И что-то страшное грядёт

*** — Я так рада, что вы решили нам помочь, добрый Азирафаэль. Один телёнок уже родился мёртвым, а оказалось, что у нашей коровы вообще тройня. Без вас мы потеряли бы и её, и потомство. И умерли бы с голоду следующей зимой! Женщина принесла ведро с водой, чтобы он мог отмыть руки от крови. Как он ни старался не прикасаться, всё равно на него попало. Трудно было пройти мимо хлева, откуда раздавался одновременный женский плач и плач бедной коровы. Комкая в руках старый фартук, она благодарит его в самых тёплых выражениях, которых Азирафаэлю только доводилось слышать. Босоногие детишки вертятся то тут, то там. Один, радостно улыбаясь, подаёт ему кусок ткани, чтобы вытереться. Сначала хлопает дверь в хижину. Через минуту распахивается уже дверь хлева и внутрь входят двое дюжих мужчин с рабочими топорами за поясами. Один из них недовольно хмурится, оглядев происходящее: — Лейла, кто этот бродяга и какого чёрта он забыл в нашем хлеву? — Милый Иоанн, это вор! — с испугом восклицает женщина, прячась за спины мужчин. — Он пробрался сюда, чтобы обманом украсть новорождённого телёнка! Скорее прогони его. — Да, папа, спаси нас от него! Он негодяй! — тут же визгливо подтверждают дети, отбежав на безопасное расстояние. Азирафаэль застывает с открытым ртом, потеряв дар речи. Муж и (наверное) его брат перехватывают топоры и с мрачной решимостью надвигаются на него. — Что происходит? — бормочет испуганный ангел. — Я ведь могу и так уйти, если вы хотите… Вовсе не обязательно… Топор врезается в низкую деревянную жердь в сантиметре от его головы. Лучше бежать. На Небесах с него шкуру сдерут за потерю тела, а он крайне близок к тому. Но эта женщина ведь выглядела такой милой, а дети беззащитными и безобидными… как он мог поступить иначе? Но расплачиваться за добро собственным телом — это уже перебор! Ещё не хватало получить за это выговор. А несколько подобных выговоров — так и до последствий недалёко. Череда промашек и его, может быть… наверное, даже… могут низвергнуть! Не зря же говорят — благими намерениями выложена тропа в Ад. Неужели смысл этого изречения настолько прост и прям? Ох, Азирафаэль, тебе нужно быть более разумным и не лезть, даже когда просят. Азирафаэль покидает хлев, проделав в нём не предусмотренное технологией отверстие. Люди не будут благодарны, если ты сделаешь им что-то хорошее, и могут даже отомстить за такое. Если собрался делать добро, делай это по личным причинам и лишь ради собственной выгоды. Так, чтобы впоследствии они не могли тебе навредить или чтобы последствия их вреда для тебя уравновешивались собственной выгодой. Держи это в своём уме. Не помогай им просто так. Или, например, можно делать благословения только по работе. Беспроигрышный вариант. Последствия благословений — уже не его забота. Небеса сами знают, кому следует помогать, а кому жизнь усложнять. Ему не нужно было вмешиваться. Его роль на земле вовсе не в том, чтобы кому-то помогать. Кто бы мог подумать, что такова истина? Ангел выбегает за ворота, кубарем скатывается с холма, слыша за спиной близкое пыхтение разгневанных братьев. Догонят ведь! У него нет никакой подготовки такие забеги устраивать. На дороге впереди он замечает сияющую на солнце рыжую копну волос. Да неужели? У паломника с окованным посохом в руке оказываются знакомые закопчёные стёкла на глазах. Подбежав, Азирафаэль не забывает сперва спрятаться за его спину, а потом уже удивлённо спросить: — Кроули? Что ты здесь делаешь? — Да ничего особенного, ангел, — широко улыбается тот. — Работу выполняю. Азирафаэль заглядывается на его новый облик. Длинные кудри развеваются ветром, и голова демона будто охвачена бойким молодым пламенем. Мужики с топорами замирают, не добежав до них нескольких саженей. Рыжий путешественник их совершенно не испугался, не сдвинулся ни на волос. Наоборот, перехватил поудобнее прочный посох и глянул на них так, будто намеревается растерзать на месте, сделай они ещё хоть шаг. — С искушениями разобрался, осталось раздать лишь несколько проклятий, — буднично уведомляет Кроули. В свободной руке его появляется деревянная плашка с нужной записью. — Так, хромота. Щелчок. Один из мужиков громко вопит, хватается за колено и валится оземь. — И глухота, — заканчивает Кроули, щёлкая ещё раз. Табличка