы же никогда не работали с небесными документами… — бормочет Михаил, опустив взгляд. Это он так пытается оправдаться, просто переведя стрелки на чужую некомпетентность при проверке? — Хотите сказать, на Небесах другие законы математики? — немедленно хмурится Азирафаэль, повысив голос. Он открывает папку и тычет пальцем в строку с ошибкой, сунув документ в лицо архангелу. — Вычитание по-другому работает и сложение, тройка сама по себе имеет право превращаться в единицу? Глубоко сомневаюсь. Пристыженный архангел подавляет неприязненный оскал. — И если вы утверждаете, что я никогда в глаза не видел ничего подобного, то смею вас огорчить, — продолжает Азирафаэль, садясь обратно в кресло и поправляя очки. — В своё время я работал с людскими документами. Как оказалось, Небесные записи на порядок проще, с ними разберётся даже ребёнок. Но, видимо, не бессмертные ангелы. Я понимаю, дело вовсе не в уме, а в наплевательском отношении к своей работе, слишком большом доверии к сотрудникам и полном отсутствии надзора. Это недопустимо. Разве вы не согласны, Михаил? — Ммм… сотрудникам нужно быть повнимательнее, — выдавливает из себя собеседник. — Я не ожидал, что до моего появления здесь тут будет царить подобный кавардак и брожение, — вздыхает Азирафаэль, пробуя успокоиться. Получается не очень. — Нет никакого контроля и учёта, никакой технической проверки, рядовые ангелы совершенно ничего не делают и понять не могут, как делать и что. Я на протяжении уже скольки времени организовываю курсы, пытаюсь их хоть чему-то обучить, за это время заяц бы научился. Человеку пару месяцев нужно, чтобы освоить принципы. Как мне это понимать? — Азирафаэля снова разбирает досадливая ярость: — Ангелы специально это делают? Из ста баллов по своей профессии они получают двадцать и даже не огорчаются! А почему? Потому что считают это совершенно неважным и за это им не будет никакого наказания. К сожалению, оно быть должно, Михаил! Дисциплинарное взыскание. Вы согласны? — Это уже чересчур… — Михаил делает попытку улыбнуться, чтобы смягчить его гнев. - Мы же ангелы, а не какие-то демоны. — А о чём и как я буду отчитываться Метатрону, вы соображаете? — Азирафаэль громко хлопает папкой по столу. — У вас расхождение в душах праведников полтора миллиона. Миллиона, архангел Михаил! И это только один показатель. А скоро я начну проверять законность пребывания душ в раю и критерии оценки. Что я там обнаружу? А условия их пребывания? — Ваш тон, архангел Азирафаэль… — Я говорю о настолько неважных вещах, что вас больше заботит мой справедливо измученный чужой тупостью тон? — восклицает тот. — Думаете, Метатрону будет дело до ваших жалоб на тон, когда вы покрываете кучу фатальных ошибок Небес, словно вы секретный вредительский агент Ада? Может, так оно и есть? Неужели вы не расстроились, увидев, в каком катастрофическим состоянии пребывает небесная система канцелярии? У меня душа болит, когда я это вижу, а у вас? — У меня тоже, — выдыхает Михаил, будто опасается, что острая папка вот-вот прилетит прямо ему в лицо. — Конечно, я с вами полностью согласен. Надо… надо это исправлять. Конечно. — Тогда мы всех соберём и вместе со всеми архангелами сделаем внушение всем виновным и не желающим исправляться и учиться, — с нажимом заключает верховный архангел. — Всё предыдущее должно быть исправлено в кратчайшие сроки, и я снова это проверю. И никаких уклонений от обязанностей и саботажей я больше не потерплю. Постараемся донести до подчинённых важность нашей работы, раз они об этом забыли. Если говорить с кем-то на языке цифр, то кто бы это ни был, он ничего не сможет сделать. Язык цифр — лучший инструмент Азирафаэля, который он получил от людей. Можно сказать, взамен бесполезного пламенного меча. Тут бы меч совершенно не помог, а вот способность легко понимать формы и бумаги… «Это вы тут ничего не делали и считали себя профессионалами. А вот я на земле понавидался. Страшно вам, ангелы? И это я ещё только начал». Они даже Метатрону не могут пожаловаться, потому что он лично назначил Азирафаэля на эту должность. И сомнение в его решении вызовет только гнев. И скорее это Азирафаэль имеет полное право на них нажаловаться, учитывая, чего они навертели, тысячелетиями тут прохлаждаясь. Пусть он не принимал особо никаких решений по политическому планированию, но теперь ему всегда присылают приглашение. В общий курс он не вмешивается. Зато на собраниях по поводу ошибок в целых пластах разделов документов или очередных провалов — он всегда рвал и безжалостно метал. Он был прав, как ни крути, и давил на самое больное место. Метатрон оценивает то, что он утратил улыбки, как знак того, что он утратил мечтательную дурость по Земле и готов, наконец, остепениться. Строгое выражение лица было для Метатрона ничем иным как показателем верности. Однако — вовсе не ума. Его интересует лишь исполнительность, лишь её он способен распознавать. Старый дурак. Метатрон спокоен: Азирафаэль нашёл своё место, в политику не лезет. Опасность миновала. А в том, что его посчитали опасным, Азирафаэль не сомневался. Иначе не было смысла ни в угрозах, ни в щедрых посулах. Азирафаэль прекрасно научился имитировать, кого нужно. Кем он хочет быть, как он хочет выглядеть со стороны — не всегда является тем, кем он является по внутренней сути. Может быть, только если немножко. Это выматывало. Но он остался один. И другого выхода просто не существует. Негласно он стал проверяющим чего угодно и как угодно на Небесах, и всегда что-нибудь да находил. Его стали бояться, как огня. Но делал он неоспоримо благое дело, а за это ненавидеть ангелу ангела ну никак нельзя, ни в коем случае. И никто не мог махнуть на это рукой, потому что документы на Небесах касаются душ людей, их грехов, их поощрений, нужен учёт накладываемых благословений и совокупности совершения чудес, которые должны идти в балансе с канцелярией Ада. У них-то она, вообще-то, была в превосходном порядке, о чём Азирафаэль не уставал укоризненно напоминать перед лицами особо возмущающихся (в душе) ангелов. Скрывать свои эмоции они почти не умели. Одного они не знали и потому боялись его: все эти документы не имели никакого значения и никак не могли бы повлиять на общую работу Небес в худшую сторону. Но это был его рычаг власти, и Азирафаэль собирался пользоваться им на полную катушку, отключив все вежливые улыбки и снисходительные, спокойные взгляды. *** — Архангел Азирафаэль, ангел Асаф прибыл. Стройный ангел в белом костюме совершает что-то вроде призрака поклона, хотя так давно никто не делает. Чёрные кудри падают на лицо, а затем падают обратно к плечам. Трудно быть спокойным, когда Верховный архангел без объяснения причин внезапно призывает тебя в свой кабинет. Обычно это говорит об очень крупном косяке и об очень крупном разносе за него. Серебристые одежды на Азирафаэле вызывают ассоциации скорее со сталью меча, чем с естественным цветом облаков. Пиджак и водолазка с высоким горлом, наверное, шли ему, но Азирафаэлю было тяжело отвыкать от жилетки. Карманные часы приходилось носить совсем не в том кармане, в котором положено, а в брюках. Часы… были материальным объектом. — Садись, — приказывает Азирафаэль, а сам встаёт, обходит стол и опирается поясницей на него. Угрожающе-спокойно складывает руки на груди. Теперь прибывший будет вынужден смотреть на него снизу вверх и нервничать ещё больше. — Асаф, ты был ответственен за благую весть для новой богоматери пятнадцать лет назад? — начинает он. — Так точно. — «Сэр», — строго добавляет архангел, буравя его немигающим взглядом. — Так точно, сэр! — вынужден поправится тот, покраснев кончиками ушей то ли от стыда, то ли от ярости. — Я замещал разжалованного архангела Гавриила на этой миссии. — Какие инструменты ты использовал? Голубя, как и раньше? — Сэр, но всё уже есть в моём отчёте, — неосмотрительно возражает тот. — Он ужасен, — нетерпеливо вздыхает Азирафаэль, закатывая глаза. — Его будто младенец составлял. Зачем нужно было поручать это ангелу такого низкого ранга, как ты? Ты даже на отчёт внятный не способен. Асаф не знает, что на это сказать и нервно молчит. — Я жду ответа, — холодно настаивает Азирафаэль. — Это… другие архангелы были заняты. И за отсутствием Гавриила меня посчитали наиболее знакомым с… процедурой. Тем более, это уже во второй раз, и метод уже известен, так что можно обойтись и обычным ангелом. — И что же тебе известно о процедуре? — Нужно сесть женщине на живот и сказать ей, что происходит. Что её избрал Бог и всё такое. И через сколько-то там месяцев у неё появится сын божий и все Небеса будут его чествовать. — Как выглядела женщина, к которой ты принёс благую весть? — Женщина… она была молодая, это точно. Я выбрал самую молодую из подходящих кандидатур. А на счёт деталей внешности… — Асаф мнётся и тут же принимается оправдываться: — Верховный архангел, в комнате было очень темно, едва можно было различить, где голова, а где подушка. — Ты же обязан был светиться при произнесении речи? Или ты забыл, что должен был явить собой чудо? Асаф натянуто улыбается. — Я явил чудо. Просто, понимаете, я крайне плохо различаю и запоминаю лица смертных. Азирафаэль снова недовольно поджимает губы и хмурится: — Я прекрасно знаю, что у тебя всё в порядке с памятью. И лица ты прекрасно различаешь, когда нужно. В ангелах-то ты не путаешься. Ты просто не соизволил запомнить эту мелочь. Это я так не оставлю. Светлая кожа или тёмная? — Эээ… не знаю. Средняя? — Волосы — тёмные или светлые? — Трудно разобрать. Они были длинные! Точно, длинные. — Ты бесполезен, — выносит Азирафаэль сокрушительный вердикт. Взгляд его становится пугающе разочарованным и жестоким. — В качестве наказания я назначаю тебе присутствовать лично и наблюдать секунда за секундой тридцать родов на Земле. Одни — у кошки, одни — у крысы, одни — у лошади, и двадцать семь — у человеческих женщин. После ты составишь подробнейшие отчёты на то, что видел и что по этому поводу думаешь. Если твоя память так слаба, то она нуждается в суровой тренировке. Понял меня? — Да, — Асаф, прибитый к полу таким невозможным наказанием, отводит взгляд. — База знаний по людям нуждается же в обновлении сейчас, а? — продолжает давить архангел, чтобы тому и в голову не пришло злиться на высшее решение. — Да. — Смотри мне в глаза, когда отвечаешь, — Азирафаэль вынимает часы из кармана, делает шаг навстречу к сидящему Асафу. — Ты во плоти сейчас? — Да. У плоти есть свои уязвимости. Точно такие же, как у людей, если говорить о разуме. Если перегрузить все приёмные информационные каналы, то можно добиться удивительных результатов. Тем более, что Асаф: во-первых, не собирается ему сопротивляться, во-вторых, не знает, что должен сопротивляться; и, в-третьих, понятия не имеет, что такое гипноз. Асаф, ничего не подозревая, отправляется на склад и приносит ему картонную коробку. Азирафаэль приказывает ему забыть, снова ругается для закрепления эффекта и отправляет восвояси. — Хорошо, что цыганские фокусы я тоже изучал… несколько столетий, — облегчённо выдыхает Азирафаэль, вытирая пот со лба. Он не был уверен, что у него получится. Но там, где нельзя использовать чудеса, спасёт только людская «магия». Ему нужно было изучать и тренироваться ещё более усердно, на самом деле. Но как он мог бы предсказать, что в будущем от его несовершенного умения будет так много зависеть? Раньше за ним наблюдали каждую секунду с непродолжительными перерывами. Но, спустя годы, тысячи тысяч глаз серафима научились замечать, когда на него обращено внимание Метатрона, а когда нет. А после наблюдения стали реже, и Азирафаэль вычислил схему и периодику их появления и исчезновения. В последнее время Метатрон занят гораздо плотнее (вероятно, подготовкой к восшествию на небесный престол сына божьего и борьбой с Люцифером, которому сие не нравится). Эта паника и суета ему на руку. Другого времени получить эти предметы у него не было и не будет. *** Мюриэль робко ступает по пустому пространству этажа к столу Верховного Архангела. Привычно садится на стул напротив широкого стола, заваленного папками, сдвигает ноги вместе. — Ну, что опять за вопросы? — Азирафаэль бросает на неё неодобрительный взгляд поверх изучаемого документа. — Мне надоело, что ты постоянно ходишь сюда и беспокоишь меня по пустякам. У меня есть работа. — Мне платить электричество нужно каждый месяц или заранее на год оплачивать? — не стушевавшись, интересуется Мюриэль. — Я вовсе не удивлён, что ты только 37 ранга, — Азирафаэль откладывает документ и откидывается на спинку бежевого офисного кресла. — Но и не думал, что тебе не по силу совладать с простым магазинчиком, с которым легко справляются глупые люди. Что поделать, никто больше не согласился заниматься этим. Посольство нужно содержать. У Ада никогда нет проблем с подобным, у них создана целая служба с налаженным распорядком. Может, мне отправить тебя к ним на переобучение и повышение квалификации? У Ада абсолютно нет никаких проблем со съёмом квартир, их оплатой и содержанием, не так ли? — Так точно, Архангел Азирафаэль, — отвечает Мюриэль, не отводя прямого взгляда. — У демонов нет проблем с жильём на Земле. Мрачные просторные домики. С обогревом. Довольно чистые, насколько я могу судить. — Ох, неужели ты им завидуешь? — тонко улыбается тот. — Ладно. Оплачивать счета не реже раз в полгода. — Спасибо, сэр. — Не за что. Азирафаэль вдруг будто вспоминает что-то, наклоняется и поднимается с полу картонную коробку. Он подходит и всучает её Мюриэль прямо в руки: — У меня накопился мусор. Выброси, — совершенно надменно и бесяче произносит он. Она берёт коробку. Азирафаэль незаметным жестом вытаскивает сложенное письмо из её рукава. — Ты меня поняла? — уточняет он с нажимом, сверля её взглядом. — Да, — кивает она. — Да, я поняла, архангел Азирафаэль. *** — Сегодня я не просто с письмом, мистер Кроули! — радостно сообщает Томпсон, заваливаясь в кабинет прямо в заснеженной куртке и ставя на большой стол в кабинете коробку. — Кажется, вам отправили подарок! Кроули отворачивается от окна, обращая взгляд на Джека: — Ты помнишь, чтобы в Лондоне в это время года была такая погода? — Да, в последние года похолодало, даже Темза замерзает. Но уже очень скоро весна, — отвечает тот и спохватывается: — Посылочка, мистер Кроули! Смотрите скорее, я вас оставлю с ней наедине. «И почему он так незаинтересован? — бурчит сын Тома, удаляясь. — А письмам сильно радовался». Кроули вздыхает, косясь на коробку. Может, это его больная память, но теперь такое ассоциировалось лишь с мрачными предзнаменованиями. Он подходит, отдирает скотч и заглядывает внутрь. Лицо его тут же застывает, не успев изобразить панику. Кроули отворачивается, садится