осыпается пеплом. Глаза второго мужчины округляются от ужаса. Он больше ничего не слышит. — Вот, теперь отличненько, — Кроули разворачивается, продолжая движение по пыльной дороге. Говорит он, впрочем, достаточно громко. — Теперь можно попробовать местного пива. В этой деревне оно лучшее на континенте на данный момент. — О, пиво? — Азирафаэль облегчённо улыбается, тут же следуя за ним. — Я тут тоже ради него. Какое совпадение! Не желаешь ли ты… раз уж нам в одну сторону… И почему он каждый раз смущается, приглашая его? — Почему бы и нет? — легко отвечает Кроули. — Пиво не предполагает быть выпитым в одиночестве. Мне было немного прискорбно, что придётся пить одному, это портит вкус. Весьма удачное обстоятельство, что теперь не придётся, и я не намерен от него отказываться. — Замечательное решение! — сияет ангел. Те два человека всё ещё могли попробовать ему отомстить и выследить, но, пока он с Кроули, они не подойдут и на лучный выстрел. Походный посох уж крайне смахивает на побывавшую в битвах дубину. Азирафаэль уже не думает о том, что с двумя калечными мужчинами эта семья может и не пережить зиму. *** Это был один из отличнейших вечеров для любителей книг. Свечи, алкоголь, огромное количество умных собеседников в богато обставленной гостиной порадуют кого угодно. Давно, давно Азирафаэль ждал, что образование станет более распространённым, чтобы было с кем обсудить свои восторги и пристрастия. И ведь некоторые из этих людей на самом деле были писателями или писательницами! Месье Эльсет был настолько просвещён и добр, что решил организовывать подобные встречи. В самый разгар приятной беседы за бокалом вина в гостиную заходит хозяин дома. Многие встречают его появление улыбками, будучи благодарными за мероприятие. Месье Эльсет проходится по ковру, выхватывает у кого-то из рук книжку и весьма резко произносит: — Что за хрень вы тут обсуждаете? Какие-то тупые дамские романы? Все разговоры резко прекращаются. Азирафаэль замечает, как кто-то старается незаметно спрятать книжку под стол или в складки платья. Кто-то сохраняет на лице застывшую вежливую улыбку, кто-то краснеет. Почему они так себя ведут и никто ничего не говорит? Наверное, тут произошло недопонимание. — Месье, но почему же вы называете их тупыми? — вежливо подаёт голос Азирафаэль. — Это весьма милая литература. — Если я сказал, что это тупость, значит так и есть, — отрезает месье Эльсет, даже не попытавшись смягчить ни тон, ни неприязненное выражение лица. — Что-то не нравится — проваливай! Это моя вечеринка. Никого не держим. Азирафаэль шокированно хлопает глазами. Он обращается к нему, будто Азирафаэль — не разумное существо, а пустое место. Весь гнев переключается на него. — Месье, но это нравится вашим гостям, — пытается донести до него ангел. — Называя их увлечения тупыми, вы их автоматически оскорбляете. — Да неужели? — теперь месье Эльсет останавливается чётко напротив его кресла. — Да вот, как я погляжу, кроме тебя никто не возмущается, всех всё устраивает. Это я тут хозяин, противная маленькая вошь, и могу делать с гостями всё, что захочу. Ещё одно слово, и мои слуги тебя выставят взашей. И всех, кто ещё что-то вякнет. Он с вызовом оглядывает людей, который делают вид, что всё в порядке. Которые, видимо, знают правила, что всегда нужно молчать и подстраиваться под психопатов, иначе будешь вышвырнут и лишён социальных связей. — Разве вы не видите, что запугали всех и испортили им всё веселье? — замечает Азирафаэль очевидное для абсолютно любого. Кроме, видимо, Эльсета. Который берёт со стола полный бокал и без колебаний выплёскивает прямо на Азирафаэля. На белую рубашку и жабо, на светлый камзол. Командует слугам: — Выведите отсюда этого грубияна. Никому не позволено хамить мне! Азирафаэль оказывается на улице. Осенний воздух холодит промокшую одежду. Всё в пятнах. Она испорчена. Не заботясь ни о чём, Азирафаэль с отвращением снимает с себя липкие тряпки и бросает в грязь. Ему мерзко на них смотреть. Конечно, он мог бы и чудо сделать, чтобы отчистить их или отдать прачке, однако… Он ни за что не оставит себе эту одежду. Отвратительные воспоминания. А ведь тот человек просто богатый торговец, даже не наследный король, от которого такого сумасбродного поведения ожидаешь… С королями и говорить не станешь по доброй