в кресло. Потом снова подскакивает и заглядывает внутрь. Вздыхает, как сапёр, которого заставляют разминировать неизвестную ему бомбу, и засовывает туда руку. На поцарапанную дубовую столешницу становятся древние весы, медная корона с облупившейся позолотой и глиняная табличка, на которой пока ничего не записано. Странные оружия всадников апокалипсиса, постепенно меняющие форму в периоды безвременья. Пламенного меча нет. Зачем этот ужас ему прислали? Откуда, из какой запретной бездны и как этот груз выцарапали?! Что с ним теперь делать? За ним будут охотиться? И если тут нет пламенного меча, то он снова в руках у… исходного владельца? Кроули сам не отдаёт себе отчёта в том, что тарабанит по кнопкам телефона, набирая номер. Через десять гудков трубку снимают. По дыханию он слышит, что это Мюриэль. Сжав трубку так, что побелели пальцы, он шипит в динамик, зажмурившись и оскалившись: — Я должен к нему пойти. Проводи меня на Небеса. Я не могу… это слишком. Мне нужно его увидеть. — Хм… — отвечает она, задумавшись. — Я поговорю с ним. *** Кроули стоит перед зеркалом, исподлобья разглядывая своё отражение. Сзади вертится Томпсон, старательно находя на телефоне изображения самых модных мужских обликов этого года и периодически демонстрируя ему. Кроули с сомнением приподнимает длинную алую прядь, даёт ей упасть на спину: — Наверное, их нужно укоротить. — Ни в коем случае! — с ужасом восклицает Томпсон, протестующе растопырив пальцы. — Выкиньте из головы немедленно подобные мысли! — Но разве так модно? Я буду выделяться из толпы как какой-нибудь старый дед. — Деды лысые. Не нужно быть модным, чтобы быть красивым. Они сразят вашего партнёра наповал, я вам обещаю. Прямо как таран! — Неужели столь необходимо помогать мне ещё и здесь? Ты и так с утра до вечера работаешь. Ты трудоголик? — Как же я могу остаться в стороне? — возражает Джек с важным видом знатока. — Ведь сегодня вы идёте на встречу с тем самым Азирафаэлем, из-за которого убивались всё это время. И надо подобрать самую красивую одежду, чтобы он увидел и понял, сколь много потерял, отказавшись! Кстати, а подарок вы придумали? — Что? — теряется Кроули. — Это необходимо. Пока думайте, а я подготовлю ванну. Вы должны сегодня пахнуть, как целый склад дорогих цветов. О, дьявол, подарок? Ему хотелось отвесить пощёчину, а не дарить. Да, он зол. А кто бы не был? — Когда там уже? — Кроули заглядывает в просторную ванную комнату. Склонившись над чугунной ванной на львиных ножках и высоко закатав рукава рубашки, Джек опускает руку в воду, но вдруг мгновенно краснеет и мрачнеет. — Ох, что-то плохо прогрелась, — поднимает он голову, натянуто улыбнувшись. — Бойлер всё ещё барахлит. Я её спущу и наберу новую, подождите маленько. — Конечно. Разбирайся. Неужели ты подумал, что я стану тебя ругать за такую ерунду? Выходя, он слышит, как Томпсон с облегчением шумно выдыхает. Да чего он так переживает? Бойлеры — вещь своенравная. После всех стараний и процедур в зеркале отображается нечто отличное от лохматого нага, проспавшего в гнезде полтора десятилетия. Кроули старательно запоминает результат, чтобы позже его воспроизводить. — На чём вы туда поедете? — беспокоится Джек. — Вы раньше не выходили на улицу и не знаете маршрутов. Наверное, мне нужно вас проводить. — Если я приеду туда на Бентли или покажу свою физиономию, слух об этом далеко разлетится. И Небо, и Ад до сих пор думают, что я вне игры. И мало того, если увидят меня, заходящим в магазинчик, то решат, что я снова связан с Азирафаэлем, — объясняет демон и с улыбкой поворачивается на человека. — Я рассчитывал, что ты пронесёшь меня под курткой. Я могу обернуться и маленькой змеёй. — Что? — Конечно, я знаю, что ты девушка. Вы же пахнете по-разному. Да и какой парень согласился бы чесать мои волосы и собирать на свидание? Но, если хочешь, я могу продолжать называть тебя сыном Тома. Времена, как я понимаю, сейчас неспокойные. — О… так вы знаете, — какое-то у неё слишком спокойное удивление. Кроули полагал, что человек начнёт вопить. — Ну, имя отца мне и правда неизвестно. Наверное, логичнее было бы использовать «дочь Сары», пока никто не видит. Хотя нас и так никто не видит. — Так ты проводишь меня? — продолжает настаивать Кроули. — Поверь, неудобнее будет мне, потому что дезодорантом пользоваться ты явно не любишь. — Мистер Кроули! — возмущается дочь Сары. — От меня вовсе не пахнет, и просьба таскать вас на себе… — Ты передумаешь, когда увидишь, какой милой змейкой я могу становиться, — он очаровательно улыбается ей. И вдруг замечает, до какой степени сильно человек отвлекает его от тревожных мыслей о встрече. А ведь, задумавшись о грядущем, он мог бы сбежать. Он мало чего в жизни боялся настолько, как этой встречи… — Я передумаю, если вы пообещаете полностью оплатить мне стоматолога, — насупившись, ворчит дочь Сары. — Договорились. *** Кроули ожидает, что это будет как ледяной душ. Он ожидает, что будет говорить со стеной, которой до него нет никакого дела. И его просьбу о встрече высмеют, сочтя излишней и раздражающей. Скажут — и ты решил потратить моё время на это? И взгляд будет… Незнакомый. Мюриэль выискивает за спиной Джека фигуру демона, и не находит. Тогда Джек расстёгивает куртку и сматывает с себя змея. Кроули не нужно использовать чудо, чтобы менять облик, это совершенно безопасно. — Он ждёт вас наверху, — произносит Мюриэль. Кроули почти не узнаёт её в лицо. Печать лёгкой степени дебилизма сменилась на нём на тяжкую печать непрошенного интеллекта. Да, осознание реальности ни для кого бесследно не проходит. А также шпионаж. Поднимаясь по лестнице, Кроули уже не помнит, зачем попросил о встрече. Чтобы что? Объяснения он мог получить и по почте. Ни в каких встречах не было нужды. Почему Азирафаэль вообще согласился? Он же не мог этого не понимать? А если он мог прийти навестить его в любой момент, то почему не пришёл сразу же? Очевидно, потому, что Кроули теперь ему больше не интересен. Разве не круче всего быть супер-пупер архангелом и всем на Небесах заправлять? А вот Кроули не захотел бы становиться князем Ада. Прорва работы. И Азирафаэль работу раньше не любил… Но, может, архангелы и не работают, а только приказы отдают, и эта власть оказалась сладка и опьяняюща. Кроули не мог осуждать его за то, что тот просто выбрал свою дорогу. И одновременно это было предательством по отношению к демону, который был слишком верен и, как дурак, сложил все яйца в одну ненадёжную корзину. Он чувствует, что обязан снять очки, и убирает их в карман. Медлит перед знакомой дверью в малую гостевую спальню. Большая завалена книгами. И тут в нём внезапно короткой искрой от огнива вспыхивает гнев. Искра не гаснет, а падает на сухой трут и начинает тлеть и нагревать всё вокруг. Дыхание учащается. Именно гнев помогает ему повернуть ручку двери, наплевав на переживания, и шагнуть внутрь, точно бесстрашный гордец на место своей казни. Змеиный язык дёргается, сразу улавливая знакомый запах. Он успевает отметить только то, что серебристая фигура сидит на кровати, дожидаясь. Но она встаёт ему навстречу столь стремительно, что Кроули не делает очередной шаг, замерев на месте. И тогда он видит голубые глаза, наполненные странным удивлением (ангел же точно знал, кого увидит, разве нет?), почти ошеломлённые, поражённые чем-то. И, кажется, владелец этих глаз вовсе не планировал так реагировать на него. Эта странная нотка растерянности, от которой тот — Кроули приглядывается сильнее — основательно отвык? Кроули прислушивается к себе. Неужели он оказался крепче? Он ведь серьёзно подозревал, что его тощие ноги попросту не выдержат потрясения и он плюхнется на задницу. А ещё он думал, что Азирафаэль первым скажет что-нибудь, сходу выстраивая дистанцию и иерархию, которая ему покажется необходимой. Но ангел словно онемел, и, судя по легкой морщинке напряжения между бровями, пока был не в состоянии побороть… что? Чему он так изумился всё-таки? Кроули имеет возможность рассмотреть его. Одет тот строго и аккуратно, в серебристый костюм архангела вместе с более тёмной водолазкой. Жилетки нет, и оттого хорошо заметно, что ангел внезапно гораздо худее, чем демон помнил его на протяжении всего знакомства. Тела ангелов обычно не меняются, и эта метаморфоза создаёт вовсе не благоприятное впечатление, а наталкивают на мысли, что ангел, должно быть, страшно болен. Что, конечно, не может быть правдой. Тревожные мурашки пробегают под кожей и чешуёй на щиколотках, словно катящийся с бархана песок. Азирафаэль тоже разглядывает его, постепенно возвращая над собой контроль. Взгляд его возвращает в себя непривычную для Кроули прямость и неулыбчивость, едва ли не скатываясь в неуютную холодность. Нельзя сказать, что он никогда не видел, как Азирафаэль одаривал некоторых негодяев комбинациями и похуже… Азирафаэль спохватывается в последний момент, и никакого льда в его глазах в итоге не появляется. Оставшаяся серьёзность и напряженность ожидания имеют вкус, кажется, тщательно скрываемой физической усталости. Это лишь добавляет ему болезненности. Кроули быстро пробует воздух. Верно — его молчание в свою очередь заставило Азирафаэля начать испытывать нечто вроде подспудного страха. Но чего ему-то бояться? Кроули вздыхает, потерев лоб. Они вдвоём просто стоят друг напротив друга и никто ничего не говорит, потому что совсем не знает, что. Все предварительные планы диалога, похоже, рассыпались вдребезги. Очень хочется сбежать обратно в одеяльное гнездо. Он совершенно не хочет обсуждать тот момент, когда они расстались, и выяснять, зачем да почему. — Ты просто… ты просто злобная сука, Азирафаэль, — наконец, дрожаще выдыхает Кроули, но намерения его тверды. — Лицемерная скрытная сволочь. Азирафаэль делает несколько осторожных шагов к нему, и они неуловимо похожи на приближение хищника. И Кроули вдруг замечает и осознаёт, откуда эта иллюзия: все тысячи глаз серафима (а теперь уже архангела) открыты и почти не мигают — чтобы ни на секунду не терять изображение и не оказываться в темноте под веками. Эфирное тело вместе с крыльями и прочим оставалось спрятанным, а на физическом он предпочёл закрыть лишние глаза. Видимо, чтобы не напугать Кроули? Но Кроули всё равно замирает, позволив ему подойти вплотную. Азирафаэль поднимает руку, берёт алый локон и медленно ведёт вдоль него до самого конца, пропуская между пальцами, будто атласную ленту. Рука его останавливается на уровне пояса Кроули и отпускает прядь. Ангел не смотрит ему в глаза, и потому это больше походит на неожиданную ласку с полным нарушением личных границ, чем на что-либо иное. — Все ангелы и демоны уродливы, кроме тебя, — тихо произносит Азирафаэль без особого выражения, точно не в состоянии выбрать подходящий из всех оттенков эмоций. Это последнее, чего Кроули ожидает от него в ответ на прямое оскорбление. — Ты никогда не сказал бы такого, — огорошено шепчет он в ответ. Что вообще творится в этой голове, покрытой белыми кудряшками? — Азирафаэль, пожалуйста… — сам не знает, чего просит, Кроули. Почему-то становится больно. И вдруг ангел опускается вниз, Кроули пугается, что тот падает в обморок, но тот хватает его руку и прижимается щекой к тыльной стороне. Демон чувствует, как на крыльях дыбом встают чёрные перья. — Кроули, имею ли я сейчас вообще какое-либо право прикасаться к тебе? Если хочешь, ударь меня. Я заслуживаю. — Ох, дьявол… Они что-то с тобой сделали? — встревоженно произносит демон. — Почему ты так ведёшь себя? Ты явно не в себе. Сядь на кровать. Ему действительно удаётся усадить его и занять место рядом. — Прости, — уже более нормальным тоном произносит Азирафаэль. — Твой вид поразил меня намного сильнее, чем я предполагал. Точнее, я ничего не предполагал в этом смысле. «Видимо, дочь Сары была совершенно права, — раздумывает Кроули. — Но чтобы так…» Наверное, сейчас самое время для серьёзного разговора. Раз уж Азирафаэль согласился спуститься с Небес, значит, не пропадёт сию же секунду. Значит, что-то поменялось по сравнению с тем разом, когда он убежал, казалось, навсегда. Кроули был уверен, что именно ангел считает себя обиженным и оскорблённым отказом. Азирафаэль в основном смотрит мимо, периодически бросая на него короткие взгляды. Заносчивым он вовсе не выглядит. Скорее виноватым… Хотя совесть Кроули колет его в бок, почему-то доказывая, что Азирафаэль не заслуживает испытывать чувство вины. — У меня такое ощущение, что ты зачем-то знатно мне соврал тогда, — приступает Кроули. — Факты были понятны, однако, в них нет смысла, если не предположить какой-то невидимый подтекст. И та коробка с инструментами в итоге доказывает, что это не было игрой моего воображения. — Я намекал. Нас подслушивали, — объясняет Азирафаэль, так знакомо двинув бровями, что Кроули чувствует приятный холодок в области желудка. — Сейчас не подслушивают, к слову, и это стоило мне многих лет упорного труда. — Мог бы намекнуть пожирнее! — шипяще возмущается Кроули, откинув мешающие волосы в сторону, чтобы повернуться к ангелу. — Как будто у нас накопилось мало кодовых фраз! — Скажи я что-то типа «ватиканские камелии», Метатрон сожрал бы меня с дерь… с потрохами, пытаясь выяснить смысл, — ворчит тот, недовольно поджав губы. — Да ты просто струсил перед ним. Испугался! — заявляет демон, но внезапно вспоминает кое-какую тревожную сплетню. — И, кхм… он опаснее, чем кажется со стороны. Были слухи о том, что у кого-то на Небесах может быть в распоряжении Книга Жизни. И я сомневаюсь, что имелся в виду сам Бог. — Что? Откуда ты это знаешь? И почему не сказал ранее? — удивляется Азирафаэль, но тут же обиженно прищуривается: — Кто тут ещё скрытная сволочь? — Книги Жизни не существует, Азирафаэль, это пугалки для взрослых, — успокаивает его Кроули. — Так почему ты ушёл? Правда так хотел? — Ну я… не могу сказать, что при прочих равных это не было соблазнительно, но в данном конкретном случае… Увы. До меня завуалированно донесли, что убьют, если не пойду. И у меня было смутное, возможно ложное, ощущение, что навредят не одному мне. «А тебе». Азирафаэль бросает короткий оценивающий взгляд на Кроули, проверяя, не разозлился ли он после такого. — Зачем ты им нужен? — продолжает Кроули. Всё становится лишь ещё более запутанным. Азирафаэль сцепляет пальцы на коленях с таким осторожным видом, словно собрался выдавать государственную тайну. — Метатрон, скорее всего, решил, что чудо мощностью в двадцать пять лазарей выдал я, а не мы совместно. Это очень серьёзная сила, которую необходимо было взять под контроль. — Чего выдал? — непонимающе таращится Кроули. — О, прости. Наверное, у вас другие единицы измерения чудес, — поправляется ангел. — Это очень много, Кроули. Я выяснил этот факт