воле. Он просто барон, купивший себе титул и притворяющийся дворянином или кем там у людей сейчас модно… Но даже если король. Как люди терпят подобное сумасбродство? И не имеют права на возражение. А если возразят — их тут же… Азирафаэль задерживает дыхание от ужасной мысли, промелькнувшей в голове. …низвергнут. Ангел оборачивается на горящие тёплыми свечными отблесками окна особняка. Он уверен, от его ухода ничего не изменилось. Все сменили тему разговора на угодную и весело проводят время. А он стоит тут, под чёрными октябрьскими тучами и накрывает себя крыльями, чтобы не замёрзнуть. Вот бы здесь был Кроули. Ему-то не нужно быть или притворяться хорошим. Он может творить почти всё, что захочет. Азирафаэль на такое не способен. Конфликты совершенно не его конёк. — Кроули просто сжёг бы это место дотла, — ёжится он, возвращаясь в гостиницу. — А я даже не знаю, что мне делать. «Если я не хочу больше испытывать такого, то единственный способ — это создать собственное безопасное пространство. В котором уже я сам буду решать, как, кто и что будет делать, заходить или убираться восвояси. В котором мне никто не посмеет сказать — проваливай. Нужно подобрать уютное местечко, где будет лучше всего купить землю. Побольше земли». С людьми возможно дискутировать только с позиции силы. Кажется. К сожалению. Наверное… он может это сделать? Но вряд ли это приятно. Азирафаэль совершенно не хочет выглядеть, как тот сумасшедший урод. Ни в коем случае. Так как тогда…? И заступаться за кого-то — тоже ни в коем случае нельзя. Мало того, что это бесполезно, так люди этого не заслуживают. Они годятся лишь для приготовления еды, создания уюта и сочинения новых книг. Если у него будет свой дом, то в нём не будет слуг. Ноги человека в нём не будет. Они как огромная пачка конфет, в которых часть — смертельно ядовитые. Никогда не знаешь, какая тебе попадётся. Так что разумнее было бы не пробовать ни одной. А ангелы — это уже пачка сплошной отравы. Без шансов. *** Никогда не знаешь, когда совершишь ошибку. Самой хорошей тактикой всё равно было вести себя добродушно, весело и безобидно, это помогало справиться с большой частью ситуаций, по крайней мере не влипнуть в них сразу же. Но это срабатывало далеко не всегда. Неприятности, как капканы, всё равно вцеплялись в его ноги в самый неожиданный момент, и умудрялись бить в самое незащищённое. Азирафаэль был на собрании будущих землевладельцев и инвесторов. Конечно, всё проходило в непринуждённой обстановке, и сильнее знаний Азирафаэля привлекли канапе из тунца по новому рецепту. Однако он вполне сознательно помогал одной даме разобраться в юридических тонкостях землевладения. Это мало чем отличалось от обычной светской болтовни, вот он и сказал то, что говорят обычно: — Мадам, вы и умны, и красивы. И вряд ли он сказал неправду, но дама вдруг резко переменилась в лице и прекратила обмахиваться веером. — Никогда не говорите женщине или мужчине, что они красивы! — резко заявляет она, будто не они секунду назад мило беседовали. — Это просто омерзительно. Да как вы посмели меня так унизить? От таких вещей Азирафаэля всегда берёт оторопь. Когда происходит что-то подобное, ему нужно время, чтобы сориентироваться. Эх, если бы он мог быть таким, как Кроули и мгновенно сообразить, что нужно делать! — Но… я… разве это звучит как оскорбление? — тушуется ангел. На их конфликт начинают поглядывать со всех сторон. — Не кичитесь своим наглостью и невежеством! Всё, разговор окончен. Я столько сил трачу, чтобы выглядеть прилично, а вы, а вы… смеете принижать мои умения. — Но я… Нет. Вежливая и пристыженная улыбка ангела мгновенно гаснет, словно её выключили. Даже не задули, как свечу, а размазали эту свечу по столу ударом кулака. Так, что людям вокруг на секунду становится не по себе от такой внезапной перемены. Нет, второй раз он на это дерьмо не поведётся. Азирафаэль отворачивается от дамы и уходит, несмотря на возгласы и странные провожающие взгляды. Уходит без прощания, а так в высшем свете себя не ведут. Значит, никого нельзя хвалить. Очередное странное правило общества. Что ж, он запомнит такое раз и навсегда. Сколько бы он не учился, каждый раз появляется что-то новое и дикое, неписанный закон, принципы работы которого ему неизвестны. Когда дело касается цифр, отчётов и