лишь на Небесах. Они совсем не следят за тем, в какие папки пихают свои документы. Подчас в неважном находятся затерявшиеся копии важного. Когда я пришёл туда, мне не доверяли, Кроули. Ты же понимаешь это? Вот за мной-то они следили внимательно. Сейчас ситуация поменялась, к тому же, церемония официального посвящения сына божьего уже близка. Я никак не мог бы связаться с тобой сразу, а потом ты бесследно пропал. — Так ты прочитал все мои письма? — Да. — Ты думал, что я не захочу тебя увидеть? Ангел медлит с ответом. — Нет, вряд ли… После тех писем — вряд ли. Я лишь подумал, что у меня нет права требовать от тебя встречи. Но всё же, если бы не ты, в итоге это предложил бы я, — Азирафаэль говорит без сомнений или колебаний. Такие-то откровения! — И вовсе не ради просьбы о помощи. Справлюсь я и сам. Я хотел увидеть тебя. Ты мне веришь? Потому что мне доверять практически некому. Что раньше, что сейчас. Кроули останавливает себя от необдуманных действий и мыслей. Первым порывом, въевшимся в его плоть и кровь, было бы тут же расписаться в собственной преданности и готовности помочь во всём, о чём бы тот ни попросил. Впрочем… Азирафаэль не так часто просил у него и помощи, и поддержки, как можно было бы от него ожидать. Кроули начинает ощущать за этими словами несказанное: «на самом деле с самыми сложными вещами в своей жизни я находил мужество бороться сам, пусть и не так хорошо, как если бы поплакался тебе». — Ты научился быть грубым, — произносит Кроули, чтобы сказать хоть что-то. — Я просто голодный, — вдруг нелепо оправдывается Азирафаэль. — Нет, это не значит, что я именно физически нуждаюсь в ужине. Скорее, фигурально. — Я бы не удивился, если бы только в физическом смысле. Я привык видеть тебя куда более округлым. Это точно не какая-то ангельская болезнь? Твоя форма станет исходной, если ты снова будешь есть? — Вряд ли ангелы чем-то способны болеть, — он вздыхает. — По ресторанам я и правда скучаю. Это место хотя бы немного защищает нас от посторонних взглядов, и я бы не рискнул покинуть его. — Я заказал доставку заранее, — Кроули был уверен, что об еде речь уж точно не зайдёт, и посему чувствует себя странно. — Доставку всего, чего тебе захотелось бы попробовать. — Ты сказал «всего»? — оживляется Азирафаэль. Не радостно, как раньше, а как-то хищно. — Мне принести? — А вино ты захватил? — Разумеется. Забавно, что Азирафаэлю не пришло в голову спуститься на первый этаж, где было и больше места, и стол. Словно он уже не воспринимал это место как принадлежащее себе, а лишь как территорию, по которой гуляет Мюриэль. Или по какой ещё причине он решил ютиться здесь, в маленькой спальне? Кроули чувствует, как внутри снова поднимается гнев. Какое право имеет она вообще здесь расхаживать? Почему она сама не забилась в эту каморку, чтобы предоставить им нормальное, уютное место для встречи? Это непростительно! В следующий раз он поговорит с ней как следует, раз до неё самой не доходит, как нужно было поступить. Дочь Сары притащила пакетов с доставкой гораздо больше, чем он рассчитывал, и они оказываются довольно тяжёлыми. Но всё же лучше принести их все, чтобы можно было выбрать. Всё до конца предусмотреть не получилось: в спальне совершенно негде есть по-человечески. Благоухающие пакеты уставили большую часть пола, и ужинать, получается, можно только сидя на полу. Кроули в лёгком неудовольствии и смятении запускает руку в волосы. Азирафаэль поднимает на него странный затуманенный взгляд. Это благодарность? — Это правда всё мне? Ты ведь не знал, как я тебя встречу. Не думаю, что ты надеялся на нечто приятное. Тут Кроули внезапно понимает, что в глазах ангела стоят слёзы и что тот, кажется, готов вот-вот расклеиться. — Эээ… ангел? Но тот закрывает лицо ладонями, наклоняясь вперёд. Кроули бросается вперёд, садится на пол перед ним, чтобы оказаться на линии взгляда и смотреть ему в лицо. Однако схватить ангела за запястья, чтобы отнять руки от лица, он не решается. Не слишком ли грубо и самонадеянно это будет? — Я был уверен, что плакать сегодня буду я, — жарко шепчет Кроули. — Ангел. Ты можешь рассказать мне всё. Люди говорят о том, что хотели бы иметь ангела на своей стороне, я же буду демоном на твоей. Тоже неплохо, правда? Я понятия не имею, что происходит. Но такого упадка человеческой цивилизации я не видел со времён падения Римской империи и прихода ислама в арабский мир. Мне даже пришлось поселить бездомного подростка у себя, чтобы тот не умер от голода и холода. Скажи мне, что происходит. Скажи мне, что происходит с тобой. И я что-нибудь придумаю. Помнишь, ты просил меня когда-то? Я ведь справился. Азирафаэль, наконец, поднимает на него измученный взгляд. — Если, конечно, тебе нужен лишь прощённый ангел рядом с тобой, то я ничем не смогу помочь, — твёрдо заканчивает Кроули. Глаза его — полностью змеиные, жёлтые без проблеска белка. — Чтобы остановить злодеяния, нужно научиться убивать. Научиться «плохому», — добавляет Кроули. — Ох… — выдыхает Азирафаэль, и слёзы его будто высыхают. Он касается макушки Кроули, с тоскливой нежностью поглаживает пару раз. — Я много раз убивал, Кроули. Ты веришь, что я и правда такой бесхитростный. И совсем не помнишь, как мне было наплевать, что мир сгорит в огне апокалипсиса. Ты спаивал меня всю ночь, чтобы донести до меня такую простую мысль. И ничего не сработало, пока ты не сказал, что, если не будет людей и земли, то не будет для меня блинчиков, вина и книжек для моей коллекции. Мало что вообще заставит меня поднять свой зад и сделать что-либо. Но если я начинаю, я заканчиваю. — И что на этот раз? Снова беспокоишься о потере блинчиков? — Нет, — слабо улыбается он, всё ещё держа ладонь на его голове. — Я подозреваю нечто вроде физического уничтожения. И у меня нет ощущения безопасности относительно нас самих, у меня необъяснимое чувство, будто обоюдоострый меч навис над шеями в том числе ангелов и демонов. Если Метатрон узнает, что я знаю, мне конец. Сейчас он не смотрит на нас, у него есть периоды бодрствования и засыпания. Я вычислил их. Он видит всё происходящее на Небесах, если спит там, и не видит Небес, если будет бодрствовать на Земле. В определённые моменты он видит Землю, но не то, что происходит на территории, которая принадлежит мне. Это запутано, я понимаю… — И ты знаешь, сколько у нас времени? — Примерно до полудня. — Значит, мы сможем позавтракать вместе? — Мы ещё даже не поужинали, — с едва заметной усмешкой отмечает ангел. Азирафаэль открывает пакеты из ресторанов и кофеен один за другим, выбирая, за что приняться в первую очередь. Он не против сесть на ковёр рядом с Кроули. Сунув в рот первую суши, он жмурится и с лёгкой гримасой боли хватается за подбородок. — Что случилось? — беспокоится демон. — Какие-то железы в нижней челюсти свело от яркого вкуса с непривычки, — приоткрывает веко Азирафаэль. — Это болезненно, но быстро проходит. Такого больше и правда не происходит, а свежайший сет быстро заканчивается. Кроули наблюдает за Азирафаэлем, который отвлекается от реальности насколько, что на лице его проступает довольное наслаждение. И, возможно, даже ощущение скоротечного счастья. Кроули чуть улыбается, как обычно, сам развлекаясь лишь с бокалами различных вин. Часто они именно так проводили время друг с другом, и он непроизвольно ощущает спокойствие, накатывающее тёплыми океанскими волнами. На сете Азирафаэль не останавливается, задавшись целью действительно обстоятельно попробовать всё, принесённое ему в дар. И про десерт ещё не забыть. — Ты что, всё ещё голодный? — уточняет Кроули. — Прояви уважение, я не ел пятнадцать лет, — ворчит тот, разглядывая сливочную карбонару на вилке. Или не её. Кроули подчас понятия не имел, что за новомодные блюда придумывают люди. — А тебе не станет плохо? Живот не заболит? — Никогда не болел, а теперь заболит? — немедленно прищуривается Азирафаэль, вновь показывая нервную сволочную натуру, которая только-только стала исчезать. — Как бы не так. — Да дьявол, я ничего у тебя не собираюсь отнимать, — отнекивается демон, поднимая руки с бокалами вверх. Ему лучше хорошо помнить, насколько Азирафаэль не в порядке. Сейчас он повёл себя как голодный и злой дворовый кот. Чтобы всегда и со всеми быть милой и вежливой булочкой, нужна спокойная и надёжная жизнь с большим количеством повседневных радостей. А не… ежедневная война? Разве Азирафаэль не выглядит так, будто случайно получил выходной посреди ужасной, изматывающей и непредсказуемой битвы, конца и края которой нет? — Хорошо, что я не пошёл с тобой, — шепчет Кроули. Его щиколотка и босая ступня, покрытые чешуёй, касаются бедра ангела. Азирафаэль вопросительно, но не враждебно (потому что что-то увлечённо жуёт) смотрит на него. — Благодаря этому у тебя остался сбережённый резерв сил. В лице меня. Я не истощён сражением, в отличие от всех, кто остался в сознании в этом мире. И если я нанесу удар, они не выстоят. Ангел умудряется улыбнуться в ответ, с ноткой приятной ностальгии: — Иногда я задумываюсь и никак не могу понять, кто из нас двоих — сила, а кто — хитрость. — Мы как Винкс, Азирафаэль. Как раз насчёт того чуда в двадцать пять Иуд. — Это как? — Ну, «только вместе мы сильны»… — неловко пытается объяснить Кроули, качнув бокалом в воздухе. И этот короткий, тихий смешок со стороны Азирафаэля ему только послышался? — Ты не против, если я расстегну застёжку брюк? — ёрзает ангел. — Она сильно давит. — Вижу, хоть одна знакомая округлость появилась? Можешь хоть весь раздеться, меня не смутит. А вот ангел немножечко краснеет, расстёгивая пуговицу и молнию. Вздыхает с облегчением, выпуская на свободу очень плотно наевшийся животик. Край водолазки с него упорно сползает наверх, к груди, обнажая соблазнительную кожу снизу. Кроули впивается в эту интимную подробность кровожадным взглядом, но, испугавшись быть пойманным, быстро делает вид, что вовсе туда не смотрел. — Раньше я бы и не задумался, стоит ли за этой фразой нечто большее, — Азирафаэль отклоняется назад, лопатками опираясь на кровать. Шестой эклер в него, видимо, не поместился, и он решил подождать. — А если правда стоит? — заявляет демон, отставляя вино в сторону. — Ты взял и потёрся об мою руку щекой и вообще поцеловал меня ранее, разве нет? — Наши отношения… были такого рода? — с осторожной задумчивостью уточняет ангел. — Испытывал ли я когда-нибудь возбуждение, глядя на тебя? Йеп, — бесстрашно и немного печально признаётся Кроули, жалея, что очки он снял и обратно их не нацепишь. — Это бывало в те моменты, когда ты очень тепло смотрел на меня. Такой взгляд для меня ни с чем не сравним. Обо всём вокруг забываешь. Так что это вовсе не специально, а получалось каким-то естественным образом. Кроули замолкает. Скажет ли Азирафаэль что-то подобное в ответ? Или ему неведома страсть в принципе? Переведёт тему? Вероятнее всего. Ангелы не занимаются сексом и не испытывают в нём потребности. Даже если реальность настойчиво намекает, что в еде Азирафаэль хоть не самым обычным образом, но определённо нуждается. Азирафаэль ничего не говорит, на его губах появляется странно ласковая улыбка, словно одновременно он извиняется за то, что делает. Тянет ладонь к его голове, в который раз за сегодня касаясь его волос, но теперь он зарывается пальцами в них. Кроули вздрагивает, закрывает глаза и подаётся навстречу прикосновению. Он и так сидит близко, и сталкивается коленками с ангелом. Кроули мгновенно подстраивается, чтобы было удобнее, наглея до такой степени, что точек соприкосновения их с ангелом тел становится гораздо больше. А самому ему можно ли положить руки на какую-либо часть ангела? Азирафаэль гладит его по щеке, очерчивает контур нижней челюсти, спускает ладонь ниже, на шею с отчётливо проступающим на ней частым пульсом. — Ну же, посмотри на меня, — шепчет он. Кроули сглатывает и приоткрывает веки. Шея, как оказалось, у него — чувствительное место. Вслед за пульсом он перестаёт контролировать дыхание. Азирафаэль внимательно, не отрываясь, смотрит на него, следя за реакцией. Любуясь ей? Изучая? Он перебирается ещё ниже, заводит пальцы за воротник чёрной рубашки. Верхние магнитные клипсы отстёгиваются, повисая, словно отстрелянные гильзы. Кроули вряд ли способен это контролировать. Наплевав на всё, кроме бомбардирующих его ощущений, он подставляется с мучительной гримасой удовольствия, которого не получать не может. Азирафаэль медленно заводит пальцы за ворот рубашки, обводит каждую острую ключицу. Неторопливо расстёгивает все застёжки рубашки, обнажая его грудь и подтянутый живот. Смотрит, как от возбуждённого и немного напуганного, обескураженного дыхания Кроули рёбра ходят ходуном. Азирафаэль зачарованно обводит каждый чётко выраженный кубик его подрагивающего пресса: — Как красиво… — Качал рыданиями. Тебе нравится? — едва выдавливает из себя Кроули, и вдруг видит, как этот простой вопрос заставляет Азирафаэля густо покраснеть от смущения. Он стесняется? После всего? Неужели он испытывает тоже что-то сродни наслаждения, лаская его так ненавязчиво? Смущение не останавливает Азирафаэля. Он возвращается к лицу демона, проводит пальцем по его подрагивающим губам, приближается так близко, что Кроули успевает запаниковать — если это произойдёт, он просто взорвётся от ощущений! — и целует. Кроули ощущает, что в его теле будто не осталось костей, а все мышцы расслабились от совершенного блаженства, заполнившего его всего. Подаваясь вперёд, он громко стонет и всхлипывает прямо в чужие губы, облизывая их, присасываясь, проталкивая раздвоенный язык глубже в рот, опутывая язык Азирафаэля. Его руки оказываются на бёдрах ангела, и демон как-то умудряется притереться к нему всему членами, давно уже натянувшими тонкую ткань кожаных штанов. Кроули не знает, как и почему поцелуй вдруг прервался. У него лихорадочный румянец и не менее лихорадочный стояк, и с каждой минутой ему всё хуже… то есть — лучше? Он просто сходит с ума. Разве возбуждение может быть таким сильным? Им обоим нужно было перевести дыхание. Чёрт, он должен был обратить внимание! — Тебе точно нормально? — Нормально, — отвечает Азирафаэль. Кроули кладёт руку на его внушительно округлившийся от вкусной еды живот. Водолазка с него давно сползла наверх. Невозможно удержаться от того, чтобы не погладить нежную, слегка натянутую кожу. Животик был почти такого же размера, как обычно был у Азирафаэля в прошлом, но не такой мягкий, да и толстых бочков к нему не прилагалось. И всё равно не возбуждать он не мог. Кроули ведь всегда хотел прикоснуться именно к тому Азирафаэлю. Ничего, у них всё будет хорошо, он всё исправит, и всегда будет угощать его тем, чем тот захочет. — Ты тяжело дышишь, — замечает Кроули, умалчивая о том, что это