документов, всё совершенно логично и предсказуемо. Но это… — Я просто не в состоянии понять людей, — спокойно констатирует он, оставляя бокал на каменной лавочке. — На это способен только Кроули. Получается, с ними нужно быть только злым или безразличным? Потому что вне зависимости о того, что ты делаешь — они ударят без предупреждений. Ну и тугодум же я… когда я дал им меч, в первые же пять минут они убили животное. Надо было сделать выводы ещё тогда. Для них я точно такой же зверь. Он уже присмотрел несколько мест, куда бы он законно не пускал ни единого человека. Ни ангела (что будет сложно, но вдруг получится?). Ни демона (вероятно, можно сообразить, как это сделать). Земля в Сохо выглядит наиболее перспективной, на днях он её купит. Как раз появится место для хранения его коллекции экземпляров испорченных библий. В последнее время она начала расширяться. *** В соглашении между ним и Кроули не было чего-то особенного или неожиданного. Азирафаэль не помнит, кто это предложил. Кажется, в тот вечер они оба знатно напились, что для них было весьма характерно. И предложение не мотаться по всему миру, а просто поделить регионы, было логичным. Если кому-то нужно в Шотландию, то почему бы ему не взять работу их обоих и выполнить её с оказией? То же самое сделает тот, кому нужно во Францию. Экономия времени и сил. Какая разница? Благословения для верующего садиста. И болезнь на всех его невинных родственников. Очевидно, чтобы «испытать веру» этого благословлённого. Азирафаэль знает, что этот «праведник», замучивший до смерти церковными постами уже не одного ребёнка, легко найдёт новых. Ему на них наплевать. В Бога верить он не перестанет. «Не мои проблемы. Все, кто боролись — сейчас в Аду. Не имеет значения, ошибки это или нет. Проще для совести будет думать, что Бог действительно знает, что делает, а Сатана с ним заодно, как обычно. Я здесь не для рассуждений, а чтобы попробовать новый рецепт черепахового супа». *** Перед кирпичным зданием только что разорившегося издательства разозлённые торговцы скидывают прямо на мостовую бракованные издания книг. Это библии. И гнев торговцев можно понять: чаще всего опечатку обнаруживал покупатель и устраивал головомойку, да ещё грозился обвинениями в богохульстве. Гора книг на мостовой росла. Понимая, что всё это значит для типографии, в воротах её с обречёнными лицами стоит семейство владельцев. Отец, мать, несколько детей — подростков и совсем маленьких. Они наверняка вложили в это все свои деньги, взяли займ у банка, и теперь уже никак его не вернут. Никто из них не знает, каким образом в тщательно проверенные наборные листы затесалась настолько странная и как будто специально сделанная ошибка. Так опечататься было невозможно — в каждом месте вместо «бога» красовалось «собака». Какой-то господин в светлом камзоле выуживает из горки книг пару наиболее неиспачканных экземпляров, берёт подмышку. Кладёт взамен монетку. Семья смотрит на него едва ли не с ужасом. — Боже. Не простудитесь, — с широкой улыбкой поворачивается он на них, стоящих на весеннем ветру. Азирафаэль даёт им лишнее благословение на здоровье. *** Небо заблокировало его чудеса. Он и правда делал то, чего делать не следовало, однако всё равно было обидно. А когда его заковали в кандалы, Небо не ответило на призыв о помощи. Словно хотело его смерти. Впервые в жизни Азирафаэль предстаёт перед судом, и судят его люди. Человек, назначенный судьёй от лица коммуны, говорит ему, вынося смертный приговор: — Вы, дворяне, всё время нашу кровь пили. Словно мы корм для вас. И ведь считаете себя ангелами во плоти, имеющими на это право. А на самом деле — те же демоны, но с перекрашенными крыльями. Может быть, демоны даже честнее: они не притворяются лучше, чем он есть, и взамен на наши души выполняют желания. — Я не… А впрочем… Этот гнев ему вдруг стал понятен. Этот гнев направлен не на него. Его лишь приняли за угнетателя. Ярость и ненависть, проистекающую от вековой несправедливости, он неожиданно вполне способен пропустить через своё сердце. Найти в нём отклик. Так было всегда? Или что-то изменилось в нём самом? Лишь Кроули спас его. Случайно ли он оказался в революционной Франции или специально? Азирафаэль выбрасывает из головы оценки того, насколько ему повезло, насколько жизнь этого тела висела на волоске. Он даже не может понять, было ему страшно или не было. Что он чувствовал? В памяти лишь ощущение искренней радости и облегчения при виде Кроули. Демон не глумился над надеждой, а затем признательностью, вспыхнувшей в его глазах. Азирафаэль должен научиться сам справляться с такими вещами. Ведь вдруг однажды Кроули не успеет? Он не сможет постоянно находиться рядом, чтобы решать все его проблемы и вытирать сопли. Если выбрал жить среди людей, надо хотя бы в части ситуаций справляться с их постоянными нападками. Конечно, не сравнится с опасностью Небес… Надо научиться самому выкручиваться из наручников без всяких чудес. И вообще, делать многое без них. Кажется, люди изобрели нечто подобное? Не фокусники ли этим промышляют? Кроули журит его за совершенно очевидную и глупую неосмотрительность. А затем ведёт в домашнее кафе одной старушки, и она готовит ему французские блинчики с персиками. А у Азирафаэля аж челюсть сводит от интенсивного долгожданного вкуса. «Кроули — единственный, кто не хочет видеть меня мёртвым, покорным и униженным. Лишь тебе одному есть до меня дело. Заходи в мой магазинчик без стука. Способен ли ты воткнуть мне нож в спину, как любой другой? Я всё ещё опасаюсь. А что будет, если я сделаю тебе комплимент? Ты унизишь меня в ответ на него? Если я скажу, что ты хороший, что ты сделаешь?» *** Этим вечером потанцевать не удалось. Закрытый мужской клуб накрыла полицейская облава. Азирафаэль знал, что лишь малая часть членов клуба были действительно приверженцами однополой любви. Но вряд ли так казалось тому, кто составил донос. Что ж, против этого действительно придумали закон и сажали в тюрьму. Вокруг царил хаос, кто-то куда-то бежал, всё стучало, гремело, орало и материлось. Азирафаэлю такое было вовсе не в новинку. Просто… довольно обидно. — Мы ни в чём не виноваты! — Сказал содомит! — буркает полицейский, защёлкивая наручники на юноше. — Постыдился бы. — Мы просто танцоры! — Скажешь это судье. В общем столпотворении офицеры не сразу замечают неподвижную фигуру Азирафаэля, прислонившуюся к обитой дубом стенке. Решительным шагом к нему выдвигаются двое. Дубинки в ладонях перехвачены именно для того, чтобы пустить их в ход, выуживаются запасные наручники. — Не прикасайтесь ко мне, — холодно и чётко произносит Азирафаэль с отчётливой брезгливостью во взгляде. Что-то заставляет бывалого полицейского отдёрнуть руку от преступника. Вместо одной пары голубых глаз, источающих лёд, он видит десяток, а то и сотню. Голова льва. Голова буйвола. Огромная голова орла. Оба полицейских падают на задницу и пытаются неловко отползти, так и не прекратив пялиться. — И будьте вы прокляты, — искренне, но совершенно бесстрастно заканчивает Азирафаэль. Он бросает им в лицо листки адских искажений, будто горсть розовых лепестков. Применённые проклятия сгорают на лету. Он покидает клуб беспрепятственно. Вот и работа Кроули как раз выполнилась. Сплошные плюсы. Разве что придётся снова долго и упорно искать новую причину для радости. Или просто ждать, пока она появится сама. Этим же вечером в ресторане Кроули почему-то задаёт странный вопрос: — Что сегодня случилось? Вряд ли он, конечно, знает обо всём. Или он что-то заметил в нём самом? — Всё прекрасно, дорогой, — успокаивающе улыбается Азирафаэль. — Просто думаю, чем вплотную заняться теперь. Люди говорят, хобби полезны для психического здоровья. Может, фокусами? Они выглядят довольно занятными. А ты придумал себе хобби? — Машина. По-моему, вполне достойно и свежо. — Тогда мне тоже стоит научиться водить? — Зачем же? — Если вдруг ты захочешь выпить и отключишься прямо в процессе, или случится что-то ещё, я всегда смогу довезти тебя до дома. Он может решить проблемы, не напрягая Кроули. Не во все аспекты своей скучной жизни ангелу хочется его посвящать. Он не против быть в его глазах немного милым и беспомощным, но совершенно не хочется казаться жалким неудачником, который не способен ни с чем справиться. *** Сегодня Азирафаэль лично скандалит в управлении. Через пять секретарей он добирается до начальника градостроительного департамента. В его бумагах, налоговых отчётах по магазину и по всем арендным площадям комар носа не подточит, по всем документам о собственности и передаче прав наследование, об уплате счетов и