дразнит его желания ещё сильнее. — Это естественно, — поясняет ангел, опустив взгляд на приятно поглаживающую его ладонь. — Однако давит не только на диафрагму, но и ещё на кое на что. — На кое-что? Кроули направляет руку ниже, заводит под свисающий животик и сразу натыкается на мокрое, горячее пятно на брюках. Вернее, на то горячее и мокрое, что это пятно оставило. Кажется, оно действительно большое. И разве Азирафаэль весь не был составлен из крупных частей? Если он отъестся до своего привычного размера, то у него будет соблазнительно большая грудь, которую так и хочется облизать и обсосать со всех сторон; большая роскошная задница, которую хочется сжимать, пока будешь отчаянно вбиваться внутрь; большие ляжки, которыми хочется быть стиснутым до хруста в рёбрах… И, конечно, огромный толстый член. Который, впрочем, сохраняется неизменным в любом состоянии. Кроули выплывает из мечтаний, почувствовав, что у него изо рта начинает натурально неудержимо капать слюна. И Азирафаэль замечает это, но лишь добродушно улыбается ему, вытерев уголок его губ. Кроули становится стыдно, но ещё сильнее его пробивает новой, концентрированной волной совершенно ненормального вожделения. Хотя, казалось бы, куда дальше? Какая же он отвратительная, похотливая змея. Растёкся тут на ковре и на своём ангеле, утратив последние остатки разума и воли. Азирафаэль, похоже, отлично понимает его состояние. Обнимает за талию, подтягивает ближе и одним движением втаскивает себе на колени. Кроули, часто дыша, упирается членами в мягкое подбрюшье и позорно стонет от удовольствия, закусив губу. Ладонями он хватается за матрас по бокам от головы ангела. За окном стемнело, и огни комнатных и уличных ламп отражаются в голубых глазах, смотрящих на него снизу вверх с тем самым выражением принятия, от которого Кроули и раньше плавился и был готов на что угодно. Или это всё же не принятие, а… обожание? — Не знаю, кто сказал тебе сегодня так одеться, — негромко признаётся Азирафаэль, и это уже не обожание, а неуловимо похотливое восхищение. — Выбрать этот стиль, эту причёску, этот макияж. Ты был настолько ярок и красив, ворвавшись сюда, как жёлто-красный, огненный листопад, что я утратил дар речи. Все мои глаза разом словно умирали от тончайшего наслаждения. Мои верные тысяча глаз вместо того, чтобы помогать мне смотреть беспристрастно, ввели меня в невероятный, но такой сладкий ступор. Ты поразил самую их суть. Самую суть меня. Будто всю прошлую жизнь я так и не удосужился рассмотреть тебя. В его тон и искреннюю улыбку прокрадывается печаль. Нет, Кроули не позволит ему расстраиваться и переживать о прошлом! — Я обычный демон. Лишь в твоих глазах, Азирафаэль, я такой. Обвив руками его за шею, Кроули вновь присасывается к нему поцелуем, который немедленно переходит в жадный, нетерпеливый, неаккуратный, и от этой жадности Кроули теряет ритм всего — и дыхания, и движений. Пока не чувствует, как пальцы Азирафаэля принимаются за пряжку его ремня. — Меня… нет нужды… раздевать, — едва умудряется ответить он. Сердце колотится где-то в горле и между ног. — Это ненастоящая одежда… а нечто вроде чешуи. Снять? — Да. Кроули сосредотачивается на секунду, и вот — он сидит абсолютно голый и истекающий смазкой на коленях ангела. Он настолько поплыл от одних только первых прикосновений и поцелуев, что интимность момента больше не заставляет его сердце испуганно сжиматься. Ему нечего скрывать. — А вот мою одежду нужно снимать, — произносит Азирафаэль, глядя потемневшим взглядом и беззастенчиво изучая его талию и спину. Кроули понимает, что ему сложно будет слезть с чужих коленей. — Как далеко мы зайдём? Улыбка Азирафаэля на мгновение становится тонкой и опасной, но быстро приходит в норму. Теперь у него появилось достаточно сил и он собирается скрывать от Кроули свои неприглядные проявления? А в следующую секунду вместо ответа он прижимается влажным поцелуем к ключице демона, который выгибается в его руках назад, давая больший доступ. Губы соскальзывают к соску и шёлково, влажно обхватывают его. Кроули вскрикивает, дёргается в крепких ладонях, не позволивших ему навернуться, и так же неожиданно расслабляется, глубоко дыша. Азирафаэль выпускает вставший сосок изо рта. По низу живота разливаются две горячие, густые струйки. А члены, выпустившие их, всё ещё пульсируют и содрогаются от оргазма. Плотнее прижав к себе пребывающее в блаженной прострации тело, Азирафаэль встаёт и укладывает Кроули на кровать поверх покрывала. В полумраке он разглядывает переливы выступающей тут и там гладкой, тёмной чешуи и искорки звёздных веснушек на коже, что видимы лишь в свете взошедшей на небосвод луны. Её прозрачные, серебристые лучи сегодня ночью ярки, словно от фонаря, заглядывающего прямо в окно. Волнистые алые волосы рассыпаются вокруг гибкой фигуры демона с прикрытыми глазами, точно обнимающие его многочисленные змеи. Кроули настолько выведен из строя и забыл о маскировке, что Азирафаэль может разглядеть контуры проступивших в реальности чёрных крыльев. Тоже расслабленных и свешенных с кровати на пол как попало. Азирафаэль резким движением скидывает пиджак с плеч. Медлит мгновение. И, словно приняв решение, быстро раздевается полностью. Он надавливает на кровать коленями, наклоняется и зависает над Кроули, опираясь на локти. Кроули под ним томно вдыхает, приоткрыв губы, крепко обвивает его ногами за талию, а руками за шею. Азирафаэль зажмуривается, пытаясь удержать себя, но всё оказывается бесполезно. Это чувство сильнее любого голода, что он когда-либо испытывал. Он впивается в тонкую шею, покрытую мерцающими звёздными веснушками, кусая и зализывая укусы, целует, втягивает в рот и отпускает кожу, вдавливает язык сильнее, проводя от ключицы до самого чуть заострённого уха. Ухо облизывает и обкусывает тоже. Кроули охает, стонет и извивается под ним, прихватывает клыками за плечо, трётся об его живот вновь каменно стоящими членами, царапает его загривок и лопатки. Но не саму спину. Что? Неужели Азирафаэль проморгал тот момент, когда выпустил центральные крылья? А нижние и верхние пары? Хотя, впрочем, ему сейчас до этого нет никакого дела. — Если я поласкаю твои соски, то результат будет прежним? — шепчет ангел вплотную ему на ухо, и тело под ним в очередной раз вздрагивает от спазма удовольствия. У Кроули совсем отсутствуют нечувствительные места? — Неважно… просто продолжай, — сообщает тот, взъерошивая пушистые кудри на его затылке. — Мне будет хорошо. Азирафаэль опускается ниже, проводя носом от ключицы до груди. У змей, по идее, не должно быть сосков, но они есть. Напряжённые, раскрасневшиеся, торчащие. Влажный язык изучающе проходится сверху, ощущая, насколько они твёрды, а кожа вокруг них тонкая и уязвимая. Кроули хныкает, выгибаясь вперёд, чтобы язык надавил сильнее. Азирафаэль просовывает руку под свободное пространство под лопатками, придерживая его на весу, чтобы Кроули мог расслабить мышцы. Голова демона отклоняется назад, и контур нижней челюсти вместе с вытянутой шеей заставляет Азирафаэля залипнуть на это на несколько мгновений. Он возвращается к соскам, теперь действуя настойчивее. Сильнее посасывая их, втягивая в рот, вдавливает их всем языком или лишь кончиком. А когда он решается укусить один из них, Кроули вскрикивает от наслаждения и с силой хватает его за волосы, а когти второй руки