графике различных пожарных проверок — идеальный порядок и нет никаких расхождений с законом. Боже. Они снова, снова на ходу меняют правила! Как ему надоело подобное! Сколько бы он ни пытался быть вежливым и аккуратным, чтобы сохранить за собой своё место, чтобы его не ограбили и не сожгли… Это не имеет значения, если кто-то из чиновников вознамерился её отобрать. — Но у меня же права на эту землю. Я её купил, — едва ли не плача, доказывает Азирафаэль. — И я не хочу её продавать ни за какие деньги. Зачем вообще прокладывать там шоссе? Сместите его в сторону. На начальницу истерики не действуют. Она поправляет очки и уведомляет: — В таком случае эту землю всё равно отберут у вас в судебном порядке и заплатят минимальную компенсацию. — Нет, я сам подам в суд встречный иск! Нет такого закона, что заставил бы меня отдать собственность. Я их все прекрасно знаю! — Пеняйте на себя. Если ваш квартал одной прекрасной ночью случайно выгорит, не говорите, что я вас не предупреждала. — Что, бл… — Азирафаэль мгновенно закрывает рот ладошкой и выходит из кабинета. О нет, он не будет жаловаться Кроули, он не будет ему жаловаться… И лучше ему не видеть, как ангел попытается с этим справиться. Последнее, чего он хочет — испортить о себе мнение. Если он покажется себя с жёсткой стороны, это ни к чему хорошему не приведёт. Этой ночью Азирафаэль ложится в постель, не сняв одежды и даже ботинок. Он знает, что случится: его похитят нанятые бандиты. В последнее время только так дела и решались в Лондоне. Если он не прикинется спящим, его ждёт как минимум нападение с попыткой ударить по голове. В каком-то остановленном на ночь цехе его привязывают к железному стулу. Азирафаэль оглядывает собравшихся, вычленив босса и семерых подчинённых. А почему так мало? Остальные сторожат входы? Впрочем, даже олимпийским богам будет травматично для психики знать, насколько Азирафаэль сейчас в ярости. Босс широкоплеч, в белой рубашке, вьющиеся волосы торчат во все стороны, он полусидит на железном столе. С наглым презрением посмотрев на Азирафаэля, он оттопыривает губу, начиная: — Слушай сюда, тупой кусок г… — Вы же мафия, верно? — очень бодро и громко прерывает его Азирафаэль. — Может быть, вам пойти и поесть пирожков? А может, бутерброд с арахисовым маслом? — Заткнись, идиот, и не неси ерунду! — взрывается босс. — Ты знаешь, почему ты здесь? Два бандита по правую сторону от него достают из кармана свёртки, шуршат бумажками, разворачивают их и принимаются за еду. — Вы что, бутерброды с собой взяли, кретины? — неверяще оглядывается на них командир. — Разве еда — не одно из самых приятных искушений? — удовлетворённо замечает Азирафаэль. — Заткнись. Остальные бандиты таращатся на подельников с тем же удивлением. — Марк, ты что, ебанулся? — вдруг замечает один из них. — У тебя же ужасная аллергия на арахис! И тут же, словно по заказу, один из гурманов давится не проглоченным куском, хрипит, опускаясь на колени. Точно так же начинает хрипеть второй, краснеет, и, кажется, низ лица его начинает опухать. Он тоже быстро оказывается на полу цеха. Начинается суета. Взрослые мужчины принимаются вспоминать, как вытащить из горла прям вот здесь и сейчас задыхающегося человека кусок грёбаного бутерброда. У них не получается. — Оттащите их подальше, вызовите скорую, — командует помрачневший босс. — Там за углом был телефон-автомат. — Кажется, Генри уже не дышит… — поднимает на него побледневшее лицо один из подчинённых. — И Марк… — Тогда сам вези в больницу обоих! — Они оба мертвы! Этот выкрик звучит в полнейшей тишине. Нет, они привычны к смертям. Но не к таким, мгновенным, бессмысленным и, кажется, вовсе не случайным. Люди, наконец, догадываются обратить внимание на пленного. Это ведь он сделал. Как — уже неважно. На Азирафаэле уже давно нет верёвок. Он заложил ногу на ногу и со спокойным интересом рассматривает карточки с заданиями Ада и Небес. — Нам приказали только припугнуть тебя, не убивать, — шипит босс. На белой рубашке проступили пятна пота. — Но, кажется, у нас нет выхода. На прошлый крик прибегает подмога, дежурившая у дверей. Повинуясь сигналу, все достают огнестрельное оружие. Под дулами пистолетов Азирафаэль, наконец, находит те карточки, что ему по душе. — Что тут у меня? Проклятия для неверного. Это тебе, — декламирует он, с улыбкой указывая то на одного, то на другого из бандитов по очереди. Заготовил он столько, что на всех хватит. — «Благословение вечной верностью»? Ой, наверное, имелась в виду импотенция. А неверному? Спид, конечно же. Но такой, чтоб ты его передать не мог. Хм, что же выдумать? Наверное, снова — импотенция. Что там дальше? «Защита от искушения алкоголем». Слово из десяти букв, первая «П». Конечно же, панкреатит! — Что он несёт? — бормочет усатый мужчина, впрочем, сразу опуская пистолет и хватаясь за бок. Боль такая, что он вынужден опуститься на колени, переводя дыхание. — Я думаю, он гипнотизёр, босс, — наконец, заявляет самый молодой бандит из всех. — Не смотрите ему в глаза. — Просто пришейте его, — вздыхает командир, устало кладя руку на лоб. Азирафаэль неодобрительно цыкает: — Очень плохая идея. Самый молодой бандит стреляет. Пуля врезается в выставленное среднее крыло. В оглушённом выстрелом цеху раздаётся два металлических звона — падение отлетевшей гильзы и падение смятой пули. Улыбка Азирафаэля блёкнет, а взгляд опасно холодеет: — Я же сказал — не нужно этого делать. Ангельское крыло способно выдержать удар летящей кометы, а тут какая-то пуля. Но юноша не слушается и делает ещё один выстрел. Снова грохот, звон, искры на потолочных фермах. Юноша оседает на пол, а ровно в центре его лба красуется пулевое отверстие. А с той стороны, где пуля из головы вышла… — Ой. Рикошет. Я же предупреждал, — в тишине замечает Азирафаэль. — Здесь много металлических плоскостей. Попробуйте теперь выстрелить все одновременно. Даже интересно, куда вы себе попадёте? — Лучше свалить, — пузатенький бандит убирает оружие и принимается нервно теребить босса. — С этим парнем явно что-то не так. — Так не пойдёт. Я никого не отпускал, джентльмены, — Азирафаэль встаёт со стула и делает шаг по направлению к железному столу. Они пытаются сбежать. Безуспешно. У этого тела медленные ноги, чего нельзя сказать об шести его крыльях. Его особо не интересуют рядовые, они просто лишние свидетели. А вот босса он ловит за чёрный хвостик, встряхивает об бетонный пол, словно землю с морковки отряхивает. Что-то хрустит, и безлюдный цех оглашается животным воплем. Теперь уже Азирафаэль цедит сквозь зубы, наклонясь к его лицу: — Заткнись. Говорить будешь то, что я прикажу. И сейчас ты мне расскажешь, кто ваш хозяин. Кто стоит за этим всем. Я пройду по всей вашей грёбаной коррумпированной цепочке до самого верха и меня абсолютно не волнует, сколько трупов после удивительно несчастных случаев я за собой оставлю. Во время локального потопа мы уничтожили несколько наций просто так, и ничего нам за это не было. Ты меня понял? Кивни. Хоть бы Кроули никогда не узнал, чем тут занимается его ангел. Наверняка Кроули приходилось делать и более ужасные вещи. Но всё же после такого (если оно вскроется), у Азирафаэля не будет никакого права проводить между ними моральную черту. Всё-таки сейчас он занят этим вовсе не ради абстрактного добра или зла, а просто ради себя. В роскошную и хорошо охраняемую спальню того, кто может полностью поменять проект новой дороги, Азирафаэль попадает на исходе той же ночи. Проснувшийся от лёгкого шума человек думает, что это всё ещё сон. Промаргиваясь от глубокого сна, он различает фигуру на фоне окна, освещённую светом заходящей луны. Азирафаэль зашёл слишком далеко, и не может сдать назад прямо сейчас. Просьбы или вежливые выражения не действуют. Но ему известны иные. — Земля в Сохо, по которой ты ни мытьём, так катаньем, хочешь проложить свою чёртову дорогу. Припоминаешь? — выговаривает он удивлённому человеку. — Убери от неё свои грязные руки. Не смей больше покушаться на принадлежащее мне. И не натравливай своих шавок. За твоё упрямство я лишаю тебя слуха. Навсегда. Милостиво слышать ты будешь только мой голос. Ещё одна ошибка, и я лишу тебя зрения. Затем — вкуса и осязания, потом — голоса. Затем тебя парализует. Мне продолжать или ты осознал своё положение? Если понял, постучи по дереву. Тут чиновник просыпается достаточно, чтобы осознать, что силуэт в его комнате — вовсе не плод его воображения. — Охрана! — немедленно кричит он, садясь на постели. И с ужасом не слышит своего крика. Азирафаэль негромко хмыкает. Сегодня плохой день и у него тоже. Физически и психологически трудно проделывать