запускает ему в плечо. Азирафаэль останавливается, чтобы посмотреть, не блестят ли на беспокойном от учащённого дыхания прессе демона свежие струйки спермы. — Я просто, ох… возбуждён… до предела, — пробует объяснить Кроули, разжимая когти. Азирафаэль отстраняется, чтобы сесть на согнутые колени и пятки. Длинные ноги демона он легко подтягивает себе на бёдра, заставив того фактически опираться только на лопатки. — Скажи, подходит ли твоё тело для того, чтобы я оказался внутри тебя? — осторожно уточняет ангел. — Будет ли тебе приятно от этого? Хочется ли тебе этого? Нужно ли что-то разминать, растягивать или дополнительно ласкать там, внизу? Раскрасневшийся Кроули с горем пополам поднимается настолько, чтобы опереться на локти: — Кажется, ты много чего знаешь про секс, но вида не подаёшь. — Но я ничего не знаю про секс с тобой, — с чувством возражает Азирафаэль, поглаживая большими пальцами его соблазнительно выступающие тазовые косточки. Ягодицы Кроули лежат как раз поверх стоящего члена, удобно устроившегося в ложбинке между ними. Он прекрасно способен оценить, какого размера штука угрожает его внутренностям. Серьёзно, он представлял себе нечто совершенно тривиальное, обычное. На такие подарки судьбы он даже в фантазиях не рассчитывал. — Мне нужно… примериться, — немного неловко выговаривает Кроули. Удивительно, что Азирафаэль сразу понимает, что тот имеет в виду. — Конечно. Кроули перетекает в сидячее положение и впивается взглядом в стоящий член. Большой, но не настолько, чтобы действительно физически не поместится. Но где же мошонка? — У меня на теле волос нет, только пух. Так что это пух там, — заливаясь ещё более глубоким румянцем, поясняет ангел. А. Так вот что это за белый пушистый шар в основании… — Если хочешь, то можешь открывать глаза и на теле. Я не испугаюсь. Но могу случайно тыкнуть. — Поэтому и не открываю. Кроули проводит вдоль члена, сдвигая горячую кожу, пронизанную набухшими венами, и слышит тихий невнятный звук от ангела. Полностью обнажившаяся круглая головка влажно поблёскивает в полумраке. И она настолько возбуждена, что проходящая посредине уздечка натянута, придавая ей вид, похожий на сердечко. Кроули не выдерживает и касается пальцем выступающей кромки головки, и дальше, к мокрому отверстию уретры. — Ах, Кроули… — не выдерживает Азирафаэль, и его слова скорее слёзная мольба о чём-то, чем возглас наслаждения. Хотя то, как крупно он вздрагивает всем телом и как резко подался его пенис навстречу ласкающей руке, говорит об удовольствии. Возможно, превышающем возможности восприятия Азирафаэля на данный момент. — Ты всё время ласкал меня, а я тебя — нет, — произносит Кроули. — Несправедливо. Ведь он тоже хочет. Он тянется, приподнимаясь, и целует Азирафаэля в самую приятную точку на шее. Ангел изумлённо выстанывает «аах», что-то хлопает по воздуху, разбивая рассеянные лучи. Кроули видит белое крыло, выпростанное из спины, контуры верхней пары крыльев, высовывающихся из пушистых волос на голове, и, конечно, голубой глаз, расфокусировано от ощущений поглядывающий на него прямо с уха. Кроули отступает. Неужели Азирафаэль такой же чувствительный, как он сам? Он совершенно потерял контроль. Однако он, кажется, вовсе не собирается растекаться киселём по поверхности, как это было с демоном. Он явно хочет направить эти ощущения куда-то. — Кроули… я больше не могу терпеть. Мне нужно кончить, или… — сбивчиво признаётся Азирафаэль. Если ангела облизать и возбудить, он не размякнет, а будет действовать. Он захочет кого-нибудь трахнуть. — Какую позу ты выбираешь? — спрашивает Кроули. — Я хочу смотреть на тебя, на всего тебя. Кроули ложится обратно на спину, подтягивается так, чтобы обвить талию (место, где она должна была быть) Азирафаэля ногами. И Кроули не был бы собой, если бы не смог без рук извернуться так, чтобы самому насадиться на член. Все змеи так делают. Он не пытается вобрать в себя полностью из такой позы, всё равно не получится. — О, а почему так легко вошло? — в изумлении бормочет он, проверяя. Нет, внутри него как минимум головка. Та самая, с небольшой такой кулак размером. — Это значит, кхм, что ты возбуждён в нужной степени… насколько мне известно, — едва справляясь с шумным дыханием, отвечает Азирафаэль. Он наклоняется вперёд, опираясь на кровать по бокам от Кроули. Член медленно проскальзывает всё глубже внутрь, и становится не до рассуждений. — Ты… ты прав. Мышцы снова отказывают ему в сознательных действиях. Лунный свет поджигает смотрящие на него глаза Азирафаэля голубым светом или они горят сами внутренним чистым огнём? Его руки, обнимающие ангела за шею, усыпаны веснушками в виде переливающихся звёзд. Горят ли они сами? Или лишь отражают свет глаз смотрящего на него архангела? Внутри так хорошо… Азирафаэль так близко к нему, почти лежит сверху, и дышит ему в шею. Кроули трудно обработать эту мысль: кажется, он не двигается сразу, потому что даёт его телу возможность привыкнуть. В каких же подробных справочниках ты вычитал это, не такой уж и невинный ангел восточных врат? Может быть, ты тоже ненароком откусил от плода познания? Первое движение заставляет Кроули сжать бёдра на ангеле и промычать нечто одобрительное. Как же хорошо… — Я не смогу долго, — шепчет Азирафаэль, щекоча дыханием. — Ничего? — Всё нормально. Я и так чувствую себя эгоистом, что втянул тебя в это. Когда я увидел тебя сегодня, ты же буквально был еле живой. Я понял это лишь с запозданием… — Но я оживаю с тобой, — с самой нежной улыбкой возражает ангел. — Я рад. И почему он думал, что пострадает от расставания сильнее Азирафаэля? Ведь он, демон, привык к таким вещам. Он не отправился на битву с тем, чего победить невозможно. Он не верил, что ангел тоже будет сожалеть. Но разве то, что Азирафаэль вернулся оттуда совершенно заиндевевшим и измученным, не говорит о том, что ангел сожалеет и действительно нуждается в каком-то бесполезном Кроули, чтобы быть живым? Кроули шевелится сам, парой пробных фрикций показав, что тот может начинать. Вцепившись в плечи Азирафаэля, внезапно натыкается на удобные основания крыльев и хватается за них. Разве не специально тот вытащил их? Азирафаэль двигается так, будто всегда умел и всю жизнь только и занимался тем, что ублажал неких демонов по имени Кроули. Умирая от острого, невозможного блаженства, Кроули не понимает, почему они не занялись этим прямо на эдемской стене. Энергия струится у него под кожей, точно текучие звёздные туманности, переполняет каждую клетку его тела, он охает и протяжно стонет от удовольствия, запрокидывая голову. Зажмуривается, едва дыша от наслаждения, и кончик его длинного чувствительного языка, словно кисточка, периодически касается щеки Азирафаэля, чтобы убедиться, что это всё не сон. И восхитительный, неповторимый запах разгорячённого тела ангела окутывает его сознание. Хоть бы это не заканчивалось… Он хочет быть всегда здесь, с ним. Оргазм застаёт его врасплох, прошибает, словно искрящийся электроразряд, Кроули клацает зубами и выгибается под Азирафаэлем, позволяя судорогам эйфории трепать своё тело. По сотне одновременно закатывающихся от удовольствия глаз на белом крыле он понимает, что Азирафаэль тоже кончает прямо сейчас. «Хоть бы не на 25 лазарей… — обрывочно думает Кроули, растворяясь в приятных мурашках, гуляющих по коже. — Дьявол, хоть бы не на 25 лазарей…»