это всё, даже находясь в ярости или понимая необходимость такого поведения. Впрочем, если бы он совсем не мог — он бы и не делал. Азирафаэль дожидается, пока спальню заполонит охрана и наставит на него пушки. Включит верхний свет и хорошенечко разглядит его облик серафима со множеством глаз, а также полупроступившими крыльями и тремя звериными головами. — Первая ошибка, — Азирафаэль щёлкает пальцами, и у высокопоставленной задницы на мягкой постели пропадает зрение. Конечно, собственного крика и жалоб он не слышит. — Ты меня понял? Говори, — требует Азирафаэль. — Не трогай мою землю в Сохо. Мне всё равно, сколько будет стоить объезд. Охранники, конечно, начинают опустошать свои магазины, но вместо пуль из дул выплёскивается лишь вода. — Я понял! Я всё сделаю! — орёт чиновник. — А теперь верни мне всё обратно! Азирафаэль улыбается охранникам, которые пытаются применить физические методы захвата. Контуры растопыренных крыльев мешают им подойти. — Если вы про это расскажете кому-то, джентльмены, вас упекут в психушку, — деловито замечает он. — Приятно это осознавать. Ещё и на камерах ничего нет. Удивительное дело, не правда ли? Его милая, удовлетворённая улыбка выглядит совершенно издевательской в контексте происходящего. И лишь затем он щёлкает пальцами, чтобы беспрепятственно покинуть здание. Ох. Кроули разобрался бы с этим куда проще, в один хитроумный щелчок. И даже не засветился бы… А ему приходится тратить столько сил, чтобы справиться с теми, у кого даже чудес нет. И устал невероятно. А если ещё Небеса начнут спрашивать, чего он так начудесил? Хорошо хоть часть из этого он теперь может сделать без чудес. Он всё-таки ужасно некомпетентен, как слон в посудной лавке, и пальцы у него не быстрые и не ловкие… Какой переполох устроил только для того, чтобы защитить свой дом! В отличие от Кроули, Азирафаэль не может доверить это дело какому-нибудь отделу адских юристов по вопросам корпоративной адской собственности. Его магазинчиком не владеют даже Небеса. Он проверил, изменили ли чертежи для строителей и со всем старанием занёс свою территорию в реестр исторических памятников, ни при каких обстоятельствах не подлежащих сносу. Подавая подтверждающие документы одному из тех самых секретарей, через которых прорывался до начальства департамента строительства, Азирафаэль ласково, деликатно произносит, глядя прямо в глаза: — И только попробуйте там хоть кирпичик тронуть, я устрою вам кару божью. *** «Рискну». — Ты хороший, - говорит он Кроули. Азирафаэль думает, будет мучительно, остро больно, будто расставание. Да, никому не нравятся комплименты. Но Кроули внезапно прижимается всем собой, крепко, крепко, словно любовник, прижимается ко всему его телу и так близко подносит своё лицо. Трудно думать о чём-то другом. Из головы всё испарилось. Кто-то что-то говорит, а он с зачарованным интересом разглядывает его губы, не разбирая слов. Он чувствует всё тело демона сверху донизу, и так хочется надавить ему на поясницу, чтобы продлить момент и не дать отстраниться. Но момент закончился, и Азирафаэль не понял, что произошло с ним самим после этого, и произошло ли. Однажды у Кроули была возможность отстрелить ему голову на сцене кабаре, но он этого не сделал. Он мог допустить его смерти в соборе, но спас даже его книги. Кроули —единственный никогда не навредит ему. Азирафаэль твёрдо выучил, что не стоит делать добрые дела, если они в конечном итоге не для собственной пользы. Но всё же… он отдал ему святую воду добровольно. Он убедился, что тот не использует её для самоубийства. Он будет воевать с демонами, что придут по его душу. Впрочем, если Кроули прикажет ему кого-то убить, Азирафаэль это сделает. Даже если это будет ребёнок. Правда, ему не пришлось доводить дело до конца: пришествие антихриста не состоялось, а Бог и сатана впервые проиграли. Их пожелания отказались выполнять и не выполнили. Позже, когда он обдумывал весь хаос произошедшего, Азирафаэля удивило то, что всемогущие существа оказались не всемогущи перед случайностями вселенной и обычной жизни. Позорно отступили. Рисовое зерно склоняет чашу весов. Один человек (или ангел? или демон?) становятся залогом победы или поражения. Монополия рухнула в одночасье, но никто этого не отметил, кроме него. Или всё же… заметил не он один?